Уроки магии

* * *


Во вторую ночь, которую они были вместе, Джон клялся, что любит ее, в третью она вновь поддалась его уговорам, на четвертую он вручил ей сапфир на серебряной цепочке, который она обещала никогда не снимать, на пятую ночь принес ей в подарок пакетик бриллиантов. Именно их она давно уже видела в черном зеркале. Он подарил ей то, что казалось немыслимым для девушки ее положения, – семь маленьких бриллиантов, блестевших на ладони. Это было ее будущее – мужчина, обещавший нежно ее любить, и в темном уголке внутреннего дворика Мария позволила ему забраться ей под платье: пусть делает что хочет, ведь он сказал, что она – предмет его заветного желания и он всегда будет ее обожать. Мария сказала, что, когда они будут жить вместе, она высадит перед домом сирень, устроит в нем особую дверь, чтобы Кадин могла влетать и вылетать, когда захочет, и всегда будет носить синее, раз оно нравится Хаторну. За пять дней мечтаний Марии стало казаться, что она хорошо знает Джона. Она не обращалась к своему дару предвидения, больше полагаясь на зов сердца. Но на шестую ночь Джон не появился. Мария просидела во внутреннем дворике до рассвета седьмого дня (это число может означать как все добро, так и все зло мира). Существуют семь небес и семь смертных грехов, семь – это магическое число, ведущее к мудрости, даже для тех, кто, скорее всего, останется слеп к истине.

Все эти ночи Кадин по наущению Джона не подпускали близко к дому – ворона превратилась в его злейшего врага. Она старалась изо всех сил прогнать его, бросая камни с неба, падая вниз, чтобы выдрать волосы из его шевелюры. «Бойся его», – кричала Кадин, но вороны – создания, во многом зависящие от хозяев, а Мария не обращала на нее никакого внимания. Девушка пошла в свою комнату и опустилась на четвереньки перед кроватью, чтобы достать свое черное зеркало. Мария испытывала тревожное предчувствие еще до того, как она вгляделась в него. Она увидела корабль в холодном сером море и черное сердце в саду среди зарослей сорняков. С одного взгляда она все поняла. Джон уехал.

Мария отправилась в гостиницу, где останавливался Джон. Слишком поздно: теперь, когда к ней снова вернулся ясный ум и способность предвидения, она заранее знала, что его комната пуста. Девушка зашла на склад к Янсену, поднялась в его контору. Никто не пытался ее остановить, но все заметили мрачное выражение ее лица.

– Wat is er mis? – спросил Янсен, увидев Марию на пороге. – Что-то случилось?

Девушка явно находилась в смятении: ее ноги были босы, волосы не прибраны. В таком состоянии людьми владеют не подвластные разуму, неуправляемые эмоции.

– Waar is je gast naar toe? – потребовала она ответа. – Куда уехал ваш гость?

Она вела себя не как служанка, а как обманутая женщина, а их не волнует, что голос срывается на крик или что они смотрят прямо в глаза мужчине, не отводя взгляда. Янсен закрыл дверь и поднялся навстречу. Он был человеком крупного телосложения и не проявлял никакого беспокойства.

– Wat is jour zaak daar? – Когда Мария больше не будет на него работать, он наймет другую девушку, более сдержанную. – Тебе-то что за дело, куда уехал мистер Хаторн?

Хотя Мария по контракту принадлежала Янсену до января, ее уже не волновало, что он о ней подумает, она его не боялась. Мария знала о нем больше, чем ему хотелось, и под ее пылким взором он всегда чувствовал себя неуютно. Янсен знал, что не вызывает у нее восхищения, и это его раздражало. Мария ему тоже никогда не нравилась: Янсен полагал, что она, как всякая служанка, должна опускать глаза перед хозяином и делать то, что ей прикажут. О Марии шла молва, что она разговаривает с черной птицей, которая сопровождает ее на рынок, причем беседа идет то на человечьем, то на птичьем языке. Сейчас Янсен сидел в своей конторе, а ей надлежало работать на кухне.

Начался сильный дождь, зеленоватая вода грозила вызвать грязевой оползень с северных холмов. Мария дрожала от внезапно ворвавшегося в окно холодного ветра. Этот дождь вызвала она сама; по всему острову станут происходить мелкие неприятности, без всякой видимой причины раскапризничаются дети, так что даже ласковые материнские голоса не смогут их успокоить. Никто раньше не видел дождя такого цвета, и некоторые юные женщины станут собирать воду в горшки для мытья: ведь зеленый – цвет любви и удачи, а также ревности и зависти.

– Hij is teruggegaan waar his thuishoort, – сказал ей мистер Янсен вложив в этот ответ поровну удовольствия и злобы. – Он уплыл туда, где живет.

Массачусетс. Холодное серое море. Дом с черными ставнями.





* * *


Не проронив больше ни слова, Мария вышла из конторы Янсена; она бежала вдоль пирса, пока не добралась до скромного жилища, которое делила с Юни. Мария не знала, как найти Хаторна. Она знала лишь, что он живет в округе Эссекс, названном в честь давно покинутого ею графства в Англии. Чтобы перестать желать возлюбленного, Мария написала его имя на белой свече и швырнула ту в море. Но любовь ведьмы не так легко стереть из памяти. Она пила настой латука, наливала виски в железный котелок, омытый раствором соли в уксусе, добавляя в него анисовое семя с лавровым листом, но все же не могла избавиться от чувств. Ханна предупреждала: заклинание, чтобы забыть любимого человека, не действует.

Не пропал ли он в море, как многие до него, не попал ли в плен, не подхватил ли болезнь, так что не может теперь покинуть свою постель в Массачусетсе и даже написать письмо? Но вскоре Мария захворала сама: болел желудок, ее рвало, организм не принимал пищу. Мария отправилась на пляж и, кипя гневом, бросилась в волны, но ее тут же вынесло обратно на берег, волосы массой завитков плыли позади нее. В этой относительно спокойной воде Мария поняла, почему смогла пересечь русло Темзы, а потом и широкое холодное море. Ей было суждено спастись, с помощью магии или без нее, и встретить свое будущее. Мария уже видела в черном зеркале дочь, которая у нее родится.

Настал январь, исполнилось пять лет ее неволи. Она пришла в контору мистера Янсена, чтобы забрать документы, в которых она объявлялась свободной женщиной. Янсен холодно посмотрел на Марию, радуясь, что наконец от нее избавился. Под влиянием Марии Юни стала задумчивой и не сразу откликалась на зов. Соседские служанки клялись, что Мария насылает заклятия и умеет произносить слова в обратном порядке, что ночами она бродит в пещерах, где водятся призраки. Что бы они ни говорили, Янсен точно знал, кем была Мария, и это его нисколько не волновало. Ей было шестнадцать, и она забеременела. Мария уже чувствовала, что плод начал двигаться внутри ее.

– Я хочу получить такие же бумаги для Юни, – объявила Мария, когда хозяева ее отпустили. Она пригрозила, что в случае отказа пойдет к жене Янсена и расскажет все, что узнала от Одри. Мужчине надлежит заботиться о своей дочери: Юни должна получить маленький домик за пределами Виллемстада, один из многих, которые он приобрел. – Найдите себе другую служанку, – сказала она Янсену. – Пришло время для Юни начать собственную жизнь.

Янсен в сердцах обругал Марию Оуэнс, но он боялся, что девушка станет о нем болтать. Чтобы защититься от его гнева, она держала лаванду под платьем и прошила край своей нижней юбки синей ниткой. Она окончательно ушла от Янсена, переехав к Юни и Одри, которые обрадовались, что она разделит с ними кров. Хотя домик, выделенный мистером Янсеном для Юни, оказался крохотным, им его вполне хватало.

Мария варила черное мыло по рецепту Ханны при убывающей луне, добавив местные ингредиенты – алоэ вера и гибискус. Жаркой ночью Мария разожгла огонь, используя для варки самые большие железные котлы в доме. Мыло было таким пахучим, что пчелы проснулись в час, когда им следовало молчать, запели птицы, а беспокойные дети неожиданно проспали всю ночь. Закончив варить мыло, она свалилась в постель и беспробудно проспала целых восемнадцать часов. Приготовление мыла отняло огромное количество энергии, потребовало сосредоточенности – вот почему те, кто им пользовался, извлекли из этого выгоду и выглядели моложе по меньшей мере на десять лет. Утром женщины из Виллемстада и окрестностей приехали купить по несколько брусков мыла, завернутых в коричневую бумагу и перевязанных бечевкой. Прибыль, полученная Марией, впечатлила даже Одри. Старуха попробовала мыло на себе и, взглянув в зеркало, с удивлением увидела, что она красива, как в молодости.





* * *


Целых три месяца женщины жили вместе и уже давно не были так счастливы. Когда накапливалась работа по дому, они решали, как с ней справиться. Просыпались, когда им хотелось, стирали простыни и одежду для себя, а не для Янсенов. Каждый день приносил им удовольствие, время текло медленно. В ночь, когда луна скрылась за облаками, у Марии родился ребенок.

Это случилось в сезон ветров, но весна была непредсказуемой, и вскоре ветер стих, что предвещало период удачи. Ведь рождение дочери – это счастье, какие бы трудности ее ни ожидали. Мария вытащила наружу соломенный тюфяк и нарисовала на пыльной земле, в том месте, где собралась рожать, круг для защиты от злых сил. Кадин уселась на низкую ветку, зорко следя за каждым ее движением. Много времени минуло с тех пор, как птица нашла в снегу ребенка, завернутого в синее одеяльце, с волосами черными как вороново крыло. Теперь ночь была жаркой, а земля песчаной, но одеяло, приготовленное для новорожденной, было тем же – его сшила Ребекка поздним вечером в доме Локлэндов. Ханна осыпала одеяло лавандой, чтобы отогнать мотыльков, и, аккуратно сложив, поместила на самое дно котомки Марии. Когда начались схватки, Мария взяла ножницы и, собрав в косу свои длинные черные волосы, доходившие до пояса, обрезала их так, что они едва касались плеч. Это было необычно для женщин того времени. Чтобы иметь ребенка, следует идти на жертвы, и эта была лишь первой из них.

В ту ночь она простила свою мать, которая рожала ее на снегу и бросила на произвол судьбы. Сердце Ребекки после этого ожесточилось, и все же именно к ней взывала Мария, когда стало трудно терпеть боль. Одри говорила ей, как надо дышать, и Мария все в точности выполняла. За свою долгую жизнь старая женщина присутствовала при рождении не менее сотни детей, да и сама Мария видела не один десяток младенцев, только что явившихся на свет на деревянном столе Ханны, и часто помогала ей. Ханна завязывала узлы на веревке, затем разрезала ее между узлами на куски – заговор для легких родов. Здесь такого обычая не знали, и схватки прошли тяжело. Мария попросила Юни принести таз с водой и, когда заглянула в него, вода показалась ей черной и глубокой. В этот момент открывались миры между жизнью и смертью, прошлым и будущим. Она увидела мужчину, тосковавшего по ней, дом, окруженный садом, где росли белладонна и мандрагора, где сирень так благоухала, что пчелы прилетали со всего округа, чтобы пить нектар. Мария бросила в огонь отрезанную косу, что знаменовало конец ее старой жизни и начало новой. Дым был красным – особенности рода всегда передавались от матери к дочери.

Это было 20 марта, и Мария хотела, чтобы ребенок родился до полуночи. День 21 марта был известен как самый несчастливый день года. Юни и Одри рассыпали на земле ровный слой соли, чтобы отогнать духов, способных пожелать зла младенцу. Мария к тому времени успела проклясть мир, который создал ее женщиной. Но без восьми минут двенадцать ребенок наконец появился на свет – и все изменилось. Мария видела лицо своей дочери в черном зеркале, когда еще сама была ребенком, но не ожидала, что будет испытывать такие сильные эмоции: все остальное просто потеряло всякое значение.

– Красивая девочка, – одобрительно сказала Одри.

Все ее знакомые старухи, которые тоже когда-то были красивыми, пришли взглянуть на новорожденную. Но помимо красоты в ребенке было что-то еще. Это видели даже те, кто вообще ни во что не верил, самые практичные, логически мыслящие, приземленные женщины оценили эту новую жизнь по достоинству. Малышка явно обладала даром видения, в этом не было ни малейшего сомнения. Глаза девочки были серебристого оттенка, волосы рыжие, как у Ребекки. На тыльной стороне левой руки виднелась черная отметка в форме полумесяца – несомненный знак ведьмы.

Вскоре ребенок, завернутый в одеяльце, прошитое синей ниткой, уже лежал в надежных руках матери. Перед ней в эту ночь открылось будущее, и сердце Марии в ответ распахнулось ему навстречу. Она назвала свою дочь Фэйт[21]. Будь с ними в этот день Ханна, она бы сказала Марии правду, единственную в своем роде.

Это твое сердце ты держишь в руках – будь с ним осторожна, не теряй его и не забывай, что я любила тебя так же, хоть ты и не была моей родной дочерью.






* * *


Когда Фэйт исполнилось пять месяцев, Мария поцеловала Юни и Одри на прощание. Она со слезами покидала их, потому что ничего, кроме добра, от них не видела, но Марию ждала ее судьба. Она уложила свою котомку, зашила бриллианты в подол платья, куда ворам было не добраться, и пошла в порт искать корабль, который доставил бы ее в Массачусетс. Перед этим она выпила чашку Бодрящего чая: чтобы найти свой путь через моря, требуется немалое мужество. Одри смастерила из тростника маленькую дорожную корзинку для Кадин, куда та и запрыгнула, когда Мария ей свистнула.

Ни на одно американское судно ее брать не хотели: маленький ребенок на корабле не приветствовался: считалось, что его хвори и плач не принесут удачи в плавании. Но, к счастью, подвернулась другая возможность.

Евреи построили на Кюрасао первую синагогу в этой части света, а в 1659 году открыли первое кладбище – Бет Хаим, Дом жизни, где надгробия делались из коралла. Процветало и их поселение – Плантация надежды. Многие из них уходили в плавание, доставляя через океан свитки Торы из синагог, сожженных дотла в Испании и Португалии.

Среди евреев преобладали купцы, переводчики и коммерсанты, но некоторые становились моряками, по существу пиратами, грабившими испанские корабли и считавшими своей обязанностью отомстить стране, где мучили и убивали их единоверцев. Португальские евреи в основном интересовались золотом и товарами, но тоже перевозили книги, включая запрещенную литературу, которая, как считалось, подстрекает рабов к мятежу. Иногда на такие корабли проникали воры, чтобы поживиться перевозимым добром, но находили лишь деревянные ящики с книгами, для одних бесполезными, для других – настоящим сокровищем.

Еще Иосиф Флавий[22] в первом веке нашей эры сообщал о еврейских пиратах. Евреи часто обитали в море, поскольку ни одна страна их не принимала. Синан[23], который ходил в плавание вместе со знаменитым Барбароссой, направил все свои усилия на разгром испанского флота. Яков Куриэль был капитаном испанского корабля, пока во времена инквизиции его не отправили в тюрьму. Многие из этих людей носили в ушах золотые серьги, что символизировало чью-то утраченную жизнь. Часто они скрывали свое подлинное происхождение, но иногда его можно было распознать по амулетам с оттиснутой буквой хей древнееврейского алфавита. Они делали колбасу из курятины, и если их провоцировали, требуя съесть свинину, чтобы доказать непринадлежность к племени Израилеву, то ели свое поддельное мясо. Эти люди совершали морские путешествия во все концы земли и добирались даже до Варварийского берега[24], где нередко бросали вызов мавританским пиратам Северной Африки, которые питались исключительно кровавым рисом, приправленным кровью муренового угря, живого ископаемого, создания более древнего, чем акула.

Моряки были грубым народом: им было нечего терять, кроме своих жизней. Одри советовала держаться от них подальше, но, когда ей отказали на других кораблях, Мария разыскала капитана шхуны «Королева Эстер», направлявшегося в Новую Англию. Корабль возил товары для продажи в Ньюпорт на Род-Айленде, где еврейская община существовала с 1658 года, но первым портом захода должен был стать Бостон. В этом городе находился большой рынок, где продавали ром, который судно перевозило в огромных бочках, издававших такое благоухание, что моряки на судне шутили, что можно опьянеть, не приняв ни капли спиртного.

Капитан Абрахам Диас собрался было отправить Марию домой, чтобы берегла дочь и оставила море для мужчин, но его сын Самуэль упал на причале. На нем был тяжелый черный плащ с пуговицами из спинного хребта акулы, а под ним жилет, толстая полотняная рубаха и кожаные бриджи. Хотя погода стояла прекрасная, Самуэль был настолько болен, что дрожал при ярком солнечном свете, его оливковая кожа приобрела землистый оттенок, а под глазами появились темные впадины. И все же это был красивый человек с крепким стройным телом и сильными руками моряка. Его длинные густые черные волосы были зачесаны назад и перевязаны кожаной тесемкой. На мочке уха с внутренней стороны висели три кусочка золота в память о трех близких людях, которых он любил и потерял в этом жестоком мире. Самуэль был молод, ему только что исполнилось двадцать три года, а эту цифру он всегда считал счастливой, хотя в последнее время всерьез задумывался, не изменила ли ему удача. Недавно он заболел лихорадкой денге, болезнью, которую часто называли костоломной лихорадкой, потому что у пораженного ею человека так сильно болели кости, словно они действительно ломались, настолько непереносимой была боль. Часто у больных возникало кровотечение, и они харкали кровью. В заключительной стадии хвори многие слепли и теряли способность двигаться. Бывали и такие, кто предпочитал наложить на себя руки, чтобы не испытывать агонию. Выжившие клялись, что, перенеся эту лихорадку, ощущают себя так, словно сделаны из стекла, и молоток, которым размахивает безрассудный враг, крошит в мелкие осколки их тела и души. Люди заражались в топких, болотистых, кишащих москитами местах, которые в изобилии встречались на близлежащих островах, где целые облака насекомых закрывали солнце и делали свет тусклым, как в сумерки, превращая небо в колышущуюся темную завесу, более опасную, чем обычное поле боя, поскольку потери наносились невидимым врагом.

Самуэль Диас прислонился к ограждению причала; его глаза остекленели от боли. Он мог быть дерзким или учтивым, в зависимости от обстоятельств, а мореплавателем был столь превосходным, что некоторые клялись, будто он владеет секретами черной магии, хотя на самом деле Самуэль обладал глубокими знаниями математики и созвездий, которые распознавал на небе и учитывал при составлении морских карт. Авраам Закуто[25], еврейский профессор астрономии и навигации, создал таблицу небесных координат, позволявшую морякам не сбиваться с курса, даже когда они не могли определить местоположение по солнцу. Большинство мореплавателей по традиции отправлялись в путь с евреями, навигаторами и математиками, на борту. Самуэль Диас родился в Испании, бежал оттуда в Португалию и, по существу, вырос в море. У него были темные, с золотыми крапинками глаза, он умел разговаривать на пяти языках и был бы счастлив поговорить с такой красивой женщиной, как Мария, если бы ему хватало дыхания. Самуэль чувствовал во рту вкус крови, а когда его взгляд упал на море, он заметил в его глубинах мурену, извивавшуюся в предсмертных судорогах, и подумал, что, возможно, это знак его близкой кончины. Он был молодым мужчиной необузданных страстей, но теперь это не имело значения. И тогда Самуэль поклялся, что, если Бог дарует ему жизнь, он станет другим человеком, более серьезным и не таким заносчивым.

Мария, наблюдая за молодым человеком, заметила его бледность, следы крови на причале. Она сказала отцу Самуэля:

– Если он сейчас взойдет на борт, то умрет, не доплыв до Бостона. – Эти слова Мария произнесла с такой уверенностью, что Самуэль Диас стал прислушиваться к ней, несмотря на приступ острой боли, заставивший его вновь хватать ртом воздух. – Возьмите меня с собой, и я не дам ему умереть.

У нее с собой имелись ингредиенты для лечения костоломной лихорадки – этому научила ее Одри. Рецепт был вписан в ее гримуар чернилами ярко-кораллового цвета, полученными из стеблей гибискуса, поэтому запись оказалась красной, как кровь.

Абрахам Диас не поверил Марии. Он был практичным человеком и не собирался ходить по морям, но уже успел побывать во всех уголках земли. Он сразу понял, что перед ним ведьма, – он умел их различать. Мария таскала с собой клетку с черной птицей и разговаривала уверенно, как мужчина. По правде говоря, он вообще никому не доверял, за исключением кровных родственников, но сын попросил его взять Марию на корабль. В первый раз в жизни Самуэль по-настоящему испугался, хотя всячески старался скрыть эмоции.

– Если мы ее возьмем, как это может нам повредить? – спросил он отца.

Самуэль видел, какое воздействие оказывает эта болезнь на людей. Нередко они исходили кровью и становились похожими на пустые скорлупки с белыми глазами и бледной кожей, словно превращались в ходячих мертвецов, о которых рассказывали туземцы. Ему, конечно, придется умереть, как и всем сущим, но он не хотел покинуть этот мир таким способом.

– У нее с собой маленький ребенок, – ответил отец. – Корабль не место для младенца. Скорее всего, этой женщине надо попасть в Бостон, и, чтобы добиться своего, она наговорит все, что угодно.

Самуэль пристально посмотрел на Марию, и она не отвела взгляд. Он впервые разглядел ее как следует. Мария действительно казалась женщиной, способной создать проблемы, но Самуэль оставил это впечатление при себе.

– Давай воспользуемся шансом, – сказал он отцу, и Абрахаму не оставалось ничего другого, как смириться. Ведь это был его любимый сын, единственный выживший ребенок, и отец согласился бы на что угодно, если бы это помогло спасти жизнь Самуэля.

Диас-младший велел Марии оставаться вместе с ребенком в каюте и по возможности не появляться на палубе, где были разбросаны соломенные тюфяки для матросов и никто не мог гарантировать ей безопасность.

Мария с дочкой тотчас же заняла маленькую душную каюту, пока кому-нибудь внезапно не пришло в голову изменить решение. В каюте имелись койка для больного, на которую тот с трудом взгромоздился, и гамак, в котором она с ребенком собиралась спать. Мария сразу же вскипятила на огне воду и приготовила чай тава-тава из чудодейственного лекарственного растения, которое выглядело как простая трава.

– Ты кормишь этим козлов? – хрипло спросил Самуэль.

Он выгонял свою болезнь с потом, и его рубашка насквозь промокла. Диас-младший раньше мало ценил жизнь и теперь сожалел об этом. Самуэль видел, как умирали другие люди, и сам бывал причиной их смерти, когда сражался на море с испанцами, но никогда всерьез не задумывался, что смерть может настигнуть его в молодости.

– Теперь ты будешь моим козлом, – сказала Мария, касаясь рукой его лба. – И станешь есть травку, которую я буду тебе давать.

Болезнь представлялась Марии красным свечением, окружавшим захворавшего человека, и она знала, что лихорадка будет сильной, хотя по поведению Самуэля трудно было это предположить. Тот не желал, чтобы кто-то видел его страдания, и когда Мария уходила за водой и он думал, что она его не слышит, стонал и проклинал свою болезнь, а она всем сердцем ему сочувствовала. Корабль в открытом море – ужасное место для больного: духота в каюте, холод и влажность на палубе. Каждый час Мария давала Самуэлю полную ложку своего чая. Она потребовала, чтобы ей отдали всю папайю, которая была на судне, и размолола ее листья, приготовив из них настойку для больного. Когда пациент немного восстановил свои силы, Мария стала кормить его ломтиками фруктов, которые он ел прямо из ее рук. Ухаживая за Диасом, Мария нередко держала на коленях Фэйт, и ребенок имитировал движения матери, похлопывая Самуэля по голове.

– Ты не боишься, что она подцепит мою болезнь?

– Костоломной лихорадкой нельзя заразиться от другого человека, Козлик, – сообщила ему Мария. – Только от насекомых в болотистой местности.

– Откуда такая уверенность?

– Легко быть уверенной, когда говоришь правду. Даже козел должен это знать, – слегка поддразнила она больного.

Она продолжала поить его травяным чаем, который он сперва невзлюбил, но теперь охотно пил варево, не обращая внимания на его горечь. Через несколько дней Самуэль почувствовал, что его состояние улучшилось, и поверил в Марию. Он громко смеялся от радости, то был безумный всплеск эмоций, лихорадка наконец пошла на убыль. А потом пришел день, когда ослабла боль, молоток прекратил стучать, и Диас больше не был стеклянным. Как-то незаметно для обоих он схватил ее за руку, и именно тогда между ними пробежала искра. На ней были только сорочка и передник, ноги оставались голыми, словно они жили вместе. Мария отвлеклась, чтобы накормить Кадин кусочками фруктов, которые ворона ела на ужин. Интересно, что птица думала об этом мужчине?

– Ты не станешь возражать, если я выпущу мою ворону из клетки? – спросила она. Бедняжка Кадин по-прежнему сидела в своей корзинке, наблюдая быстрым взором за каждым их движением. – Она поймает любого москита, если тот окажется неподалеку.

Диас согласился, и Мария открыла дверцу клетки. Кадин поспешно выпорхнула наружу и взгромоздилась на балку, дружелюбно поглядывая на Самуэля.

– Ты путешествуешь не с мужем, а с вороной, – задумчиво сказал Диас. – Допустим, это можно понять: она выглядит умной тварью. Но где твой муж?

Мария скривила лицо.

– А тебе какое дело?

Самуэль сделал жест в сторону сапфира, который она носила. Он почувствовал укол ревности.

– Этот драгоценный камень тебе подарил отец Фэйт?