Унтер Лёшка

– Подсобите, охотнички, впереди завал из деревьев, а за ними турки засели, не сковырнуть их нам без вас, – попросил подмоги гусарский подпоручик, подскакав к передовой егерской команде.

– Много турок-то, вашбродь? – переспросил Лешка, подзывая своих унтеров и капралов.

– Да их сотни две, наверное, будет, хорошо эдак из-за завалов бьют гады, у меня вон пятерых сшибли с коней, а двоих из них и вовсе насмерть. Не наскочить просто так нам, там овраги по бокам дороги, а если в лоб переть, так столько крови возьмут, что сам не рад будешь, что ввязался.

– Ясно, вашбродь, – кивнул Лёшка. – Сейчас мы их прижмём там огнём, чтобы они лишнего не высовывались и вольготно себя не чувствовали, но, думаю, пушечку всё ж таки туда нужно, хоть самую маленькую, трёхфунтовку ту же. Даже её против завала должно хватить. Выставить вон напрямую в шагах двухсот и перемешать всё там ядрами и крупной картечью.

– И то верно, – кивнул поручик, – сейчас подгоним сюда канониров, ну а вы им пока головы поднять не давайте, отомстите за моих ребят.



Турок за стволы завала загнали быстро, егерские штуцера издалека подавили самых отчаянных, а потом дожали быстрым и точным боем из фузей со ста-ста пятидесяти шагов. Лешка, стоя за стволом широкого бука, перезаряжал оружие, оглядывая поле боя, – перед завалом лежало два тела гусар, несколько убитых лошадей и с десяток трупов турок. Несколько неподвижных фигур виднелись в мешанине стволов и свешивались среди них, раскинув руки.

Сзади послышался топот, и к позиции егерей подскакал знакомый уже гусарский подпоручик.

– Идёт пушечка, через пяток минут тут будет, десятифунтовый единорог удалось пригнать. Как тут у вас?

– Спокойно, вашбродь, – ответил Лёшка. – Турка чёт воевать с нами расхотела, сначала вроде как в пострелялки ударились, ну мы и обрадовались такой отзывчивости от них, но опосля того, как мы их с пары десятков угомонили, обиделась уж больно и уже минут двадцать как молчит и носа из-за деревьев не кажет.

– Вот как? – усмехнулся гусар, – Так, может, ушли они уже, и нет их за завалом, а мы тут пушку с собой гоним?

– Не-е, – протянул Лёшка, качая головой, – тут они, вашбродь, тут, мы их чуем прямо. Сидят сейчас там обиженные и в нас с вами целятся.

– Ну мы это сейчас проверим, – ответил гусар, и Лёшка слово не успел сказать, как он взлетел на коня и выскочил на тракт.

Бах, бах, бах! – посыпались ружейные выстрелы из-за завала, а он сам окутался облаком от сгоревшего пороха.

Тридцать секунд и выскочивший из под огня подпоручик снова стоял рядом с Лёшкой.

Бабах! – разрядил свой штуцер в сторону только ему видной цели командир егерей и покачал недовольно головой.

– Ушёл гад, осторожные они уже, наученные, да и дым там всё скрадывает. Ну вы отчаянный, конечно, господин подпоручик, так, в одиночку под пулями скакать не каждый бы сумел!

– Пустое, – пожал плечами гусар, рассматривая дырку в полах своего доломана. – Нда-а, на дюйм бы левее и кровь бы пустили, ну а коли на вершок, так и вовсе бы. Аха!

Сзади послышался цокот копыт, и из-за поворота выехала четвёрка лошадей, везущая за собой на передке четвертьпудовый, или как его ещё называли, десятифунтовый единорог. А сзади него скакала на лошадях ещё орудийная прислуга. К Лёшке с подпоручиком подскочил здоровенный усатый фейерверкер.

– Степанов Елистрат, – представился он, козыряя, и вгляделся в сторону завала. – Этот чоли разобрать надобно? – и он покрутил, прикидывая расстояние, свой чёрный ус.

– Сможете взять? – кивнул ему гусарский подпоручик. – Хватит мощи-то у вашей пушечки?

– Да что не взять-то, вашбродь, – ответил артиллерист. – Возьмём, силов-то, чай, хватит. Думаю, зарядов десять уйдёт на всё про всё, ну может, и чуть больше, конечно. У нас на предке как раз всё, что нужно, есть. Пущщай только нас стрелки егеря прикроют, а то нам напрямую тут придётся орудие выкатывать из-за поворота, вот мы как на ладони у энтих самих тогда будем. Я тут прикинул сейчас диспозицию, тут всего-то сто пятьдесят шагов на глазок до них, достанет ведь турка из ружжа, коль стрелять начнёт, хотя и далековато, канешна, для гладкого ствола, а всё же достанет, думаю, – и посмотрел вопросительно на Лёшку.

– Прикроем, обязательно прикроем, – кивнул тот, успокаивая фейерверкера, – они тут уже наученные нами. Но немного, конечно, постреляют, так что вы всё же поберегитесь.

– Ну это коне-ешно, – кивнул артиллерист, – всё как положено, сержант, чай уж не первый год воюем-то! Ну что, тады я дам в скором темпе шести выстрелов в минуту по семь-восемь ядер, потом заброшу им тройку бомб, а там уже и с пяток зарядов дальней картечи ударю, ну и уж для пущего спокойствии тройкой ближней всё там подмету. Итого минуты три, ну может, чуть больше на всё понадобится, это ежели прислугу мне не попортят.

На этом и порешили. Пара десятков гусар спешилась и присоединилась к егерям. «От их коротеньких гладкоствольных фузеек толку тут особого не было, ну да хоть треск какой лишней дадут, попугают и то ладно», – подумал Лёшка.

Артиллеристы по команде своего фейерверкера быстро и слаженно выпрягли четвёрку лошадей с передком и, выгрузив из ящика чуть в сторонке от орудия нужное количество зарядов, отогнали их подальше. Затем сняли с передка единорог, развернули его в сторону завала и, поднатужившись, выкатили его из-за поворота, ставя на прямую наводку.

Из-за нагромождения брёвен и ветвей тут же в сторону орудия ударили десятки ружей. Пули засвистели возле орудия и его прислуги.

Бах, бах, бах! – били штуцера и фузеи егерей и гусар, стараясь подавить огонь турок или хотя бы не дать им возможности спокойно прицеливаться в артиллеристов.

Бом! – ударило орудие.

– Бом! Бом! – с интервалом в секунд пятнадцать ядра начали крушить завал, откидывая в сторону стволы, обломки, щепу, ветки и изуродованные человеческие тела.

Бом, бом! – в завале вспучились взрывы от бомб. А потом с истошным воем пошла дальняя картечь, состоявшая из крупных 20-миллиметровых мушкетных пуль, выметая всё живое, что пока ещё пряталось среди обломков.

Бом! Бом! Бом! – и уже с визгом и со свистом из орудийного ствола ударила мелкая ближняя картечь, проходя по всей цели, действительно, словно гигантская метла.

– Вперёд! – крикнул поручик, и русские ринулись к разбитому завалу.

Перед ними предстала воистину страшная картина – десятки окровавленных и изорванных тел лежали вперемешку с расщепленным и побитым деревом. Воевать тут больше было уже не с кем, и гусары, оседлав коней, понеслись по тракту вдогон тем защитникам лесной крепости, что оставили свои кровавые следы на дороге.

– Ну вы и дали им! – качал головой Лёшка, осторожно притрагиваясь к горячему орудийному стволу. – Шесть выстрелов в минуту, это ж надо какая скорострельность! У нас вон лучшие егеря-фузейщики и то только по четыре в минуту делают!

Фейрвейркер, осматривавший колесо лафета, поднялся и улыбнулся снисходительно Алексею.

– Девять, девять выстрелов в минуту – самый быстрый темп стрельбы из вот этого единорога! У пушек такого же калибра только до шести выстрелов удаётся сделать, а хотя, наверное, даже и пять-то с большим трудом пушкари смогут. Да это ещё и при большем весе самой пушки. У них ведь и ствол длиннее, и мощность заряда намного меньше, чем у нашего единорога, они и навесом или теми же бомбами ведь бить так не могут, как вот мы. А мы вот всё с этим вот нашим другом можем, – и он как-то особенно нежно и ласково похлопал огромной своей ладошкой по стволу. – Посчитай сам вот, ядрами мы бить можем, разрывными и зажигательными гранатами – всегда пожалуйста, бомбами, картечью любой – всем могём. У нас вон баллистика, ежели вы, конечно, юноша, слышали про такое слово, гораздо ведь лучшивее, чем у той же пушки или гаубицы, а калибр наш при этом гораздо больше, и вот всё вот это при сильно меньшем весе орудия. А в чём вся изюминка-то, хоть знаете? – и он вопросительно посмотрел на Егорова.

– Неа, – совершенно чистосердечно помотал тот головой.


– Во-о-о! А вся изюминка тут в особой зарядной каморе, – поднял закопчённый указательный палец артиллерист. – Тута-то она в виде конической формы сделана, оттого-то при эдакой форме и получается более тесное прилегание ядра к стенке ствола, а всё почему? А потому, что прорыва-то пороховых газов здесь меньше, ну а зато дальность стрельбы, выходит, гораздо больше. Ну и, конечно, заряжание в этом случае упрощается, а скорострельность и баллистика при всём при этом у единорога растёт.

Ещё граф Пётр Иванович Шувалов, наш главный генерал-фельдцейхмейстер по орудиям, со товарищами сие орудие, что посерёдке между пушкой и гаубицей будет, премудро задумал, а потом его единорогом назвал и вот этот вот герб везде на стволах оттиснул, – и он показал на оттиск – изображение сказочного единорога на стволе. – Такой сказочный единорог у него, говорят, и на его дворянском гербе был, потому он его и сюда тоже перенёс. А что, имеет право, как-никак он цельный граф! Ну а императрица Всероссийская Елизавета Петровна его на все те деяния и благословила.

Эх, как они пруссаков-то били в ту войну, лет десять назад, ты бы знал! – и он аж закатил глаза. – Я ведь тогда совсем молоденьким канониром был, чуть постарше тебя, наверное. Страшно мне было, аж жуть, как вот сейчас вспомню. Но ничего, и ядрами, и бомбами, и даже ближней картечью от немчуры порою отбивались. А когда дуэль устраивали с ихними батареями, так мы ту дуэль завсегда с нашими-то единорогами супротив них выигрывали. От того-то нас эти пруссаки тогда так и боялись! Потому как что-о? Потому что русская артиллерия всегда самая сильная и продвинутая была, – и фейерверкер опять погладил остывающую бронзу ствола. – Ладно, сейчас всю сажу и копоть вычистим, оси промажем как следует и потом сразу к своим двинем. Вечереет уже скоро, похоже, что бригада на привал в лесу встанет, к Бухаресту раньше завтрашнего обеда мы уже не успеем выйти.

Канониры почистили банниками орудие, смазали все оси на передке и на самом орудии, подцепили его к передку, запряжённому в упряжку, и ускакали по той дороге, по какой они сюда буквально полчаса назад выехали.

– Ну что, братцы, пошли и мы вслед гусарам? Пару часиков пройдём вперёд и, пожалуй, уже тоже будем на ночёвку вставать? – спросил Лёшка совета у бывалых егерей, и плутонг порысил дальше вдоль лесного такта.

Передвигались сторожко, с боевым охранением и со всеми мерами предосторожности, но противника нигде не было. Так, встретили несколько трупов турок, как видимо, порубанных преследующими гусарами, и всё, дальше в лесу было тихо.

– Пожалуй, место для ночлега нужно искать, Пётр Ляксеич, – сказал Лёшке Карпыч, кивая на небо. – Темнеет уже, сейчас солнце быстро садится, минут двадцать, и полная темнота тут насупит, ни место потом не выбрать сухого, ни дров для сугрева не найти годных в той темноте.

Лёшка кивнул, соглашаясь, и отдал команду:

– Ищем себе место для ночёвки! Макарыч, ты со своей пятёркой вперёд шагов на сто выйди, в передовом дозоре встанешь. Егор, ты своих людей по бокам выставь, пусть они на шагов пятьдесят в стороны разойдутся и пока там караулят!

Через пяток минут подскочил дозорный от левого охранения и доложил, что с их стороны, шагах примерно в сорока от дороги, есть неплохая продолговатая ложбинка, где можно вполне себе удачно всем разместиться на ночёвку и разжечь там костёр не привлекая внимания.

Место действительно было удобное. Всё вокруг ложбины было поросшее густым кустарником, огромными дубовыми и буковыми деревьями, и уже совсем скоро внизу пылали пара костров, а рядом на скорую руку строили несколько шалашей, положив сверху на роготули вершинки и уже потом укрывая всё лапником со срубленной неподалеку сосны. Ужинать пришлось снова сухарями, таскать за собой тяжеленые котлы было в дальнем походе делом немыслимым, но долго на сухарях сидеть тоже было нельзя. Не зря же в более поздние времена возник такой термин, как «сухарный понос». Целые армии, не имея возможности готовить себе пищу в местности, полностью разорённой войной, переходили на многодневный сухарный порцион. И как следствие, через неделю, другую практически у всех солдат из-за раздражения кишечника и желудка после повреждения их слизистой оболочки начиналась сильнейшая диарея, и армия очень быстро теряла свою боеготовность. Выход тут был один – хорошо распаривать эти сухари, но где и как, Лёшка пока не предполагал и грыз их у костра вместе со всеми.

Сверху посыпалась земля, и в ложбинку спрыгнул Ваня Кнопка с дальнего дозора.

– Господин сержант, там это, голоса чьи-то вдалеке слышны, и, кажись, даже крики какие-то были, – доложился Иван, ожидая дальнейших указаний.

Вокруг стояла такая темнота, что, как говорится, глаз можно было выколоть. Чуть качались верхушки деревьев под лёгким ветерком, роняя на землю последние осенние листья.

– Костры затушить! – отдал команду Егоров. – Всем проверить оружие, амуницию, одёжу и обувь, чтобы ничего не гремело и не хлябало при ходьбе и чтобы как кошки на мягких лапах крались! Не дай бог, под кем-нибудь какая веточка хрустнет – костровыми дежурить устанете! – пригрозил своим егерям Лёшка, поправляя свой штуцер. – Егор, Карпыч, Матвей, Фёдор и ты, Тимофей, вы те ещё лесовики, так что вы идёте первыми, шагах в двадцати от всех. Всё время там слушайте и оглядывайтесь вокруг. Фёдор вон как рысь ночью видит, его самым первым поставьте. Всё, вперёд! – и плутонг «на мягких лапах» заскользил в ту сторону, в которую им указал Ваня.

Минут пять не было ничего слышно, кроме скрипа стволов, шороха листьев и веток, и когда уже все подумали, что дозору померещились все эти дальние крики, бывшие на самом деле стоном деревьев, впереди вдруг действительно послышались голоса, а потом раздался истошный человеческий вой.

– Ой! Жуть-то какая! – схватился за Лёшку Кнопка. – Никак, нечистая сила человека мучает и его кровь в лесу пьёт?! Я слышал, что есть тут такое, в этой проклятущей Румынии, и всем этим здесь какой-то чёрный граф заправляет.

Рядом послышалось испуганное бормотание егерей и шёпот молитв.

– Ага, и его Дракулой зовут, да? – ехидно переспросил молодого егеря Алексей.

– Точно, точно, именно так, – закивал головой Кнопка. – Это самый главный вурдалак во всех этих местах!

Лёшка отчётливо представил, как два десятка мужиков с бледными лицами стоят сейчас вокруг них и в испуге быстро-быстро крестятся. Они шли на крепостной вал под свист пуль и картечи, резались часами на штыках, выносили из под огня своих раненых, а вот тут им было действительно страшно, очень страшно, и они ничего не могли с собой поделать, суеверие в народе было всегда.

– Ну что сказать, Вань, есть такая сказка про Валашского Дракулу – Лёшка остановился и чуть повысил голос, чтобы его слышали все. – Только ведь это в Трансильвании, вёрст эдак за триста отсюда, в западных горах Карпатах. Нет, но сказка-то, конечно, страшная, слов нет, про то, что он кровь людскую пьёт и детей малых ест, на чёрной карете опять же потом раскатывает и даже летает, ежели это ему вдруг приспичит. Только ведь и у нас такого в России навалом. Вон у нас вообще Баба-яга что в ступе, а что на метле летать может. Драконы страшные о трёх голов жаром пышут, а Кощей, тот и вовсе бессмертный, и ничего ты ему сделать не можешь, хоть как не пытайся. Колобки эти по тропинкам катаются, волки серые царевен с царевичами возят, Соловьи-разбойники с ног своим свистом добрый люд валяют. Да много у нас чего есть, куда там какому-то кровопийцу мелкому до наших страшилок. Так ведь ты ж природный русак, Ванька! С крестом на груди и с ладанкой от матушки на шее, до сих пор жив вон и их не боишься, а тут какого-то чёрного графа местного испугался. И не стыдно тебе, а Вань?

Уже целую минуту Лёшка слышал фырканье и откровенные смешки от окруживших их егерей. Боевой дух отряда был полностью восстановлен, трусишка посрамлён, и теперь со служивыми можно было брать в плен любого Дракулу или ещё какого графа.

– Не нужно бояться нечистой силы, братцы, вы ведь православные солдаты, на вас же крест есть. Это вот вас всякая нежить и нечисть боится и только от одного звука ваших шагов уже дрожит и прочь убегает. А вот людей нужно опасаться, люди, они ведь разные бывают. Вот и поглядим, кто же нас там ждёт, вперёд, ребята! – и они пошли крадучись дальше.

– Ляксей Петрович, там человек сорок-пятьдесят османов на поляне копошатся, а с ними ещё вроде как пятеро пленных, связанных верёвками. Правда, одного они уже при мне там прирезали, а до этого его всё огнём пытали, это он так орал, – докладывал Алексею Егор. – Часовых заметили там троих, да они так себе караул там несут и всё больше на это представление таращатся, чем в сторону леса.

– Ясно, – кивнул Лёшка, – тогда разбиваемся все на шестёрки, перво-наперво нужно будет по-тихому часовых снять, ну а потом уже все разом ударим их всем, что у нас есть, и в штыки. Тут главное – внезапность и натиск. Для всех вас сигналом будет взрыв гренады или первый выстрел. Отстреливайте после того всех, кого сможете, ну а дальше – в атаку, и да хранит нас всех Бог!

На небольшой поляне шагах в ста от лесной дороги пылали несколько костров, возле них мелькали тени османских солдат, а около самого большого их вообще кучковалось около двух десятков. Остальные турки сидели у костров и, по-видимому, варили в котлах баранью похлёбку, во всяком случае, так подсказывал сейчас Лёшкин нос.

Возле большого костра сейчас происходило что-то нехорошее, оттуда слышался истерический крик на турецком и свист плётки. Из троих часовых двое сейчас стояли рядышком и, повернувшись боком к лесу, о чём-то оживлённо разговаривали, всматриваясь в то, что происходило у большого костра. Третий часовой с противоположной стороны поляны службу нёс как положено, и его худая поджарая фигура в белом тюрбане с длинным ружьём в руках мелькала в неровных отблесках костра, скрываясь иной раз от глаз в тени.

Дальнего караульного должны были срезать Федька с Егором. Двоих с Лёшкиного края ему нужно было убрать совместно с Макарычем и Тимохой. Около того костра, где сейчас было особенно шумно, вдруг раздался резкий крик, перешедший затем в громкий хрип. «Самое время!» – решил Алексей и выскользнул из-за кустов.

Всё произошедшее потом уместилось по времени в минуты три-четыре, не больше.

– Раздувайте трут, – попросил Лёшка шёпотом дядьку, а сам расстегнул чехол с метательными ножами. Привстав на корячки и выдохнув, он резко выбросил оба метательных ножа с рук. Ближайшему часовому нож, как видно, перебил шейную артерию, и тот, не издав стона, рухнул как подкошенный на землю. Второй караульный был чуть прикрыт телом товарища, и клинок, вспоров мышцу спины и, как видно, задев ребро, чуть отклонился и уже затем вошёл дальше в лёгкое. Турок вначале как-то тихо ойкнул и уже затем, тонко завизжав, начал заваливаться.

– Бросайте! – заорал Лёшка, понимая что «по-тихому» всё равно теперь уже не получилось, и выхватил пистолеты.

Бабах! Бабах! – сработали две из четырёх заброшенных гренад. Бух! Бух! – грохнули одновременно пистолетные выстрелы. И со всех сторон поляны ударили фузеи и пистоли егерей.

– Ruslar geliyor! Birçok Rus! Etrafımız sarıldı! Kendini kurtar! (Русские идут! Много русских! Нас окружили! Спасайтесь! – тур.) – заорал во всё горло Лёшка, разряжая свой штуцер в ближайшего османа.

– Ура-а-а! – неслось с северного полукольца поляны, и из темноты в блеске кинжалообразных штыков вышла шеренга солдат.

– Kendini kurtar! (Спасайтесь!) – проорал самый сообразительный, и три десятка османов ринулись в панике в тёмную часть леса, где не было этих страшных своей внезапностью врагов.

В этот раз для егерей всё обошлось малой кровью, у одного только Трифона пуля того самого одиночного турецкого часового обожгла бок, и он теперь ходил скособочившись и шипел, как рассерженный кот.