Весна умирает осенью

холода,

Без всяких коней и триумфов, без всяких там

кликов, пешком,

Но только наверное знать бы, что вовремя

мы добредем…[25]





И вот сейчас, стоя одной ногой на родной земле, я не могу избавиться от предчувствия… что больше мы не увидимся.

Береги себя, родная. И передай Зое, что я безмерно ее люблю».



Оливия отложила письмо и подняла глаза на Горского.

– Они так и не встретились?

– Нет… И даже не поговорили. Отец освободился после смерти Сталина, в пятьдесят третьем. Ольги уже год как не было на свете.

– Ну а Зоя? Неужели он не попытался связаться с ней?

– Сначала это было невозможно. Но отец все же следил за ее судьбой – об известной французской актрисе с русскими корнями часто писала наша пресса. Он смотрел фильмы с ее участием. Знал о ее славе, о многочисленных браках с не менее прославленными людьми, о ее любви к неродному отцу. О том, как она гордится им, как бережет его наследие. И понимал, что ему, бывшему политзаключенному, нет места в этой красивой сказке. Папа умер в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, так и не дождавшись, когда мир изменится. А всего через год рухнула Берлинская стена, и поднялся железный занавес, который не позволял советским людям выезжать на Запад без санкции властей.

– Но вы решили не ввязываться в эту историю, верно?

– Мы с сестрой выросли в условиях, не позволявших нам путешествовать. У нас просто не было на это средств. Ну а потом эта семейная история быльем поросла. Да и как, собственно, мы могли доказать наше родство с Зоей? Ведь родители уже в могиле…

– Однако вы отчего-то рискнули сделать это сейчас…

Горский тяжело вздохнул и потянулся за сигаретой.

– Я расскажу вам все по порядку. С камнем на сердце жить тяжело… Но все же прочтите сначала Ольгино письмо.

Оливия кивнула и разгладила ладонью листок с заломами. Бумага была шелковистой и гладкой, как бегущие под наклоном строки. Почерк Ольги она узнала сразу – такие же четкие, округлые буквы они видела в помяннике, который показывала ей в церкви Нина Воронцова.

«Осип, родной мой, целый год… бесконечный, невыносимый год я жду от тебя вестей. Куда я только не обращалась, но все без толку.

От тех, кто решился вернуться в Россию, новостей нет. До сих пор ни один из наших общих знакомых, собиравшихся проводить родителей и вернуться во Францию, назад не приехал. На днях на собрании патриотической ассоциации рассказывали об одной «возвращенке», которой удалось попасть во французское посольство в Москве. Говорят, она чудом ускользнула из рук агентов советских спецслужб, дежуривших в машине возле здания диппредставительства. Французы накормили ее и оказали содействие – ведь она была одна из немногих, кто ухитрился сохранить французский паспорт. В СССР это лишило ее всех привилегий, даже продуктовых карточек… С ее слов репатрианты обязаны были обменивать паспорта на советские бумаги и теперь не имеют права выехать из Союза. Господи, Осип, неужели это так?

А вчера один из наших получил от брата, отбывшего вслед за тобой, новогоднюю открытку. Точнее, фотографию. Текст на обороте был оптимистичным, но странно обезличенным: «Устроился прекрасно, тружусь на благо Родины. Как и обещал, шлю открытку. Обнимаю. Ваш С.»

На картинке была изображена советская семья на фоне сверкающей огнями елки. Все люди на снимке… сидели.

Это был условный знак.

Оказалось, что мать юноши не хотела покидать Париж, сомневаясь, что красному террору положен конец. Но парень утверждал: после победы в войне страна переродится, и рвался уехать. Тогда они договорились, что он найдет способ сообщить, как на самом деле там обстоят дела. Написать в открытую он не мог, а потому придумал этот трюк с фотографией уверенно «сидящей» семьи. Как же страшно…



С каждым днем мне все труднее мириться с нашей разлукой. Зоенька растет очень ласковой, спокойной девочкой. Андрей в ней души не чает. За год он не написал ни одной картины – все свое время проводит с ребенком. Когда я вижу их вместе, мое сердце обливается кровью. Мне будет трудно их разлучить, но я все же жду этого дня и молюсь о том, чтобы мы поскорее могли соединиться.

А он как будто что-то чувствует: наверное, потому что физическая близость между нами стала невозможна. Когда он приближается ко мне, я дрожу от отвращения.

Он изводит меня своим благородством, ни о чем не спрашивая. Лишь прячет глаза, молчит. Уж лучше бы признаться во всем, разорвать эти путы! Но он намеренно уходит от разговора, окружая меня заботой и любовью.

Главное, Зоя привязывается к нему все сильнее. Если ей ночью снится кошмар, она вскакивает с постели и бежит к нему в комнату. И он баюкает ее до утра… Так и сидит с ней до рассвета, не смыкая глаз, как старый взъерошенный филин, охраняющий свое сокровище.

Осип, хороший мой, как я жалею теперь, что мы приняли решение ехать. Нам казалось, что в России мы станем для всех недосягаемы, открестимся от прошлого, избавимся от гнетущего чувства вины… Исправим нелепую ошибку судьбы, пославшей мне тебя так поздно. Но этот план обернулся разлукой, и я теперь не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь. Как больно мне проживать дни, месяцы, теперь уже годы одной. Смотреть, как взрослеет наша дочь, не имея возможности разделить эту радость с тобой. А вчера я видела тебя во сне: в дымном кружении снега ты улыбался мне так грустно, как будто прощался…»



Аккуратно свернув листок и убрав его в конверт, Оливия помешала ложечкой остывший чай. Она пыталась обуздать эмоции и собраться с мыслями, но получалось плохо.

– Выходит, Зоя давно знала, кто ее отец… – произнесла она обескураженно.

– Да, – кивнул Горский. – И Андрей Вишневский был в курсе.


– Но каким образом…

– Вскоре после окончания войны у него обнаружили неприятное заболевание. Художник был вынужден пройти обследование, в результате которого выявили один анатомический дефект… Он свидетельствовал о том, что Вишневский от природы был бесплоден. Это объясняет, почему у них с Ольгой не было детей.

– Значит, то, о чем Ольга говорит в письме, не было вымыслом: ее муж действительно все понимал!

– Совершенно верно. Другой на моем месте, наверное, начал бы шантажировать Зою, угрожать предать ее семейные секреты огласке. За такую информацию можно получить солидный гонорар от какого-нибудь глянцевого издания. Однако это было бы подло, да и отец бы не одобрил…

– И как же вы поступили?

– Я долго не мог решиться, но мне помог случай. Как вы знаете, в музее случился пожар, и я чудом успел вытащить «Весну» из огня. Вскоре после этого у меня созрел план. К одному из моих приятелей из Парижа приехал сын. Очень смышленый парень: учился в Новосибирском университете и на третьем курсе получил образовательный грант. Уехал по правительственной программе во Францию, закончил там вуз и остался работать. В августе он всегда наведывается в Зиминск – повидать родителей. Я попросил его об одолжении: передать бандероль одному человеку. Парижский адрес Зои я не знал, а вот об их семейном гнезде в Довиле было широко известно. Этот дом фигурировал во многих репортажах, посвященных творчеству Вишневского. Встречался он и на фотографиях. Отыскать его номер и название улицы мне ничего не стоило. Я попросил юношу съездить в Довиль и передать посылку.

– Не ближний путь. К тому же он мог там никого не застать…

– Вы правы. Но я понадеялся на удачу. Довиль – курортный городок, в котором парижане проводят теплое межсезонье. В сентябре там туристов нет…

– И что же, посыльный сумел вручить коробку Зое?

– Вот в этом-то и загвоздка! Он нашел ее дом, позвонил в дверь. Ему открыл какой-то напомаженный господин в шейном платке и сообщил, что мадам принимает ванну. Парень недолго думая отдал коробку ему. Юноша ведь не знал, что в ней находится…

– И все-таки мне непонятно, – размышляла в слух Оливия, – что мешало вам выставить «Весну» на аукционе? Вы бы выручили баснословную сумму!

– У меня не было никаких бумаг, подтверждающих ее происхождение. К тому же Вишневская считала, что акварель похищена. Попытайся я продать этот рисунок, его бы сразу изъяли и вернули законной владелице.

– Логично… Тогда в чем состоял ваш план?

– Я приложил к посылке сопроводительное письмо, в котором рассказал Зое о том, что прихожусь ей единокровным братом; много лет берег эту картину и теперь хочу ее вернуть. Затем написал про болезнь сестры и попросил помочь. Нет, вы не подумайте, я не упрашивал ее оплатить лечение во Франции или прислать дорогостоящее лекарство. Я просто умолял одолжить мне сумму, которая позволила бы Танюше уйти достойно, без боли и страданий. Спасти ее от жуткой смерти – без медицинской помощи, морфина, кислорода в полной глуши… В конце концов, мы же родственники!

– И что вам ответила Зоя?

– Да ничего.





XL

Весна умирает




Оливия нахмурила брови. Выходит, рассказывая про загадочное возвращение «Весны», Зоя предпочла умолчать о том, что прекрасно знала имя ее отправителя.

Однако возможен и другой вариант. Посылку принял Портман – об этом было известно с самого начала. Возможно, «меценат» решился ее вскрыть и, обнаружив письмо от бедного родственника из Сибири, уничтожил его. После чего вручил коробку Зое, солгав, что нашел ее на пороге дома.

Эта версия событий казалась Оливии вполне правдоподобной: Адель Мерсье в последнем разговоре с Родионом утверждала, что между Вишневской и культурным фондом был заключен договор. Пока неизвестно, в чем он состоял, но появление у Зои законного наследника могло сильно спутать аферистам карты.

Если бы Родион сейчас был рядом, он бы мгновенно развеял сомнения, подкрепив эту версию аргументами или же разом ее опровергнув. Все-таки Оливии его не хватало…

– Могу я задать вам один вопрос? – обратился к ней Горский.

– Конечно. Откровенность за откровенность, – кивнула она.

– Каким образом вы догадались, что я побывал в Довиле? Как вообще вы вышли на меня?

– Да слишком много совпадений, – пожала плечами Оливия. – Начать хотя бы с самого мелкого. Если бы в день смерти у Зои на столе стояла коробка шоколада «Коркунов» или ассорти «Красный Октябрь», я бы не придала этому значения: подобные наборы продают в каждом российском аэропорту. Но «Сибирский метеорит» выпускает крошечное частное предприятие, которое находится в Зиминске. Такие конфеты и в Москве-то не продают! Что им было делать в Довиле? Но, конечно, само по себе уликой это не является – даже несмотря на тот факт, что ваша сестра долгое время работала в одноименной фирме. По-настоящему моя гипотеза оформилась после того, как обнаружился инвентарный номер «Весны». Я связалась с солидным экспертом, который дал мне наводку на ваш музей. Оказалось, что он тоже находится в Зиминске… Но окончательная уверенность в том, что я не ошибаюсь, появилась у меня лишь вчера, когда я увидела рисунок Тани. Он совершенно неотличим от оригинала.

– Танюша очень талантлива, – заметил Горский. – Она могла сделать копию и с репродукции. Вы наверняка заметили в шкафу полноцветное издание с собранием работ Андрея Вишневского.

– Конечно заметила. Точно такой альбом был и у Зои, я держала его в руках. Однако мне показалось странным, что на Танином эскизе отсутствует один фрагмент – левый уголок. Это говорит о том, что основой для рисунка послужил обгоревший оригинал. Я видела акварель совсем недавно и даже сделала ее фотоснимок, так что сравнить было несложно… А сегодня вы мне сами рассказали, что, вытащив «Весну» из огня, прятали ее у себя. До тех пор, пока не подвернулся случай отправить ее Вишневской.

– Да уж, – сокрушенно покачал головой Горский, – преступник из меня никудышный. Но затевая эту аферу, я ведь не знал, что все так плохо кончится! Я всего лишь хотел установить контакт с единокровной сестрой. Вернуть Зое то, что принадлежало ей по праву рождения. Сам распорядиться этим сокровищем я не мог, и работа великого художника прозябала в уездном музее столько лет. В Париже для нее нашлось бы лучшее место. К тому же моя ситуация была совершенно безвыходной. Что, в конце концов, я терял, расставшись с этим предметом?

– А почему вы были так уверены, что посылка дошла до адресата? Вдруг ваш курьер солгал?

– Я умею читать по-французски, – усмехнулся Горский. – Новость о чудесной находке быстро просочилась в прессу.

– Да, действительно, – согласилась Оливия. – Словом, вы решили поехать в Довиль…

– Я пролистал программу «Русских сезонов» и обнаружил там имя Зои. Она должна была открывать фестиваль торжественной речью и под конец вручать участникам статуэтки. У меня оставалась немного денег от того, что удалось собрать для Тани в Интернете. Одолжившись у друзей, я наскреб на билет и ночевку в мотеле на окраине Довиля. Туристическую визу во Францию получить сейчас несложно, так что я быстро оформил бумаги и отправился в путь.

– На что же вы рассчитывали? Зоя ведь вам даже на письмо не ответила…