Уроки магии

– Я встречал таких, как она, и раньше, у себя на родине, но никто из них не был так молод, как ваша дочь. Она особенная. Скорее всего, это у нее в крови.





* * *


Когда они прибыли на Мейден-лейн, Мария первым делом попросила Финни развести костер и, как только тот загорелся, швырнула в огонь траурную вуаль. Без нее свет дня стал настолько ярким, что у Марии заслезились глаза. Финни завел Арнольда в сарай и распряг. У Марии что-то екнуло внутри, когда она вспомнила о той ночи, когда там спал Самуэль.

Пока костер горел, а небо темнело, Мария и Фэйт сидели в саду, первый раз вместе за последние пять лет, ощущая неловкость, словно они не были знакомы. Теперь, когда она вновь оказалась с Марией, Фэйт решила расспросить мать о том, что ее мучило.

– Марта сказала, что ты отдала меня ей, потому что не хотела быть со мной.

– Меня отправили в тюрьму, а она обещала, что будет заботиться о тебе, пока я не смогу вернуться и тебя забрать.

– И ты ей поверила?

Глаза Фэйт сузились. Дочь недоверчиво глядела на мать. Иногда Фэйт задавала себе вопрос: не были ли справедливы некоторые утверждения Марты? Чудовище понемногу подчиняет тебя себе, настаивая, что ты должна поступать правильно, не смеешь противиться, не можешь проявлять чувства. Если не будешь бдительна, начнешь верить сказанному. Никому ты не нужна, никто больше о тебе не позаботится, без нее ты ничто, пустое место.

Мария оттянула воротник платья, чтобы Фэйт могла видеть след от веревки.

– Они пытались меня повесить. Мне не к кому было обратиться за помощью, и я не хотела, чтобы ты сидела в тюрьме.

– Но именно там я оказалась, – тихо сказала Фэйт. Ее глаза гневно блеснули. Она ковырнула черную отметку на руке – это стало нервной привычкой. – Я не могла убежать. – Фэйт подняла руки, чтобы мать увидела на ее запястьях шрамы от железных браслетов. – Она держала меня в наручниках.

Мария винила себя за все, что случилось, а больше всего за то, что доверилась Марте. Иногда бывает так трудно увидеть суть другого человека, особенно если он задался целью одурачить тебя и прячет свои истинные намерения под маской фальшивой доброты. Даже ведьму можно обмануть.

Фэйт кивнула в сторону сарая, где Финни хлопотал вокруг своей лошади.

– Это он распилил железо на моих руках. Мы обязаны наградить его за это. Он заслуживает всего, чего бы ни пожелал, и ты должна это устроить. Не хочу, чтобы меня считали лгуньей.

– Конечно. Я это сделаю.

У Марии возникло странное смутное чувство. Ее девочка была сложным созданием, но определенно обладала могуществом.

Фэйт о чем-то думала, закусив губу.

– Если человек отнял у кого-то жизнь, он должен платить за это?

Финни занялся мытьем фургона, таская воду ведрами из колодца. Мария предположила, что именно его имела в виду Фэйт, задав вопрос об искуплении.

– Он убил Марту?

– Нет, это была я, – решительно заявила Фэйт.

В бледно-серых глазах девочки стояла темная пелена – знак вины. Но она ведь была еще ребенком.

– Нет, – возразила Мария. – Ты этого не делала.

– Наверное, я это сделала, – призналась Фэйт. – Наблюдала, как она умирает. Могла бы вытащить ее, когда начался прилив, но оставила погибать, когда вода стала подниматься.

Мария чувствовала, что винить во всем следовало только ее. Она вспомнила булавки, восковую фигурку и огонь, который ее расплавил, превратив в черную лужицу, когда прозвучало имя Марты. Ты получаешь то, что даешь. Идешь в темноте, и тьма остается внутри тебя.

– Я хотела, чтобы она захворала, и пыталась вызвать болезнь, – сказала она дочери. – Использовала магию, к которой мы никогда не должны прибегать.

– Что это за магия? – спросила Фэйт. Ее глаза загорелись.

Мария покачала головой.

– Мы не должны это обсуждать.

Фэйт показала матери красное пятно на ладони, которое появилось, когда она вышла из ручья на равнину, подальше от приливной волны.

– Брусок черного мыла должен смыть это без остатка, – сказала Мария. – Ты не несешь ответственности за эту смерть. И я, наверно, тоже. Чего бы мы ей ни желали, на самом деле Марта Чейз сама определила свою судьбу.

Фэйт вызывающе передернула плечами. Она точно знала, что сделала.

– То, что ты приносишь в мир, возвращается к тебе в тройном размере. Я смотрела, как она умирает, и была в этот миг счастлива.

Фэйт прошла через врата мщения и лишилась детства, но по-прежнему была юной, и у нее было время, чтобы исправить свою жизнь.

– От каждой беды существует лекарство, – сказала Мария, обнимая дочь.


Пусть любовь исцелит то, что было разрушено, пусть она откроет дверь для надежды на будущее. Время прошло слишком быстро, но оно еще не истекло. То, что сделано, не воротишь, но теперь они на Манхэттене, под Небесным деревом, и после стольких лет разлуки вместе.





* * *


Фэйт пришла в восторг от маленькой комнаты под свесом крыши, ждавшей ее со дня покупки дома. Она была спланирована специально для ребенка, но ей очень нравилась, хотя ее мысли и эмоции были уже совсем не детскими. Фэйт чувствовала себя там уютно, и на мгновение могла снова представить себя той маленькой девочкой, которой когда-то была. Она улыбалась, взяв в руки куклу, которую любила в раннем детстве, когда была совсем крошечной.

– Я помню, что ее сделал для меня Коко. Бедный Козлик! Хотела бы я знать, что с ним случилось.

– Ну, бедным его не назовешь. Это его дом.

– Неужели?

Фэйт заинтересовало кольцо на руке матери, и она гадала, что за мужчина его подарил. Она привыкла вглядываться в подробности, пусть даже самые незначительные, от них во многом зависела ее жизнь: незапертая дверь, открытое окно, мята или американский лавр, растущие на обочине дороги, прищуренные глаза приемной матери, когда та начинала сердиться.

– Ты его жена? – спросила Фэйт.

– Кольцо – всего лишь подарок на память, ничего больше. Я никогда не стану ничьей женой. Я жива, потому что Самуэль Диас подменил веревку, когда меня вешали, но, прежде чем прыгнуть с помоста, я произнесла заклятие, что любой мужчина, который влюбится в женщину из рода Оуэнс, погибнет. Я сделала это, чтобы защитить всех нас.

– Меня это не волнует, – заявила Фэйт. – Никогда не хотела влюбляться. Но мне жаль бедного Козлика. Он всегда тебя любил.

– Но ты ведь была совсем крошкой и не могла ничего знать о его чувствах.

– Я помню, как он смотрел на тебя и как обиделся, когда ты над ним подшутила.

Мария пыталась вести этот разговор в менее серьезном тоне.

– Что ты знаешь о любви?

– Только одно: не хочу иметь к ней ни малейшего отношения.

Фэйт пришла к такому выводу за время, проведенное с Мартой, которая то и дело заявляла о своей любви к ней: «Ты моя дочь, сейчас и навсегда. И ничья другая. Запомни это». Марта никогда не видела следов жгучей ненависти, таившейся глубоко в глазах Фэйт, та всегда была идеальным ребенком, избегая наказаний. Ее не запирали на ночь в темном погребе, не стегали прутом, но любовь во всех проявлениях пугала Фэйт. Она не была уверена, что способна питать к кому-то нежные чувства, даже к собственной матери, которая баловала ее: пекла яблочный пирог, заказывала новую одежду у портнихи, касалась ее руки всякий раз, когда Фэйт была поблизости. Девочка держала мысли при себе, как и все годы, проведенные в Бруклине. Теперь, когда железные браслеты пропали, Фэйт могла наблюдать, что творится в сердцах людей. Увиденное ее разочаровывало.

– Боюсь, настанет день, когда у тебя появится желание испытать любовь, и ты станешь гневаться на меня за то, что я сделала, – задумчиво сказала Мария. – Возненавидишь из-за того, что я наложила заклятие.

Именно тогда Фэйт поняла, что ее мать жалеет о содеянном.

– У меня есть сомнения, но я постараюсь узнать о любви все, что смогу. Как вести себя, если она случится, и как ее остановить. Научи меня. Ты увидишь, что я хорошая ученица.

К счастью, Марта позволяла Фэйт изучать Библию, и та пристрастилась к чтению, пряча книги в дуплах старых деревьев, на кладбище и под досками пола. Теперь, живя в собственной комнате в доме Самуэля Диаса, она могла читать магические тексты поздно ночью при свете фонаря. Книги она приносила тайком и прятала от матери, потому что некоторые сказали бы, что она слишком мала, чтобы читать эти тома, а другие и вовсе бы решили, что никто не должен иметь доступа к знаниям подобного рода. Фэйт самостоятельно выучилась латыни и греческому, чтобы погрузиться в «Оккультную философию» Агриппы и «Арс Ноторию», раздел «Малого Ключа Соломона», где описывались методы улучшения умственных способностей и сосредоточения внимания. Джек Финни раздобыл где-то перевод древнего арабского текста «Пикатрикс»[46], где содержались описания всякого рода колдовства, и экземпляр «Арбателя»[47] – книги заклинаний, которую торговец обнаружил на заброшенной ферме и хранил закутанной в вату, потому что она обожгла ему руки, когда он впервые к ней притронулся, что нередко случается с текстами, обладающими большой силой. Фэйт справедливо полагала, что в ней была описана магия, о которой не хотела говорить ее мать, черная, кровавая, зловещая магия, могущественная, древняя и опасная.

Фэйт нередко сидела на лестнице, прислушиваясь, когда к матери приходили женщины за снадобьями и заговорами. Мария избегала темы любви, насколько это было возможно, но когда гостьи рыдали, не в силах сдержать чувства, сдавалась. Оттенок хны, смешанной с лаймом, розами и чаем, кипевшей всю ночь на медленном огне, покажет интенсивность женской любви: чем глубже цвет, тем сильнее любовь. Для продолжительной любви необходимо носить амулет с яблочными семечками. Розмарин и лавандовое масло даруют человеку силу воли, чтобы разрушить простой заговор, следует использовать соль, кокосовое масло, лаванду, лимонный сок и вербену лимонную. Фэйт запомнила многие материнские рецепты, когда читала ее гримуар, но еще больше ее заинтересовали написанные рунами заклинания Ребекки, граничащие с черной магией. Через несколько недель Фэйт с восторгом приняла от матери в подарок книгу, которая станет ее собственной. На самой первой странице девочка увидела правила магии, о которых никогда не следует забывать.

Делай что хочешь, но не приноси никому вреда.

То, что отдаешь, вернется к тебе в тройном размере.

Линии на левой руке Фэйт изменились так сильно, что стали неузнаваемыми, красное пятно осталось на месте, иногда оно жгло. Она выкрасила волосы сушеным корнем марены, изменив их цвет на кроваво-красный. Правила любого рода ее не волновали: они мало что значат для того, кто вырос в мире без сострадания и жалости, где не существует кодекса морали, которого надо придерживаться. Правила, которым следует Непостижимое искусство, казались ей детскими. Больше всего на свете Фэйт хотела разыскать гримуар темной магии. Она искала защиты и мести, способы противостояния в ситуации, когда заставляют носить железные наручники и притворяться идеальным ребенком, магию без правил, темную, глубокую и беспредельную. Некоторые люди, когда их истязают, слабеют, другие крепнут, но бывают и такие, кто мечтает отомстить и представляет серьезную опасность для мучителей, даже если речь идет о девочке, которой недавно исполнилось двенадцать лет.





* * *


Фэйт вскоре привыкла к Манхэттену, особенно близко познакомившись с рынками. Она регулярно посещала книжные развалы, где рылась в кучах старых рукописей, покрытых пятнами. Фэйт была уверена, что узнает нужный текст, когда обнаружит его. Когда она дотронется до него, возникнет ощущение, что перед ней пчелиный улей, живой, кишащий насекомыми, готовый нанести вред, если он окажется в ее руках. Кипер не отходил от нее ни на шаг; он явно не одобрял поиски, рычал на продавцов и покупателей, рывшихся в грудах книг. Фэйт то и дело предлагали покинуть книжную лавку, прихватив с собой это исчадие ада. Тогда она стала оставлять волка дома, хотя бедный зверь царапал дверь и выл.

И вот однажды утром она нашла в книжном развале на задворках Флай-маркет среди куч поврежденных и сгнивших рукописей написанный вручную трактат по темным искусствам, гримуар, который следовало сжечь в день смерти его автора. Однако манускрипту удалось каким-то образом избежать огня. Он назывался «Книга ворона» и появился в Лондоне в 1600 году. Прозаический текст был написан чернилами двух цветов, красным и черным, и размещен на тонких пергаментных страницах, стянутых черной ниткой и переплетенных в темную телячью кожу. Приложив ухо к корешку, Фэйт услышала гудение, будто книга жила своей жизнью.

Таинственный автор гримуара, женщина огромных знаний, писала как на итальянском, так и на английском. Родившись в Венеции, она стала впоследствии членом суда в Англии и в таких областях, как политика, соколиная охота, музыка и мифология, знала побольше многих образованных мужчин. Автор уверяла, что она поэт, что считалось невозможным для женщины, однако ее претензия была достаточно обоснованной: она была первой дамой, опубликовавшей том стихов, не получивших признания из-за пола автора, а вовсе не из-за качества текстов. На первой странице гримуара красовалась цитата из сочинений человека, который, как многие утверждали, писал ей любовные песни, полные желания и восхищения ее талантами.

В старости темное не считается светлым, иначе оно не носило бы имени красавицы.

Автор «Книги ворона» была женщиной во всех смыслах темной, ее нельзя было назвать традиционной английской красавицей, но она славилась привлекательностью. Страсть, которая охватывала ее обожателей, вела к болезни, разорению, а то и к преступлению. Те, кто жаждал обладать этой женщиной, терялись в догадках, носит ли эта любовь естественный характер или навеяна магическими заклинаниями.

Любовный огонь нагревает воду; если вода что-то охлаждает, то только не любовь.

Автор знала о любви больше, чем кто бы то ни было: в тринадцать лет ее отдали высокопоставленному судье, втрое ее старше. Она смотрела на любовь холодным, ясным взором, сердце ее было практичным в той же мере, что и страстным. «Книга ворона» была сборником заговоров и заклинаний, утерянной после смерти автора пятьдесят лет назад.