Уроки магии

Руфь бросила на него отчаянный взор, но он настаивал на своем.

– Это женская работа. Просто отошли ее прочь, как торговца-разносчика.





* * *


Прошептав молитву, чтобы защитить себя, Руфь приоткрыла дверь. Она носила серое платье и чепец, покрывавший голову. Руфь была хорошенькой, бледной и смущенной, но прежде всего она была напугана.

– Он сказал, что ты должна уйти, – сказала она Марии. Ее голос был тих и слаб, едва слышен даже ей.

– Я здесь не для того, чтобы тебя обидеть. – Мария почувствовала, как у нее в горле что-то сжалось. Руфь оказалась не такой женщиной, которая способна разбить сердце соперницы, вовсе не той, которую Мария ожидала увидеть. – Пожалуйста, пойми меня. Я не знала о твоем существовании.

– Прошу тебя. – Руфь зажмурилась, словно могла таким образом заставить эту темноволосую красавицу исчезнуть. Люди говорили, что у Марии серебристые, как у кошки, глаза, и Руфь не хотела их видеть. – Не причиняй нам вреда.

Мария взяла Руфь за руку, и та тотчас открыла свои бледно-голубые глаза. Они ощутили тепло друг друга. Мария разжала пальцы. Она лишь хотела, чтобы эта женщина ее услышала.

– Пусть он скажет это сам, – сказала Мария. – Тебе не будет от этого никакого вреда.

Руфь вошла в дом, прикрыв за собой дверь. Ее сердце сильно билось. Ей было немногим больше девятнадцати – дитя, оставшееся без матери, а теперь и сама мать единственного сына Джона Хаторна. Любимая матушка, когда их с отцом Руфи высылали в глушь Род-Айленда, на прощание шепнула ей на ухо:

– Не доверяй никому, кроме себя.

Настороженный Джон ожидал жену. В тот вечер он выглядел старше своих лет, и Руфь видела, каким станет ее муж, когда постареет, – красота его исчезнет, юмор станет мрачным. Человек, призванный судить других. Когда делаешь жизненный выбор, меняешь свою судьбу. Взгляни на свою левую руку и увидишь, как изменяются линии сообразно тому, каким ты стал.

– Ну и что? – спросил он.

В четырнадцать лет Руфь была ему благодарна за то, что он взял ее в жены, потому что она осталась одна и не знала ничего, кроме этого городка. Вязы с черными листьями, улицы, мощенные кирпичом, дома с деревянными ставнями, поля, куда прилетают вороны, чтобы полакомиться зерном, гавань, где лодки рвутся на ветру с привязи, бесконечные зимы со снежными заносами. В первую ночь, когда они были вместе, Джон велел ей закрыть глаза и молиться, а после не плакать, чтобы не прогневить Господа. Она все делала, как он сказал, в ту ночь и потом, но теперь подняла на него глаза.

– Она будет разговаривать только с тобой.

– И в этом твоя вина, – пробормотал Хаторн.

– Но и твоя, – осмелилась мягко возразить Руфь.

В конце концов он надел плащ и с мрачным видом вышел из дома. При ярком свете Кюрасао Хаторн толком не разобрался, кем была Мария, но сейчас вполне ясно ее видел. Ему доводилось слышать о подобных созданиях, пребывавших как бы вне Божьей опеки. Говорили, что они способны разрушить людскую душу и осмеять любые приличия. Сумасбродное поведение его жены было еще одним доказательством власти Марии.

– Ты не должна была сюда приходить, – отругал он непрошеную гостью, зная, что за ними наблюдают соседи. В этом городе за всеми следили.

– Только трус просит жену о том, что сам боится сделать.

– Мы не должны ссориться. Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Однако ты приходил ко мне достаточно часто. – Слова Марии заставили его покраснеть. – И ни разу не сказал, что у тебя уже есть жена.

Некоторые весьма подозрительные обстоятельства, связанные с Марией, Джон никогда прежде не замечал: черную отметину на внутреннем сгибе локтя, блестевшие в темноте серебристо-серые глаза, черные, как вороньи перья, волосы, руку на перевязи, черные листья у ее ног, опавшие не по сезону.

– А теперь еще убил моего друга, – продолжала Мария.

– Но ведь это всего лишь ворона.

– Если бы вы, сэр, обладали некоторыми ее качествами, то были бы гораздо лучше, чем есть.

Вместо ответа Хаторн сунул руку в карман и вытащил кошелек. Собирается расплатиться горсткой серебра за ее разбитое сердце? Говорила же ей Ханна: «Каждая женщина бывает дурой, хотя бы раз в жизни».

– За мои услуги? – спросила она тоном, которого он раньше не слышал. Она не слабая девчонка, которой можно понукать, хотя он и сделал все возможное, чтобы выйти сухим из воды. У нее есть характер.

– Мой корабль отходит завтра, – сказал Джон. – На эти деньги ты сможешь содержать себя. Я подарил тебе сапфир и бриллианты, а теперь серебро. Этого вполне достаточно. – Он несколько сбавил тон. – Полагаю, ты будешь вести себя разумно. Мы теперь не на Кюрасао, мисс.

Мария кивнула на Фэйт, спавшую у нее на руках.

– Однако вот свидетельство о том времени.

Руфь стояла у окна с мутным стеклом, почти силой заставляя себя наблюдать за происходящим не через зеркало, а своими глазами. Она никогда не осмеливалась выйти из дома и покинуть пределы участка без разрешения мужа, ходила только на рынок и в церковь. Позже, когда Джон наконец ляжет спать, Руфь ничего не спросит у него о Марии. Она прикусит язычок и будет молчать, но теперь, глядя из окна, она на миг вообразила себя свободной, как птица, как корабль, как женщина с непокрытыми волосами, идущая по улице.

– Теперь я знаю, кто ты есть на самом деле, – сказала Мария.

– И кто же?

– Лжец, сэр.


Того, кто врет, всегда легко распознать: он говорит, не глядя вам в глаза, а на ногтях рук у него белые пятна – по одному на каждую сказанную ложь. Однако никому не нравится, когда его так называют. Хаторн взял Марию за руку, но она вырвалась. Она не собиралась делать то, что он ей велел, как та, что носила белый чепец и стояла у окна, боясь покинуть собственный двор.

Мария вывалила наружу содержимое кошелька – десять серебряных монеток. Годовая оплата за услуги прачки или служанки. Она дотронулась до монет, и те тут же почернели. Мария увидела ужас в глазах Джона, наблюдавшего за этим колдовством.

– Лучше бы ты не возвращалась ко мне, – сказал Джон.

– Неверно сказано, – ответила Мария. – Лучше было бы тебе держаться от меня подальше.





* * *


В ту же ночь Мария вытащила черное зеркало и внимательно в него всмотрелась: наконец-то она смогла все ясно увидеть и обнаружила, что на ней нет сапфирового ожерелья. Мария вспомнила, как Самуэль Диас усомнился в подлинности драгоценного камня. Она пошла к озеру, сняла ожерелье и повесила на выступ серой скалы. Затем взяла гримуар и ударила по ожерелью корешком книги, разбив камень на тысячу мелких осколков. Так обычно бьется стекло: подарок оказался не более чем пустышкой, столь же фальшивой, сколь и человек, вручивший его. Одна ложь всегда влечет за собой другую. Мария разрезала край своей юбки, высыпала бриллианты и стала топтать их башмаками. И они разбились, превратившись в блестящие крупицы пыли, дрянные фальшивки, безделушки, предназначенные, чтобы купить ее любовь.

Когда ты вглядываешься в свое будущее, видишь только то, что хочешь увидеть, и даже самые мудрые женщины могут ошибиться, особенно если дело касается любви.

Ей попался без всякого преувеличения никудышный мужчина.





* * *


Прикажи ведьме уйти – она встанет как вкопанная и останется на месте. Ведьма не будет делать то, что ей велели, а поднесет нож к руке и позволит крови сочиться на землю, заявляя о своих правах на нее, а также о правах своей дочери и всех последующих дочерей. Так она высказывает свои претензии на будущее, говорит о праве женщины делать то, что она хочет.

Вернувшись в хижину, Мария вытащила свою книгу: то, что в ней было написано, открывало перед нею мир. Перелистывая гримуар, она думала о женщине, которая подобрала ее в зимний день на Любимом поле, дала фамилию Оуэнс и без утайки поделилась своими познаниями в Непостижимом искусстве. «Владей собственной жизнью, – говорила ей Ханна. – Никогда не завись от других. Защищай близких».

Придя к зданию городского суда, Мария понимала, что женщина в ее положении не должна привлекать к себе внимание. Во всяком случае не сейчас. На ней был белый чепец, собственноручно сшитый из подкладки лифа синего платья. Она приладила белые манжеты к серой рубашке, чтобы выглядеть более респектабельно. Волосы заколола так, чтобы не было заметно: они недостаточно длинны и отстрижены на уровне подбородка, словно у мальчика – в косу их было не заплести. Юридический документ мало что значил: ведь законы пишут, чтобы обслуживать их создателей, они редко учитывают права женщин; и все же отобрать землю у законного владельца не так легко. Представ перед мировым судьей, Мария говорила тихо и держала глаза опущенными долу. Тщательно выбирайте слова, разговаривая с такими людьми: они способны усмотреть вину в простодушии, отыскать зло в самых естественных поступках. Судье понравилась ее манера речи, и он разрешил Марии приобрести участок земли, на котором стояла хижина, поскольку угодья считались бесполезными. Мария вложила в эту сделку серебряные монеты Хаторна – в отличие от драгоценных камней, они оказались подлинными. Марии доставило удовольствие, что человек, желавший ее отъезда, дал ей возможность приобрести землю. В тот же день ее права собственности были вписаны в книгу регистрации и засвидетельствованы инициалами клерка. Замужние не могли иметь собственности, а одинокой женщине это не возбранялось.

Так Мария Оуэнс сделала то, что хотела.





1685





II.


К пяти годам Фэйт превратилась в очаровательную благонравную девочку с богатыми задатками. Она уже успела узнать, что в этом мире люди готовы тебя осудить за что угодно, поэтому свои мысли, поступки и свойства следует держать при себе. Мать предупредила: они не такие, как все, и это может принести им горе – люди стремятся уничтожить то, что им непонятно. Когда девочка спрашивала, кто ее отец (ведь должен же он быть!), Мария отвечала, что некоторых вещей лучше не знать и, кто бы он ни был, у него замечательное дитя.

Фэйт поняла: их мир полон тайн. Она никому не говорила, что способна зажечь огонь, лишь представив в воображении красное пламя, что может спрыгнуть с крыши и мягко приземлиться на колени. Фэйт умела созывать птиц и рыб и вскоре обнаружила, что некоторые ходившие по городку слухи имеют под собой почву: в Пиявочном озере действительно водится змей, вернее, огромный угорь с серой чешуей, которого она быстро научила есть кусочки хлеба из ее рук. Фэйт никому не рассказала об этом существе: она уже видела, как люди обходятся с созданиями, которых считают чудовищами. Прошлой зимой девочка подсмотрела, как два охотника, вытащив из логова волчицу, убили ее вместе с детенышем и бросили в снег. Волки в этой колонии были объявлены вне закона: их истребляли одного за другим, как прежде коренных жителей Америки. Один из первых законов, принятых пуританами еще в 1630 году, устанавливал поощрительную премию за отстрел волков, включая индейских собак, которые выглядели как смесь волка с лисицей. Больше всего ценился мех черного волка, а у бедной волчицы шкура была именно этого цвета. Фэйт пряталась за кустом ежевики, зажав рукой рот, чтобы не было слышно ее рыданий. Зрелище убийства волков было ужасно, оно перевернуло ее душу. Фэйт остро ощутила свое отличие от других: человеческая часть ее сущности устыдилась за род людской.

Вскоре из логова выполз еще один волчонок, такой маленький и слабый, что охотники его не заметили. Его полуоткрытые глаза были серебристо-серого цвета, как у самой Фэйт, а шкура совершенно черная, что помогло ему незамеченным проскользнуть под покровом ночи. Он подошел к девочке, словно решив, что она его ждет, и зная, что ей можно доверять, как будто они принадлежали друг другу. Фэйт побежала домой с этим крошечным, чудом выжившим волчонком в руках. Мария налила в кожаную перчатку козьего молока, которое он сосал через дырочку на кончике пальца. В ту ночь она взяла волчонка к себе в постель, чтобы он не замерз. Девочка назвала его Кипером и не собиралась отпускать обратно в лес. После полуночи волчонок перестал скулить, и вскоре девочка и звереныш видели один и тот же сон: кровь на снегу, теплое молоко и постель, в которой можно спать без страха и тревоги.

Ранним утром, еще до рассвета, Фэйт отнесла Кипера в маленький сарай, где они с матерью держали коз, и наполнила перчатку молоком. Там с восходом солнца ее и обнаружила Мария. Девочка спала на соломе, бок о бок с волчонком. Она с первого взгляда распознала своего фамилиара. Такое существо всегда должно само подойти к тебе. Ты не можешь его назначить – оно тебя выбирает. Но если это случится, фамилиар будет верен тебе до конца жизни.

– Здесь убивают волков, – сказала Мария дочери в тот день. – Но, если ты будешь называть это существо собакой, оно ею и станет.

Фэйт торжественно кивнула. Она знала, что городские обыватели пялятся на ее рыжие волосы, а некоторые даже считают их знаком принадлежности к дьяволу, глазеют на материнские красные башмаки. Все в этом краю необходимо держать в тайне, а волка в особенности. С самого первого дня, еще крошечным полуслепым щенком, Кипер старался следовать за Фэйт, куда бы она ни шла, отказывался разлучаться с ней, проявляя свирепую верность. Девочка, смеясь, называла его своим верным козленком, потому что он то и дело убегал в сарай к козам, когда хотел есть или поиграть с этими невинными созданиями, кусая их за копыта, пока не надоедал настолько, что они начинали его бодать, отгоняя от сарая.

Мария спрашивала себя, помнит ли ее дочь человека, которого они называли Козликом. Фэйт по-прежнему брала на ночь в постель подаренную им куклу. Мария никому не сказала, насколько близко, на волосок от смерти был Самуэль Диас. И даже тогда он без умолку говорил, словно чувствовал, что ему никогда не хватит времени высказать все, что накопилось. Рассказы Самуэля нередко казались ей выдуманными историями о штормах и морских чудищах, но советы оказались весьма полезны. Диас предупреждал, что ей необходимо быть очень осторожной в Массачусетсе, поскольку мужчины остаются мужчинами даже в городке с такими ханжескими нравами, как Салем, а судьи продолжают выносить приговоры тем, кто предстал перед ними.





* * *


Когда Фэйт научилась читать и писать, Мария извлекла на свет Божий гримуар – их величайший секрет, хранимый в кухонном столе под замком, в ящике с фальшивым дном. Если бы даже кто-нибудь взломал его, он не обнаружил бы там ничего, кроме двух больших деревянных ложек.

– Однажды он будет принадлежать тебе, – сообщила Мария дочери.