Вечный кролик
Часть 33 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Куницын посмотрел на Флемминг, она кивнула, и куница открыл папку и положил на стол фотографию белого кролика. Теперь, когда я видел его вблизи, я легко его узнал, и подпись на фотографии это подтвердила – Харви Август Мак-Лютиковый, двадцать шесть лет, водитель «Кроличьего такси», проживает в Колонии № 1. Еще я знал, что теперь у него нет ушей, что он – значимый член Кроличьего Подполья, что он успешно внедрился в Крольнадзор… и что он любил и был любим моей дочерью.
– Ты раньше видел этого кролика? – спросил куница.
– Нет. В опознавании никогда нельзя быть уверенным. Кто он?
– Мы считаем, что он – Ушастый 7770, – сказал Куницын. – Перед гибелью Безухий нашел его в базе данных трудоустроенных кроликов. Но он никому ничего не сказал. Ты один работал с ним в офисе тем утром – он с тобой чем-нибудь поделился?
– Безухий вообще со мной мало чем делился, – сказал я, невероятно радуясь тому, что я искал информацию о Харви на компьютере Безухого, но одновременно осознавая, что выдал им личность Харви. Я тут же подумал о том, чтобы спросить, арестован ли я, и попросить адвоката, но я почувствовал, что так лишь усилю подозрения, а не сниму их с себя.
Дальше они заговорили об обвинениях, на основании которых меня отстранили. Казалось, что обстановка в допросной стала напряженнее. С Флемминг и Куницыным я работал уже много лет, и мы хорошо ладили, но сейчас это ничего не значило. Они изложили мне долгие и подробные показания «четырех надежных свидетелей» о том, что те видели позапрошлым вечером у моего дома. В отличие от происшествия с Безухим Харви, где мне пришлось несколько раз убедительно солгать, эти показания я мог дать совершенно правдиво от начала до конца: со дня, когда Кролики въехали в дом, до инцидента с мистером Ллисъом в церкви Всех Святых и до последнего вечера: репетиции реплик, нелепых пряток по шкафам с романом Дюма и ссоры Конни и Дока в моей прихожей.
– Ничего не было, – сказал я.
– Давай объясню на пальцах, – сказал Куницын серьезным тоном. – Сейчас мы можем обвинить тебя и Констанцию Кролик по статье «Неестественные связи» закона «Об ограниченных правах очеловеченных животных» от 1996 года.
Я не знал тот закон наизусть, но знал, что власти применяли его по своему усмотрению. В данной ситуации, похоже, они хотели его исполнить. Дружба с кроликами, особенно в условиях Переселения, должна была пресекаться.
– С четырьмя свидетелями, готовыми дать показания, – продолжал он, – вы оба загремите в тюрьму. Ненадолго, года на два, а выйдете через один, но с таким пятном на твоем досье, думаю, жизнь никогда не станет прежней. Знаешь, как все считают, что они толерантные и всему открытые? Осторожно, спойлер: это не так. И, – прибавил он, – учитывая судимость и тюремный срок, ты можешь лишиться пенсии на основании «тяжкого служебного преступления».
– Вы можете это сделать?
– Можем, – сказала Флемминг. – Питер, мы всего лишь хотим крошечное признание, указывающее на сексуальную провокацию со стороны Констанции Кролик. Ты можешь сказать, что сделал это случайно, или на спор, или под воздействием алкоголя, или тебя одурачили – что угодно. Работу ты все равно потеряешь, но сохранишь пенсию и чистую репутацию. Вернешься в Муч Хемлок и продолжишь проживать свою ничем не примечательную жизнь.
– А что будет с Констанцией?
– Мы предложим ей заключить соглашение с признанием вины, и она лишится права проживать вне колонии на основании «демонстративно безнравственного поведения». К концу следующей недели она вернется в колонию и, возможно, даже будет там счастлива. Она все равно была не из тех, кого мы считаем надежными для жизни вне колонии.
– Самое важное, – прибавил Куницын, – что это станет предупреждением для всех крольчих – развращение людей не останется безнаказанным.
Я молча уставился на стол.
– Ну так что скажешь? – спросил Куницын.
– Я…
Но мне не пришлось отвечать. Дверь распахнулась, и в допросную вошел мистер Ллисъ.
Искусство заключать сделки
Зимой куницы все еще линяли и становились белыми, хотя причин для этого больше не было. До и после линьки они становились очень раздражительными, но в летнее время намного добрели. Большинство куниц брали отпуск зимой и уезжали в горы, где становились довольно неплохими – и почти незаметными – лыжниками.
Я написал «вошел», но правильнее было бы сказать «ворвался». Я видел, как Флемминг побледнела и инстинктивно дернулась, чтобы убежать, но затем взяла себя в руки и осталась на месте. Куницын не вздрогнул, но выглядел он недовольным. Старший Руководитель пришел не вовремя, да и дела обычно решительно выходили из-под контроля, когда за них брались лисы.
Мистер Ллисъ посмотрел на всех присутствующих.
– Ты – проваливай, – сказал он Флемминг, – и ты, Куница, точно можешь проваливать.
– Правильно говорить «Ку-ни-цын».
– Да мне похер. Тамара, заходи.
Мисс Робинс, вооруженная планшетом и тремя мобильными телефонами, вошла внутрь.
– Здравствуйте! – радостно сказала она. – Теперь я работаю на Торквила.
– Поздравляю, – сказал я.
– Что все это значит? – сказал Куницын, который, думаю, был единственным сотрудником Крольнадзора, способным постоять за себя перед Ллисъом. – Этот допрос провожу я.
– Больше не проводишь. У меня есть новые сведения, из-за которых это дело выходит за рамки простых обжиманий с пушистиками.
– Я хочу ознакомиться с этими сведениями, – сказал Куницын.
– А я хочу пропустить стаканчик «Пино Гриджио» с Тильдой Суинтон, – ответил лис, – но жизнь полна разочарований. Когда будешь уходить, закрой дверь, старина.
– Нет, – сказал Куницын. – Быть может, Нокс и слабохарактерный зайцелюб-перебежчик, но он человек, а мы знаем, что произошло в последний раз, когда вы допрашивали человека, верно?
– Это отвратительное и безосновательное обвинение, – сказал мистер Ллисъ, – но кто с зайцем поведется, тому как зайцу и достается.
– Слушайте… – начал Куницын, но мистер Ллисъ лишь приподнял дрожащую губу и низко зарычал. Я почувствовал, как волосы у меня на шее встали дыбом, а Куницын прижал уши к голове и вдруг стал совершенно покорным.
– Прошу прощения за то, что вспылил, – негромко сказал он. – Не знаю, что на меня нашло.
И он покинул допросную, опустив хвост промеж ног.
– Итак, – сказал лис, садясь напротив, – у всех сегодня нервы на пределе, не так ли?
Он откинулся на спинку стула, а его маленькие желтые глазки продолжали смотреть на меня с выражением… на самом деле я даже не знаю, с каким. С презрением, наверное, смешанным со спокойной уверенностью и нахальным чувством собственного превосходства. Он ничего не сказал, достал из серебряного портсигара сигару, постучал ею о край и поджег от золотой зажигалки, которую ему поднесла Тамара. Он глубоко затянулся, выдохнул дым в мою сторону и ничего не сказал. Он долго ничего не говорил[60].
– Вы не причините мне вреда, – сказал я, будучи больше не в силах выносить тишину. – И, как я сказал Куницыну и Флемминг, ничего не было.
Лис холодно на меня посмотрел.
– Натворил ты что-то или нет, старина, это уже не так важно. И знаешь что? Я тебе верю. Но поскольку мы так близки к Переселению, я считаю, что сейчас никому не стоит раскачивать лодку. Более того, благодаря твоему уникальному кругу друзей и близких знакомых я могу предложить тебе сделку, в которой с тебя снимут все обвинения, ты получишь право на полную пенсию, пятьдесят тысяч наличными и ни пятнышка на твоем деле. Ну, как тебе?
– Звучит так, словно есть какой-то подвох.
– Сообразительный ты наш. Дело вот в чем: у нас есть основания полагать, что у Констанции Кролик есть связи с Кроличьим Подпольем. Мы думаем, что она – подсадная крольчиха и ее задание – получить доступ к мейнфрейму Крольнадзора через тебя, дурачка.
Раньше я об этом не думал. И подобное казалось неправдоподобным по одной хорошей причине:
– У меня нет доступа к мейнфрейму Крольнадзора.
– Подполье об этом не знает. Я хочу, чтобы ты работал вместе с нами против них. Они хотят превратить Британию в страну кроликов, со своими законами, своей еретической богиней, навязчивым веганством и ложными устоями грызунов. Это островное королевство, эта зеленая, цветущая страна предназначена для людей и нескольких лисов, а не для орд вредителей. И они могут запросто этого добиться, им всего лишь нужно делать то, что у них лучше всего получается. Они собираются взять нас числом. Взрывное Размножение. Вот их план, я это знаю.
Все это было конспирологическим бредом АКроПаСК. Найджел Сметвик уже много лет разглагольствовал о чем-то подобном, но доказательств тому, даже самых косвенных, не было.
– Сэр, они же всего лишь кролики. Травоядные. Послушные, доверчивые, трудолюбивые. Я разговаривал с ними, думаю, я даже их вроде как знаю. Я не верю, что у них вообще есть какие-то глобальные планы. Они просто хотят… быть.
Мистер Ллисъ расхохотался.
– Нокси, старичок, так они и хотят, чтобы ты именно в это поверил. Правда, друг мой, намного суровее. Не позволяй обмануть себя милотой и пушистостью. Ты ведь видел, как миссис Кролик приставила мне нож к горлу во «Всех Святых»?
– Вы раскроили ее племяннице череп челюстями.
– Ах, какая жалость, – сказал он, – одной крольчихой стало меньше. Не такая уж это и утрата. Мне тогда еще повезло, что я сам не стал жертвой очередного нападения крольчихи на лиса.
А так преувеличить ситуацию не смог бы, пожалуй, даже Сметвик.
– Она бы вас не убила, – сказал я, – из-за вероятной ответной расправы.
Он холодно уставился на меня.
– Расправы необходимы для поддержания порядка, – сказал он. – И потом, шестьдесят секунд того, что кролики смехотворно называют страстью, и их потери восполнятся с лихвой. А теперь вот что: я могу решить все твои проблемы, дать тебе пенсию и деньги, или мы можем повысить обвинения с обыкновенной преступной связи до оказания материальной поддержки Кроличьему Подполью, то есть запрещенному повстанческому движению. А это как минимум лет десять.
– Подождите, подождите, – сказал я, – материальную поддержку?
– Конечно. Тебе заплатили за то, чтобы ты провел Харви Мак-Лютикового в Мегакрольчатник, или ты просто оказывал услугу своим пушистым лесным дружкам?
– Я… Я не знаю, о чем вы говорите.
– Конечно, знаешь. Как ты думаешь, Безухий смог оставить машину на парковке, если он приехал на автобусе? Кролик, притворявшийся Безухим, был с тобой, когда мы разговаривали в Мегакрольчатнике. Я почуял его страх. А ведь я встречался с Безухим, и он меня совсем не боялся. Он мне нравился. Лучшие кролики – те, у кого мех внутри.
– Это свидетельство вашего носа против моих глаз, мистер Ллисъ, – сказал я, внешне храбрясь, но чувствуя, как у меня внутри все скручивается. Во рту у меня пересохло.
– Есть кое-что еще. Когда Безухому отрезали уши, их сохранили. Они всегда их сохраняют. Дело в религии – «в кроличий рай нужно войти целым». Проблема в том, что их хранят в горячем песке, отчего они превращаются в грубую кожу.
Тамара бросила на стол прозрачный пакет для вещдоков, в котором лежали свернутые уши Безухого, сильно обгоревшие, но более или менее целые.
– Если наши парни из криминалистики развернут их, готов поспорить на свое левое лисье яичко, что рисунок дыр от пуль на них совпадет с АЙ-002. Он часто дрался на дуэлях. Любил дамочек. Даже чересчур, как оказалось.
– Может, он носил свои уши с собой? На память оставил, я даже не знаю.
– Когда у кролика отрезают уши, их забирают. В этом весь смысл. Нет, думаю, Безухий поменялся с Харви местами в обмен на свои уши и благородную смерть. Я думаю, это ты искал Харви Мак-Лютикового на компьютере Безухого, и это ты поручился за Харви, когда он обманом проскользнул в Мегакрольчатник. Ты где-то встретил его за пределами Надзора. Где, я не знаю. Но выясню.
Детективную работу он провел, как назло, отлично. Нельзя перехитрить лиса.
– Это лишь догадки, – сказал я.
Вмиг я очутился на спине, а мистер Ллисъ – на мне. Он двигался так быстро, что казалось, будто кто-то вырезал из времени две секунды. Тамара подошла к двери, чтобы не дать никому войти, а мистер Ллисъ вперился взглядом в мои глаза, и я почувствовал страх. Не обычное беспокойство, какое испытываешь, когда опаздываешь на важную встречу или когда находишь странную припухлость, которая потом у доктора оказывается какой-нибудь ерундой. Это был чистый, неподдельный страх смертного существа перед скорой гибелью. И, что хуже, эта гибель была неминуемой, неумолимой, а еще наверняка долгой и мучительной.
– Ты раньше видел этого кролика? – спросил куница.
– Нет. В опознавании никогда нельзя быть уверенным. Кто он?
– Мы считаем, что он – Ушастый 7770, – сказал Куницын. – Перед гибелью Безухий нашел его в базе данных трудоустроенных кроликов. Но он никому ничего не сказал. Ты один работал с ним в офисе тем утром – он с тобой чем-нибудь поделился?
– Безухий вообще со мной мало чем делился, – сказал я, невероятно радуясь тому, что я искал информацию о Харви на компьютере Безухого, но одновременно осознавая, что выдал им личность Харви. Я тут же подумал о том, чтобы спросить, арестован ли я, и попросить адвоката, но я почувствовал, что так лишь усилю подозрения, а не сниму их с себя.
Дальше они заговорили об обвинениях, на основании которых меня отстранили. Казалось, что обстановка в допросной стала напряженнее. С Флемминг и Куницыным я работал уже много лет, и мы хорошо ладили, но сейчас это ничего не значило. Они изложили мне долгие и подробные показания «четырех надежных свидетелей» о том, что те видели позапрошлым вечером у моего дома. В отличие от происшествия с Безухим Харви, где мне пришлось несколько раз убедительно солгать, эти показания я мог дать совершенно правдиво от начала до конца: со дня, когда Кролики въехали в дом, до инцидента с мистером Ллисъом в церкви Всех Святых и до последнего вечера: репетиции реплик, нелепых пряток по шкафам с романом Дюма и ссоры Конни и Дока в моей прихожей.
– Ничего не было, – сказал я.
– Давай объясню на пальцах, – сказал Куницын серьезным тоном. – Сейчас мы можем обвинить тебя и Констанцию Кролик по статье «Неестественные связи» закона «Об ограниченных правах очеловеченных животных» от 1996 года.
Я не знал тот закон наизусть, но знал, что власти применяли его по своему усмотрению. В данной ситуации, похоже, они хотели его исполнить. Дружба с кроликами, особенно в условиях Переселения, должна была пресекаться.
– С четырьмя свидетелями, готовыми дать показания, – продолжал он, – вы оба загремите в тюрьму. Ненадолго, года на два, а выйдете через один, но с таким пятном на твоем досье, думаю, жизнь никогда не станет прежней. Знаешь, как все считают, что они толерантные и всему открытые? Осторожно, спойлер: это не так. И, – прибавил он, – учитывая судимость и тюремный срок, ты можешь лишиться пенсии на основании «тяжкого служебного преступления».
– Вы можете это сделать?
– Можем, – сказала Флемминг. – Питер, мы всего лишь хотим крошечное признание, указывающее на сексуальную провокацию со стороны Констанции Кролик. Ты можешь сказать, что сделал это случайно, или на спор, или под воздействием алкоголя, или тебя одурачили – что угодно. Работу ты все равно потеряешь, но сохранишь пенсию и чистую репутацию. Вернешься в Муч Хемлок и продолжишь проживать свою ничем не примечательную жизнь.
– А что будет с Констанцией?
– Мы предложим ей заключить соглашение с признанием вины, и она лишится права проживать вне колонии на основании «демонстративно безнравственного поведения». К концу следующей недели она вернется в колонию и, возможно, даже будет там счастлива. Она все равно была не из тех, кого мы считаем надежными для жизни вне колонии.
– Самое важное, – прибавил Куницын, – что это станет предупреждением для всех крольчих – развращение людей не останется безнаказанным.
Я молча уставился на стол.
– Ну так что скажешь? – спросил Куницын.
– Я…
Но мне не пришлось отвечать. Дверь распахнулась, и в допросную вошел мистер Ллисъ.
Искусство заключать сделки
Зимой куницы все еще линяли и становились белыми, хотя причин для этого больше не было. До и после линьки они становились очень раздражительными, но в летнее время намного добрели. Большинство куниц брали отпуск зимой и уезжали в горы, где становились довольно неплохими – и почти незаметными – лыжниками.
Я написал «вошел», но правильнее было бы сказать «ворвался». Я видел, как Флемминг побледнела и инстинктивно дернулась, чтобы убежать, но затем взяла себя в руки и осталась на месте. Куницын не вздрогнул, но выглядел он недовольным. Старший Руководитель пришел не вовремя, да и дела обычно решительно выходили из-под контроля, когда за них брались лисы.
Мистер Ллисъ посмотрел на всех присутствующих.
– Ты – проваливай, – сказал он Флемминг, – и ты, Куница, точно можешь проваливать.
– Правильно говорить «Ку-ни-цын».
– Да мне похер. Тамара, заходи.
Мисс Робинс, вооруженная планшетом и тремя мобильными телефонами, вошла внутрь.
– Здравствуйте! – радостно сказала она. – Теперь я работаю на Торквила.
– Поздравляю, – сказал я.
– Что все это значит? – сказал Куницын, который, думаю, был единственным сотрудником Крольнадзора, способным постоять за себя перед Ллисъом. – Этот допрос провожу я.
– Больше не проводишь. У меня есть новые сведения, из-за которых это дело выходит за рамки простых обжиманий с пушистиками.
– Я хочу ознакомиться с этими сведениями, – сказал Куницын.
– А я хочу пропустить стаканчик «Пино Гриджио» с Тильдой Суинтон, – ответил лис, – но жизнь полна разочарований. Когда будешь уходить, закрой дверь, старина.
– Нет, – сказал Куницын. – Быть может, Нокс и слабохарактерный зайцелюб-перебежчик, но он человек, а мы знаем, что произошло в последний раз, когда вы допрашивали человека, верно?
– Это отвратительное и безосновательное обвинение, – сказал мистер Ллисъ, – но кто с зайцем поведется, тому как зайцу и достается.
– Слушайте… – начал Куницын, но мистер Ллисъ лишь приподнял дрожащую губу и низко зарычал. Я почувствовал, как волосы у меня на шее встали дыбом, а Куницын прижал уши к голове и вдруг стал совершенно покорным.
– Прошу прощения за то, что вспылил, – негромко сказал он. – Не знаю, что на меня нашло.
И он покинул допросную, опустив хвост промеж ног.
– Итак, – сказал лис, садясь напротив, – у всех сегодня нервы на пределе, не так ли?
Он откинулся на спинку стула, а его маленькие желтые глазки продолжали смотреть на меня с выражением… на самом деле я даже не знаю, с каким. С презрением, наверное, смешанным со спокойной уверенностью и нахальным чувством собственного превосходства. Он ничего не сказал, достал из серебряного портсигара сигару, постучал ею о край и поджег от золотой зажигалки, которую ему поднесла Тамара. Он глубоко затянулся, выдохнул дым в мою сторону и ничего не сказал. Он долго ничего не говорил[60].
– Вы не причините мне вреда, – сказал я, будучи больше не в силах выносить тишину. – И, как я сказал Куницыну и Флемминг, ничего не было.
Лис холодно на меня посмотрел.
– Натворил ты что-то или нет, старина, это уже не так важно. И знаешь что? Я тебе верю. Но поскольку мы так близки к Переселению, я считаю, что сейчас никому не стоит раскачивать лодку. Более того, благодаря твоему уникальному кругу друзей и близких знакомых я могу предложить тебе сделку, в которой с тебя снимут все обвинения, ты получишь право на полную пенсию, пятьдесят тысяч наличными и ни пятнышка на твоем деле. Ну, как тебе?
– Звучит так, словно есть какой-то подвох.
– Сообразительный ты наш. Дело вот в чем: у нас есть основания полагать, что у Констанции Кролик есть связи с Кроличьим Подпольем. Мы думаем, что она – подсадная крольчиха и ее задание – получить доступ к мейнфрейму Крольнадзора через тебя, дурачка.
Раньше я об этом не думал. И подобное казалось неправдоподобным по одной хорошей причине:
– У меня нет доступа к мейнфрейму Крольнадзора.
– Подполье об этом не знает. Я хочу, чтобы ты работал вместе с нами против них. Они хотят превратить Британию в страну кроликов, со своими законами, своей еретической богиней, навязчивым веганством и ложными устоями грызунов. Это островное королевство, эта зеленая, цветущая страна предназначена для людей и нескольких лисов, а не для орд вредителей. И они могут запросто этого добиться, им всего лишь нужно делать то, что у них лучше всего получается. Они собираются взять нас числом. Взрывное Размножение. Вот их план, я это знаю.
Все это было конспирологическим бредом АКроПаСК. Найджел Сметвик уже много лет разглагольствовал о чем-то подобном, но доказательств тому, даже самых косвенных, не было.
– Сэр, они же всего лишь кролики. Травоядные. Послушные, доверчивые, трудолюбивые. Я разговаривал с ними, думаю, я даже их вроде как знаю. Я не верю, что у них вообще есть какие-то глобальные планы. Они просто хотят… быть.
Мистер Ллисъ расхохотался.
– Нокси, старичок, так они и хотят, чтобы ты именно в это поверил. Правда, друг мой, намного суровее. Не позволяй обмануть себя милотой и пушистостью. Ты ведь видел, как миссис Кролик приставила мне нож к горлу во «Всех Святых»?
– Вы раскроили ее племяннице череп челюстями.
– Ах, какая жалость, – сказал он, – одной крольчихой стало меньше. Не такая уж это и утрата. Мне тогда еще повезло, что я сам не стал жертвой очередного нападения крольчихи на лиса.
А так преувеличить ситуацию не смог бы, пожалуй, даже Сметвик.
– Она бы вас не убила, – сказал я, – из-за вероятной ответной расправы.
Он холодно уставился на меня.
– Расправы необходимы для поддержания порядка, – сказал он. – И потом, шестьдесят секунд того, что кролики смехотворно называют страстью, и их потери восполнятся с лихвой. А теперь вот что: я могу решить все твои проблемы, дать тебе пенсию и деньги, или мы можем повысить обвинения с обыкновенной преступной связи до оказания материальной поддержки Кроличьему Подполью, то есть запрещенному повстанческому движению. А это как минимум лет десять.
– Подождите, подождите, – сказал я, – материальную поддержку?
– Конечно. Тебе заплатили за то, чтобы ты провел Харви Мак-Лютикового в Мегакрольчатник, или ты просто оказывал услугу своим пушистым лесным дружкам?
– Я… Я не знаю, о чем вы говорите.
– Конечно, знаешь. Как ты думаешь, Безухий смог оставить машину на парковке, если он приехал на автобусе? Кролик, притворявшийся Безухим, был с тобой, когда мы разговаривали в Мегакрольчатнике. Я почуял его страх. А ведь я встречался с Безухим, и он меня совсем не боялся. Он мне нравился. Лучшие кролики – те, у кого мех внутри.
– Это свидетельство вашего носа против моих глаз, мистер Ллисъ, – сказал я, внешне храбрясь, но чувствуя, как у меня внутри все скручивается. Во рту у меня пересохло.
– Есть кое-что еще. Когда Безухому отрезали уши, их сохранили. Они всегда их сохраняют. Дело в религии – «в кроличий рай нужно войти целым». Проблема в том, что их хранят в горячем песке, отчего они превращаются в грубую кожу.
Тамара бросила на стол прозрачный пакет для вещдоков, в котором лежали свернутые уши Безухого, сильно обгоревшие, но более или менее целые.
– Если наши парни из криминалистики развернут их, готов поспорить на свое левое лисье яичко, что рисунок дыр от пуль на них совпадет с АЙ-002. Он часто дрался на дуэлях. Любил дамочек. Даже чересчур, как оказалось.
– Может, он носил свои уши с собой? На память оставил, я даже не знаю.
– Когда у кролика отрезают уши, их забирают. В этом весь смысл. Нет, думаю, Безухий поменялся с Харви местами в обмен на свои уши и благородную смерть. Я думаю, это ты искал Харви Мак-Лютикового на компьютере Безухого, и это ты поручился за Харви, когда он обманом проскользнул в Мегакрольчатник. Ты где-то встретил его за пределами Надзора. Где, я не знаю. Но выясню.
Детективную работу он провел, как назло, отлично. Нельзя перехитрить лиса.
– Это лишь догадки, – сказал я.
Вмиг я очутился на спине, а мистер Ллисъ – на мне. Он двигался так быстро, что казалось, будто кто-то вырезал из времени две секунды. Тамара подошла к двери, чтобы не дать никому войти, а мистер Ллисъ вперился взглядом в мои глаза, и я почувствовал страх. Не обычное беспокойство, какое испытываешь, когда опаздываешь на важную встречу или когда находишь странную припухлость, которая потом у доктора оказывается какой-нибудь ерундой. Это был чистый, неподдельный страх смертного существа перед скорой гибелью. И, что хуже, эта гибель была неминуемой, неумолимой, а еще наверняка долгой и мучительной.