Управление
Часть 25 из 102 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Прежде всего, следует отметить, что в Соединенных Штатах живет очень много евреев, – начал свою лекцию худощавый мужчина ростом более двух метров. – Как и везде, где это имеет место, евреи не могут не настроить против себя остальную часть населения, а это приводит к тому, что в Америке существует широко распространенная враждебность к евреям, на которой могут основываться наши действия. Кроме того, среди американского населения существует сильное пацифистско-изоляционистское движение, которое мы, конечно же, также поддерживаем. Множество ведущих членов этого движения учились в Германии, многие из них положительно относятся к национал-социализму, по крайней мере признают его правильным для Германии путем. Что для нас не проблема. Вы ведь знаете, что сказал фюрер: национал-социализм – это не товар для экспорта.
Он принес с собой диапроектор и вывел на экран изображение многочисленных имен и подписей.
– Со дня захвата власти мы придерживались стратегии привлечения американских журналистов на нашу сторону. С этой целью были созданы многочисленные организации, институты, объединения и прочие учреждения, такие как «Атлантическая ось», Маттерхорнский институт, Немецкий институт американских исследований или Немецкий фонд имени Мольтке, в рамках которых посредством организации круглых столов, повышения квалификации, лекций и прочего мы пытаемся привлечь на нашу сторону высокопоставленных американских журналистов, оказывающих значительное влияние на общественное мнение. Еще мы поддерживаем другие, уже существующие организации, которые также служат этой цели, например Международное евгеническое общество или Boston Peace Conference, ежегодную мирную конференцию, проходящую в Бостоне.
На следующем снимке были показаны две обложки одной и той же американской газеты: на первой обложке главенствовала карикатура, изображавшая немецкого солдата кровожадным гунном. На второй обложке была помещена большая, относительно привлекательная фотография Адольфа Гитлера под флагом со свастикой.
– Психология, по сути, простая, – объяснил Яррендорф, у него была раздражающая манера морщить нос на каждой второй фразе. – Если, скажем, мы приглашаем влиятельного американского журналиста выступить с лекцией перед небольшим избранным кругом и выплачиваем ему за это изрядный гонорар, который он нигде больше не получит, то он, даже если раньше распускал о нас довольно отвратительные либеральные и демократические слухи, впоследствии неизбежно взвешивал их, особенно если нам удавалось изложить ему нашу точку зрения в дискуссии так, чтобы он действительно ее понял. В большинстве случаев все заканчивается тем, что он говорит «we agree to disagree», что, конечно, смешно, но мы оставляем это в покое и наблюдаем, как впоследствии он, по крайней мере, воздерживается от дешевой эффектной пропаганды, которая на самом деле оказывает наибольшее влияние на массы. И наша цель именно в этом. Если в небольших, академических кругах ведутся различные дискуссии, то нас это не интересует, потому что это не имеет никакого отношения к общественному мнению.
Следующее изображение: карта Америки, заполненная маленькими флажками со свастикой.
– Таким образом, мы проникли в американские СМИ с помощью людей, считающих, что они служат миру, действуя в нашу пользу, – продолжил Яррендорф. – Что именно они делают? Большинство людей не привыкли формировать собственное суждение; им вполне достаточно, если они могут поверить во что-то сами, в то время как на самом деле они как попугаи повторяют мысли, которые где-то подхватили. Поэтому крайне важно убедиться, что они улавливают мысли, которые нам нравятся. Что касается СМИ в глобальной сети, прежде всего форумов, наши друзья тщательно фильтруют все комментарии, говорящие о вступлении Америки в войну, и в основном оставляют только пацифистские комментарии. В крайнем случае можно иногда оставлять несогласное мнение, но такое, которое, по возможности, опровергнет себя определенной абсурдностью. То же самое происходит и в газетных колонках писем читателей, и, конечно, многие газетные статьи тоже сформулированы с нужным нам смыслом. Таким образом, мы достигаем своего рода пацифистского непрерывного звучания американской общественности и препятствуем распространению аргументов сторонников войны.
Он выключил диапроектор.
– Еще одна вещь важна на форумах, – добавил он. – Все комментарии, в которых жалуются на удаление, должны быть тоже удалены. Как раз следует избегать того впечатления, что существует цензура, скорее, все должно выглядеть так, словно совокупность комментариев отражает общественное мнение. Американец в гораздо большей степени, чем европеец, ориентируется на то, что думают и чего хотят массы; он хочет думать и хотеть так же, как и все остальные. Если он думает, что никто в Америке не хочет войны, то он тоже не хочет войны.
– Все это звучит довольно хорошо, – сказал Леттке. – Что еще нам предстоит сделать?
Яррендорф мрачно взглянул на него.
– Проблема заключается в следующем: то, что в Америке никто не хочет войны, не соответствует действительности. Многие хотят войны, пусть даже только потому, что она сулит деловую выгоду. Наши, скажем так, друзья могут удалять нежелательные комментарии, но они не могут аргументированно вмешиваться в дискуссии – не потому, что это технически невозможно, а потому, что это не соответствует их профессиональному имиджу. Они видят себя в роли арбитров, а арбитр не участвует в соревновании. Здесь вступаете в игру вы. У вас, как мне сказали, есть техническая возможность выдавать себя за американских участников в американской части глобальной сети. Это открывает интересные возможности. Я здесь для того, чтобы совместно с вами разработать стратегии воздействия на общественные дискуссии в Штатах в нужном нам смысле.
И этим они занимались в последующие дни.
Одной из стратегий было начать обсуждение с несколькими «куклами» одновременно. Одна из «кукол» выдвигала основные аргументы, после чего сразу же следовало одобрение со стороны других «кукол»: было ясно, что американцы еще больше, чем европейцы, придают значение тому, чтобы относиться к большинству, потому как этот маневр регулярно приводил к изменению собственного мнения у многих реальных участников дискуссии.
Другая стратегия заключалась в том, чтобы две «куклы» спорили друг с другом, причем одна «кукла», которая изначально высказывалась за участие США в войне, постепенно «позволяла убедить» себя и в конце концов признавала правоту другой стороны. Это тоже производило хорошее впечатление.
Через некоторое время они начали использовать компьютеры для поиска сообщений на форумах по определенным ключевым словам и отфильтровывали дискуссии для вмешательства. Так они смогли работать еще эффективнее.
Кроме того, каждую неделю проводилась встреча с двумя учеными. Один из них был американистом, прожившим долгое время в Соединенных Штатах и хорошо понимавшим американскую психологию, другой был специалистом по пропаганде из штаба Геббельса. Вместе они прорабатывали аргументы сторонников войны, которые группа Леттке собирала на протяжении недели, и искали способы их оспорить и стратегии для опровержения.
– Американец живет с ощущением, что ему не нужен остальной мир, – снова и снова заявлял американист. – Он знает, что Америка слишком велика, чтобы когда-либо стать завоеванной, поэтому ему нечего бояться, если он никуда не станет вмешиваться. Это то, за что нам следует зацепиться.
– Неужели Америка действительно настолько велика, что ее невозможно завоевать? – удивленно спросил Леттке.
– Чепуха, – с презрительной усмешкой ответил специалист по пропаганде. – Вспомните историю. Те же завоевания Чингисхана. Это были значительно большие, значительно более пустынные территории. Любую страну можно завоевать.
– Американцы этого не знают, – добавил его коллега. – Для них история началась всего сто пятьдесят лет назад.
Леттке именно так и показалось. Через упомянутую подставную фирму они подписались на некоторые американские электронные газеты, чтобы быть в курсе, что обычные американцы узнаю́т из новостей, и постоянно удивлялись тому, насколько мало освещались события, происходившие за пределами Америки. Польская кампания закончилась раньше, чем американская общественность обратила на нее внимание, и даже оккупация Дании и Норвегии в марте и апреле 1940 года оставила большинство американцев равнодушными. Настроение изменилось только в мае, с началом французской кампании, особенно когда после Бельгии и Нидерландов пала и Франция.
Франция завоевана! Париж захвачен! Они отпраздновали это шампанским, которое кто-то из группы раздобыл потайными путями. Настроение в тот день было хорошее, веселье лилось через край, как напиток в бокалах. Несмотря на то что среди них были и женщины, разговор как-то дошел до овеянных тайной приютов организации «Лебенсборн»: один из мужчин рассказал о друге, утверждавшем, что бывал там для выполнения своего арийского репродуктивного долга.
Одна из женщин возразила, что это просто дикие истории. Приюты организации «Лебенсборн» предназначены только для того, чтобы незамужним матерям арийской крови позволить и облегчить вынашивание своих детей.
– Я слышал по-другому, – возразил рассказчик, тяжело ворочая языком. – Понятно, что фюреру необходимо здоровое потомство, и чем больше, тем лучше. Поэтому туда может заявиться мужчина, и если он пройдет тест на принадлежность к арийской расе, то ему предоставят девушку и – БАХ!
– С нашим герром Леттке они обойдутся даже без теста на принадлежность к арийской расе, – ухмыльнулся другой. – Это называется «пришел, увидел и… кончил».
Все громко захохотали, даже женщины.
Леттке бросило в жар, но, прежде чем он успел ответить, на его столе зазвонил телефон. Именно сейчас!
Он взял трубку. Это была его мать, которая, как обычно, страдальческим голосом произнесла:
– Мне кажется, пришла та посылка, которую ты ждал.
– Что? – Ему потребовалась пара мгновений, чтобы сообразить, о чем шла речь. – А, хорошо. Благодарю.
– Ты хотел, чтобы я сразу же дала тебе знать, – недовольно продолжила она.
– Да, – ответил он, вполуха прислушиваясь, как компания строила дикие догадки о его способности производить потомство.
– Мне нужно открыть ее сейчас?
– Нет!
– Но она адресована мне, – настаивала его мать. – Из книжного магазина издательства «Кнут и Риче». В Берлине.
– Это то, что я заказал, – сказал Леттке. – Просто положи ее ко мне.
– Там внутри книга, верно?
– Я же тебе говорил. – Разговор рядом с ним переключился с темы «Лебенсборна» на любовную жизнь католических монахинь. – Но тебя она не заинтересует.
– Послушай, как ты разговариваешь со своей матерью? Я пока еще сама решаю, что мне интересно, а что – нет.
Это снова был один из тех моментов, когда Ойген испытывал непреодолимый порыв просто повесить трубку, встать и уйти, просто уйти. Уехать из города, уехать в другой, как можно более отдаленный город, начать все заново под другим именем и больше никогда не возвращаться, больше никогда не выходить на связь, исчезнуть так же, как и его отец, – и быть свободным, наконец-то свободным.
Упоительная идея, которая одновременно заставляла его вздрагивать. Когда он так думал, ему всегда казалось, что он стоит на краю огромного водопада и смотрит в глубину, окутанную брызгами. Он знал, что никогда не сможет решиться и прыгнуть.
– Ну, если хочешь, можешь раскрыть, – устало произнес он.
– Я просто хотела сообщить тебе, – парировала она. – Потому что ты говорил, что я должна это сделать.
– Да. Хорошо. Спасибо. Но теперь мне нужно вернуться к работе.
– Ты опять вернешься только завтра утром?
Леттке закатил глаза.
– Скорее всего.
Он уже почти полгода приходил домой только утром!
Она пробормотала что-то, чего он не понял, затем повесила трубку. Еще какое-то время Леттке держал трубку в руке, пытаясь сообразить, что же на этот раз ей могло не понравиться. Он ненавидел подобные разговоры. Теперь ему снова придется весь остаток дня провести с мыслями о том, что в глазах своей матери он сделал не так, и он опять не сможет это понять. Он еще ни разу этого так и не понял.
Когда он повесил трубку, речь шла уже не о «Лебенсборне», а о французских женщинах и о том, обладают ли они особым обаянием – тема, заставившая присутствующих немецких женщин заметно разозлиться.
Но в какой-то момент шампанское наконец было выпито, и они снова принялись за работу. Или как минимум попытались. В этот день – и в эту ночь – они уже не будут действительно эффективными.
По этой причине, а еще из-за того, что мысль об ожидающей его посылке не давала ему покоя, Леттке освободился раньше обычного, переложив ответственность на своего заместителя, и пошел домой, как всегда с фонариком отыскивая дорогу по темным улицам Веймара. Правда, до сих пор ни один английский бомбардировщик не проникал так далеко вглубь страны, но все же это могло произойти.
Его мать еще не спала, удивилась, что он пришел, но ничего не сказала. Как обычно, она поставила перед ним еду, разогрев ее самостоятельно.
– Раз уж ты вернулся так рано, – проворчала она.
Она так и осталась сидеть за столом и смотрела, как он ест. Он едва ли ощущал вкус еды, да и в целом не был голоден, а ел только для того, чтобы успокоиться. Возможно, не мешало бы снабдить организм питательными веществами.
Затем, когда тарелка была пуста, мать поднялась, что-то пробормотала и легла спать, вся исполненная немого упрека. И он наконец остался один на один с посылкой. Мать ее так и не открыла.
Он поднял ее, осмотрел со всех сторон. Адресована Евсевии Леттке, он совершил заказ от ее имени, с ее телефона. Она же и оплатила посылку – это она могла сделать совершенно спокойно, ведь все еще оставались тысяча триста рейхсмарок, которые он для нее спас! Самое главное, что нигде не должно было остаться следов, ведущих к нему.
Он разорвал упаковку, достал книгу. «Проф. д-р Элена Кролль, Введение в программирование. 7-е переработанное издание».
Обложка была ужасная: ярко-розовая, с черно-белым цветочным узором. И когда он открыл книгу, лучше не стало. Каждая глава была украшена цветочками, как будто это была книга с советами по макияжу или чем-то подобным. Невольно он начал дотрагиваться до страниц с опаской.
Он прочитал введение. Прежде всего там повторялась известная история о лорде Бэббидже и леди Лавлейс, в основном так же, как рассказывали в школе, только ее дополнили несколькими картинками. Затем шло долгое и развернутое рассуждение о том, почему программирование было женской работой…
Сейчас ему совсем не хотелось этого знать. Он сердито листал дальше, ища главу, в которой наконец-то переходили к делу. Программирование, прочитал он, было похоже на выпечку пирогов. Что, простите? Тогда почему это всегда называли набором программы? Об этом не говорилось. В общем, книга была написана ужасно неразборчиво, все объяснялось примерами из домашнего хозяйства, цветочными клумбами, хранением запасов, покупками, одеждой, кулинарными рецептами…
Он нетерпеливо продолжал листать. Единственное, что он понял сразу, так это то, что аббревиатура НЯП означает «немецкий язык программирования» и что он по принципу идентичен УЯП, или «универсальному языку программирования», основы которого восходили к леди Аде Лавлейс. Только НЯП использовал немецкие термины. Например, программа выглядела так:
ЕСЛИ (Год МОД 4 = 0 И Год МОД 100 <> 0) ИЛИ Год МОД 400 = 0
ТОГДА ВисокосныйГод <– ДА
КРОМЕ ВисокосныйГод <– НЕТ
Леттке уставился на эти строки, пытаясь понять, что они обозначают и как это связано с тем, что он только что прочитал, но ему это так и не удалось. МОД, как он выяснил, обозначало деление по модулю, то есть вычислительную операцию, в которой одно число делилось на другое, был интересен только остаток. Но почему скобки? И почему так? Его мозг чувствовал себя заблокированным, сплошь забитым цветочным грунтом, косметикой или кремом для рук.
Основными понятиями программирования были: во-первых, разветвление, проиллюстрированное рисунком, где была изображена ветка с листьями и цветами на ней, а во-вторых, цикл, иллюстрированный эскизом упакованного подарка. Затем следовали такие понятия, как «узлы», «корни» и «ответвления», с помощью которых обозначались какие-то «вложенные процессы»…
А?
Теперь наконец-то речь зашла о «наборе», о «схемах», которым можно было следовать при программировании, причем как «сверху вниз», так и «снизу вверх», и выбор зависел от формулировки задачи. Далее, в разделе под названием «Продвинутое программирование», без конца повторялись понятия «продолжение рода», «наследственность», «отношение отцов и детей»…
В этот момент Ойген Леттке резко захлопнул книжку, приобретенную с такими хлопотами, и оттолкнул ее от себя, словно ощутил пробуждение от ужасного приторного сна.
С трудом спасся. Таким было чувство, которое наполняло его: если бы он прочел еще хоть одну страницу, он бы безнадежно утонул в болоте. В изысканно пахнущем, но все же болоте.
Он ощутил порыв потрогать, не выросла ли у него от этого чтения грудь. Он встряхнулся и с отвращением отодвинул книгу подальше. Нет, это было не для него. Во всяком случае, он никогда не был тем парнем, который мог хорошо учиться по книгам. И эта книга определенно не поможет ему разобраться в программировании.
Он принес с собой диапроектор и вывел на экран изображение многочисленных имен и подписей.
– Со дня захвата власти мы придерживались стратегии привлечения американских журналистов на нашу сторону. С этой целью были созданы многочисленные организации, институты, объединения и прочие учреждения, такие как «Атлантическая ось», Маттерхорнский институт, Немецкий институт американских исследований или Немецкий фонд имени Мольтке, в рамках которых посредством организации круглых столов, повышения квалификации, лекций и прочего мы пытаемся привлечь на нашу сторону высокопоставленных американских журналистов, оказывающих значительное влияние на общественное мнение. Еще мы поддерживаем другие, уже существующие организации, которые также служат этой цели, например Международное евгеническое общество или Boston Peace Conference, ежегодную мирную конференцию, проходящую в Бостоне.
На следующем снимке были показаны две обложки одной и той же американской газеты: на первой обложке главенствовала карикатура, изображавшая немецкого солдата кровожадным гунном. На второй обложке была помещена большая, относительно привлекательная фотография Адольфа Гитлера под флагом со свастикой.
– Психология, по сути, простая, – объяснил Яррендорф, у него была раздражающая манера морщить нос на каждой второй фразе. – Если, скажем, мы приглашаем влиятельного американского журналиста выступить с лекцией перед небольшим избранным кругом и выплачиваем ему за это изрядный гонорар, который он нигде больше не получит, то он, даже если раньше распускал о нас довольно отвратительные либеральные и демократические слухи, впоследствии неизбежно взвешивал их, особенно если нам удавалось изложить ему нашу точку зрения в дискуссии так, чтобы он действительно ее понял. В большинстве случаев все заканчивается тем, что он говорит «we agree to disagree», что, конечно, смешно, но мы оставляем это в покое и наблюдаем, как впоследствии он, по крайней мере, воздерживается от дешевой эффектной пропаганды, которая на самом деле оказывает наибольшее влияние на массы. И наша цель именно в этом. Если в небольших, академических кругах ведутся различные дискуссии, то нас это не интересует, потому что это не имеет никакого отношения к общественному мнению.
Следующее изображение: карта Америки, заполненная маленькими флажками со свастикой.
– Таким образом, мы проникли в американские СМИ с помощью людей, считающих, что они служат миру, действуя в нашу пользу, – продолжил Яррендорф. – Что именно они делают? Большинство людей не привыкли формировать собственное суждение; им вполне достаточно, если они могут поверить во что-то сами, в то время как на самом деле они как попугаи повторяют мысли, которые где-то подхватили. Поэтому крайне важно убедиться, что они улавливают мысли, которые нам нравятся. Что касается СМИ в глобальной сети, прежде всего форумов, наши друзья тщательно фильтруют все комментарии, говорящие о вступлении Америки в войну, и в основном оставляют только пацифистские комментарии. В крайнем случае можно иногда оставлять несогласное мнение, но такое, которое, по возможности, опровергнет себя определенной абсурдностью. То же самое происходит и в газетных колонках писем читателей, и, конечно, многие газетные статьи тоже сформулированы с нужным нам смыслом. Таким образом, мы достигаем своего рода пацифистского непрерывного звучания американской общественности и препятствуем распространению аргументов сторонников войны.
Он выключил диапроектор.
– Еще одна вещь важна на форумах, – добавил он. – Все комментарии, в которых жалуются на удаление, должны быть тоже удалены. Как раз следует избегать того впечатления, что существует цензура, скорее, все должно выглядеть так, словно совокупность комментариев отражает общественное мнение. Американец в гораздо большей степени, чем европеец, ориентируется на то, что думают и чего хотят массы; он хочет думать и хотеть так же, как и все остальные. Если он думает, что никто в Америке не хочет войны, то он тоже не хочет войны.
– Все это звучит довольно хорошо, – сказал Леттке. – Что еще нам предстоит сделать?
Яррендорф мрачно взглянул на него.
– Проблема заключается в следующем: то, что в Америке никто не хочет войны, не соответствует действительности. Многие хотят войны, пусть даже только потому, что она сулит деловую выгоду. Наши, скажем так, друзья могут удалять нежелательные комментарии, но они не могут аргументированно вмешиваться в дискуссии – не потому, что это технически невозможно, а потому, что это не соответствует их профессиональному имиджу. Они видят себя в роли арбитров, а арбитр не участвует в соревновании. Здесь вступаете в игру вы. У вас, как мне сказали, есть техническая возможность выдавать себя за американских участников в американской части глобальной сети. Это открывает интересные возможности. Я здесь для того, чтобы совместно с вами разработать стратегии воздействия на общественные дискуссии в Штатах в нужном нам смысле.
И этим они занимались в последующие дни.
Одной из стратегий было начать обсуждение с несколькими «куклами» одновременно. Одна из «кукол» выдвигала основные аргументы, после чего сразу же следовало одобрение со стороны других «кукол»: было ясно, что американцы еще больше, чем европейцы, придают значение тому, чтобы относиться к большинству, потому как этот маневр регулярно приводил к изменению собственного мнения у многих реальных участников дискуссии.
Другая стратегия заключалась в том, чтобы две «куклы» спорили друг с другом, причем одна «кукла», которая изначально высказывалась за участие США в войне, постепенно «позволяла убедить» себя и в конце концов признавала правоту другой стороны. Это тоже производило хорошее впечатление.
Через некоторое время они начали использовать компьютеры для поиска сообщений на форумах по определенным ключевым словам и отфильтровывали дискуссии для вмешательства. Так они смогли работать еще эффективнее.
Кроме того, каждую неделю проводилась встреча с двумя учеными. Один из них был американистом, прожившим долгое время в Соединенных Штатах и хорошо понимавшим американскую психологию, другой был специалистом по пропаганде из штаба Геббельса. Вместе они прорабатывали аргументы сторонников войны, которые группа Леттке собирала на протяжении недели, и искали способы их оспорить и стратегии для опровержения.
– Американец живет с ощущением, что ему не нужен остальной мир, – снова и снова заявлял американист. – Он знает, что Америка слишком велика, чтобы когда-либо стать завоеванной, поэтому ему нечего бояться, если он никуда не станет вмешиваться. Это то, за что нам следует зацепиться.
– Неужели Америка действительно настолько велика, что ее невозможно завоевать? – удивленно спросил Леттке.
– Чепуха, – с презрительной усмешкой ответил специалист по пропаганде. – Вспомните историю. Те же завоевания Чингисхана. Это были значительно большие, значительно более пустынные территории. Любую страну можно завоевать.
– Американцы этого не знают, – добавил его коллега. – Для них история началась всего сто пятьдесят лет назад.
Леттке именно так и показалось. Через упомянутую подставную фирму они подписались на некоторые американские электронные газеты, чтобы быть в курсе, что обычные американцы узнаю́т из новостей, и постоянно удивлялись тому, насколько мало освещались события, происходившие за пределами Америки. Польская кампания закончилась раньше, чем американская общественность обратила на нее внимание, и даже оккупация Дании и Норвегии в марте и апреле 1940 года оставила большинство американцев равнодушными. Настроение изменилось только в мае, с началом французской кампании, особенно когда после Бельгии и Нидерландов пала и Франция.
Франция завоевана! Париж захвачен! Они отпраздновали это шампанским, которое кто-то из группы раздобыл потайными путями. Настроение в тот день было хорошее, веселье лилось через край, как напиток в бокалах. Несмотря на то что среди них были и женщины, разговор как-то дошел до овеянных тайной приютов организации «Лебенсборн»: один из мужчин рассказал о друге, утверждавшем, что бывал там для выполнения своего арийского репродуктивного долга.
Одна из женщин возразила, что это просто дикие истории. Приюты организации «Лебенсборн» предназначены только для того, чтобы незамужним матерям арийской крови позволить и облегчить вынашивание своих детей.
– Я слышал по-другому, – возразил рассказчик, тяжело ворочая языком. – Понятно, что фюреру необходимо здоровое потомство, и чем больше, тем лучше. Поэтому туда может заявиться мужчина, и если он пройдет тест на принадлежность к арийской расе, то ему предоставят девушку и – БАХ!
– С нашим герром Леттке они обойдутся даже без теста на принадлежность к арийской расе, – ухмыльнулся другой. – Это называется «пришел, увидел и… кончил».
Все громко захохотали, даже женщины.
Леттке бросило в жар, но, прежде чем он успел ответить, на его столе зазвонил телефон. Именно сейчас!
Он взял трубку. Это была его мать, которая, как обычно, страдальческим голосом произнесла:
– Мне кажется, пришла та посылка, которую ты ждал.
– Что? – Ему потребовалась пара мгновений, чтобы сообразить, о чем шла речь. – А, хорошо. Благодарю.
– Ты хотел, чтобы я сразу же дала тебе знать, – недовольно продолжила она.
– Да, – ответил он, вполуха прислушиваясь, как компания строила дикие догадки о его способности производить потомство.
– Мне нужно открыть ее сейчас?
– Нет!
– Но она адресована мне, – настаивала его мать. – Из книжного магазина издательства «Кнут и Риче». В Берлине.
– Это то, что я заказал, – сказал Леттке. – Просто положи ее ко мне.
– Там внутри книга, верно?
– Я же тебе говорил. – Разговор рядом с ним переключился с темы «Лебенсборна» на любовную жизнь католических монахинь. – Но тебя она не заинтересует.
– Послушай, как ты разговариваешь со своей матерью? Я пока еще сама решаю, что мне интересно, а что – нет.
Это снова был один из тех моментов, когда Ойген испытывал непреодолимый порыв просто повесить трубку, встать и уйти, просто уйти. Уехать из города, уехать в другой, как можно более отдаленный город, начать все заново под другим именем и больше никогда не возвращаться, больше никогда не выходить на связь, исчезнуть так же, как и его отец, – и быть свободным, наконец-то свободным.
Упоительная идея, которая одновременно заставляла его вздрагивать. Когда он так думал, ему всегда казалось, что он стоит на краю огромного водопада и смотрит в глубину, окутанную брызгами. Он знал, что никогда не сможет решиться и прыгнуть.
– Ну, если хочешь, можешь раскрыть, – устало произнес он.
– Я просто хотела сообщить тебе, – парировала она. – Потому что ты говорил, что я должна это сделать.
– Да. Хорошо. Спасибо. Но теперь мне нужно вернуться к работе.
– Ты опять вернешься только завтра утром?
Леттке закатил глаза.
– Скорее всего.
Он уже почти полгода приходил домой только утром!
Она пробормотала что-то, чего он не понял, затем повесила трубку. Еще какое-то время Леттке держал трубку в руке, пытаясь сообразить, что же на этот раз ей могло не понравиться. Он ненавидел подобные разговоры. Теперь ему снова придется весь остаток дня провести с мыслями о том, что в глазах своей матери он сделал не так, и он опять не сможет это понять. Он еще ни разу этого так и не понял.
Когда он повесил трубку, речь шла уже не о «Лебенсборне», а о французских женщинах и о том, обладают ли они особым обаянием – тема, заставившая присутствующих немецких женщин заметно разозлиться.
Но в какой-то момент шампанское наконец было выпито, и они снова принялись за работу. Или как минимум попытались. В этот день – и в эту ночь – они уже не будут действительно эффективными.
По этой причине, а еще из-за того, что мысль об ожидающей его посылке не давала ему покоя, Леттке освободился раньше обычного, переложив ответственность на своего заместителя, и пошел домой, как всегда с фонариком отыскивая дорогу по темным улицам Веймара. Правда, до сих пор ни один английский бомбардировщик не проникал так далеко вглубь страны, но все же это могло произойти.
Его мать еще не спала, удивилась, что он пришел, но ничего не сказала. Как обычно, она поставила перед ним еду, разогрев ее самостоятельно.
– Раз уж ты вернулся так рано, – проворчала она.
Она так и осталась сидеть за столом и смотрела, как он ест. Он едва ли ощущал вкус еды, да и в целом не был голоден, а ел только для того, чтобы успокоиться. Возможно, не мешало бы снабдить организм питательными веществами.
Затем, когда тарелка была пуста, мать поднялась, что-то пробормотала и легла спать, вся исполненная немого упрека. И он наконец остался один на один с посылкой. Мать ее так и не открыла.
Он поднял ее, осмотрел со всех сторон. Адресована Евсевии Леттке, он совершил заказ от ее имени, с ее телефона. Она же и оплатила посылку – это она могла сделать совершенно спокойно, ведь все еще оставались тысяча триста рейхсмарок, которые он для нее спас! Самое главное, что нигде не должно было остаться следов, ведущих к нему.
Он разорвал упаковку, достал книгу. «Проф. д-р Элена Кролль, Введение в программирование. 7-е переработанное издание».
Обложка была ужасная: ярко-розовая, с черно-белым цветочным узором. И когда он открыл книгу, лучше не стало. Каждая глава была украшена цветочками, как будто это была книга с советами по макияжу или чем-то подобным. Невольно он начал дотрагиваться до страниц с опаской.
Он прочитал введение. Прежде всего там повторялась известная история о лорде Бэббидже и леди Лавлейс, в основном так же, как рассказывали в школе, только ее дополнили несколькими картинками. Затем шло долгое и развернутое рассуждение о том, почему программирование было женской работой…
Сейчас ему совсем не хотелось этого знать. Он сердито листал дальше, ища главу, в которой наконец-то переходили к делу. Программирование, прочитал он, было похоже на выпечку пирогов. Что, простите? Тогда почему это всегда называли набором программы? Об этом не говорилось. В общем, книга была написана ужасно неразборчиво, все объяснялось примерами из домашнего хозяйства, цветочными клумбами, хранением запасов, покупками, одеждой, кулинарными рецептами…
Он нетерпеливо продолжал листать. Единственное, что он понял сразу, так это то, что аббревиатура НЯП означает «немецкий язык программирования» и что он по принципу идентичен УЯП, или «универсальному языку программирования», основы которого восходили к леди Аде Лавлейс. Только НЯП использовал немецкие термины. Например, программа выглядела так:
ЕСЛИ (Год МОД 4 = 0 И Год МОД 100 <> 0) ИЛИ Год МОД 400 = 0
ТОГДА ВисокосныйГод <– ДА
КРОМЕ ВисокосныйГод <– НЕТ
Леттке уставился на эти строки, пытаясь понять, что они обозначают и как это связано с тем, что он только что прочитал, но ему это так и не удалось. МОД, как он выяснил, обозначало деление по модулю, то есть вычислительную операцию, в которой одно число делилось на другое, был интересен только остаток. Но почему скобки? И почему так? Его мозг чувствовал себя заблокированным, сплошь забитым цветочным грунтом, косметикой или кремом для рук.
Основными понятиями программирования были: во-первых, разветвление, проиллюстрированное рисунком, где была изображена ветка с листьями и цветами на ней, а во-вторых, цикл, иллюстрированный эскизом упакованного подарка. Затем следовали такие понятия, как «узлы», «корни» и «ответвления», с помощью которых обозначались какие-то «вложенные процессы»…
А?
Теперь наконец-то речь зашла о «наборе», о «схемах», которым можно было следовать при программировании, причем как «сверху вниз», так и «снизу вверх», и выбор зависел от формулировки задачи. Далее, в разделе под названием «Продвинутое программирование», без конца повторялись понятия «продолжение рода», «наследственность», «отношение отцов и детей»…
В этот момент Ойген Леттке резко захлопнул книжку, приобретенную с такими хлопотами, и оттолкнул ее от себя, словно ощутил пробуждение от ужасного приторного сна.
С трудом спасся. Таким было чувство, которое наполняло его: если бы он прочел еще хоть одну страницу, он бы безнадежно утонул в болоте. В изысканно пахнущем, но все же болоте.
Он ощутил порыв потрогать, не выросла ли у него от этого чтения грудь. Он встряхнулся и с отвращением отодвинул книгу подальше. Нет, это было не для него. Во всяком случае, он никогда не был тем парнем, который мог хорошо учиться по книгам. И эта книга определенно не поможет ему разобраться в программировании.