Уроки магии
Часть 28 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Знай, чего ты хочешь, и будь в этом уверен, поскольку сожаление рождает новое сожаление, и ничего больше.
Автор этой книги могла вызвать у людей странные болезни, заставить лжеца говорить правду, призывать демонов, которые преследовали человека во сне. Она изучала астрологию у знаменитого итальянского прорицателя, а письменные заклинания и заговоры, сформированные магией ее слов, были столь сильны и красивы, что их можно было читать при свете заключенного в них смысла, а серебро под их действием темнело. Эту женщину обучили быть обворожительной, но она копила знания только для того, чтобы никогда больше не стать предметом торга. Мужчин, которые ею обладали, она тоже нередко использовала. Слова всегда спасали и обновляли ее, давали ей свободу, даже когда любовь приковывала к жизни своими цепями.
Книга ворона
То, чем я пожертвовала, то, что отдала, то, что спрятала от мира, то, что другим необходимо сделать так же.
Понадобится жезл, вырезанный из орешника.
Розовая вода должна быть все время рядом с тобой.
Магическая фигура Соломона должна быть нарисована на полу, чтобы вызвать дух Оберона, короля магии.
Встань в круг, который объединяет четыре части мира и четыре стихии, затем зажги миртовое дерево и сандаловое дерево. Зажги белую крапиву, траву архангела.
Сделав все это, можно будет увидеть будущее, управлять стихиями, зачаровывать смертных, подчинять себе врагов и навлекать на них проклятие.
Я заклинаю тебя огнем, кровью и памятью, чтобы ты мог постичь свое вечное осуждение.
Да будет так.
Я признаю, что эта область тьмы – моя.
То, что было сделано с Фэйт, она отдаст миру трижды, а потом еще трижды. Тьма порождает тьму: трудно было себе представить что-то более мрачное, чем образы, возникавшие в ее сознании, когда она была заперта в Бруклине. Если бы Фэйт могла избавиться от железных наручников, она сожгла бы дом. Носить в голове мысли о мести оказалось тяжелым бременем, и находка, рукопись, автор которой, казалось, знал всю ее душу, стала для нее облегчением. Перелистывая страницы «Книги ворона», Фэйт ощущала, что ее пальцы горят, душа в огне, а волосы краснеют еще больше. Именно в этот день она стала женщиной: между ее ног появилась кровь, и эта женщина нуждалась в магии больше, чем в любви. Если бы понадобилось, она бы украла «Книгу ворона», но торговец счел книгу ничего не стоящей и отдал за одну серебряную монетку. Наблюдавшая за этим женщина с маленькой белой собачкой казалась недовольной. «Такое чтение не годится для детей», – предупредила она. И действительно, то была странная, тревожащая душу книга, а Фэйт с веснушками на щеках и грустью в бледных глазах выглядела совсем юной.
Книги по магии на прилавке прятали под белой тканью, чтобы они не загорелись и не повлияли на продавца и покупателей. Было известно, что подобные тексты меняют характер человека до такой степени, что он перестает узнавать себя. Катрин Дюран не представилась, но была всерьез обеспокоена. Она знала, что эта девочка – дочь Марии, видела ее насквозь, и волновалась за ее будущее.
– Думаю, будет лучше, если вы не станете ее продавать, – сказала Катрин торговцу.
– Могу вас заверить, что эта книга не для меня. – Фэйт в совершенстве овладела искусством лжи, этому ее научила Марта. Девочку трудно было бы вынудить отказаться от лжесвидетельства даже на допросе: «Пыталась ли ты прибегнуть к магии? Говорила ли с кем-то из города? Собирала ли травы? Была ли ты сама собой?» – Я не умею читать, – сказала Фэйт женщине, и тут же на ногте руки появилось белое пятнышко. – Это для моего дедушки.
– Продано, – сказал книготорговец.
Он с легкостью поверил девочке: очень немногие представительницы ее пола умели читать и писать. Но имелась и другая причина, по которой он не стал спорить с Фэйт. Продавец был достаточно наслышан о Непостижимом искусстве и знал: неразумно ссориться с теми, кто способен делать серебряные монеты черными, а он заметил, что именно это произошло с монеткой, которой девочка оплатила покупку. Возвращать ее он не хотел, была ли тут замешана магия или нет. Монета остается монетой независимо от цвета, а эта женщина, Катрин Дюран, не была его покупательницей. Гримуар он завернул в черную бумагу, чтобы спрятать от посторонних глаз, пока Фэйт дойдет до дома. Даже в Нью-Йорке черная магия была рискованным занятием, которое лучше не выставлять напоказ. Впрочем, до конца недели торговец больше не продал ни одной книги или рукописи и тогда понял, что ему надо было последовать совету женщины с маленькой белой собачкой.
* * *
По пути на Мейден-лейн обложка манускрипта обжигала Фэйт руки даже через бумажную обертку. Пакет пульсировал, словно в нем билось сердце, так иногда происходит с самыми могущественными книгами. Темный гримуар сам по себе был защитным талисманом, таким сильным, что, когда в переулке к Фэйт внезапно приблизился вор и попытался схватить пакет, он отшатнулся, словно его толкнули. Фэйт услышала, как треснула кость в его руке. Вскрикнув, вор свирепо посмотрел на девочку, решив, что именно она, а не книга, стала причиной его боли.
– Подожди! – крикнула Фэйт убегавшему вору, желая извиниться перед ним, но потом решила, что лучше этого не делать.
На самом деле она вовсе не чувствовала себя перед ним виноватой. Время извинений прошло. Ее рот презрительно сжался в тонкую линию, Фэйт очень долго пребывала в роли жертвы и не хотела к ней возвращаться. И тогда она дала зарок наносить вред всякому, кто замыслит недоброе против нее или тех, кого она любит.
В ту же ночь Фэйт приступила к чтению «Книги ворона». Матери она сказала, что у нее болит живот, отказалась от ужина – цыпленка в сметанном соусе, – и заперлась в своей комнатушке. Она читала без перерыва до самого рассвета; к утру она была словно в лихорадке, воображение разыгралось не на шутку. Фэйт решила, что не будет больше следовать традиции, переданной ей при рождении, и откажется от Непостижимого искусства в пользу черной, зловещей магии, самой древней из всех практик, начало которой было положено еще до строительства Вавилона, до того, как потоп смыл большую часть мира. Происхождение этого вида магии велось от тайного текста под названием «Ключ к аду». Еще живя в Бруклине, Фэйт нередко размышляла о преисподней, мечтая отправить туда Марту. Будь у нее тогда «Книга ворона», она бы знала, что делать, даже закованная в железо.
Воск, булавки, огонь, волосы, ногти, кровь, кость, белладонна, шлемник, белена.
Я признаю, что эта область тьмы – моя.
Фэйт была новичком, но упорно практиковала темное искусство, выучивая проклятия наизусть, пока не овладела этим ремеслом. Скоро ей исполнится тринадцать, странный возраст между детством и женственностью, когда формируется личность. Закрытой двери было уже недостаточно для ее уединенных занятий. Она накидывала на себя одеяло, чтобы магия не выходила за пределы очерченного для нее круга. Рисовала на полу невидимыми чернилами магическую фигуру – пентакль Соломона. Скрывать эти занятия было довольно просто. Мария Оуэнс, несомненно, обладала даром видения, но, как и все родители, замечала в своем ребенке только то, что хотела, поэтому суть занятий Фэйт ускользнула от материнского ока. Этому поспособствовала и сама Фэйт, наслав на Марию заклятие «Замечай то, что хочешь увидеть», чтобы она рассматривала Фэйт как идеальную дочь, которая накрывает стол к ужину, метет полы, ухаживает за садом и целует маму перед сном. Волосы Фэйт приобрели более темный оттенок красного, кожа побледнела, исчезли веснушки, в глазах появился лихорадочный блеск. Она освоила искусство обмана, еще живя с Мартой, и теперь вполне естественно к нему прибегала.
Фэйт погрузилась в зловещую магию мести, используя недоброжелательство и злобу, чтобы добиться желаемого. И магия очень быстро изменила ее. Когда Фэйт нашла птенца ласточки и подняла его с земли, в ее руках он обратился в пепел. Она стряхнула его, содрогнувшись от страха перед тем, что теперь носила в себе. Но сделанного не воротишь: она выбрала свой путь. В своей практике Фэйт использовала дикую пурпурную орхидею с двумя клубнями – один для белой магии, другой для черной. Это растение может исцелять и ранить. В пьесе драматурга, который преклонялся перед автором «Книги ворона», оно называется «пальцы мертвого человека». Около ручья Минетта росли старые деревья с дуплами в стволах – дверями в иной мир, где слова произносятся наоборот, а вращение происходит ведьминским способом, против часовой стрелки. Фэйт часто собирала там ежевику, издавна используемую от укусов змей и для проклятий. «Книга ворона» научила ее магии переноса, когда печаль, болезнь или несчастье передаются от человека на другой объект или живое существо. В ее комнате в особой шкатулке хранились маленькие стеклянные бутылочки, наполненные ненавистью, лихорадкой, яростью и горем, которые ночью мерцали зеленоватым светом, словно звезды, упавшие с небес.
Со временем Фэйт научилась менять цвет распустившегося цветка на черный, останавливать сердцебиение птицы, приводить мужчин в такое замешательство, что они забывали, как их зовут, и теряли дар речи. Любовь стала теперь для нее обычным делом, глупой территорией недисциплинированных людей. Она знала: для того чтобы избавиться от привязанности, нужны черная краска, кровь, сломанное крыло птицы, булавки и тонкая свинцовая пластина, которую следует брать в перчатках и обращаться с осторожностью. Однажды ночью Фэйт порезала руку и дала крови стечь на землю. В этом месте вырос стебель с одной красной розой, обладавшей магическими свойствами: каждый день цветок становился темнее, пока однажды утром лепестки и стебель не почернели, а шипы были такие острые, что даже пчелы к ней не приближались.
Фэйт выписала умения, которыми овладела, на полосках бумаги, чтобы понять, какое из них подойдет ей наилучшим образом. Невидимость. Видение. Целительница. Любовная магия. Месть. Желая знать свое будущее, она оставила эти бумажные полоски на ночь плавать в тазу с водой. Утром одна из свернутых бумажек раскрылась. Когда она протянула руку, чтобы узнать свою судьбу, сердце громко стучало.
Ее место на земле было определено. Она знала, что так будет, еще до того, как прочитала плавающее в воде слово. Оно уже было в ее сердце, а черная роза в саду выросла с нее ростом.
Месть была именно тем, чего она желала.
III.
На Манхэттене процветала магия: большинство ньюйоркцев смотрело сквозь пальцы на необычное, шла речь о волшебстве или нет. В городе существовала свобода духа, немыслимая в прочих колониях, возможно, из-за голландских корней поселения. Уважаемый амстердамский священник Бальтазар Беккер опубликовал свой труд «Зачарованный мир», где утверждал, что кальвинисты ошибочно считают, будто сатана ходит среди людей. Дьявол – не более чем символ зла, которое пребывает внутри человечества, а вера в колдовство – предрассудок невежд. Губернатор Питер Стейвесант заявлял, что поиски ведьм – нелепая бессмыслица. Он хорошо в этом разбирался: в Хартфорде, в разгар охоты на ведьм 1660-х годов, сестру его жены Джудит Варлет обвинили в колдовстве, и, чтобы избежать тюрьмы, той пришлось бежать из Коннектикута под покровом ночи. Это происшествие, едва не закончившееся трагедией, близко коснулось губернатора и заставило призадуматься, когда речь зашла об обвинениях в связях с нечистой силой. Он был человеком здравомыслящим и, когда поднимался вопрос о подобных арестах, требовал доказательств. Губернатор утверждал, что существование сатаны – дурацкая выдумка, и настаивал на том, чтобы ведьмам не выносили смертные приговоры, какими тяжкими ни были бы обвинения.
Множество жителей Массачусетса арестовали и бросили в тюрьмы по нелепым обвинениям: будто они состоят в союзе с дьяволом и способны причинять вред на большом расстоянии. Несмотря на то что несчастные не присутствовали в телесном обличье рядом с местом, где происходили несчастья, их обвиняли в уничтожении урожая, болезнях детей и даже в том, что некогда верные мужья воспылали похотью к чужим женам. Серьезные люди, такие как Коттон Матер, сын знаменитого Инкриса Матера, президента Гарварда, полагали, что потустороннее зло таится даже в таких заурядных личностях, как старухи, торговки рыбой и дети, что оно исходит из их ртов, что темный мир вторгается в повседневную жизнь и граница, разделяющая два мира, полностью стерлась.
Коттон Матер работал над «Чудесами невидимого мира», трактатом, где утверждалось, что сатана замыслил уничтожить Колонию Массачусетского залива с помощью ведьм. Этот человек был убежден, что черная магия растет в лесах и на пастбищах в виде кроваво-черной травы. Судьи продолжали руководствоваться зрительными свидетельствами, которые зачастую носили сверхъестественный характер и существовали скорее в воображении, чем в реальности, поэтому их было невозможно опровергнуть. Колонию охватило настоящее безумие: каждый день арестовывали все новых и новых женщин, состоятельных и бедных, тех, кто вышел замуж за дурных людей, и незамужних или просто тех, кто чем-то рассердил соседа. Первыми свидетельницами обвинения были молоденькие девушки, включая дочь и племянницу преподобного Сэмюэла Пэриса и их рабыню Титубу, которой ничего не оставалось, как согласиться правильно отвечать на допросе. Мания как лихорадка распространялась среди девушек и молоденьких женщин, которые клялись, что стали свидетельницами сатанинских действий. Следы укусов, синяки, коровы, молоко которых было окрашено кровью, звезды, взорвавшиеся в небе, черная лошадь, увиденная из окна, отметина в форме луны, звезды или серпа на лице женщины – все могло быть сочтено доказательством. При неудачном стечении обстоятельств некоторые обвинительницы вскоре сами оказывались заподозренными в колдовстве. Многие поселенцы городка Салем прибыли в Америку из графства Эссекс в Англии, с родины Мэтью Хопкинса, главаря охотников на ведьм, отправившего на смерть не меньше сотни женщин, которых подвергли гонениям просто за то, что они были бесправны.
В Нью-Йорке из-за этого никого не арестовывали. Два судебных процесса состоялись несколькими десятилетиями раньше – один в округе Квинс, другой в городке Сетаукет на Лонг-Айленде, в оба дела были вовлечены люди из Массачусетса, но никто не был признан виновным. И все же магия процветала – магия практическая, которая исцеляла, помогая как тем, кто желал любви, так и тем, кому с ней не повезло. Обычные люди получали свои гороскопы в письменном виде, посещая предсказателей на Миллер-стрит, известной после весенних ливней также как Грязевой проспект. Магические предметы продавались на многих рынках, часто из-под прилавка или в задней комнате, порой их просто прикрывали тканью. Многие не доверяли докторам, зачастую не получившим надлежащего образования, у которых пациенты чаще умирали, чем выздоравливали, и которые использовали бесполезные снадобья: селитру, растворы из измельченных в порошок и очищенных человеческих костей как средство от всех болезней, фальшивое лекарство под названием черепной мох, который будто бы выращивают на могилах людей, повешенных за тяжкие преступления, а потом кладут в ноздри пациентов, чтобы остановить кровотечение или прекратить обмороки, вызванные усталостью.
Народная медицина была намного безопаснее врачебной практики. О тех, кто занимался Непостижимым искусством, сложилось высокое мнение. Люди ценили их таланты и знания целебных укрепляющих средств, семян для лечения бессонницы, высушенных цветов и листьев лаванды, а также плодов шиповника, которые использовались для заварки чая, успокаивающего нервы.
Средства от обычных болезней
Корень липы и тысячелистник – при учащенном сердцебиении.
Овсяная мука и молотый миндаль – для очистки лица.
Розмариновое масло – для волос или общеукрепляющее средство из лимона и розмарина.
Лаванда – при бессоннице.
Корень имбиря – при диарее.
Припарки из капустных листьев – при хрипах в легких.
Ингредиенты темных практик тоже пользовались спросом: чернила из кальмаров помогали лучше разобрать написанное от руки, полые кости птиц использовали при гадании, грибы – для эротических приключений и для мести, семена и масла – для прерывания беременности. Для рождения ребенка требовалось сжечь завязанную узлом веревку, а полученную при этом золу съесть. И любовь, всегда любовь – на нее был самый высокий спрос. Некоторые бессовестные продавцы торговали засушенной сорной травой или золой, утверждая, что это сожженное голубиное сердце (а на самом деле это были остатки трубочного пепла, сметенного в жестяные банки), или розмариновым маслом с красными пятнами, полученными с помощью пигмента или сушеного корня марены, оснащая свой товар фальшивыми латинскими этикетками. Эти беспринципные торговцы играли в магию, обманывали клиентов, предлагая им фальшивые лекарства, которые не действовали, а в некоторых случаях, принятые внутрь, несли серьезный вред. Имена тех, кто действительно хранил верность Непостижимому искусству и кому можно было доверять, передавались от одного человека к другому, и эти сведения ценились не меньше, чем серебро.
Женщины приходили к дверям дома на Мейден-лейн, как прежде в обоих Эссексах. Происходило это в сумерках, чтобы их не узнали друзья и соседи. Некоторые из посетительниц недавно пересекли океан в поисках пропавших мужей. Таких было много: они оставляли жен в Ирландии или Англии, чтобы исчезнуть из прежней жизни и начать новую в Манхэттене. Нередко они брали себе другие имена и заводили новых жен. Как Мария ни пыталась избежать любви, та снова и снова приходила к ее порогу, и, несмотря на решимость оставаться как можно дальше от безумия страсти, она давала клиенткам то, что им было нужно больше всего на свете.
Как вернуть домой возлюбленного
Приготовь мед с пасленом, добавь туда его локон и оставь на подоконнике. Если твой возлюбленный неподалеку, он появится, но если он исчез на необжитой территории, его место займет птица. Прикрепи к ноге птицы клочок бумаги с твоим именем и позволь ей вылететь через окно. Если твой возлюбленный жив, птица найдет его, и он вернется, хотя это может занять месяцы и годы.
Прибей грудную кость птицы над входной дверью.
Прицепи к красной свече две серебряные булавки. Когда пламя достигнет булавок, твой возлюбленный вернется.
– Ты уверена, что он тебе нужен? – всегда спрашивала Мария о мужчине, о котором шла речь, прежде чем прибегнуть к магии. В Нью-Йорке женщина, не обремененная мужем, могла начать новую жизнь по своему усмотрению.
– Уверена, – отвечали обычно женщины, не обращая внимания на неодобрение Марии.
Они прилагали немало усилий, чтобы осуществить свои желания, приезжали к ней под покровом ночи, оставляя съемные комнаты в пансионах или койки в квартирах родственников, чтобы вернуть себе утраченное. Однако изредка попадались и те, кто изменял свое решение и уезжал, не прибегнув к помощи Марии. Попадались среди них и женщины, которые находили тех, кого искали, но возвращались к ней за снадобьем иного толка.
– Он изменился, – говорили они. – Совсем другой человек. Это было ошибкой. Спасите меня, помогите, верните назад мою жизнь.
Фэйт поняла, что любовь – сложная штука, еще до того, как взяла обычай сидеть на ступеньках лестницы, наблюдая, как посетительницы приходят и уходят. Она удивленно качала головой, поражаясь, насколько глупы могут быть человеческие существа. Достаточно взглянуть на этих женщин, готовых выбросить свою жизнь на свалку и оплакивать возлюбленных, приносящих им лишь боль и муку, или на Марию Оуэнс, продолжавшую заниматься тем, что принесло ей горе. Фэйт изучала любовь, но решила, что это не ее дело. У нее на уме было нечто совсем другое.
Прожив в Манхэттене около двух лет, Фэйт очень быстро повзрослела. Теперь она была высокой девушкой с вновь обретенной грацией и холодным устремленным вдаль взглядом. Она по-прежнему вела себя как послушная девочка, но нрав имела отнюдь не кроткий. Фэйт вылезала в окно на Мейден-лейн, как она когда-то делала в Бруклине. Привычки умирают с трудом, а она имела обыкновение поступать так, как ей нравится, даже если для этого приходилось кого-то обманывать.
Она стала практиковать рядом с липовой рощей у ручья Минетта, где неимущие жили в брезентовых палатках и где бедных хоронили, не положив даже камень в память того, что они когда-то ходили по земле. Именно туда привело Фэйт ее ремесло, в лощину, где произрастали папоротники с нее ростом, земля была сырой, а месть казалась легким делом. Фэйт чувствовала ее внутри: месть распространялась от красного пятна на середине ее левой ладони, которое ей не удавалось смыть. Темные места, такие как это, ее притягивали. Здесь не пели птицы, не кричали лягушки, хотя сотни квакш сидели на берегах ручья. Если женщина хотела чего-то, что не могла отыскать на кухне Марии Оуэнс, она приходила сюда. Если с ней плохо обращались или предали, если женщина хотела отомстить, она выходила на эту тропинку, забывая о том, насколько опасно идти одной по темному лесу.
Приди ко мне, и я никогда не стану тебя осуждать. Я просто девушка, и ты можешь рассказать мне что угодно: кто тебя обидел, кому ты хочешь бросить вызов, кто должен заплатить за то, что он сделал с тобой.
Автор этой книги могла вызвать у людей странные болезни, заставить лжеца говорить правду, призывать демонов, которые преследовали человека во сне. Она изучала астрологию у знаменитого итальянского прорицателя, а письменные заклинания и заговоры, сформированные магией ее слов, были столь сильны и красивы, что их можно было читать при свете заключенного в них смысла, а серебро под их действием темнело. Эту женщину обучили быть обворожительной, но она копила знания только для того, чтобы никогда больше не стать предметом торга. Мужчин, которые ею обладали, она тоже нередко использовала. Слова всегда спасали и обновляли ее, давали ей свободу, даже когда любовь приковывала к жизни своими цепями.
Книга ворона
То, чем я пожертвовала, то, что отдала, то, что спрятала от мира, то, что другим необходимо сделать так же.
Понадобится жезл, вырезанный из орешника.
Розовая вода должна быть все время рядом с тобой.
Магическая фигура Соломона должна быть нарисована на полу, чтобы вызвать дух Оберона, короля магии.
Встань в круг, который объединяет четыре части мира и четыре стихии, затем зажги миртовое дерево и сандаловое дерево. Зажги белую крапиву, траву архангела.
Сделав все это, можно будет увидеть будущее, управлять стихиями, зачаровывать смертных, подчинять себе врагов и навлекать на них проклятие.
Я заклинаю тебя огнем, кровью и памятью, чтобы ты мог постичь свое вечное осуждение.
Да будет так.
Я признаю, что эта область тьмы – моя.
То, что было сделано с Фэйт, она отдаст миру трижды, а потом еще трижды. Тьма порождает тьму: трудно было себе представить что-то более мрачное, чем образы, возникавшие в ее сознании, когда она была заперта в Бруклине. Если бы Фэйт могла избавиться от железных наручников, она сожгла бы дом. Носить в голове мысли о мести оказалось тяжелым бременем, и находка, рукопись, автор которой, казалось, знал всю ее душу, стала для нее облегчением. Перелистывая страницы «Книги ворона», Фэйт ощущала, что ее пальцы горят, душа в огне, а волосы краснеют еще больше. Именно в этот день она стала женщиной: между ее ног появилась кровь, и эта женщина нуждалась в магии больше, чем в любви. Если бы понадобилось, она бы украла «Книгу ворона», но торговец счел книгу ничего не стоящей и отдал за одну серебряную монетку. Наблюдавшая за этим женщина с маленькой белой собачкой казалась недовольной. «Такое чтение не годится для детей», – предупредила она. И действительно, то была странная, тревожащая душу книга, а Фэйт с веснушками на щеках и грустью в бледных глазах выглядела совсем юной.
Книги по магии на прилавке прятали под белой тканью, чтобы они не загорелись и не повлияли на продавца и покупателей. Было известно, что подобные тексты меняют характер человека до такой степени, что он перестает узнавать себя. Катрин Дюран не представилась, но была всерьез обеспокоена. Она знала, что эта девочка – дочь Марии, видела ее насквозь, и волновалась за ее будущее.
– Думаю, будет лучше, если вы не станете ее продавать, – сказала Катрин торговцу.
– Могу вас заверить, что эта книга не для меня. – Фэйт в совершенстве овладела искусством лжи, этому ее научила Марта. Девочку трудно было бы вынудить отказаться от лжесвидетельства даже на допросе: «Пыталась ли ты прибегнуть к магии? Говорила ли с кем-то из города? Собирала ли травы? Была ли ты сама собой?» – Я не умею читать, – сказала Фэйт женщине, и тут же на ногте руки появилось белое пятнышко. – Это для моего дедушки.
– Продано, – сказал книготорговец.
Он с легкостью поверил девочке: очень немногие представительницы ее пола умели читать и писать. Но имелась и другая причина, по которой он не стал спорить с Фэйт. Продавец был достаточно наслышан о Непостижимом искусстве и знал: неразумно ссориться с теми, кто способен делать серебряные монеты черными, а он заметил, что именно это произошло с монеткой, которой девочка оплатила покупку. Возвращать ее он не хотел, была ли тут замешана магия или нет. Монета остается монетой независимо от цвета, а эта женщина, Катрин Дюран, не была его покупательницей. Гримуар он завернул в черную бумагу, чтобы спрятать от посторонних глаз, пока Фэйт дойдет до дома. Даже в Нью-Йорке черная магия была рискованным занятием, которое лучше не выставлять напоказ. Впрочем, до конца недели торговец больше не продал ни одной книги или рукописи и тогда понял, что ему надо было последовать совету женщины с маленькой белой собачкой.
* * *
По пути на Мейден-лейн обложка манускрипта обжигала Фэйт руки даже через бумажную обертку. Пакет пульсировал, словно в нем билось сердце, так иногда происходит с самыми могущественными книгами. Темный гримуар сам по себе был защитным талисманом, таким сильным, что, когда в переулке к Фэйт внезапно приблизился вор и попытался схватить пакет, он отшатнулся, словно его толкнули. Фэйт услышала, как треснула кость в его руке. Вскрикнув, вор свирепо посмотрел на девочку, решив, что именно она, а не книга, стала причиной его боли.
– Подожди! – крикнула Фэйт убегавшему вору, желая извиниться перед ним, но потом решила, что лучше этого не делать.
На самом деле она вовсе не чувствовала себя перед ним виноватой. Время извинений прошло. Ее рот презрительно сжался в тонкую линию, Фэйт очень долго пребывала в роли жертвы и не хотела к ней возвращаться. И тогда она дала зарок наносить вред всякому, кто замыслит недоброе против нее или тех, кого она любит.
В ту же ночь Фэйт приступила к чтению «Книги ворона». Матери она сказала, что у нее болит живот, отказалась от ужина – цыпленка в сметанном соусе, – и заперлась в своей комнатушке. Она читала без перерыва до самого рассвета; к утру она была словно в лихорадке, воображение разыгралось не на шутку. Фэйт решила, что не будет больше следовать традиции, переданной ей при рождении, и откажется от Непостижимого искусства в пользу черной, зловещей магии, самой древней из всех практик, начало которой было положено еще до строительства Вавилона, до того, как потоп смыл большую часть мира. Происхождение этого вида магии велось от тайного текста под названием «Ключ к аду». Еще живя в Бруклине, Фэйт нередко размышляла о преисподней, мечтая отправить туда Марту. Будь у нее тогда «Книга ворона», она бы знала, что делать, даже закованная в железо.
Воск, булавки, огонь, волосы, ногти, кровь, кость, белладонна, шлемник, белена.
Я признаю, что эта область тьмы – моя.
Фэйт была новичком, но упорно практиковала темное искусство, выучивая проклятия наизусть, пока не овладела этим ремеслом. Скоро ей исполнится тринадцать, странный возраст между детством и женственностью, когда формируется личность. Закрытой двери было уже недостаточно для ее уединенных занятий. Она накидывала на себя одеяло, чтобы магия не выходила за пределы очерченного для нее круга. Рисовала на полу невидимыми чернилами магическую фигуру – пентакль Соломона. Скрывать эти занятия было довольно просто. Мария Оуэнс, несомненно, обладала даром видения, но, как и все родители, замечала в своем ребенке только то, что хотела, поэтому суть занятий Фэйт ускользнула от материнского ока. Этому поспособствовала и сама Фэйт, наслав на Марию заклятие «Замечай то, что хочешь увидеть», чтобы она рассматривала Фэйт как идеальную дочь, которая накрывает стол к ужину, метет полы, ухаживает за садом и целует маму перед сном. Волосы Фэйт приобрели более темный оттенок красного, кожа побледнела, исчезли веснушки, в глазах появился лихорадочный блеск. Она освоила искусство обмана, еще живя с Мартой, и теперь вполне естественно к нему прибегала.
Фэйт погрузилась в зловещую магию мести, используя недоброжелательство и злобу, чтобы добиться желаемого. И магия очень быстро изменила ее. Когда Фэйт нашла птенца ласточки и подняла его с земли, в ее руках он обратился в пепел. Она стряхнула его, содрогнувшись от страха перед тем, что теперь носила в себе. Но сделанного не воротишь: она выбрала свой путь. В своей практике Фэйт использовала дикую пурпурную орхидею с двумя клубнями – один для белой магии, другой для черной. Это растение может исцелять и ранить. В пьесе драматурга, который преклонялся перед автором «Книги ворона», оно называется «пальцы мертвого человека». Около ручья Минетта росли старые деревья с дуплами в стволах – дверями в иной мир, где слова произносятся наоборот, а вращение происходит ведьминским способом, против часовой стрелки. Фэйт часто собирала там ежевику, издавна используемую от укусов змей и для проклятий. «Книга ворона» научила ее магии переноса, когда печаль, болезнь или несчастье передаются от человека на другой объект или живое существо. В ее комнате в особой шкатулке хранились маленькие стеклянные бутылочки, наполненные ненавистью, лихорадкой, яростью и горем, которые ночью мерцали зеленоватым светом, словно звезды, упавшие с небес.
Со временем Фэйт научилась менять цвет распустившегося цветка на черный, останавливать сердцебиение птицы, приводить мужчин в такое замешательство, что они забывали, как их зовут, и теряли дар речи. Любовь стала теперь для нее обычным делом, глупой территорией недисциплинированных людей. Она знала: для того чтобы избавиться от привязанности, нужны черная краска, кровь, сломанное крыло птицы, булавки и тонкая свинцовая пластина, которую следует брать в перчатках и обращаться с осторожностью. Однажды ночью Фэйт порезала руку и дала крови стечь на землю. В этом месте вырос стебель с одной красной розой, обладавшей магическими свойствами: каждый день цветок становился темнее, пока однажды утром лепестки и стебель не почернели, а шипы были такие острые, что даже пчелы к ней не приближались.
Фэйт выписала умения, которыми овладела, на полосках бумаги, чтобы понять, какое из них подойдет ей наилучшим образом. Невидимость. Видение. Целительница. Любовная магия. Месть. Желая знать свое будущее, она оставила эти бумажные полоски на ночь плавать в тазу с водой. Утром одна из свернутых бумажек раскрылась. Когда она протянула руку, чтобы узнать свою судьбу, сердце громко стучало.
Ее место на земле было определено. Она знала, что так будет, еще до того, как прочитала плавающее в воде слово. Оно уже было в ее сердце, а черная роза в саду выросла с нее ростом.
Месть была именно тем, чего она желала.
III.
На Манхэттене процветала магия: большинство ньюйоркцев смотрело сквозь пальцы на необычное, шла речь о волшебстве или нет. В городе существовала свобода духа, немыслимая в прочих колониях, возможно, из-за голландских корней поселения. Уважаемый амстердамский священник Бальтазар Беккер опубликовал свой труд «Зачарованный мир», где утверждал, что кальвинисты ошибочно считают, будто сатана ходит среди людей. Дьявол – не более чем символ зла, которое пребывает внутри человечества, а вера в колдовство – предрассудок невежд. Губернатор Питер Стейвесант заявлял, что поиски ведьм – нелепая бессмыслица. Он хорошо в этом разбирался: в Хартфорде, в разгар охоты на ведьм 1660-х годов, сестру его жены Джудит Варлет обвинили в колдовстве, и, чтобы избежать тюрьмы, той пришлось бежать из Коннектикута под покровом ночи. Это происшествие, едва не закончившееся трагедией, близко коснулось губернатора и заставило призадуматься, когда речь зашла об обвинениях в связях с нечистой силой. Он был человеком здравомыслящим и, когда поднимался вопрос о подобных арестах, требовал доказательств. Губернатор утверждал, что существование сатаны – дурацкая выдумка, и настаивал на том, чтобы ведьмам не выносили смертные приговоры, какими тяжкими ни были бы обвинения.
Множество жителей Массачусетса арестовали и бросили в тюрьмы по нелепым обвинениям: будто они состоят в союзе с дьяволом и способны причинять вред на большом расстоянии. Несмотря на то что несчастные не присутствовали в телесном обличье рядом с местом, где происходили несчастья, их обвиняли в уничтожении урожая, болезнях детей и даже в том, что некогда верные мужья воспылали похотью к чужим женам. Серьезные люди, такие как Коттон Матер, сын знаменитого Инкриса Матера, президента Гарварда, полагали, что потустороннее зло таится даже в таких заурядных личностях, как старухи, торговки рыбой и дети, что оно исходит из их ртов, что темный мир вторгается в повседневную жизнь и граница, разделяющая два мира, полностью стерлась.
Коттон Матер работал над «Чудесами невидимого мира», трактатом, где утверждалось, что сатана замыслил уничтожить Колонию Массачусетского залива с помощью ведьм. Этот человек был убежден, что черная магия растет в лесах и на пастбищах в виде кроваво-черной травы. Судьи продолжали руководствоваться зрительными свидетельствами, которые зачастую носили сверхъестественный характер и существовали скорее в воображении, чем в реальности, поэтому их было невозможно опровергнуть. Колонию охватило настоящее безумие: каждый день арестовывали все новых и новых женщин, состоятельных и бедных, тех, кто вышел замуж за дурных людей, и незамужних или просто тех, кто чем-то рассердил соседа. Первыми свидетельницами обвинения были молоденькие девушки, включая дочь и племянницу преподобного Сэмюэла Пэриса и их рабыню Титубу, которой ничего не оставалось, как согласиться правильно отвечать на допросе. Мания как лихорадка распространялась среди девушек и молоденьких женщин, которые клялись, что стали свидетельницами сатанинских действий. Следы укусов, синяки, коровы, молоко которых было окрашено кровью, звезды, взорвавшиеся в небе, черная лошадь, увиденная из окна, отметина в форме луны, звезды или серпа на лице женщины – все могло быть сочтено доказательством. При неудачном стечении обстоятельств некоторые обвинительницы вскоре сами оказывались заподозренными в колдовстве. Многие поселенцы городка Салем прибыли в Америку из графства Эссекс в Англии, с родины Мэтью Хопкинса, главаря охотников на ведьм, отправившего на смерть не меньше сотни женщин, которых подвергли гонениям просто за то, что они были бесправны.
В Нью-Йорке из-за этого никого не арестовывали. Два судебных процесса состоялись несколькими десятилетиями раньше – один в округе Квинс, другой в городке Сетаукет на Лонг-Айленде, в оба дела были вовлечены люди из Массачусетса, но никто не был признан виновным. И все же магия процветала – магия практическая, которая исцеляла, помогая как тем, кто желал любви, так и тем, кому с ней не повезло. Обычные люди получали свои гороскопы в письменном виде, посещая предсказателей на Миллер-стрит, известной после весенних ливней также как Грязевой проспект. Магические предметы продавались на многих рынках, часто из-под прилавка или в задней комнате, порой их просто прикрывали тканью. Многие не доверяли докторам, зачастую не получившим надлежащего образования, у которых пациенты чаще умирали, чем выздоравливали, и которые использовали бесполезные снадобья: селитру, растворы из измельченных в порошок и очищенных человеческих костей как средство от всех болезней, фальшивое лекарство под названием черепной мох, который будто бы выращивают на могилах людей, повешенных за тяжкие преступления, а потом кладут в ноздри пациентов, чтобы остановить кровотечение или прекратить обмороки, вызванные усталостью.
Народная медицина была намного безопаснее врачебной практики. О тех, кто занимался Непостижимым искусством, сложилось высокое мнение. Люди ценили их таланты и знания целебных укрепляющих средств, семян для лечения бессонницы, высушенных цветов и листьев лаванды, а также плодов шиповника, которые использовались для заварки чая, успокаивающего нервы.
Средства от обычных болезней
Корень липы и тысячелистник – при учащенном сердцебиении.
Овсяная мука и молотый миндаль – для очистки лица.
Розмариновое масло – для волос или общеукрепляющее средство из лимона и розмарина.
Лаванда – при бессоннице.
Корень имбиря – при диарее.
Припарки из капустных листьев – при хрипах в легких.
Ингредиенты темных практик тоже пользовались спросом: чернила из кальмаров помогали лучше разобрать написанное от руки, полые кости птиц использовали при гадании, грибы – для эротических приключений и для мести, семена и масла – для прерывания беременности. Для рождения ребенка требовалось сжечь завязанную узлом веревку, а полученную при этом золу съесть. И любовь, всегда любовь – на нее был самый высокий спрос. Некоторые бессовестные продавцы торговали засушенной сорной травой или золой, утверждая, что это сожженное голубиное сердце (а на самом деле это были остатки трубочного пепла, сметенного в жестяные банки), или розмариновым маслом с красными пятнами, полученными с помощью пигмента или сушеного корня марены, оснащая свой товар фальшивыми латинскими этикетками. Эти беспринципные торговцы играли в магию, обманывали клиентов, предлагая им фальшивые лекарства, которые не действовали, а в некоторых случаях, принятые внутрь, несли серьезный вред. Имена тех, кто действительно хранил верность Непостижимому искусству и кому можно было доверять, передавались от одного человека к другому, и эти сведения ценились не меньше, чем серебро.
Женщины приходили к дверям дома на Мейден-лейн, как прежде в обоих Эссексах. Происходило это в сумерках, чтобы их не узнали друзья и соседи. Некоторые из посетительниц недавно пересекли океан в поисках пропавших мужей. Таких было много: они оставляли жен в Ирландии или Англии, чтобы исчезнуть из прежней жизни и начать новую в Манхэттене. Нередко они брали себе другие имена и заводили новых жен. Как Мария ни пыталась избежать любви, та снова и снова приходила к ее порогу, и, несмотря на решимость оставаться как можно дальше от безумия страсти, она давала клиенткам то, что им было нужно больше всего на свете.
Как вернуть домой возлюбленного
Приготовь мед с пасленом, добавь туда его локон и оставь на подоконнике. Если твой возлюбленный неподалеку, он появится, но если он исчез на необжитой территории, его место займет птица. Прикрепи к ноге птицы клочок бумаги с твоим именем и позволь ей вылететь через окно. Если твой возлюбленный жив, птица найдет его, и он вернется, хотя это может занять месяцы и годы.
Прибей грудную кость птицы над входной дверью.
Прицепи к красной свече две серебряные булавки. Когда пламя достигнет булавок, твой возлюбленный вернется.
– Ты уверена, что он тебе нужен? – всегда спрашивала Мария о мужчине, о котором шла речь, прежде чем прибегнуть к магии. В Нью-Йорке женщина, не обремененная мужем, могла начать новую жизнь по своему усмотрению.
– Уверена, – отвечали обычно женщины, не обращая внимания на неодобрение Марии.
Они прилагали немало усилий, чтобы осуществить свои желания, приезжали к ней под покровом ночи, оставляя съемные комнаты в пансионах или койки в квартирах родственников, чтобы вернуть себе утраченное. Однако изредка попадались и те, кто изменял свое решение и уезжал, не прибегнув к помощи Марии. Попадались среди них и женщины, которые находили тех, кого искали, но возвращались к ней за снадобьем иного толка.
– Он изменился, – говорили они. – Совсем другой человек. Это было ошибкой. Спасите меня, помогите, верните назад мою жизнь.
Фэйт поняла, что любовь – сложная штука, еще до того, как взяла обычай сидеть на ступеньках лестницы, наблюдая, как посетительницы приходят и уходят. Она удивленно качала головой, поражаясь, насколько глупы могут быть человеческие существа. Достаточно взглянуть на этих женщин, готовых выбросить свою жизнь на свалку и оплакивать возлюбленных, приносящих им лишь боль и муку, или на Марию Оуэнс, продолжавшую заниматься тем, что принесло ей горе. Фэйт изучала любовь, но решила, что это не ее дело. У нее на уме было нечто совсем другое.
Прожив в Манхэттене около двух лет, Фэйт очень быстро повзрослела. Теперь она была высокой девушкой с вновь обретенной грацией и холодным устремленным вдаль взглядом. Она по-прежнему вела себя как послушная девочка, но нрав имела отнюдь не кроткий. Фэйт вылезала в окно на Мейден-лейн, как она когда-то делала в Бруклине. Привычки умирают с трудом, а она имела обыкновение поступать так, как ей нравится, даже если для этого приходилось кого-то обманывать.
Она стала практиковать рядом с липовой рощей у ручья Минетта, где неимущие жили в брезентовых палатках и где бедных хоронили, не положив даже камень в память того, что они когда-то ходили по земле. Именно туда привело Фэйт ее ремесло, в лощину, где произрастали папоротники с нее ростом, земля была сырой, а месть казалась легким делом. Фэйт чувствовала ее внутри: месть распространялась от красного пятна на середине ее левой ладони, которое ей не удавалось смыть. Темные места, такие как это, ее притягивали. Здесь не пели птицы, не кричали лягушки, хотя сотни квакш сидели на берегах ручья. Если женщина хотела чего-то, что не могла отыскать на кухне Марии Оуэнс, она приходила сюда. Если с ней плохо обращались или предали, если женщина хотела отомстить, она выходила на эту тропинку, забывая о том, насколько опасно идти одной по темному лесу.
Приди ко мне, и я никогда не стану тебя осуждать. Я просто девушка, и ты можешь рассказать мне что угодно: кто тебя обидел, кому ты хочешь бросить вызов, кто должен заплатить за то, что он сделал с тобой.