Вечный кролик

Едва я вернулся к двери собственного дома, как началось настоящее морковное новоселье. Песню исполняли четыре кролика, одетых в полосатые пиджаки и соломенные канотье. Казалось, они не поют на кроличьем, а мелодично чихают в четыре голоса.

– Что за нелепица, – сказал Норман. Он действительно пробрался ко мне в дом и наблюдал за морковным новосельем из гостиной, прячась за тюлевыми занавесками. – Что ты выяснил, Нокси?

– Немногое. Завтра вечером я иду к ним на ужин.

– Молодчина. Но особенно там не расслабляйся. Просто подружись с ними, а затем убеди в том, что за двенадцать тысяч фунтов можно купить целую гору моркови.

– Раньше ты говорил про семь тысяч.

– Священник теперь тоже в деле. Думаю, он запустил руку в пожертвования на починку крыши церкви. На самом деле мы, наверное, сможем поднять и пятнадцать, но ты пока об этом помалкивай, ладно?

Я пообещал ему, что буду помалкивать, и проводил к задней двери.

– Сделай вид, что ты мой садовник, – сказал я.

– Чего?

– Они видели, как ты входил в мой дом, так что это твоя легенда.

– Черт подери, – сказал он. – Уже нельзя и шагу ступить, чтобы соседи не сунули свой нос в твои дела.

Я закрыл за ним дверь, думая не о деньгах и не о задании, а о Конни. Я знал, что почувствовал, когда снова увидел ее, но не был уверен, чувствовала ли она то же самое – сейчас или тогда, когда нам было девятнадцать. Несмотря на то что я мог различать кроликов, я не умел читать их эмоции. Для этого были нужны другие способности.





Бесплодные поиски и поход по магазинам




Антикроличья партия Соединенного Королевства создавалась в 1967 году как инициативная группа, посвященная одной-единственной проблеме. По мере того как их антикроличьи идеи распространялись, она превратилась в политическую партию. И хотя в первые годы над ними лишь смеялись, популистские обещания Найджела Сметвика, а также раскол в обществе и в парламенте на два лагеря, привели к его неожиданной победе в скандальных досрочных выборах 2012 года.



Этим утром Безухий явился на работу раньше меня и Тоби, что было необычно. Кролики, как правило, не вставали рано. Когда мы вошли, он убирался на своем столе, хотя на нем и не было беспорядка. Там стояла табличка с его именем, лежало несколько молотков различных размеров, адаптированная для лап клавиатура, его собственные перьевая ручка и чернильница, благодарность, выданная ему самим Найджелом Сметвиком, и одна-единственная декоративная морковка в терракотовом горшке. Позади него на стене висел кроличий календарь с немного неприличными картинками. Сейчас он был открыт на мисс Апрель в коротких шортиках, хотя за окном уже была середина лета.

Стоило мне войти, как Безухий прекратил уборку, откинулся назад в кресле и стал хрустеть салатом ромэн, до этого стоявшим в кувшине с ледяной водой.

Он ничего не сказал, так что я вошел в систему и начал работать, перебирая по базе всех Лабораторных мужского пола, без дуэльных шрамов и ростом не менее шести футов[32]. В церкви я стоял к белому кролику достаточно близко, и, хотя я сам был ростом в пять футов десять дюймов, я едва доставал ему до плеча. Я приблизительно нарисовал сплюснутую розу Тюдоров, которую видел у него в ухе, и мы, как и положено, отправили рисунок в другие департаменты, но даже два возможных совпадения, которые они мне прислали, совсем не подходили.

Сегодня я собирался пройтись по уже умершим Лабораторным на тот случай, если он инсценировал собственную смерть, чтобы избежать обнаружения. Таких было несколько сотен, и, поскольку кролики умирали часто, умерших в колонии обычно не опознавали и даже не фотографировали. После этого мне было нужно начать просматривать Лабораторных в других колониях, а это, по моим прикидкам, могло занять почти месяц. А если он незарегистрированный – что было вполне вероятно, – то я вообще зря старался. Честно говоря, если бы я возглавлял кроличье Подполье, то именно по этой причине брал бы в курьеры только незарегистрированных Лабораторных кроликов – их было почти невозможно опознать.

– Как у тебя дела с Ушастым? – спросил Безухий. Прибавлять «7770» было уже не нужно – в последние недели я искал только его.

– Никак, – сказал я, – но мне еще предстоит просмотреть уйму физиономий.

– Нам нужно его имя, Нокс.

– Я знаю, – сказал я. – И работаю настолько быстро, насколько могу.

День тянулся медленно до самого ланча, когда я побрел в район Старого рынка, чтобы купить в «ТК-Макс» носки.

На улице было тепло, но не душно, покупатели пребывали в приподнятом настроении, а в городке было тихо, как и заведено в понедельник. Когда я проходил мимо стоянки у кинотеатра «Одеон», то заметил «Додж Монако» семейства Кроликов. Я знал, что это именно их машина, потому что, во-первых, в Херефорде такие можно было увидеть нечасто, а во-вторых, на багажнике был наклеен традиционный и ироничный стикер с кроликом из «Плейбоя». Традиционным он был потому, что этот символ являлся неофициальной эмблемой «Кроличьего Равенства», а ироничным, потому что клубы «Плейбой» никогда не разрешали настоящим крольчихам работать у них официантками[33]. Я не знал, кто из Кроликов приехал в город – Клиффорд или Конни, – но, оглядевшись, я увидел Конни, спешившую в супермаркет «Уэйтроуз». Клиффорда нигде не было видно. Все мысли о подарках на день рождения испарились из моей головы. Я побежал в магазин, схватил корзину, для виду быстро сунул в нее пять или шесть попавшихся под руку товаров и пошел искать Конни, попутно думая, как лучше начать нашу «случайную» встречу: просто задеть ее или ходить мимо, пока она меня не заметит?

Я нашел ее в журнальном отделе, увлеченно разговаривавшую по мобильнику. Я нырнул обратно за соседний островок и остановился, чтобы подумать. Мое сердце колотилось. Я не видел Конни больше тридцати лет, и даже тогда между нами ничего не было, да и не могло быть. Так что же я собрался делать? Я стал было уходить, но мое бегство было тут же прервано.

– Ну и как прошел ужин? – раздался позади меня голос, и я вздрогнул. Это был Виктор Маллет. Он всегда закупался в «Уэйтроуз», поскольку считал его «по-настоящему британским магазином, практически не опороченным присутствием иностранцев».

– Он будет только сегодня вечером, – сказал я.

– А, вот и замечательно, – сказал Виктор. – В фонде по их выселению уже двадцать кусков, но начни с цены пониже и хорошенько торгуйся, ладно? Пусть думают, что семь – это наш потолок. И вот еще что, – прибавил он, когда ему в голову пришла очередная мысль, – нам бы не хотелось им платить, если это возможно. Крыша церкви сама себя не починит, и такой удар по нашим финансам наверняка скажется на празднике по случаю очередного новорожденного в королевской семье. Так что ты не мог бы попросить кого-нибудь в Надзоре надавить на них, чтобы они съехали?

– Все не так просто.

– Правда? А я думал, что все именно настолько просто. Господи, ну ты же сотрудник Крольнадзора! Тебе-то уж точно кролики должны поперек горла стоять.

– Я всего лишь бухгалтер.

В тот момент я впервые подумал, насколько же это большая ложь. К моему неудовольствию, Виктор Маллет был прав. Будь я честнее с самим собой, то с легкостью бы увидел, что Министерство кроличьих дел, стоявшее над Службой по надзору за кроликами, никогда не было благосклонно к кроликам. Пока мы не вышли из Евросоюза, их семьсот двадцать восемь раз вызывали в Европейский суд по правам человека в Страсбурге. Суд постановил, что раз мы относились к кроликам как к людям – они платили налоги, работали, свободно изъявляли свою волю, осознавали свою смертность и место в обществе и в мире, – значит, они, в силу этого, были достаточно человечны, чтобы обладать всеми правами и привилегиями человека.

Правительство Великобритании с этим не согласилось и дало им законный статус на основании таксономической системы, по которой они однозначно определялись как Oryctolagus cuniculus – то есть вид «европейский кролик». Категорически не люди. Это решение было с радостью принято Крольтрудом, ведь теперь они могли с легкостью обходить до невозможного жесткое трудовое законодательство. Вдобавок к этому правительство заявило, что если они дадут кроликам равные права с людьми, то это создаст опасный прецедент, ведь с точки зрения закона ничто тогда не мешает дать такие же права цыплятам, коровам и свиньям. Еду, которую хозяева давали своим собакам или лошадям, можно было бы расценивать как плату за труд, а еще животным нужно было бы давать больничный и полный соцпакет. Но самая большая проблема состояла в том, что мы «убивали и ели» животных. «Чистая Правда» озаглавила эту новость так: «Европа хочет отнять у вас бекон».


Я вздохнул, и в очередной раз внутри меня что-то надломилось. Самые сомнительные дела Крольнадзор проворачивал этажом ниже того, где работал я, но ведь я все равно помогал им. Даже если я не был частью проблемы, я точно не был частью ее решения.

Мама Пиппы, Елена, думала так же, и поэтому после нескольких ссор, которые становились все злее и желчнее, она ушла от меня. Я должен был обеспечивать нас и поддерживать дом, но она считала, что семейное гнездо в Муч Хемлоке не стоило тех денег, что мы тратили. Она была первым и единственным человеком, кому я рассказал. Больше никто не знал, чем я занимаюсь. Ни родственники, ни друзья, ни тем более Пиппа.

– Думаю, ты напрасно так взъелся на майора Кролика и Конни, – негромко сказал я, стараясь сгладить ситуацию.

– О, так она уже «Конни»?

– Она попросила меня так ее называть, – сказал я, чувствуя, что начинаю горячиться и злиться. Мне хотелось уйти. – Я думал, ты хотел, чтобы я с ними сошелся?

– Хотел, – сказал Виктор, – но не нужно фамильярности. И я был прав насчет уголовников – у их сына на ноге браслет. Я слышал, что его наказали за рытье нор.

Я тоже видел браслет.

– Видишь, о чем я? – прибавил Виктор. – Им недостаточно того, что они перерыли земли за городом и заняли все низкооплачиваемые работы, которыми никто не хотел заниматься. Теперь они начали подкапываться под наши города и поселки. Неужели ты не замечаешь в этом скрытого намека? Их цель ясна как день: подкопаться и расплодиться. Ты знаешь, сколько зданий повредили эти вандалы-копатели?

– Не знаю, – сказал я, пытаясь вспомнить хоть один такой случай.

– Вот и я не знаю, – сказал Виктор, – но наверняка десятки, если не больше. На сайте «Две ноги – хорошо» тьма примеров.

– Если вы хотите что-то узнать о Кенте, вам достаточно лишь спросить.

Это сказала Конни. Она уставилась на нас двоих, а затем моргнула своими большими разноцветными глазами. Я не знал, много ли она слышала из нашего разговора, но надеялся, что она упустила ту деталь, что я работал в Крольнадзоре.

– Вы уже знакомы? – сказал я, быстро решив представить их. – Миссис Кролик, это мистер Виктор Маллет, председатель приходского совета и коренной житель Муч Хемлока. Мистер Маллет, это миссис Констанция Кролик, она только что поселилась в Хемлок Тауэрс.

Мистер Маллет замялся, но затем Стандартное Британское Воспитание взяло верх.

– Рад знакомству, – вежливо сказал он и, почти скрыв свои колебания, неуклюже пожал ее лапу. – Добро пожаловать в наш город. Хор всегда ищет новых членов, в кружке по вязанию всем рады, а Питер и Пиппа, как вы скоро поймете, замечательные соседи.

– Мы уже поняли, что мистер Нокс – идеальный сосед, – улыбаясь, сказала она. – Но вот в вашей искренности я сомневаюсь. Эта листовка случайно не ваша?

Она достала одну из листовок, за раздачей которых я тогда застал мистера Маллета. Листовка предупреждала всех и каждого о «живущих среди нас злостных вредителях с нездоровым пристрастием к моркови». Мистер Маллет посмотрел на бумажку, затем на меня, а потом на миссис Кролик, которая склонила голову набок и бесстрастно глядела на него.

– Ну. – Он выглядел слегка напуганным. – Думаю, что, наверное, наши слова были… вырваны из контекста.

– Вот как, – сказала Конни. – И в каком же контексте высказывание «злостные вредители с нездоровым пристрастием к моркови» может показаться не оскорбительным и не лепорифобным?

– Ну знаете, – сказал он, вдруг приходя в себя, – теперь уже вы оскорбляете меня тем, что называете лепорифобом. Это отвратительное, незаслуженное хамство, и вам должно быть ужасно стыдно!.. Так что теперь мы квиты. Боже мой, а который час? Я страшно опаздываю на встречу. Был очень рад познакомиться с вами, миссис Кролик. Хорошего вам дня.

И он пошел прочь, вытирая о штанину руку, которой он пожимал лапу миссис Кролик.

– Ох, мамочки, – сказала Конни, прикрывая лапой рот и звонко хихикая. – Как же плохо я поступила. Наверное, не стоило так уж сильно припирать его к стенке.

– Тут я с тобой согласен, – сказал я. – Будучи одним из твоих немногих друзей в поселке, должен предупредить, что мистер Маллет – последний человек, которого тебе стоит злить.

– Если продолжишь дружить с нами, мистер Нокс, – сказала она, демонстрируя потрясающую прямоту, – то скоро в этом городе мы останемся твоими единственными друзьями.

– Я… пожалуй, рискну, – сказал я.

Теперь она стояла близко-близко, и я снова почувствовал исходивший от нее сочный глинистый запах. Много лет назад запах был таким же – эти духи создал знаменитый кроличий парфюмер Гастон Кролик. Когда я чувствовал запах немытой картошки, то всегда вспоминал о ней.

– «Jersey Royal Pour Femme», – сказал я, вдруг вспомнив название духов.

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Ты вспомнил.

– Я много чего помню.

Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, а затем она вдруг перевела взгляд на случайные предметы, которые я бросил в корзину.

– Ну и ну, – сказала она. – Женские прокладки, банка грибного супа, арахисовое масло «Сан-Пэт» и шпажки для бутербродов?

– Это для миссис Понсонби, – быстро сказал я. – Она моя тетушка. Я хожу за покупками для нее.

– Та, которая заболела, когда меня отчисляли из универа?

– Нет, – сказал я. – Другая тетушка. У меня их три.

– А у меня шестьдесят восемь, – весело сказала она, – и сорок девять дядюшек, один из которых мне еще и дедушка.

– Правда?