Ущерб тела

Она возвращается от бара, когда на террасе появляется доктор Пескарь. Он пришел не со стороны пляжа, а вышел из сада, что за отелем. Его сопровождают трое мужчин; на двух футболки с надписью «РЫБЕ – ЖИЗНЬ», под надписью – изображение кита, а под ним еще надпись: «ГОЛОСУЙ ЗА ПАРТИЮ СПРАВЕДЛИВОСТИ». А третий – белый, худощавый. На нем куртка-сафари и очки с затемненными стеклами. Он держится чуть позади.

Доктор заметил Ренни и тут же подходит к ней. Двое его спутников устремляются к бару, а третий вроде колеблется, но тоже присоединяется к остальным.

– Ну что же, друг мой, – говорит он. – Вижу, вы в конце концов решили освещать наши выборы. – И криво улыбается.

Ренни улыбается в ответ. Ей кажется, он с ней шутит, и она готова подыграть.

– Ну да – из бара. Все лучшие журналисты ведут репортажи, сидя в баре.

– Говорят, это вообще самое лучшее место, – отвечает доктор. Его акцент сейчас заметнее, он явно расслабился. Ренни кажется, он тоже уже принял пару-тройку аперитивов. – Здесь все. В частности, наш министр юстиции. Готовится к поражению. – Он рассмеялся. – Прошу прощения за политическое высказывание, – обращается он к белому мужчине. – Это ваш соотечественник, друг мой. Он Высший комиссар Канады на Барбадосе; приехал узнать, почему ни один человек не принял участия в программе по подготовке ныряльщиков при поддержке славных канадцев.

Ренни не расслышала его имя. «Что-то центральноевропейское», – думает она. Посол мультикультурализма. Мужчина пожимает ей руку.

– Вы журналист, как я понимаю, – говорит он. Очень нервничает.

– Да, пишу про еду и всякое такое, – говорит Ренни небрежно, чтобы он не нервничал.

– Что может быть важнее? – вежливо отвечает он.

Они садятся.

– А я скажу почему, – продолжает доктор. – Дело в том, что славные канадцы хотят научить рыбаков нырять так, чтобы у тех не случалась кессонная болезнь и они не становились инвалидами. И что они придумали? Нашли специалиста, который явился сюда в разгар сезона ловли омаров, когда все рыбаки в море на добыче. На эти деньги они живут. Никакого заговора, все просто. Скажите им, чтобы в следующий раз они сначала спросили. Того, кто в курсе.

Мужчина улыбается, достает сигарету, коричневую, и вставляет ее в черный мундштук. Ренни кажется, это слишком манерно. Ей неловко от того, что ее земляк носит куртку-сафари. Он что думает, они в Африке? Мог хотя бы выбрать другой цвет: бежевым не идет бежевое.

– Вы же знаете, как это устроено, – говорит он. – Наше правительство имеет дело с действующими правительствами, которые не всегда владеют самой достоверной информацией.

– Вы выиграете? – спрашивает Ренни доктора.

Тот отвечает небрежно, не сводя глаз с комиссара:

– Вчера правительство предложило мне большую сумму денег, чтобы я снялся с выборов. Министр туризма – вот их предложение.

– Я так понимаю, вы отказались, – сказала Ренни.

– А зачем рубить сук, на котором сидишь? – отвечает доктор с довольным видом. – Я не зря читал Макиавелли. Раз они делают предложение, значит, испугались и боятся, что проиграют. Я отказался, и тогда они решили устранить меня другим способом. Раньше их мишенью был Кастро, а теперь, оказывается, я – пешка американцев и владельцев плантаций. Но им бы лучше напрячь мозги и выбрать, чья именно. Иначе люди совсем запутаются и решат, что я вообще не пешка, – что правда. Если мы все начнем, наконец, видеть правду, то Эллису крышка, как и Принцу мира, как он себя называет. Он думает, только у него – истинная религия, друг мой. – Он поднимается. – Завтра я произношу речь, в том числе о проблеме уборки мусора, – сообщает он. – Вы должны прийти, друг мой.

Он одаряет Ренни прощальной улыбкой и удаляется в сторону бара, за ним хвостиком пастельного цвета бредет канадец.





* * *


Когда Ренни в очередной раз возвращается от бара, то видит, что по каменным ступеням поднимаются две немки. С подолов их платьев течет вода, волосы растрепаны и свисают беспорядочными прядями. Чемоданы они, похоже, где-то оставили. Одна поддерживает свою подругу, та хромает и мерно стонет от боли. Обе в слезах, но, войдя на террасу и оказавшись в кольце любопытных лиц, стараются взять себя в руки. Кто-то предлагает свой стул.

– Что за?.. – произносит Ренни, ни к кому не обращаясь.

Все присутствующие как один уставились на ступню одной из женщин – с розовым маникюром, уплотненную, словно чем-то набитую. Вторая женщина держит ступню подруги на весу, словно трофей.

– Она наступила на морского ежа, – сообщила Лора. Оказывается, она вернулась. – Вечно одно и то же, надо же смотреть, куда идешь! Сначала побаливает, да, но вообще не страшно.

Пострадавшая сидит на стуле с закрытыми глазами; нога торчит, как палка. Вскоре из дверей, ведущих на кухню, появляется Элва; коробки при ней нет, она в фартуке в красно-белую клетку, в руках у нее нарезанный лайм и свеча. Она опускается возле больной ноги на колени, пододвигает ее поудобнее, разглядывает пальцы. Затем начинает втирать в ступню лайм. Немка закричала.

– Сиди спокойно, – говорит Элла. – Пустяки. Завтра все пройдет.

– Вы могли бы не вынимать иглы? – спрашивает вторая женщина. Она нервничает, почти в панике – все происходит вразрез с планом.

– Они ломаться, а в них яд, – говорит Элва. – Спички есть?

Всем очевидно, кто сейчас управляет ситуацией. Кто-то из зевак подает коробок, и Элва зажигает свечу. Потом наклоняет, горячий воск капает ей на пальцы, и Элва начинает его втирать.

– Хорошо бы вы пописать ей на ноги, – говорит она второй немке. – Когда такое случается, мальчик писать на ногу девочке или наоборот. Это снимать боль.

Пострадавшая открывает глаза и смотрит на Элву. Ренни знаком этот взгляд – так смотрит только иностранец, с надеждой, с отчаянной уверенностью в том, что это просто недоразумение из-за перевода и на самом деле сказано не то, что ты услышал.

Несколько человек смеются, но Элва серьезна. Она берется за вторую, здоровую ногу и начинает вдавливать в ступню большие пальцы. Немка издает возглас удивления и оглядывается, словно просит помощи: ее права нарушены, это не та нога! У нее на лице холодное, брезгливое выражение герцогини, приехавшей с визитом в дикую страну, которая знает, что не должна открыто демонстрировать свое осуждение местных обычаев, какими бы мучительными и отвратными они ни казались.

Элва массирует сильнее. Она излучает самодовольство – у нее есть публика, она прямо вошла в раж.


– У тебя вены застойные, – говорит она. – Я их раскрою, и кровь выведет яд.

– Я бы близко ее не подпустила, – говорит Лора. – У нее не пальцы, а кувалды. Стоит ей взглянуть на тебя, и все, спина, считай, убита. Она утверждает, что может вылечить практически все, но я лучше похвораю, спасибочки.

Раздается отчетливый треск; сухожилия, думает Ренни. На лице немки гримаса боли, глаза чуть не лезут из орбит, но она ни за что не вскрикнет, не застонет, она намерена до конца соблюдать достоинство.

– Слышишь, как запели твои вены? – говорит Элва. – Наконец по ним пошел воздух. Чувствуешь, как тебе стало легче?

– Номеров нет, – говорит Лора Ренни. – Все забито, выборы же.

– Может, позвонить в другие отели? – говорит Ренни, все еще не сводя глаз с Элвы.

– Позвонить? В какие отели? – Лору разбирает смех.

– Что, других отелей здесь нет?

– Когда-то были – но они закрылись. Есть один для местных, но я бы туда не совалась. Одинокую девушку могут неправильно понять. Я попробую для тебя что-нибудь устроить.

– В моих руках дар, – приговаривает Элва. – Да-да, он достаться мне от бабки, она передать мне его, когда я девочкой была. Как наследство. Ты чувствуешь сгусток?

Немка кивает. Она все еще кривится от боли, но уже меньше.

– Мама ударить тебя когда-то давно, – продолжает Элва. – Ты маленькая тогда, не помнишь. Кровь опуститься, образоваться сгусток. Надо его убрать, иначе яд вызвать рак. – Она снова массирует обоими пальцами. – Боль – это твоя молодость, она вернется.

– Старая уловка, – говорит ей Лора. – Только попадись ей в лапы турист, и она радуется, как свинья навозу. Даже если они ей не верят, им приходится делать вид. Здесь все равно нет врачей, так что выбор у них невелик; если вывихнешь лодыжку – тебе к ней, больше не к кому.

– Пожалуй, этого достаточно, – произносит подруга больной, которая порхает вокруг, словно беспокойная мамаша.

Элва бросает на нее презрительный взгляд.

– Я говорить, когда закончить. – В ноге раздается треск, в руках Элвы она пластична, как пластилин. – Ну вот, – говорит она, опускаясь на корточки. – Теперь иди.

Немка осторожно опускает обе ноги на землю. И встает.

– Боль ушла, – говорит Элва, оглядывая круг зевак.

Немка улыбается.

– Это поразительно! – говорит она.

Видя это, Ренни тоже хочет вытянуть ногу, хотя у нее ничего не болит, а будет, наоборот, больно. Ей хочется узнать, каково это, ей и самой хочется оказаться в чьих-нибудь волшебных руках. И излечиться, чудесным образом, от всего, чего угодно.





* * *


Пол стоит в дверях кухни и просто смотрит; Ренни видит его, но рукой не машет. Он все равно подходит.

– Ну, все прекрасно? – говорит он Ренни. – Лора сказала, вам негде ночевать. Можете остановиться у меня, если желаете.

– На яхте? – с сомнением спрашивает Ренни. Могла бы сначала и спасибо сказать.

– У меня есть и дом, – говорит Пол улыбаясь. – Две комнаты. Две кровати.

Ренни не уверена, что именно он предлагает, но, похоже, ничего такого. Пожалуй, она еще верит в «номинальную стоимость» сказанного.

– Что ж, если только это правда удобно, – отвечает она.

– А что такого? – говорит он.

Они возвращаются через сад. Там множество деревьев, все в цвету, разросшиеся – лаймы, лимоны и другие, чудные раскрытые красно-оранжевые скорлупы, обнажающие белое чрево с тремя гигантскими черными семенами, подобными глазам насекомого. Здесь растет много такого, чьих имен Ренни не ведает.

Сад упирается в каменную стену высотой метра в два. Пол перебрасывает ее сумку с камерой наверх, вторую тоже, подтягивается сам, потом наклоняется к ней. Она хватается за его руки; она представления не имеет, куда они лезут.





* * *