Вечный кролик

– Наверное, у них заниженная самооценка, – прибавила Конни. – Может быть, поэтому они всегда такие мрачные.

– Вы правда думаете, что произошло еще одно Очеловечивание? – спросил я. – Я часто слышу такие истории, но ведь это может быть просто очередная утка.

– Гоулберн, – хором сказали Конни и Док.

Эта тема становилась причиной споров с тех самых пор, как стали появляться первые истории, но Очеловечивание в Великобритании точно не было единственным. Они происходили либо очень редко, либо слишком часто – это зависело от того, как люди сами смотрели на такие события и насколько они доверяли свидетельствам теорий заговора. Через одиннадцать лет после Очеловечивания в Соединенном Королевстве, неподалеку от австралийского городка Гоулберн, начали поступать сообщения о чересчур драматических явлениях, которые предшествовали всем предполагаемым Очеловечиваниям по всему земному шару: скачки напряжения, магнитные бури, воющие собаки, падающая с неба рыба, полная луна. Также поговаривали о вооруженной группе быстрого реагирования, появившейся в районе через два часа, из-за чего в Парламенте Австралии прозвучали вопросы: не приняло ли правительство тайный принцип «уничтожения при первом обнаружении» по отношению к потенциальным очеловеченным животным. Правительство отрицало сокрытие информации, и о произошедшем оставалось только гадать. Однако городские слухи рассказывали о «почти дюжине вомбатов размером с человека, в майках и шортах», которых бульдозерами закопали в братскую могилу вместе с горой пустых банок из-под пива. Единственным выжившим оказался баран меринос по имени Рэмбо, который дал несколько продолжительных интервью по телефону, перемежая свои рассказы о произошедшем приглашениями приехать в Гоулберн, потому что это «очень милое местечко». Интервью резко прекратились в тот же день, когда за кулисами театра нашли какого-то застреленного барана. Доказательств тому, что он был тем самым очеловеченным, не нашлось, но местные, разозлившись из-за вмешательства властей и довольные полученной оглаской, все равно поставили ему памятник[62].

– Слухи появляются время от времени, – сказал Док, – но достоверно мы знаем только об Очеловечиваниях в Британии, Кении и Орегоне. Однако мы считаем, что могли быть и другие.

Только очеловеченным в Кении был присвоен статус людей. Но поскольку все они были слонами с периодом беременности в два года, их численность не могла вырасти слишком сильно, и угрозу они совсем не представляли. Как оказалось, они были забавными, очаровательными и хорошо играли на духовых инструментах. Фирьяли Слон, официальная представительница сообщества, стала министром внутренних дел, и, даже несмотря на скандал с нелегальными копиями мультика «Дамбо», ей прочили место премьер-министра.

Медведи в Орегоне обычно держались сами по себе, но недавно им было дано право Второй поправки, так что теперь они могли законно стрелять в охотников для самозащиты. Пользовались они этим правом довольно часто, что раздражало самих охотников. Они считали это «крайне несправедливым», ведь вооруженные медведи оказались гораздо более успешными охотниками, чем люди.

– Существует негласное правило, по которому очеловечившиеся уничтожаются при первом же появлении, – сказала Конни. – Никто не хочет, чтобы то, что произошло здесь, случилось где-нибудь еще.

– А кто-нибудь пытался проследить связь между Очеловечиваниями? – сказал я. – Понять, что их вызывает?

– Точно пока неизвестно, – сказал Кент. – Просто есть куча гипотез. В каком-то смысле это похоже на попытку объяснить сюжет «Остаться в живых».

– Может быть, за переездом в Мегакрольчатник тоже стоит другая причина, – задумчиво сказала Конни, – никак не связанная с ограничением свобод, рождаемости и эксплуатацией кроличьего труда.

– Например? – спросил я, продолжая по возможности играть свою роль, – все-таки нас подслушивал Крольнадзор.

– Расселив колонии, они выманят оттуда преподобную Банти. Но она нужна им не для того, чтобы остальные кролики подчинились. Они подозревают, что это преподобная Банти стоит за всеми Очеловечиваниями. Что она – материальное воплощение Матери-Земли Геи, пришедшей, чтобы досадить доминирующим видам, чье самомнение – давайте это признаем – стало немного несоразмерно их умам.

Повисла такая тишина, какая обычно воцаряется, когда ваш друг, которого вы до этого считали рассудительным и разумным, вдруг заявляет, что Земля плоская.

– Не думаю, что это вероятно, – с усмешкой сказал Док. – Дорогая, Гея – это миф, такой же как Зевс, и Дионис, и Локи, и Йода, и…

– И Лаго? – сказала Конни.

Док замолчал.

– Вера, религия и духовные убеждения – это одно, – сказал я, – но сотворение человекоподобных животных из ничего – это совсем другое. Ты думаешь, что за всем этим стоит какая-то божественная сущность? Это кажется маловероятным.

– Вообще-то, – медленно сказал Кент, – если подумать, статистически шанс появления говорящих человекоподобных кроликов равен отношению 1 к 1089. А это событие, хотя и не совсем невозможное, имеет примерно такую же вероятность, как и спонтанное превращение вселенной в творожный сырок. Тот факт, что мы все-таки существуем, говорит о том, что крайне маловероятные события могут случаться, а значит, появление Геи, решившей немного изменить мир, не такая уж и глупая идея.

– Ты выводишь математическое доказательство существования первозданной богини земли, основываясь на вероятности появления говорящих кроликов? – сказал я. – Разве, исходя из этого, не станет возможно вообще все?

– В мультивселенной, – сказал Кент, – все и так возможно.

– Ну все… с меня… хватит! – сказал Док, вскакивая на ноги. – Этот разговор становится слишком… слишком… метафизичным!

И он гневно вылетел из комнаты, бормоча что-то о стандартной модели.

– Док у нас скорее эмпирист, – пояснила Конни, а затем прибавила: – Кент, милый, ты не мог бы поставить нам кофе на огонь?

Кент послушно пошел на кухню.

– Слушай, – негромко сказала Конни, – преподобная Банти – ключ к переселению. Пока она остается на свободе, противостояние между кроликами и Крольнадзором будет долгим, и оно невыносимо дорого вам обойдется. У нас много еды, половина колоний переведены на товарное садоводство, а урожайный сезон еще далеко не закончен. Мы можем продолжать перемещать Банти, но рано или поздно они найдут ее, и поэтому мы разработали… план.

– План?

– Да.

Больше Конни не прояснила, поскольку к нам вернулся Док с наполовину съеденным яблочным пирогом. Тот явно пришелся ему по вкусу больше, чем разговоры о невероятном. Конни больше не упоминала преподобную Банти, но ей это было и не нужно. Думаю, она уже сказала все, что хотела, и тем, кому хотела – не мне, а Куницыну, Ллисъу, Сметвику и всем остальным, кто нас подслушивал.

– Ну что ты! – сказал Док, когда посуда была перемыта и я сказал, что мне, пожалуй, пора. – Еще же совсем рано. Не хочешь по-быстрому пропустить кружечку в «Единороге»? Заодно поговорим о всяком… ну, ты знаешь.

Я надеялся, что он не станет поднимать эту тему чуть дольше, но притязания на чужих жен перед брачным сезоном были для кроликов серьезным делом.

– Ты уверен, что хочешь пойти в «Единорог»? Несмотря на свидетельства обратного, мы с тобой все еще изгои общества.

– И, пропустив кружечку с местными, – весело ответил Док, – мы это быстро исправим. Подожди здесь, я захвачу свою куртку.





Кризис дружелюбия





…Даже спустя восемь лет я все еще не уверен, были ли кролики зачинщиками Очеловечивания, его жертвами или просто частью масштабного плана, задуманного какой-то высшей силой. Даже сейчас у меня больше вопросов, чем ответов…



Когда мы вышли из Хемлок Тауэрс, солнце уже давно зашло за горизонт, небо стало темно-синим, звезды сияли ярко, а воздух был свежим – идеальный летний вечер. Мы молча пошли по переулку, свернули налево, потом направо, прямо на главную улицу. Док разговорился о том, как в армии его любили отправлять на задания на передовой, поскольку он мог подпрыгивать на двадцать футов и разведывать местность. Правда, была в этом и опасность – так он становился мишенью для вражеских снайперов, пусть и на короткое время.

– Вот эту видишь? – спросил он, указывая на дырку от пули в ухе, которая была меньше остальных.

– Тикрит?

– Киддерминстер. Субботними вечерами там бывает жарко. Погоди.

У него только что зазвонил телефон.

– Странно, – сказал он, глядя на экран, а затем приложил телефон к уху. – Да, пушистенькая моя?

Какое-то время он внимательно слушал, посмотрел на меня, а затем повесил трубку.

– Иди пока туда, – сказал он, – я буду пинту «Тухлого Епископа»[63], и возьми мне чипсов «Тирреллс» с морской солью.

И он поскакал обратно в направлении своего дома. Я какое-то время нерешительно постоял на месте, но потом двинулся дальше – все-таки я уже почти пришел. Через несколько минут я оказался в баре «Единорог», оформленном в стиле семидесятых, с заляпанными пивом коврами и репродукциями картин Джона Констебла на стенах, выцветшими и превратившимися в зеленые пятна разной насыщенности.

Когда я вошел, в баре стало тихо, что насторожило меня. Если бы кто-то играл на фортепьяно, то музыка бы остановилась. Посетителей было около дюжины. Виктор Маллет сидел вместе со своим братом и двумя другими людьми, которые показались мне смутно знакомыми. Все присутствующие молча смотрели на меня. Наша недавняя «сердечная дружба» испарилась так же быстро, как и возникла.

Я подошел к стойке.

– Дженис, полпинты «Гиннеса» и пинту «Тухлого Епископа», пожалуйста.

– Сейчас будет.

Она начала неторопливо наливать «Гиннес», а затем потянулась за «Епископом».

– Для кого «Епископ», Питер? – спросил Норман с другого конца бара.

– Для вашего нового председателя приходского совета, – ответил я.

– Этот пост освободился десять минут назад, – сказал Виктор, – равно как и место в палатке с выпивкой на деревенском фестивале.

– Мы договорились не на палатку с выпивкой, а на оценку овощей, – напомнил я.

– Да без разницы. Это все не важно, Питер, старина. Я мог бы пообещать ей и лотерею, и церемонию открытия – ей все равно было не суждено в этом поучаствовать.

Я почувствовал, как градус дружелюбия в баре снизился еще больше. Жители поселка держались вместе, так уж было заведено. И это было здорово, когда речь шла о сборах пожертвований на починку крыши церкви или о конкурсе «Спик и Спан», но только не тогда, когда их общий гнев обращался в вашу сторону. Я вытащил из кармана ручку «Паркер» с прослушивающим устройством и положил ее на стойку.

– Майор Кролик к тебе не присоединится, – сказал Норман. – Можешь вылить эль, Дженис.

Дженис посмотрела на меня. Мы с ней были давними друзьями. Когда нам было девять, я давал ей списывать у меня домашку, потому что знал, что дома ей житья не давали.

– Наливай, Дженис.

Дженис продолжила наливать, и в баре повисла тягостная, зловещая тишина.

– Слушай сюда, Питер, – сказал Виктор, – когда-то мы были хорошими друзьями, и мы снова ими станем. Когда все вернется на круги своя, для тебя будет место в нашем поселке. Садись, пей свой «Гиннес» и… не торопись.

Сначала я не понял, что он хочет сказать, но затем мой взгляд упал на столик в дальнем углу, где некогда засиживался пьянчужка Дикки, пока его пристрастие не свело его в могилу. Сейчас на столе стоял недопитый стакан с виски, дымящаяся сигара «Собрание» в пепельнице и сложенная газета «Лис и друзья».

Я поднялся на ноги, и Виктор сделал то же самое.

– Питер, – посерьезнев, сказал он, и, как ни странно, то был первый и единственный раз, когда он проявил ко мне хоть толику сочувствия и заботы, – не вмешивайся. Только не сюда. Закрой на это глаза.

Я направился к двери, но путь мне преградил Норман, с силой толкнувший меня в грудь. Он был грузным мужчиной, а я, несмотря на мой рост, весил меньше, и растянулся на полу. Другие посетители бара потрясенно ахнули. Одно дело давить на кого-то морально, другое – начинать настоящую драку.

Я и подумать не успел, как уже вскочил на ноги и как бешеный бросился на Нормана. Я замахнулся кулаком туда, где, как мне казалось, должно было находиться его лицо, и вложил в удар всю свою силу. К моему удивлению, удар и правда прилетел ему по подбородку, причем приложил я его довольно крепко. Повезло, наверное, ведь раньше я никогда ни с кем не дрался. Мы оба вывалились из двери на улицу. Я поднялся на ноги и помчался в сторону Хемлок Тауэрс, слыша позади голос Виктора: «Отпусти ты этого дурака, Норм». Пока я бежал, его слова звенели у меня в ушах.

Следуя примеру Кроликов, я вбежал в дом без стука, оправдывая себя тем, что мое присутствие может сдержать действия мистера Ллисъа или смягчить их до простых угроз. Я ввалился в обшитую дубом прихожую и обнаружил там невозмутимо стоящих Дока и Конни. Мистера Ллисъа нигде не было видно.

– Здравствуй, – с улыбкой сказал Док. – Сколько я тебе должен за «Епископа»?

– Мистер Ллисъ в поселке, – сказал я, задыхаясь после бега.

– Знаешь, а мне ведь почудилось, что я учуял запах «Олд Спайс», – сказал Док, по-видимому, даже не встревожившись.

– Вас это не пугает?