Уроки магии

* * *


Мария прятала под платьем пакетик лаванды, чтобы оградить себя от зла, но за все эти годы ни разу не подумала защитить себя от любви. Она знала: любовь приходит к другим женщинам, но не ожидала, что она случится с ней самой. Мария отреклась от любви и дала себе клятву, что это чувство ее минует. Мария вспоминала, сколько жизней разрушила ради страсти Ребекка, не забывала и о том, что возлюбленный Ханны выдал ее властям. Однако судьба неподвластна даже женщине, что способна предвидеть грядущее. Мария не обратила внимания на темные фрагменты будущего, мелькавшие в каждом зеркале, мимо которого она проходила, пульсировавшие, как светлячки, черными искрами печали. С момента приезда на Кюрасао она мечтала лишь об одном: стать свободной, делать то, что считала нужным, не кланяться никаким хозяевам. Еще несколько месяцев – и это желание осуществится. Она не будет больше подметать пол в доме другой женщины, расчесывать ее волосы, приносить пиво и теплое молоко ее мужу. Тот называл ее meisje, что значит по-голландски «девушка», ведь ее имя для него ничего не значило, поэтому он и не утруждал себя его запоминанием.

Когда наконец пришло первое января, Мария зажгла на берегу костер, чтобы отметить окончание своего контракта. Огонь горел до самого утра.





* * *


Все могло быть иначе, не войди она в девять часов утра в гостиную, куда заходила каждый день, чтобы начистить серебро. Мария работала в толстых хлопчатобумажных перчатках, а потом вытирала красную пыль, которая проникала в комнату даже сквозь закрытые деревянные ставни. Приди она на час позже, начни работу с приготовления обеда или со стирки, не дожидаясь дневного солнца, судьба сложилась бы иначе. День был жаркий. На ней были синие корсет и юбка, именно этот цвет преобладал в одежде служанок, поскольку краситель был очень дешев. И все же одежда не скрывала изящных очертаний тела и была достаточно коротка, чтобы были видны длинные ноги. Мария взглянула на себя в зеркало, стоявшее на буфете; странным образом в нем промелькнуло отражение матери, а не ее самой. Это было пугающее видение, заставившее ее похолодеть. Она и в самом деле напоминала Ребекку – те же холодные серые глаза и тонкие черты лица, хотя уже сейчас Мария была выше и гораздо более искусна в магии. Но даже у ведьмы есть желания и женские слабости. Мария думала, что знает свое будущее, но заблуждалась. Любая женщина может влюбиться вопреки всем зарокам, совершить ошибку, особенно в юном возрасте, в приукрашенном виде увидеть недостойного мужчину сквозь туманную дымку. Длинные волосы Марии были уложены и скреплены заколками, которые никто не счел бы серебряными: они казались черными, не имеющими ни малейшей ценности. Лучше всего было вообще никак не украшать себя и спрятать подальше свои знания и умение бегло говорить на голландском, испанском и португальском. Обувь она не носила: ее красные башмаки, предназначенные для непогоды и снега, а не для жары и ясного неба, привлекли бы к ней ненужное внимание. Все служанки ходили босиком, гордясь жесткостью своих ступней. Жители острова могли выжить на засушливой земле, как игуаны в пустыне, неделями обходящиеся без воды. Красоты острова могут создать о нем неверное представление: это не место для малодушных, на долю его обитателей выпадают тяжелые испытания. Ветры настолько сильны, что поднимают человека в воздух и бросают на землю в полумиле от места, где он изначально находился. Дожди случаются редко, и дождевую воду собирают в бочки, но даже там она сохраняет вкус и тонкую пленку соли.

В день, когда Мария повстречала человека, изменившего ее судьбу, она вошла в дом с залитого солнцем двора, и кожа ее еще оставалась теплой от яркого солнечного света, проникавшего сквозь листья. Мария всегда неохотно покидала это уютное место с раскрашенной плиткой и фонтаном, в котором жили три золотые рыбки. Если Кадин оказывалась поблизости, рыбки прятались под плавающим листом лилии. Испытывавшая легкое головокружение от жаркого солнца, Мария обнаружила в гостиной мужчину, который смотрел из окна на море с таким выражением, словно это был враг, отделявший его от привычных сосен и берез, пастбищ со стадами овец, дома с черными ставнями, закрытыми из-за зимних штормов, огня, всю ночь горящего в камине. Даже не видя его лица, Мария поняла, что это тот самый человек, которого она видела в темном зеркале. В видении он шел прочь и лица она не разглядела, но он был высок, одет в черный плащ и ходил в море, поскольку смотрел на волны, как и этот незнакомец.

Застигнутая врасплох, она замерла и принялась читать заклинание, призванное помешать повторить горькую судьбу матери и многих женщин, приходивших к ней по ночам, когда Янсены спали. Посетительницы знали, что она бодрствует: в комнате горела свеча, козодои летали с дерева на дерево, острые зубцы на ограде, казалось, тянулись к тем, кто шел по дорожке, грозя пронзить их и нанести глубокие незаживающие раны. Женщины в Виллемстаде знали, что Мария Оуэнс помогает при утраченной любви, разбитом сердце, любви, которая никак не разгорается или, напротив, принимает характер лихорадки.

Они приходили к ней в надежде на помощь, как когда-то к Ханне; но кем была Мария и почему они шли к ней?

Кадин бешено и безостановочно стучала в окно, но Мария ее не впустила. Она знала, что скажет ей ворона:



«Сожги корень мандрагоры в медной миске. Напиши его имя на свече и брось ее подальше в море. Повтори три раза: улетай как можно быстрее».



Мария вспомнила, как мать смотрела на отца, словно ничего больше в жизни не имело значения. Женщине опасно отказываться от своей власти. Мария едва слышно произнесла первую строку заклинания, услышанного от Ханны, когда девочкой сидела у очага. Она словно видела это во сне, но ворона рядом напоминала, кто она и кем всегда была. Мария была девушкой, которую нельзя утопить, она бежала с пепелища и из страны, где женщина не могла быть свободной. Это было древнее заклятие, найденное Ханной в книге Агриппы[19] «Оккультная философия». По всей видимости, оно было частью обширной рукописи «Четвертая книга». То был один из самых могущественных заговоров, которые Мария вписала в свой гримуар.

– Ты не мой, – прошептала Мария.

Но у нее не было ни булавок, ни красной нитки, окрашенной корнем марены, ни розмарина, ни зелья святого Иоанна, ни вырванного из земли корня мандрагоры, ни миррового масла, ни собственной воли, и она прервала заклинание, едва начав, на полуслове, оставив себя без защиты. И тогда мужчина обернулся к ней.

«Я никогда не полюблю тебя», – следовало произнести последнюю строчку заклинания, но Мария просто стояла, как дура, похожая в ту минуту на женщин, приходивших к ней ночами с мокрыми от слез лицами. Они убедили себя, что нужно войти в дверь, которую, как они прекрасно понимали, следует держать крепко закрытой на засов.

Мария сказала миссис Янсен, что выращивает в саду душистую руту, чтобы отвадить мух, не сообщив ей, что это растение также обуздывает похоть. Ее клиентки часто просили это снадобье и настойку дикого латука, чтобы ослабить неуемное вожделение своих мужей. Возможно, Марии самой следовало выпить этой микстуры или принять латуковую ванну, как она советовала клиенткам в схожих ситуациях. Бледно-розовая вода очень эффективно ослабляла желание. Однако Мария даже не сдвинулась с места, связав свою жизнь с Джоном Хаторном вопреки зароку никогда не принадлежать ни одному мужчине. Любовь приходит странным образом, при свете дня и в темноте, когда ты ищешь ее и когда меньше всего ожидаешь обрести. Тебе почудилось, что пришла любовь, а это совсем другое – безрассудная страсть, соблазн, одиночество.

Джон Хаторн был настолько погружен в свои мысли, что даже не заметил присутствия Марии, пока не повернулся к ней лицом. Вначале он принял ее за игру воображения: ведь говорят, будто в момент пробуждения сон может перейти в явь. Джон верил в милость Провидения, но был убежден, что жизнь – это тайна и христианин обязан бороться с силами зла. К тому же он был человеком тридцати семи лет со всеми присущими мужчине этого возраста слабостями и недостатками. Ему никогда не встречалась такая молодая обворожительная женщина, как Мария. Она даже не догадывалась о силе своих женских чар, что делало ее еще более прелестной.

– Я вел себя дурно, – пробормотал Хаторн. Эту фразу ему будет суждено повторять постоянно – дома в своей постели, во сне и даже в последний день жизни.

Он был на двадцать лет старше Марии, но это не имело особого значения. Хаторн был высок, красив, имел правильные черты лица и пристальный взгляд. Таким Мария и увидела его впервые, сразу после того, как он прибыл в порт Кюрасао. Хаторн оставил дома мрачное настроение, в которое постоянно был погружен в своей массачусетской жизни, и тяжкое бремя быть сыном своего отца. Хаторн-старший обосновался в Новом Свете в 1630 году и считался одним из отцов-основателей Колонии Массачусетского залива. Он был известным, уважаемым судьей и негоциантом, помощником губернатора и долгие годы – депутатом от городка Салем, владевшим большей частью этого поселения, свирепым гонителем квакеров, считавшихся вольнодумцами. Хаторн всячески старался заслужить одобрение отца, но благонамеренный господин, каким заставлял себя быть Джон, улетучился, как ночная птичка, едва он прибыл на остров. Джон будто вновь стал мальчиком, каким был в детстве, еще до того, как пошел по отцовским стопам и принял на себя управление семейным судоходным бизнесом, где каждый цент подлежит строгому учету, а из любой сделки необходимо извлекать выгоду.

Хаторн пришел в этот дом выпить кофе с мистером Янсеном, после чего они собирались отправиться на склад компании и обсудить там совместные дела. Во внутреннем дворе Джон почувствовал себя неуютно и, миновав кабинет, прошел в гостиную, но они разминулись с Янсеном, который, не дождавшись визитера, отбыл в порт. Хаторн не меньше своего партнера злился, что зря потерял время, но тут он увидел Марию Оуэнс, которая вплела в волосы синюю ленту для защиты и удачи.

Хаторн жил севернее Бостона и часто ездил в Белые горы[20]. Считалось, что снег там лежит круглый год. Он владел домом в Ньюберипорте и еще одним в Салеме. Корабли Хаторна доставляли на Кюрасао и Ямайку железную руду и лес в обмен на табак, сахар и кофе. Поездку на остров он предпринял, чтобы понять перспективы бизнеса и наметить пути его дальнейшего развития. Острова Карибского моря представлялись ему местом почти невыносимым, населенным необразованными, полными предрассудков людьми, – но стоило ему сойти с корабля, и он был очарован. Его окутала палящая жара, яркий свет бил в глаза палитрой бесконечных оттенков голубизны. Очарование и тепло острова вызвали в нем смятение. Хаторн не привык к столь сильным чувствам. Новая Англия была местом темноты и страха. В поросших мхом лесах бродили дикие звери, туземцы лютовали из-за того, что у них отняли и заселили большую часть территории. Там, откуда он приехал, в каждый миг жизни человек находился под строгим приглядом, в молитвенном доме или в кругу семьи. Наказания суровы: на обвиняемых в преступлениях против веры или правонарушителей надевали колодки. Существовали правила, которые нельзя было нарушать. Но здесь, на Кюрасао, Хаторн ощущал себя другим человеком. На него и наткнулась, войдя в гостиную, Мария.

Она увидела его не таким, каким он был раньше или станет впоследствии, а тем, кем он был в ту минуту. Хаторн слушал пение птиц за окном, стоя в потоке желтого солнечного света. Джон провел рукой по своим темным волосам, смущенный обуревавшими его странными чувствами. Хаторн выглядел младше своих лет, казалось, ему немногим больше двадцати. Он редко давал волю своим желаниям и радовался, воспринимая столь сильные, необычные для него чувства как подарок судьбы. Хаторн прибыл из входившего в штат Массачусетс округа Эссекс, названного так в честь того самого графства в Англии, откуда бежала Мария. Она осознала это неприятное совпадение гораздо позже, на зеленой лужайке рядом с холодным океаном, оказавшись в краю, где папоротники зимой чернели, а люди, жившие в страхе и нетерпимости, повсюду видели зло.

– Я, признаться, ошибся. Разминулся с вашим отцом, не поехал сразу на склад. Не подскажите ли, мисс, как туда добраться?

Он совершил еще одну ошибку, приняв ее за члена семьи Янсенов.

– Буду рада показать вам дорогу.

Во дворе в больших котлах кипятилось белье, на кухне ждала Юни, чтобы начать готовить обед. Но Мария пошла через сад с человеком из Массачусетса. Джона влекло побуждение, которое он впоследствии счел чистым колдовством. Его предупреждали, что в прибрежных пещерах этого острова практикуют черную магию, а в Виллемстаде привечают пиратов, грабящих испанские корабли. Но когда они с Марией шли в гавань под сенью деревьев фитолакки, Джон начисто забыл дом, с привезенной из Англии прекрасной керамикой, людей, живших в комнатах этого дома, сумрачных в любое время года, и вообще всю свою прежнюю жизнь. Летом в воздухе роились мухи и комары, зимой темнело уже в четыре часа дня – но все это было где-то бесконечно далеко.

Хаторн щурился в лучах солнечного света, стоя рядом с девушкой, пахнувшей лавандой и солью. Пару раз она махала рукой, отгоняя черную ворону, которая, казалось, их преследовала. Птица описывала круги в небе, то и дело устремляясь вниз, к Хаторну, словно видя в нем врага. Это, несомненно, пришло бы ему в голову, умей вороны чувствовать, думать и планировать подобные действия. Хаторн, еще даже не зная имени девушки, не сводил с нее глаз, ощущая полную свободу от всего, чему его учили. Будь осторожен и уверен в себе, бойся посторонних и женщин, имеющих смелость глядеть мужчине прямо в глаза и думающих, что они тебе ровня, поступающих как им заблагорассудится, которые, хоть и любезны с тобой, никогда не делают то, что им велят.

Когда они дошли до моря, Мария оглянулась. Вода была сине-зеленой и чистой, тени больших, неуклюже двигавшихся под водой созданий отчетливо виднелись на белом песке. Джон опустился на колени, чтобы лучше их рассмотреть. Он носил кожаные башмаки, изготовленные в Лондоне и стоившие больше, чем многие люди на острове зарабатывали за год.

– Чудовище, – сказал он об огромном морском звере, подплывшем близко к берегу.

Мария присела на корточки рядом с ним. Он увидел, что она не обута, а подол ее платья прошит синей ниткой.

– Боюсь, вы ошибаетесь, сэр. Это не чудовище, а черепаха.

Усмехнувшись, Хаторн стянул башмаки.


– Сейчас посмотрим.

Он все-таки был околдован, потому что прыгнул в море, не раздеваясь, в штанах, свободной хлопчатобумажной рубахе и даже не сняв сюртука. Только одержимый был способен сотворить такое. Джон пребывал неизмеримо далеко от тьмы Массачусетса, для него не было ничего невозможного. Ему помогали теплая вода и течение. Похожие ощущения он испытал в детстве, когда как-то в августе плавал в море. Джон приблизился к черепахе (это действительно была она) и пощупал руками ее бугристый панцирь, потом поплыл рядом с ней, плавно двигаясь в спокойной воде, затем перевернулся на спину, полузакрыв глаза, и довольно усмехнулся. У Хаторна были крупные правильные черты, а улыбка так изменяла выражение его лица, что казалось, будто это совсем другой человек. И он погрузился в сладкий сон, нимало не заботясь, как объяснит затем мистеру Янсену, почему его одежда насквозь промокла, не думая вообще ни о чем, кроме этого острова, этой женщины и переживаемого мгновения.

– Теперь я вижу, что это такое – настоящее чудо, – весело сказал он.

Мария понимала, что происходит. Она пыталась прочесть заклинание в обратную сторону, но слова растворялись у нее во рту. Ханна рассказывала, как трудно наложить заклятие на саму себя. А теперь уже слишком поздно что-то менять.

После купания Хаторн в мокрой насквозь одежде залез по лестнице на пристань и пошутил:

– Кажется, теперь я похож на чудовище.

Наверное, он им и был: человек иногда под настроение высказывается откровенно, надо только внимательно его выслушать. Когда Джон наклонился, чтобы поцеловать ее, в голове Марии не осталось ни одной мысли. Когда мужчина целует ведьму, все монетки в его кармане чернеют. Хаторн заметил это намного позже, решив, что виной всему соленый воздух. Когда их рты слились воедино, он забыл обо всем, Марию же удивило, что поцелуй обжег ей рот. Будь жива Ханна, она бы предупредила ее, что надо вести себя осторожнее.

То, что обжигает, лучше всего не трогать, пока оно не обратится в золу. Будь мудра и держись подальше.





* * *


В тот вечер на обеде присутствовало восемь гостей. Их было слишком много, чтобы Мария и Юни справились вдвоем, поэтому пригласили еще двух кухарок – Сибил, жившую неподалеку, и Одри, которую Янсены считали лучшей поварихой на острове. И действительно, ее превозносили за такие блюда, как арепа – тесто, приготовленное из молотого маиса, с рыбой красный луциан, – и за восхитительно вкусное кеши йена из сырной кожуры и других обрезков, которое некогда считалось пищей рабов и беднейших жителей острова, а теперь готовилось из лучших сортов сыра и сдобренного специями мяса и подавалось к обеду в домах богатейших коммерсантов.

– Сейчас самое время их отравить, – пошутила Одри, замешивая тесто и готовясь добавить к нему рыбу.

Ее пальцы летали – так быстро она работала. Только не сегодня вечером: Мария помнила, что принесенное тобой в этот мир возвращается в тройном размере.

– Один из тех, кто сидит за столом, не заслуживает яда.

– Но один из них его точно заслуживает. Знаешь, почему мистер Янсен не отпускает на волю Юни? Вглядись в ее лицо, и ты поймешь. – И действительно: Юни походила на хозяина куда больше, чем любая из трех его дочек. – Открой глаза, девочка. Присмотрись сегодня вечером к гостям, и ты поймешь, что кроме владельца дома здесь есть и другие дурные люди. – Одри солила рыбу, не поднимая на Марию глаз. – Я увидела это в тот миг, как он вошел. Раз тебе дан дар предвидения, надо его использовать.





* * *


Мария подавала на стол сине-белые соусники из Амстердама, наряженная в свое лучшее шелковое платье, когда-то принадлежавшее младшей дочери Янсенов. Оно было небесно-голубое, такого же оттенка, что и стены, поэтому Мария казалась скорее тенью, чем женщиной. Служанка не должна бросаться в глаза. И никто из гостей не обращал на нее ни малейшего внимания, а когда гостившие в доме дочери и их мужья хотели выпить или наполнить тарелку, они подзывали ее жестом, как собачонку. Марию смущало, что мистер Хаторн, не знавший, что она вовсе не член семьи, теперь поймет, какое положение она занимает в этом доме. Тем вечером она не захотела предстать перед гостями босиком и надела свои красные башмаки. Пусть увидит, кто она на самом деле, и отступится от нее.

Кадин стучала в окно, но Мария не обращала на нее внимания. Девушка была занята, обслуживая гостей, и если бы хозяева узнали, что она держит под крышей дома эту черную птицу, то пришли бы в бешенство. На острове не водились вороны, к тому же считалось, что любые черные животные приносят несчастье. Мало того: Кадин с первого взгляда возненавидела Джона. Возможно, ревновала, как это часто случается у фамилиаров, – ведь они хотят быть к своим людям-компаньонам ближе всех. Мария погрозила в окно пальцем, зная, что птица не улетит дальше ветки ближайшего дерева.

Когда Мария принесла Джону тарелку с рыбой, он определенно ее заметил и должен был понять, что она не дочь хозяев, а служанка. Но похоже, его это не слишком взволновало. Джон тихо спросил: «Это черепаха?» – намек, тайно обращенный только к ней. Он взглянул на Марию, и в этот миг между ними возникла невидимая связь, ниточка, соединившая их.

– Нет, сэр, но если вы предпочитаете черепаху, я посмотрю, что можно для вас сделать.

Хаторн рассмеялся и покачал головой.

– Прекрасно, но я забыл вас поблагодарить за то, что проводили меня в порт.

– Тогда вы обращались ко мне «мисс».

– Вы и сейчас мисс. – Никто не прислушивался к их разговору. – И всегда ею для меня останетесь. – Он мягко и очень серьезно попросил Марию дождаться его во внутреннем дворике. Буквально умолял, повторяя: «Вы должны, вы должны», что вовсе не было на него похоже. Казалось, Хаторн был сам удивлен собственным пылом: в тот вечер он вел себя очень порывисто, поэтому, оглядевшись вокруг, с облегчением убедился, что никто не заметил его странного поведения. – Пожалуйста, мисс, ждите меня там.

И Мария, как только освободилась, вняла его просьбе. Она даже покраснела, понимая, что в нее впервые в жизни влюбился мужчина. Ей было пятнадцать, именно в этом возрасте Ребекка стала заглядываться на Томаса Локлэнда. Мария оставила свой передник на кухонном столе, рядом с горой немытой посуды, не обратив внимания на неодобрительный взгляд Одри. Мужчины уходят на войну, а женщины безоглядно влюбляются по причинам, не понятным им самим. В ее власти было все остановить и покончить с наваждением прямо сейчас: сделать амулет для защиты и произнести слова, которые держали бы его на расстоянии, она могла бы вылепить его изображение и зарыть в землю рядом с окном, где роились сороконожки, – и он никогда бы не вернулся. Но девушка провела расческой по волосам и отправилась во внутренний дворик. «Поверни назад», – говорил голос у нее в голове, но, после того как сгорел дом ее детства, в характере Марии появился дух противоречия. Ребекка говорила ей, что жизнь коротка и надо потакать своим желаниям.

Они встретились под ямайскими яблонями с плодами в форме груши, красной кожурой и белой мякотью. Кадин уселась на ветке и подняла такой шум, что Мария махнула ей рукой, чтобы та улетела. Но прежде чем подчиниться приказу, ворона бросилась вниз на незнакомца и сбила с его головы шляпу.

– Какое мерзкое создание! – воскликнул Джон.

– Ничуть не хуже меня, – заступилась за птицу Мария.

– Если вы так считаете, значит, я ошибаюсь. – Тем временем птица улетела из сада и больше не представляла для Хаторна угрозы. – Должно быть, это еще одно чудо.

– На самом деле так оно и есть.

– Если у вас такое мнение, я с ним согласен.

– Неужели? – Мария была приятно удивлена.

Он тут же получил от нее поцелуй за свою сговорчивость и был готов согласиться с чем угодно. Она поцеловала его еще несколько раз. Когда Мария наконец собралась ко сну, Юни уже спала, как всегда повернувшись лицом к стене. Янсены в своей спальне раскинулись на только что выглаженных простынях, сшитых в Амстердаме. Мария, войдя в комнату, села у окна и распустила волосы; в голове ее была полная путаница. Она отдалась этому человеку, ничего о нем не зная. С ней случилось своего рода помешательство, без всякого зелья или заклинания. Мария не желала вникать в мотивы поступков матери, всегда казавшиеся ей сумасбродными и безответственными, но с ней произошло то же самое.

Вот как это происходит. Ты входишь в комнату с синими стенами. Целуешь мужчину в саду. Чувствуешь свое сердце, кости и кровь. Ждешь его, как птичка в клетке.