Вечный кролик

– …когда ты об этом узнал, Куница? – спросил Ллисъ.

– Только что, и правильно говорить «Куницын».

Тогда лис заметил нашу небольшую группу.

– Ты! – сказал Старший Руководитель, тыкая лапой в нашем направлении. – У тебя охрененно большие неприятности.

Похоже, мы попались, и, думаю, Харви тоже это понял, поскольку я услышал негромкий «пук», и он обкакался[57].

Если мистер Ллисъ выяснил, что Харви – не Безухий, то Старший Руководитель своими же руками будет пытать его и убьет, причем, наверное, прямо у нас на глазах. Но, к моему стыду, думал я не об этом. Я думал, что они разузнают и о моей причастности, ведь я поручился за Харви, чтобы его пропустили. Но все пошло несколько не так, как ожидалось. Когда лис, куница и человек подошли ближе, я понял, что их гнев был направлен не на Безухого Харви… а на меня.

– Все верно, Нокс, – сказал Куницын, когда они меня окружили. – Мы слышали о твоей непристойной и неестественной интрижке с соседкой-крольчихой. Директива Крольнадзора 68/5б запрещает подобное. Ты отстранен от работы, и твой допуск будет аннулирован вплоть до окончания внутреннего расследования.

– Ну и ну, – усмехаясь, сказал мистер Ллисъ. – Я знаю, что просил тебя втереться к ним поглубже в доверие, но это точно не то, что я имел в виду. In partibus lagomorphium, а? Впрочем, – с улыбкой прибавил он, – в тех, кто осмеливается угрожать лису складным ножом, что-то есть[58].

И он повернулся к Куницыну.

– Куница, пусть Нокс возвращается в офис и доложит обо всем. Выудите из него правду, но осторожно – Нокс остается ценным сотрудником, и было бы неплохо его перевоспитать.

– Конечно, – сказал Куницын, – но моя фамилия – Ку…

– Итак, Тамара, – сказал мистер Ллисъ, бесцеремонно прерывая Куницына и галантно беря мисс Робинс под руку, – давно ли вы работаете на Крольнадзор?

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Дорогая моя, – сказал он, – разве вас не всех зовут Тамара?

– Лично мне, – сказал Куницын, обращаясь ко мне, – совершенно по барабану, чем ты занимаешься в свободное время, но правила есть правила. Безухий, найди машину и отвези Нокса обратно в Херефордский офис. Я вернусь через пару часов. И, на всякий случай, никаких звонков, никаких посетителей, никаких адвокатов.

– Почему я? – сказал Харви, не выходя из роли.

– Делай, что тебе говорят, – сказал Куницын, и Харви, пожав плечами, мотнул головой, говоря мне следовать за ним.

– Тьфу ты ну ты, – сказал он, когда мы благополучно отошли подальше. – Все пошло не по плану. Я едва провел внутри час. Ну да ладно.

Он взглянул на меня.

– Ты хочешь знать, что происходит, верно?

– Нет, – сказал я, – я не хочу знать, что происходит. Я ничего не видел, я ничего не знаю, и, насколько мне известно, отныне и навеки ты и есть Безухий АЙ-002.

– Пожалуй, это мудро, – сказал Харви.

Мы пошли туда, где была припаркована машина Безухого – тот же самый «Эльдорадо» из семидесятых, в котором мы сидели во время операции в Росс-он-Уай. Я попытался было спросить Харви, как здесь оказалась эта машина, но он заставил меня замолчать, достал ключи, лежавшие спрятанными на заднем колесе, разблокировал двери и сказал мне садиться назад. Затем он завел машину и задом выехал со стоянки. Он ехал довольно быстро – для кролика, – но я не хотел ничего у него спрашивать, потому что не хотел ничего знать. Я хотел уволиться, пойти домой и посвятить жизнь Скоростному Библиотекарству – жизненный выбор, который я сделал официальным, присвоив ему код 12–345.

Мы выехали на главную дорогу по направлению к Херефорду, еще больше ускорились, и, как только трасса спереди и сзади оказалась пустой, Харви резко выкрутил руль вправо. Машина вильнула и съехала с дороги. Я услышал и почувствовал двойной удар, когда колеса переехали обочину, а затем стало тихо, и машина ровно полетела по воздуху. Насыпь за пределами дороги была довольно крутой, и я видел, как мусор и остатки фастфуда, разбросанные по салону, вдруг словно очутились в невесомости, в то время как мы на миг изящно вошли в свободное падение. Оно завершилось глухим ударом, от которого у меня клацнули зубы, треском ломающегося дерева и негромким хрустом, какой издают лобовые стекла, когда бьются. Меня резко бросило вперед; повиснув на ремне безопасности, я отскочил обратно, ударился о стойку двери, и у меня в глазах почернело.





Машина и арест




Девяносто семь процентов всего кроличьего интернет-трафика приходились на сообщение между колониями. Внутри же крольчатника и норы почти все разговоры и сплетни передавались из уст в уста, и недавний опрос показал, что из-за крайней любви кроликов к сплетням новости и мнения разлетались по колонии быстрее, чем по широкополосной сети, и намного веселее.



Я пришел в себя с нестерпимой головной болью, привкусом крови во рту и жгучим запахом гари в носу. Машина приземлилась на колеса и развернулась в сторону крутой, поросшей кустами насыпи. Выгоревший «Эльдорадо», отчасти разобранный туристами на сувениры, оставался там еще десять лет, пока его не изъяли и не включили в экспозицию Музея Очеловечивания, расположившегося в переоборудованном здании приемного центра Мегакрольчатника. Я часто посещал это место, водя экскурсии после публикации моей книги, через восемь лет после битвы за Мей Хилл.

Лобовое стекло исчезло, а капот машины был смят почти до торпеды большим деревом, которое при столкновении пострадало гораздо меньше нас. Из-под капота шел дым. Я выглянул в окно со своей стороны и увидел, что машина приземлилась на пастбище – три голштинские коровы смотрели на нас с видом крайнего безразличия, продолжая торжественно жевать жвачку. Харви был в сознании. У него не получалось открыть дверь, поэтому он лег на спину на передние сиденья и дал двери могучий пинок своими мощными задними лапами. Дверь слетела с петель и приземлилась в двадцати ярдах от нас.

– Что произошло? – сказал я, но Харви лишь мельком посмотрел на меня, обошел машину и открыл багажник.

– Вылезай, – сказал он, – пора.

Он говорил не со мной. Он говорил с другим кроликом, который вылез из багажника. Он был одет точно так же и, как и Харви, был без ушей. Но, в отличие от Харви, чьи уши были отрезаны недавно – теперь я увидел наложенные швы и нитку, – его раны уже давно зажили. Это был Безухий.

– Планы поменялись? – сказал Безухий на удивление смиренным тоном. – Восемь часов же еще не прошло.

– Произошла непредвиденная заминка, – сказал Харви, – но сделка есть сделка.


Вокруг смятого капота уже плясали заметные язычки пламени, но я, думаю, был слишком потрясен таким поворотом событий и не осознавал, в какой опасности оказался. Пока я наблюдал за всем с заднего сиденья, Безухий забрался в машину и сел за руль.

– Они у тебя? – спросил он.

– Вот, – сказал Харви и передал ему что-то, похожее на два коротких, иссохших свитка, перевязанных красной ленточкой. Безухий с величайшим трепетом принял их и крепко прижал к туловищу.

– Властью, данной мне преподобной Банти, – сказал Харви, – и в соответствии с дарованной тебе индульгенцией, именем и духом Лаго, Великой Прародительницы, я объявляю твои смертные грехи искупленными. Ты направляешься к своей создательнице таким же непорочным и целым, как и круг доверия, что соединяет нас всех. Круг, забравший нашу спасительницу и связавший всех кроликов нерушимыми узами[59].

Я видел, как Безухий глубоко вдохнул и склонил голову, а Харви начертал на его лбу символ круга. Языки пламени уже поднимались довольно высоко. Харви снова поклонился, шагнул назад, прокашлялся и посмотрел на меня.

– Ты остаешься, что ли?

Я быстро пришел в чувство и выкарабкался из машины, с облегчением отметив, что все мои кости целы, не считая лишь вывихнутой коленки.

– А он остается? – спросил я.

– Он нашел покой, – сказал Харви, – и стал целым. Сейчас мне нужно уходить, но мы с тобой еще встретимся, в том месте и в то время, когда преподобная Банти завершит круг.

– Откуда ты знаешь, что я буду там? – спросил я.

– Потому что Банти это предвидела. Она все предвидит. Когда почувствуешь, что пришло нужное время, скажи Пиппе, что между нами все было по-настоящему. Если она сможет любить наполовину кролика, то она знает, где меня найти.

Тогда он начертал над моей головой круг доверия, улыбнулся и исчез по ту сторону поля, преодолев его за несколько быстрых прыжков, каждый длиной ярдов двадцать. Я собирался спросить его, что за свитки он передал Безухому, но, думаю, это было довольно-таки очевидно. То были уши Безухого.

Я снова повернулся к «Эльдорадо», который уже был охвачен огнем. Расплавленный пластик стекал с моторного отсека подобно маленьким дымящимся огненным каплям, и краска на капоте сворачивалась от жара.

– Я всегда знал, что когда-нибудь найдется кролик, которого я не смогу переубедить, – сказал Безухий, глядя прямо перед собой, – и что всегда найдется тот, кто сможет переубедить меня. Но всему приходит конец.

Я поднял одну руку, чтобы заслонить лицо от жара, и шагнул вперед, протягивая ему вторую.

– Иди сюда, ко мне, – сказал я, – ты не должен этого делать.

Он улыбнулся, и пламя стало лизать его мех. В воздухе запахло паленой шерстью. Дуглас АЙ-002 повернулся ко мне и криво улыбнулся.

– Люди, – сказал он, – так мало времени, и столько нужно узнать.

Он снова повернулся к рулю и прижал свои возвращенные уши покрепче к себе, позволяя огню поглотить его.

Он не издал ни единого звука. Ни писка, ни стона, ничего.



Благодаря заметному облаку черного дыма и дыре в ограждении помощь прибыла быстро. Я все еще дрожал, когда «Скорая» забрала меня в Херефордскую больницу в сопровождении незнакомого мне сотрудника Крольнадзора. Из-за большой шишки на моей голове меня оставили под наблюдением на ночь, но, если не считать нескольких порезов, синяков и вывихнутого колена, я был цел. Все это время я оставался под надзором; прослушивался даже мой разговор с Пиппой, которая забеспокоилась и предложила приехать навестить меня, но я сказал ей, что не стоит этого делать.

Никто, кроме меня, не заметил, что Харви был Миффи. Все считали, что безухий кролик, посетивший Мегакрольчатник, был тем же, кто погиб, отвозя скомпрометированного сотрудника Крольнадзора обратно на базу.

Мне позволили помыться в душе без посторонних и на следующее утро отвезли в центр Найджела Сметвика. Там мне дали позавтракать в буфете – опять же, под надзором, – и сказали ждать в одной из допросных. Лишь намного позже я сообразил, что и Конни наверняка тоже приволокут сюда для допроса. Увы, так и случилось.

Я сидел там примерно час, ясно осознавая не только тяжесть своего положения, но и то, что часы все еще тикают, – братья Маллеты дали Пиппе, мне и Кроликам времени ровно до десяти вечера сегодняшнего дня, чтобы покинуть Муч Хемлок. И они наверняка уже поняли, что никто из нас на это не пойдет. Сегодня вечером мне нужно было постоять за себя, и я с большой неохотой ждал этого часа.

По-спартански обставленная допросная была чистой, теплой, но в целом ничем не примечательной. Стол был прикручен к полу, и двигать можно было только пластиковые стулья. Из середины стола торчало большое медное кольцо, к которому можно было приковать допрашиваемого, но им, похоже, редко пользовались. Кролики вообще мало сопротивлялись, если только их не загоняли в угол, и даже тогда они старались решить дело аргументированным обсуждением, а не зубами и когтями.

Дверь открылась чуть после одиннадцати, и внутрь вошел Куницын в сопровождении Флемминг. Они сели напротив и поставили передо мной кружку с кофе. Причем с хорошим, а не с тем пойлом, что наливали в нашем буфете или в сетевых кофейных. Меня пытались умаслить.

– Как ты себя чувствуешь, Питер? – спросила Флемминг.

– Побит, но цел, спасибо.

– Мы рады, – сказал Куницын. – Утрата Дугласа АЙ-002 – большая неприятность для нас, ведь он был одним из всего лишь трех кроликов, которым Крольнадзор безоговорочно доверял. А к «трагическим дорожным происшествиям» всегда нужно относиться с толикой подозрительности, особенно когда они случаются на пустых дорогах в хорошую погоду.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Мы считаем, что это было покушение, – сказала Флемминг, – на него, на тебя или на вас обоих. Сначала неожиданно уволился Тоби Маллет, и у нас не получилось установить правдоподобную причину этого, поэтому теперь мы склоняемся к тому, что опознаватели нашего Херефордского отделения стали мишенью кроликов, кроличьих сторонников или сторонников кроличьих сторонников.

– Ого, – сказал я.

– Так что, прежде чем мы хотя бы начнем разбирать обвинения касательно тебя и твоей соседки, расскажи нам об аварии.

Я рассказал им все, что знал, пытаясь ввернуть как можно больше правды. Потом меня допросят еще раз, и, если в моих словах будут расхождения, мое положение только усугубится. Я сказал им, что Безухий нарочно свернул с дороги, что никакой другой машины там не было и что я выкарабкался из горящей тачки, как только пришел в сознание. Безухий же, сказал я, либо погиб при ударе, либо был без сознания. Как бы там ни было, добраться до него я не мог.

– Значит, ты не знаешь, почему он свернул с дороги? – спросил Куницын.

– Нет. В одну секунду мы ехали прямо по шоссе, а в следующую я очнулся в горящей машине.