Виражи эскалации

– С этим тоже как бы… не всё однозначно. Но на долговременное планирование, если всё же будет принята точка зрения «отказаться от „Варяга“, стоящего в очередности на закладку»… Сразу, более ранними сроками, замахнуться на атомный «Ульяновск». И если экономическая обстановка будет располагать, то следом на стапель выводить корпус ещё одного АТАВРК (чего уж мелочиться). Вот и получится (это будет расчёт уже на следующий миллениум, не ранее) – два атомных, на СФ и ТОФ, и «Адмирал Кузнецов» на подхвате.

– Что-то я не услышал в этом раскладе, или ты якобы по случайности не упомянул ТАВКР «Баку» ибн «Горшков», – между прочим подметил кавторанг, потянувшись за очередной крепкой порцией, – уж не уйдёт ли всё-таки его ибн-вариант «Викрамадитье» в Индию?! А?

– Да, – подтвердил Терентьев, – практически во всех расчётных событийных версиях, что генерировали специалисты отдела «Х». Наши яйцеголовые считают, что реперных точек истории по возможности надо непременно придерживаться. Ну, чтоб не гневить бога, так-с-сказать.

– Интересными ты понятиями категоришь, в смысле категориями мыслишь, – обронил наконец хорошо подхмелевший Скопин и подобрал…

…Подобрал уже в мыслях, находя, насколько все эти «гневи бога» и «реперные точки» перекликаются с тем беспрецедентным феноменом, что произошёл во время его встречи (его – пришельца из будущего) с самим собой – с мальчишкой этого времени.

Когда в его голову хлынуло всё из детской головы… и очевидно, и явно пошёл обратный процесс – пере-мешка, слияние, взаимный обмен памятей!

Просто эдакое не пойми чёрт знает что – следствие и невероятная производная их «прокола Пространства и Времени»[149]. То, о чём хотел сразу по прибытию поведать командиру (по секрету: «ты только представь»!), но с ходу не сложилось: суета, неизменные «лишние уши» и угроза прослушки.

А затем, когда стал перебирать в голове, соображая, как вообще всё подать, вдруг осознал, что это откровение, которое случилось подобно вспышке, загрузив голову лавиной мыслеформ короткой сиюминутной подкорки мальчишки, всё время с момента начала будто постепенно и необратимо улетучивалось, как уходят из памяти давние, не подогреваемые напоминанием события! Заронив подозрение: неужели это некая защита, что срабатывает у мозга от перегрузки? Просто примерив на мальца, представляя: а каково было ему, его детскому неокрепшему уму принять на себя единомоментным вбросом груз жизни взрослого мужика.

Сейчас так и вовсе всё то произошедшее казалось наваждением (а было ли?), колебля неуверенностью. Вот поэтому и посчитал, что по-трезвому такое адекватно принять будет как-то не очень уж… Такие вещи лучше рассказывать с путями отступления. Учитывая, что и подтверждения будто уплывают из рук, текут как вода сквозь пальцы. Учитывая, что ничего подобного ни у кого из тех ребят – сослуживцев по «Петру», кому удалось тоже съездить на «свиданку с прошлым» и воочию столкнуться с самим собой «в стране Детство, где всегда было много солнца», – не произошло! Специально присматривался во время разговоров о впечатлениях от поездок – никто, ни жестом, ни уводом глаз в сторону, ни нервностью не выдал, не проявил… Он бы обязательно просёк.

Он так и не решился… Не решится сказать сегодня. Он так и не расскажет и после – ни завтра, ни послезавтра. И уж тем более не доверит рапортичке официального доклада или бумаге подробного изложения.

Правильно ли – не правильно, но…

Терентьев, будучи ответственным лицом – повязанный «коридорами власти», самой системой, просто обязан был бы отреагировать согласно всем необходимым протоколам. Поскольку мало того, что это уникальный феномен для яйцеголовых, непременно требующий изучения, это ещё и вероятная утечка!

А значит, и мальца захомутают… И ему не светит мостик корабля. Даже сдёрни в поход – снимут с борта как миленького… Прилетят «в голубом вертолёте и бесплатно покажут кино».

И всё же…

Всё же оставляя себе время и фору на решение: «Может если только перед самым-самым отъездом на ЧФ, когда буду буквально с чемоданом в руках, когда наверняка снова сядем на посошок – выдать некой сумасшедшей версией-гипотезой наваждения? Пусть подумает».

Впрочем, в это сиюминутное сейчас, когда время незаметно добежало до «без десяти двенадцать» и благородные янтарные алкограммы давали о себе знать – сглаживали углы, развязывая язык, он таки был почти готов расколоться. Почти.

– …Сам должен понимать, по твоему поводу приняты более чем исчерпывающие меры безопасности, – голос вырвал из минутного погружения, а Терентьев точно по закону жанра заговорил о соблюдении особых режимов.

– Что? – переспросил Скопин.

– К тебе в индивидуальном порядке приставляется офицер КГБ. Подполковник.

– Какая честь…

– Ты, Андрей Геннадьич, не ерничай. Я его лично знаю, это бывший мой куратор. Вова зовут.

– Так уж и Вова. Просто Вова?!

– Не любит он особо по отчеству… если не на людях. Ну, Владимир Николаевич, если хочешь. Поладить с ним можно. Учитывая, что штатный состав особистов на корабле цензурирован фильтрами: «кто ты и откуда», а подполковник КГБ как раз в курсе всего – в этом есть свои положительные моменты. Он и замполита, глядишь, укоротит от излишнего рвения, а то, понимаешь, чуждые мы этому «празднику соцреализма», иной раз лезет из нас – вовремя не прикушенный тобой язык даст замуле лишний повод настучать в докладной. Плюс, не забываем о том, что «контора» наверняка подсунет в экипаж пару-тройку негласных сотрудников. И ребят из ГРУ, в едином фронте или в межведомственных противоречиях, тоже не следует сбрасывать со счетов. Так что…

– Плотная опека носителя тайной инфы? Плотная – вплоть до того, что грохнуть в случае чего? А какие это, интересно, случаи? Мы разве не доказали свою верность давней присяге?! Беседы со мной провели не по одному разу, но в лоб подобных предупреждений не делали. Странное, однако, у них понимание такта.

– Особый отдел… они параноики по необходимости. Не думаю, что на Лубянке руководствовались деликатностью. Присяга? Здесь квалификаторы иного смысла, – Терентьев состроил неопределённую гримасу, – вдруг ты разочаровался в «совке»…

– Разочаровался?! – неожиданно завёлся Скопин. – А что они себе думали?! Настанут времена, когда вся страна оказалась разочарованной! Но мы-то, именно мы-то можем сравнивать! При всех недостатках «века потребления» наших россиянских «двухтысячных», то убожество, что доводится наблюдать порой сейчас, приводит даже не в уныние (и дело не в прилавках магазинов) – окончательно зарапортовались товарищи партийные работники: врут напропалую с телеэкрана, со страниц газет! До тошноты! А тебе-то самому не претит «ку» на партсобраниях приседать?[150]

– «Разочаровался»! – брюзгливо передразнил Скопин. – И что? Попытаюсь сигануть за борт с целью побега к западным благам?! Бляха-муха в три уха! Мне даже льстит этот бред. Да меня, можно сказать, золотом аргентинским… «царицей соблазняли»!..[151]

В другой раз это прозвучало бы как шутка, но сейчас он смотрел… уже устало:

– Ну и?.. Если так не доверяют, чего вообще либеральничают? И как в таком случае меня отпускают в дальние моря, к чужим берегам? Или есть что-то, о чём я не знаю?



Тогда, уже, по сути, в окончании затянувшегося вечера, он ответно услышал: «Повременим с предположениями. Ничто нам не препятствует чувствовать себя свободно в тех водах, где пока ничего не происходит… а возможно, что ничего и не предвидится».

В тягучей интонации «от третьего лица» подвыпившего, да чего уж – изрядно выпившего, Терентьева что-то иносказательно пряталось, о чём не столько командир, а скорей уж политик так и не соизволил поведать… По каким-то, видимо, и действительно серьёзным причинам – всё тех же секретных правительственных грифов.

И когда уж за полночь Терентьев всё же решится оправдаться перед товарищем, заговорив: «Знаешь, теория непроверенная и есть сомнения…» – разморенный Скопин уж спал, обмякнув в кресле.





* * *


Оттуда, из московской паузы межфлотского перевода, его всё-таки догнало…


Буквально перед самым выходом в море на борт корабля явился строгий товарищ в штатском – командиру ПКР «Москва» весьма строгой процедурой будет вручён секретный пакет (ещё один, лёгший под спуд всех других), место и время вскрытия которого будет лимитировано особой, непосредственно генштабовской шифровкой; и в обязательном присутствии приставленного офицера Особого отдела (у коего, несомненно, имелись свои собственные инструкции).





Индийский океан. Развёртывание. Функция отвлечения




Операция флота – совокупность мероприятий и действий, проводимых силами флота в мирное время по единому замыслу и плану…





Воспоминания до поры можно было загонять на задворки, времени на них не оставалось – отряд вошёл в радиоэфирное взаимодействие с кораблями контрадмирала Паромова. С приёмного поста доложили, что происходит предварительный обмен «квитанциями» по телеграфу ЗАС.

– Дешифровка – и сейчас призовут, – капитан 2-го ранга Скопин ловил уходящие минутки, задержавшись на мостике у камеры корабельного теленаблюдения (уже «насиженное» местечко), подмечая, как сигнальщики устали тянуться перед задумчивым командиром – повисли локотками на планширях, позёвывая взглядами в бинокли. Доцеживал огонёк сигареты, дружно шипящий вместе с клокочущей в форштевне набегающей волной.

В зените аппетитно полдничало солнце, приветливо преобразив серые контуры надстроек, а где и заиграв флотской медяшкой. Из рубочной двери (нараспашку – теплынь, юга́ чужих морей) доносились звонки машинной группы… ну вот – в проёме из «штурманской» показался вестовой – командир потребовался на ГКП[152].





* * *


Вахтенный дежурный немедленно предоставил распечатку – исполнительные императивы от контрадмирала Паромова: корабли «черноморского отряда» переходили в оперативное подчинение 8-й ОпЭск; давались координатные привязки к группе «Минск»; в промежуточной точке назначалось место рандеву с ролкером-контейнеровозом «Капитан Смирнов», на борт которого требовалось осуществить передачу транспортируемых грузов «авиационного назначения». Также вменялось принять индийскую делегацию…

Не успел досмотреть, как за спиной нетерпеливо засопел офицер СПС[153]. «Секретчик» выложил свои (приоритетные) раскодировки, поступившие отдельным каналом связи напрямую из КП[154] флота.

«Во завалили!» – Скопин начал знакомиться поочерёдно с обоими текстами, сравнивая и дополняя… бормоча:

– «…Поставленную задачу довести до начальника комиссии Главного управления ГШ[155] генерал-лейтенанта…» – ага!.. Тут циркуляр и для старшего группы «пассажиров», приписанных и сопровождающих секретную авиатехнику. Доведём!

Так – им тут: «…подготовить и перебазировать технику на ТАВКР „Минск“, организовав перелёт…», и непосредственно нам: «…предоставить всю необходимую помощь, обеспечить стартовую площадку, заправку топливом, оказать содействие…», и тэдэ… Что ж, предоставим… обеспечим… окажем… посодействуем!

Мысленно скоробясь: «Но намутили – посадка, пересадка. „Яки”-то сами улетят. А передача грузов? Вот вдруг штормило бы!.. Хотя синоптики мух не ловят, наверняка прогнозы были известны заранее как благоприятные».

Оторвал голову от бумаг – к подчинённым:

– Значит так! Старпом здесь, штурман здесь, боцман на шум сам придёт. Мне будет нужен… кто там от БЧ-6 – командир группы ангарно-палубных механизмов[156]. Далее. Обязательно известите и пригласите старшего прикомандированной авиационной комиссии – генерал-лейтенанта.

– Ещё, – это было брошено «секретчику», – мне понадобится копия данного приказа для товарищей авиаторов.

– Пригласить – сюда? – уточнил дежурный.

– Нет, только толчею создавать… Всех буду ждать на флагманском командном посту.

– Сколько у нас времени до встречи с контейнеровозом – полагаю, на всё про всё часа три-четыре? – вопрос уже был адресован штурману.

Тот не замедлил пригласить к столу автопрокладчика, на котором поверх оргстекла лежали путевые карты… наскоро, но деловито излагая диспозицию:

– Это место дислокации кораблей контр-адмирала Паромова. Сейчас мы здесь – фактическое место. Вот точка, назначенная флагманом…

– Далековато от «Минска» с эскортом. Практически на грани визуального контакта.

– Так точно. Так и есть. Сюда же, в точку координат должен подойти ролкер. Легли на курс встречи. Расчётное время прибытия: плюс-минус три – три с половиной часа.

– Приёмный пост уже установил с ними радиоконтакт, – засвидетельствовал со своего места вахтенный офицер, теребя «соску» внутрикорабельной связи.

– Уточните ещё раз время рандеву: какова их скорость, настоящее место. Короче… спешу обрадовать, – командир оглядел присутствующих, вдруг дёрнувшись в лице кривой улыбкой. – Спешу обрадовать, товарищи офицеры, скоро наши прикомандированные покинут нас. Так что… наконец освободим полётку и каюты от всех посторонних. Всем подъём и в дело! Старший помощник, начинайте готовиться к погрузке, перегрузу и другим мероприятиям, необходимым для переселения «пассажиров» на ожидаемое судно. И чтоб прошло без проволочек и оперативно.





* * *


«Зашуршали» с неподдельным энтузиазмом. Неизменная солдатская заповедь «подальше от начальства, поближе к кухне» здесь работала в полной мере… Будь то размещённый на крейсере походный флагманский штаб, во главе с непреклонным «шишкой»-адмиралом (что для «Москвы» случалось нередко)… Или вот как сейчас – подобные «гости-наездники» неизбежно вносили в отлаженную повседневную организацию корабля раздражающие неувязки. Не только рабочего характера – больше можно было говорить о бытовых неудобствах. Всё из-за тех неважнецких условий обитаемости крейсера, так как для всех «пришлых» в обязательном порядке и безусловно выделялись соответствующие их статусу жилые помещения (по возможности отдельные или двухместные каюты старшего комсостава), естественно, в ущерб местным корабельным офицерам, выселенным в посты (доброго сна вам в подвахте, товарищи!).