Унтер Лёшка
Часть 20 из 26 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
На поляне лежало с десятка полтора убитых и раненых османов, а около костра кроме того виднелись совсем не похожие на них фигуры в чёрном. Две из них были неподвижны, а три, связанные верёвками, шевелились и, приподняв головы, всматривались в подходящих к ним людей.
– Кто такие, откуда и как в плен к туркам попали? – бросил Лёшка, присев на корточки перед самым старшим по возрасту, одетым в чёрную меховую телогрейку и шаровары, без шапки и сапог.
– Ја сам старији, разговарај са мном, – раздалось сбоку, там, где лежал молодой и высокий мужчина. Язык был понятный и перевода не требовал.
– Развяжите пленных! – отдал своим солдатам команду Лёшка и представился сам: – Старший сержант армии её императорского величества Егоров Алексей. Егерская команда Ахтырского пехотного полка. С кем имею честь? – и он посмотрел вопросительно на растирающего запястья рук мужчину.
– Живан Милорадович. Српске стрелице. Ја сам шеф одреда. Највероватније оно што је од њега остало (Сербские стрелки. Я старший отряда. Вернее, всего того, что от него осталось. – серб.), – и серб кивнул на своих товарищей.
– Ого-о, – протянул Алексей. – Эка вас так далеко от Родины-то занесло. Тут от Балкан, небось, все восемьсот верст, и то это если по прямой будет. Как только дошли-то до нас, братцы?
– Далеко, далеко. Дуго смо шетали. Читав одред је путем нестао. Мислили смо да ћемо бити готови ако не за вас. Хвала браћо! (Далеко, очень далеко. Долго шли. Весь отряд сгинул по пути. Думали, и нам конец, если бы не вы. Спасибо вам, братья!) – и серб попытался встать на своих онемевших от долгого спутывания ногах.
– Тихо, тихо, Живан, – подхватил под руку Милорадовича Лёшка. – Подожди немного, сейчас кровь разойдётся, вот тогда и походишь. Он оглядел остальных сербов. Двоих связанных уже освободили, и они так же, как и их командир, растирали свои онемевшие конечности. А двоим их товарищам помощь уже не требовалась. Оба были жестоко умучены, и, глядя на растерзанные и обожжённые тела, Алексей только лишь покачал головой. – Не любят они вас, брат Живко, шибко не любят турки сербов.
– Као и твој брат. У сваком Србину постоји део Руса. Ми смо с Русима људско море, а без Руса пола кола (Так же как и вас, брат. В каждом сербе есть часть русского. Нас с русскими – людское море, а без русских – полтелеги), – и, чтобы его лучше поняли, изобразил всё это жестами. Да всё и так-то было всем понятно.
– Так, быстро всё тут заканчиваем! – отдал Алексей команду. – Сербов и трофеи забираем с собой и быстро, очень быстро уходим все отсюда. Не ровён час, эти обиженные за своей похлёбкой вернутся, вот и окажемся мы тогда на их месте.
Через десять минут на поляне остались лишь догорающие костры, трупы да постанывающие раненые, которым была предоставлена свобода и шанс на жизнь.
Ночевали в своей ложбине, окружившись караулами. На ужин теперь была баранья похлёбка из захваченных у турок котлов и разваренное, вкусное мясо.
– Мне нужно до ваших старших, – попросил Лёшку Милорадович. – У меня к русскому командующему послание, зашитое в жупан, – и он кивнул на свой кафтан под телогрейкой и, чтобы русский понял его язык надёжнее, распахнул верхнюю одежду, демонстрируя подкладку.
– Не нужно, Живан, я всё понял, – кивнул Лёшка, – завтра утром я дам провожатых из своих егерей, и они вам помогут добраться в штаб бригады.
– Хвала ти, брате! – прижал ладонь к сердцу Милорадович.
– Не за что, брат! – улыбнулся Лёшка. – Сербы и русские – братья навек! Ложись давай спать, скоро уже утро.
А сам Алексей, ложась, думал: «Этот славянский, братский народ действительно, пожалуй, единственный из всех европейских, кто никогда, НИКОГДА не предавал Россию и русских! Это в отличие от всяких там «братушек» и прочих, за свободу которых было пролито столько русской крови. Но это всё в будущем, а пока нужно было эту кровь проливать все эти два долгих и яростных века! Всё, а теперь спать…»
– Хвала, браћо! – поблагодарили своих освободителей сербы, уходя в сопровождении егерей по дороге.
– Хвала ти, брате Алексей! Я буду проситься к тебе, у тебя хороший отряд, – обвёл провожающих взглядом Живан и побежал догонять Милоша с Петаром.
– Егор, сопроводишь сербов в штаб нашего полка и передашь полковнику Колюбякину мой рапорт, – наказывал Лёшка старшему пятёрки сопровождения. – Потом спросишь указаний для нас у его высокоблагородия, запросишь провианта у каптенармуса и сразу же назад.
– Ясно, Ляксей Петрович, – кивнул с готовностью Егор, – сделаем, – и пошёл вслед за командой.
Глава 9. Подзорная труба
В четырёх верстах от Бухареста лесная дорога вышла к монастырю в Колентине, именно возле него турки и решили преградить путь русским и дать им здесь сражение. Уже часа два егеря вели беспокоящий огонь по турецким порядкам, нервируя их и заставляя находиться в постоянном напряжении. Теперь с Лёшкиным плутонгом находилась и вся егерская команда Куницына да и егеря от других полков.
– Патроны берегите, братцы, не жгите их понапрасну, скоро с нашими колоннами вперёд пойдём! – отдал команду поручик, перебегая по цепи своих стрелков.
– Алексей, возьми своих штуцерников, сдвиньтесь на левый фланг, во-он за ту кривую балочку, там у османов пара орудий бьёт лихо, уже троих наших насмерть положили, заставьте хоть вы их, что ли, замолчать!
– Ясно, вашбродь, сделаем, – кивнул Лёшка, заканчивая перезарядку штуцера. – Егор, Карпыч, Потап, Тимофей – за мной! Макарыч, ты пока тут за старшего остаёшься, далеко без нас не заходите, там у турок кавалерия есть, увлечётесь, так порубают всех влёгкую!
– Понял, Ляксей Петрович, не беспокойтесь за нас, чай, побережёмся, – отозвался Лёшкин заместитель. – Сами там осторожно с пушкарями, у них ведь дальность боя не сравнится с фузейной.
Перебежав за балку, Алексей увидел прячущихся за буковые стволы и коряги егерей из второго плутонга. Одна их пара перетаскивала в тыл окровавленного солдатика с размозжённной рукой, а несколько тел в зелёном лежали и вовсе уже без движения. Со стороны турецких позиций раздался громкий хлопок, и по стволам, вырывая щепки и сбивая ветки, ударила крупными пулями дальняя картечь. Бах! – раздался ещё один выстрел, и над балкой с воем пронёсся ещё один заряд.
– Жарко тут, – подумал Лёшка и взглянул в ту сторону, где шагах в четырёхсот-пятисот от них, в стороне турецких позиций, клубилось облачко порохового дыма.
За вырытыми и обложенными земляным бруствером окопами был небольшой холмик, именно с него поверх голов своей пехоты и били сейчас две турецкие пушки.
– Какая хорошая позиция, что-то пушкари османские так грамотно работать начали, не похоже это что-то на них, – прикидывал расстояние Лёшка, наблюдая, как слаженно работает турецкий расчёт, прочищая ствол пушки банником.
Турецкая артиллерия, превосходя русскую количеством стволов и калибров, уступала ей как по качеству и совершенству орудий, так и по степени подготовки своих артиллеристов. Топчу, османские артиллеристы, были консервативны, это был словно закрытый от чужаков клан со своими давними традициями и закостеневшими вековыми правилами. Новой тактике ведения войны тут было очень трудно пробиться, поэтому турецкая артиллерия и проигрывала австрийской, а уж тем более передовой во всех отношениях русской.
Большинство османских орудий были железными, тяжёлыми и весьма крупных калибров, что отрицательно сказывалось как на их транспортировке, так и на скорострельности. Передков в османской артиллерии до 1771 года вообще не употребляли, и вся упряжь в ней была верёвочной или кожаной. В бою же топчу занимали стационарные позиции у долговременных укреплений или возле лагеря и, больше уже никуда не передвигаясь, палили с одного места.
По воспоминаниям Петра Ивановича Панина, командующего второй русской армией, «как лафеты под ними с такою неудобностью, так и канонеры их с таким неискусством, что совсем не имеют способу орудия свои скоро не только по неприятеле нацеливать, ниже из стороны в сторону обращать, отчего пушки их… стреляя большею частью все по тому одному месту, по коему сперва начинают, очень мало или, так сказать, почти и ничего неприятелю вреда не делают».
Но тут картина была несколько иной. Чувствовался толк от этих артиллеристов, оттого-то, при их хорошей огневой поддержке и турецкие пехотинцы вели себя так уверенно, перебегая вполне себе открыто и ведя дальний и беспокоящий огонь.
– Четыреста пятьдесят шагов дистанция! – крикнул Лёшка своим. – Выбиваем прислугу орудий, а потом уже и пехоту прижмём!
Бах! – и он, прицелившись, выжал спусковой крючок. Крайний канонир выронил банник, пошатнулся и, опустившись на четвереньки, начал отползать в тыл. Бах! Бах! Бах! Бах! – раздались хлопки выстрелов остальной команды русских снайперов.
– Меняем позицию! – крикнул Лёшка и сместился бегом влево.
Достав из патронной сумки моточек кожаного пластыря, он оторвал два небольших кусочка и, положив их накрест, чуть вдавил в срез ствола пулю. Хлоп, хлоп, хлоп – подбил её в ствол молоточком, а сам, чуть высунувшись из укрытия, наблюдал за турецкими канонирами. Вот они перестали суетиться возле стволов и отбежали назад.
– Всем лечь! – дико заорал Лёшка и сам прижался к земле.
Бах! Бах! – грохнули почти синхронно орудия, и то место, где только недавно были штуцерники, вспахали десятки крупных картечин.
– Ну ладно, – сжал зубы Лёшка, – пободаемся с…ки, – и взял на прицел вычищающего ствол канонира. – Опа, а это кто тут у нас?! – чуть сзади правого орудия что-то кричал расчётам человек в европейской чёрной шляпе и в длинном плаще. Лёшке даже показалось на миг что-то знакомое из этих дальних отголосков голосов. – Никак француз тут?! – удивился он. – Но уж европеец, это уж точно, «как с добрым утром»! Ла-адно, – и он зло прищурился, взводя курок. – И тут вы России умудряетесь гадить, до прямой схватки с вами нам ещё далеко, так вы советниками нашу кровь берёте, местных туземцев цивилизованному бою, выходит, учите! – Лёшка явно разозлился и пристально всматривался в того в шляпе.
А он, словно почувствовав его злой взгляд, достал сверкающую трубу и приставил её к глазу. Подзорная труба! Дорогая штука. Не каждый полковник или даже генерал может её себе позволить.
– Внимание всем! Справа от крайнего орудия вражеский офицер в шляпе и в чёрном плаще! Всем прицелиться, стреляем на счёт три залпом – и сам тщательно приник к прицелу.
– Раз! – мушка в целике плотно захватила далёкую фигурку. – Два! – Уравниваем дыхание! Три! Ну а теперь – плавный спуск, – пять штуцеров грохнули синхронно, и Лёшка, не глядя в сторону цели, рванул влево, увлекая за собой своих стрелков. А над их старой позицией клубилось облачко дыма, показывая противнику, откуда только что по ним вёлся огонь.
Надо отдать должное, небольшая батарея, потеряв командира, не прекратила свою борьбу и продолжила обстрел русских позиций, но уже как-то медленно и неуверенно.
Маневрировать турки не могли, и скоро один за другим упали ещё семь-восемь топчу, а после того, как Егор подстрелил заменившего европейца османа в красной феске, то и вовсе припустились бегом в тыл. Прижать пехотинцев оказалось и вовсе делом не сложным, тут уже и сами егеря-фузейщики начали работать скорострельным и точным боем.
Сзади послышался барабанный бой, и показались полковые колонны, выходящие из леса и сразу же разворачивающиеся для штыкового боя. Русские ударили по турецким позициям тремя основными колоннами. Первая – гренадёрский батальон подполковника Толстого. Средняя – Апшеронский полк полковника Колюбякина и гренадёрский батальон Муромского полка. И третья колонна – Тенгинский пехотный и команда из других сборных полков под командой полковника Каковинского.
Егеря бежали рассыпанным строем перед колонной родного Апшеронского и вели огонь из-за укрытий. Как обычно, фузейщики работали попарно, прикрывая друг друга при перезарядке, штуцерники же держались чуть чуть сзади, отстреливая на выбор турецких офицеров, унтер-офицеров и орудийную прислугу.
Попытки неприятеля задержать движение наших войск, отстреливаясь в лесу, успеха не имели, штыковой бой турки не приняли и отступили, потеряв два своих знамени.
Лёшка пробежал через брошенные позиции недавних противников, мимо тех самых двух орудий, что стоили столько крови егерям. Рядом с ними лежали с десяток трупов, а чуть в стороне виднелось и тело в чёрном плаще. Алексей подошёл и склонился над убитым. Два пулевых отверстия виднелись в его груди, пробитая треуголка валялась в несколько шагах, и волосы от белого парика ворошил лёгкий ветерок.
«Что же ты искал тут, месье, мистер, синьор или как тебя правильно называть? – подумал Лёшка. – В любом случае ты был наш враг и то, что здесь искал, нашёл, забирая и русские жизни».
– Карпыч, тут дело важное, найди нашего полковника Колюбакина, скажи ему лично, что мы тут европейского офицера, что здесь командовал турецкими орудиями, подстрелили, а потом пост у его тела выставили, чтобы можно было его тело потом хорошо осмотреть. Всё ли запомнил?
– Так точно, запомнил, что тут запоминать, – проворчал пожилой капрал. – Сказать полковому командиру про иноземца из Европ и привести его сюда самому всё поглядеть. Так ведь?
– Ну да, – кивнул Егоров. – Именно так, Иван Карпыч, именно так. – Макарыч, а вы с Тимофеем на караул у тела вставайте, никого к нему не подпускайте до подхода полковника Колюбякина, ссылайтесь на его личный приказ, если даже труп офицеры обшарить захотят – не пускайте, а то знаю я их, потом ничего из бумаг, никаких интересных зацепок не останется, – и шагнул в сторону, где из-под куста блеснул желтым отблеском какой-то металл.
Лёшка протянул руку, и в его руке оказалась подзорная или, как сейчас говорили, зрительная карманная труба. Состояла она из четырёх колен, в разложенном виде была длиной около 40, а в сложенном – не более 15–16 сантиметров. Внешняя поверхность была латунной, первое колено, куда складывались остальные, было отделано красным деревом и затем покрыто мягкой кожей. На первом колене стояло клеймо мастера и виднелась надпись на английском. Чудесная вещь, как раз то, что нужно для дальнего обзора. Лёшка сложил её и убрал в карман камзола.
По выходе из леса русские колонны двинулись дальше на отступающего противника в атаку, но неприятель, бросив два орудия, бежал. В преследование за ним пустился Вербованный казачий полк и гусары. Колонна Толстого прямо с марша вступила в Бухарест, а Колюбякин гнал противника до монастыря Вукарешт по южной Журжевской дороге.
В Бухаресте турок практически не осталось. Сдалось только около пары сотен обозников, да в одном большом доме засело их какое-то количество и теперь вело огонь из всех окон по подступившим к ним русским. Почему они не ушли вместе со всеми, было непонятно, и, потеряв пару человек в перестрелке, полковник Толстой выставил пару орудий. После двух минут ведения огня из окон второго этажа выбросили белый флаг. Всё! Бухарест был взят!
А в конце ноября уже вся русская армия расположилась на зимние квартиры. Апшеронский пехотный полк занимал их вместе со многими другими русскими частями в Бухаресте. Хлынули обложные дожди, грунтовые дороги и тракты превратились в непроходимые реки и болота, и всякая боевая деятельность противостоящих друг другу армий прекратилась. Войска отдыхали, принимали пополнение и готовились к новым боям.
Глава 10. Вызов в штаб армии
Апшеронцы занимали квартиры в северной части города, около озера Флоряска. Город был раскинут на большой площади, двухэтажные каменные дома на его окраинах были редкостью и стояли в основном в самом центре. Здесь же, на городских окраинах, все основные строения были одноэтажными и ветхими. Но в это промозглое время само наличие крыши над головой и жаркий очаг в доме было за радость. До каждого плутонга, до каждого рядового солдата в русской армии было доведено требование строжайшего исполнения дисциплины и доброго отношения к местному населению. Русские приходили сюда не как завоеватели и господа, а как освободители народов от векового османского рабства. За каждую серьёзную провинность в военное время ждало суровое наказание. Суды проходили быстро, и смертные приговоры в виде расстрелов и повешений приводились в исполнение незамедлительно.
– Даже не вздумайте какую-нибудь курицу у местных стянуть! – обращался на каждом построении Лёшка к своему плутонгу. – Хозяйку ущипнуть или чего поболее учудить не смейте. Враз, коли пожалуется кто, жизни лишитесь, как вон эти двое, с Бутырского пехотного, что дочку хозяйки снасильничали. Гляди у меня, Федька, тебя это в первую очередь касается! Смотри, потом греха не оберёшься! – и Лёшка погрозил чернобровому смуглому егерю кулаком.
– Да я что, господин старший сержант, без понятия, что ли, – бубнил обиженно Цыган. – Я же всё понимаю, не человек я, что ли? Ежели без согласия и доброй воли, то я, господин сержант, ни-ни, – и в строю послышались смешки.
– Разговорчики! – рявкнул Алексей. – Забыли уже, что в строю стоите? Сейчас напомню всем, пойдёте у меня грязь месить, строевые приёмы и шагистику отрабатывая!
Но дальше угроз дело не доходило, егеря меру и грань дозволенного знали, а у командира плутонга, несмотря на его молодость, был уже непререкаемый авторитет.
Первого декабря с сопроводительной бумагой аж из самого штаба армии в егерскую команду прибыли знакомые сербы. Живан объяснил, что по их личной просьбе сам командующий явил милость к союзникам и разрешил им присоединиться к русской армии в качестве волонтёров, причём в любую часть, по их личному выбору. А куда же ещё им было идти, как не к своим спасителям егерям, с кем они уже и так удачно познакомились той холодной ноябрьской ночью в лесу.
Куницын не был против такого. Быть на слуху у самого командующего армией было, конечно, лестно, тем более что у Милорадовича был при себе дарственный тульский штуцер, и огневая мощь знаменитого штуцерного плутонга, как его уже называли в полку, всё более и более возрастала.
– Кто такие, откуда и как в плен к туркам попали? – бросил Лёшка, присев на корточки перед самым старшим по возрасту, одетым в чёрную меховую телогрейку и шаровары, без шапки и сапог.
– Ја сам старији, разговарај са мном, – раздалось сбоку, там, где лежал молодой и высокий мужчина. Язык был понятный и перевода не требовал.
– Развяжите пленных! – отдал своим солдатам команду Лёшка и представился сам: – Старший сержант армии её императорского величества Егоров Алексей. Егерская команда Ахтырского пехотного полка. С кем имею честь? – и он посмотрел вопросительно на растирающего запястья рук мужчину.
– Живан Милорадович. Српске стрелице. Ја сам шеф одреда. Највероватније оно што је од њега остало (Сербские стрелки. Я старший отряда. Вернее, всего того, что от него осталось. – серб.), – и серб кивнул на своих товарищей.
– Ого-о, – протянул Алексей. – Эка вас так далеко от Родины-то занесло. Тут от Балкан, небось, все восемьсот верст, и то это если по прямой будет. Как только дошли-то до нас, братцы?
– Далеко, далеко. Дуго смо шетали. Читав одред је путем нестао. Мислили смо да ћемо бити готови ако не за вас. Хвала браћо! (Далеко, очень далеко. Долго шли. Весь отряд сгинул по пути. Думали, и нам конец, если бы не вы. Спасибо вам, братья!) – и серб попытался встать на своих онемевших от долгого спутывания ногах.
– Тихо, тихо, Живан, – подхватил под руку Милорадовича Лёшка. – Подожди немного, сейчас кровь разойдётся, вот тогда и походишь. Он оглядел остальных сербов. Двоих связанных уже освободили, и они так же, как и их командир, растирали свои онемевшие конечности. А двоим их товарищам помощь уже не требовалась. Оба были жестоко умучены, и, глядя на растерзанные и обожжённые тела, Алексей только лишь покачал головой. – Не любят они вас, брат Живко, шибко не любят турки сербов.
– Као и твој брат. У сваком Србину постоји део Руса. Ми смо с Русима људско море, а без Руса пола кола (Так же как и вас, брат. В каждом сербе есть часть русского. Нас с русскими – людское море, а без русских – полтелеги), – и, чтобы его лучше поняли, изобразил всё это жестами. Да всё и так-то было всем понятно.
– Так, быстро всё тут заканчиваем! – отдал Алексей команду. – Сербов и трофеи забираем с собой и быстро, очень быстро уходим все отсюда. Не ровён час, эти обиженные за своей похлёбкой вернутся, вот и окажемся мы тогда на их месте.
Через десять минут на поляне остались лишь догорающие костры, трупы да постанывающие раненые, которым была предоставлена свобода и шанс на жизнь.
Ночевали в своей ложбине, окружившись караулами. На ужин теперь была баранья похлёбка из захваченных у турок котлов и разваренное, вкусное мясо.
– Мне нужно до ваших старших, – попросил Лёшку Милорадович. – У меня к русскому командующему послание, зашитое в жупан, – и он кивнул на свой кафтан под телогрейкой и, чтобы русский понял его язык надёжнее, распахнул верхнюю одежду, демонстрируя подкладку.
– Не нужно, Живан, я всё понял, – кивнул Лёшка, – завтра утром я дам провожатых из своих егерей, и они вам помогут добраться в штаб бригады.
– Хвала ти, брате! – прижал ладонь к сердцу Милорадович.
– Не за что, брат! – улыбнулся Лёшка. – Сербы и русские – братья навек! Ложись давай спать, скоро уже утро.
А сам Алексей, ложась, думал: «Этот славянский, братский народ действительно, пожалуй, единственный из всех европейских, кто никогда, НИКОГДА не предавал Россию и русских! Это в отличие от всяких там «братушек» и прочих, за свободу которых было пролито столько русской крови. Но это всё в будущем, а пока нужно было эту кровь проливать все эти два долгих и яростных века! Всё, а теперь спать…»
– Хвала, браћо! – поблагодарили своих освободителей сербы, уходя в сопровождении егерей по дороге.
– Хвала ти, брате Алексей! Я буду проситься к тебе, у тебя хороший отряд, – обвёл провожающих взглядом Живан и побежал догонять Милоша с Петаром.
– Егор, сопроводишь сербов в штаб нашего полка и передашь полковнику Колюбякину мой рапорт, – наказывал Лёшка старшему пятёрки сопровождения. – Потом спросишь указаний для нас у его высокоблагородия, запросишь провианта у каптенармуса и сразу же назад.
– Ясно, Ляксей Петрович, – кивнул с готовностью Егор, – сделаем, – и пошёл вслед за командой.
Глава 9. Подзорная труба
В четырёх верстах от Бухареста лесная дорога вышла к монастырю в Колентине, именно возле него турки и решили преградить путь русским и дать им здесь сражение. Уже часа два егеря вели беспокоящий огонь по турецким порядкам, нервируя их и заставляя находиться в постоянном напряжении. Теперь с Лёшкиным плутонгом находилась и вся егерская команда Куницына да и егеря от других полков.
– Патроны берегите, братцы, не жгите их понапрасну, скоро с нашими колоннами вперёд пойдём! – отдал команду поручик, перебегая по цепи своих стрелков.
– Алексей, возьми своих штуцерников, сдвиньтесь на левый фланг, во-он за ту кривую балочку, там у османов пара орудий бьёт лихо, уже троих наших насмерть положили, заставьте хоть вы их, что ли, замолчать!
– Ясно, вашбродь, сделаем, – кивнул Лёшка, заканчивая перезарядку штуцера. – Егор, Карпыч, Потап, Тимофей – за мной! Макарыч, ты пока тут за старшего остаёшься, далеко без нас не заходите, там у турок кавалерия есть, увлечётесь, так порубают всех влёгкую!
– Понял, Ляксей Петрович, не беспокойтесь за нас, чай, побережёмся, – отозвался Лёшкин заместитель. – Сами там осторожно с пушкарями, у них ведь дальность боя не сравнится с фузейной.
Перебежав за балку, Алексей увидел прячущихся за буковые стволы и коряги егерей из второго плутонга. Одна их пара перетаскивала в тыл окровавленного солдатика с размозжённной рукой, а несколько тел в зелёном лежали и вовсе уже без движения. Со стороны турецких позиций раздался громкий хлопок, и по стволам, вырывая щепки и сбивая ветки, ударила крупными пулями дальняя картечь. Бах! – раздался ещё один выстрел, и над балкой с воем пронёсся ещё один заряд.
– Жарко тут, – подумал Лёшка и взглянул в ту сторону, где шагах в четырёхсот-пятисот от них, в стороне турецких позиций, клубилось облачко порохового дыма.
За вырытыми и обложенными земляным бруствером окопами был небольшой холмик, именно с него поверх голов своей пехоты и били сейчас две турецкие пушки.
– Какая хорошая позиция, что-то пушкари османские так грамотно работать начали, не похоже это что-то на них, – прикидывал расстояние Лёшка, наблюдая, как слаженно работает турецкий расчёт, прочищая ствол пушки банником.
Турецкая артиллерия, превосходя русскую количеством стволов и калибров, уступала ей как по качеству и совершенству орудий, так и по степени подготовки своих артиллеристов. Топчу, османские артиллеристы, были консервативны, это был словно закрытый от чужаков клан со своими давними традициями и закостеневшими вековыми правилами. Новой тактике ведения войны тут было очень трудно пробиться, поэтому турецкая артиллерия и проигрывала австрийской, а уж тем более передовой во всех отношениях русской.
Большинство османских орудий были железными, тяжёлыми и весьма крупных калибров, что отрицательно сказывалось как на их транспортировке, так и на скорострельности. Передков в османской артиллерии до 1771 года вообще не употребляли, и вся упряжь в ней была верёвочной или кожаной. В бою же топчу занимали стационарные позиции у долговременных укреплений или возле лагеря и, больше уже никуда не передвигаясь, палили с одного места.
По воспоминаниям Петра Ивановича Панина, командующего второй русской армией, «как лафеты под ними с такою неудобностью, так и канонеры их с таким неискусством, что совсем не имеют способу орудия свои скоро не только по неприятеле нацеливать, ниже из стороны в сторону обращать, отчего пушки их… стреляя большею частью все по тому одному месту, по коему сперва начинают, очень мало или, так сказать, почти и ничего неприятелю вреда не делают».
Но тут картина была несколько иной. Чувствовался толк от этих артиллеристов, оттого-то, при их хорошей огневой поддержке и турецкие пехотинцы вели себя так уверенно, перебегая вполне себе открыто и ведя дальний и беспокоящий огонь.
– Четыреста пятьдесят шагов дистанция! – крикнул Лёшка своим. – Выбиваем прислугу орудий, а потом уже и пехоту прижмём!
Бах! – и он, прицелившись, выжал спусковой крючок. Крайний канонир выронил банник, пошатнулся и, опустившись на четвереньки, начал отползать в тыл. Бах! Бах! Бах! Бах! – раздались хлопки выстрелов остальной команды русских снайперов.
– Меняем позицию! – крикнул Лёшка и сместился бегом влево.
Достав из патронной сумки моточек кожаного пластыря, он оторвал два небольших кусочка и, положив их накрест, чуть вдавил в срез ствола пулю. Хлоп, хлоп, хлоп – подбил её в ствол молоточком, а сам, чуть высунувшись из укрытия, наблюдал за турецкими канонирами. Вот они перестали суетиться возле стволов и отбежали назад.
– Всем лечь! – дико заорал Лёшка и сам прижался к земле.
Бах! Бах! – грохнули почти синхронно орудия, и то место, где только недавно были штуцерники, вспахали десятки крупных картечин.
– Ну ладно, – сжал зубы Лёшка, – пободаемся с…ки, – и взял на прицел вычищающего ствол канонира. – Опа, а это кто тут у нас?! – чуть сзади правого орудия что-то кричал расчётам человек в европейской чёрной шляпе и в длинном плаще. Лёшке даже показалось на миг что-то знакомое из этих дальних отголосков голосов. – Никак француз тут?! – удивился он. – Но уж европеец, это уж точно, «как с добрым утром»! Ла-адно, – и он зло прищурился, взводя курок. – И тут вы России умудряетесь гадить, до прямой схватки с вами нам ещё далеко, так вы советниками нашу кровь берёте, местных туземцев цивилизованному бою, выходит, учите! – Лёшка явно разозлился и пристально всматривался в того в шляпе.
А он, словно почувствовав его злой взгляд, достал сверкающую трубу и приставил её к глазу. Подзорная труба! Дорогая штука. Не каждый полковник или даже генерал может её себе позволить.
– Внимание всем! Справа от крайнего орудия вражеский офицер в шляпе и в чёрном плаще! Всем прицелиться, стреляем на счёт три залпом – и сам тщательно приник к прицелу.
– Раз! – мушка в целике плотно захватила далёкую фигурку. – Два! – Уравниваем дыхание! Три! Ну а теперь – плавный спуск, – пять штуцеров грохнули синхронно, и Лёшка, не глядя в сторону цели, рванул влево, увлекая за собой своих стрелков. А над их старой позицией клубилось облачко дыма, показывая противнику, откуда только что по ним вёлся огонь.
Надо отдать должное, небольшая батарея, потеряв командира, не прекратила свою борьбу и продолжила обстрел русских позиций, но уже как-то медленно и неуверенно.
Маневрировать турки не могли, и скоро один за другим упали ещё семь-восемь топчу, а после того, как Егор подстрелил заменившего европейца османа в красной феске, то и вовсе припустились бегом в тыл. Прижать пехотинцев оказалось и вовсе делом не сложным, тут уже и сами егеря-фузейщики начали работать скорострельным и точным боем.
Сзади послышался барабанный бой, и показались полковые колонны, выходящие из леса и сразу же разворачивающиеся для штыкового боя. Русские ударили по турецким позициям тремя основными колоннами. Первая – гренадёрский батальон подполковника Толстого. Средняя – Апшеронский полк полковника Колюбякина и гренадёрский батальон Муромского полка. И третья колонна – Тенгинский пехотный и команда из других сборных полков под командой полковника Каковинского.
Егеря бежали рассыпанным строем перед колонной родного Апшеронского и вели огонь из-за укрытий. Как обычно, фузейщики работали попарно, прикрывая друг друга при перезарядке, штуцерники же держались чуть чуть сзади, отстреливая на выбор турецких офицеров, унтер-офицеров и орудийную прислугу.
Попытки неприятеля задержать движение наших войск, отстреливаясь в лесу, успеха не имели, штыковой бой турки не приняли и отступили, потеряв два своих знамени.
Лёшка пробежал через брошенные позиции недавних противников, мимо тех самых двух орудий, что стоили столько крови егерям. Рядом с ними лежали с десяток трупов, а чуть в стороне виднелось и тело в чёрном плаще. Алексей подошёл и склонился над убитым. Два пулевых отверстия виднелись в его груди, пробитая треуголка валялась в несколько шагах, и волосы от белого парика ворошил лёгкий ветерок.
«Что же ты искал тут, месье, мистер, синьор или как тебя правильно называть? – подумал Лёшка. – В любом случае ты был наш враг и то, что здесь искал, нашёл, забирая и русские жизни».
– Карпыч, тут дело важное, найди нашего полковника Колюбакина, скажи ему лично, что мы тут европейского офицера, что здесь командовал турецкими орудиями, подстрелили, а потом пост у его тела выставили, чтобы можно было его тело потом хорошо осмотреть. Всё ли запомнил?
– Так точно, запомнил, что тут запоминать, – проворчал пожилой капрал. – Сказать полковому командиру про иноземца из Европ и привести его сюда самому всё поглядеть. Так ведь?
– Ну да, – кивнул Егоров. – Именно так, Иван Карпыч, именно так. – Макарыч, а вы с Тимофеем на караул у тела вставайте, никого к нему не подпускайте до подхода полковника Колюбякина, ссылайтесь на его личный приказ, если даже труп офицеры обшарить захотят – не пускайте, а то знаю я их, потом ничего из бумаг, никаких интересных зацепок не останется, – и шагнул в сторону, где из-под куста блеснул желтым отблеском какой-то металл.
Лёшка протянул руку, и в его руке оказалась подзорная или, как сейчас говорили, зрительная карманная труба. Состояла она из четырёх колен, в разложенном виде была длиной около 40, а в сложенном – не более 15–16 сантиметров. Внешняя поверхность была латунной, первое колено, куда складывались остальные, было отделано красным деревом и затем покрыто мягкой кожей. На первом колене стояло клеймо мастера и виднелась надпись на английском. Чудесная вещь, как раз то, что нужно для дальнего обзора. Лёшка сложил её и убрал в карман камзола.
По выходе из леса русские колонны двинулись дальше на отступающего противника в атаку, но неприятель, бросив два орудия, бежал. В преследование за ним пустился Вербованный казачий полк и гусары. Колонна Толстого прямо с марша вступила в Бухарест, а Колюбякин гнал противника до монастыря Вукарешт по южной Журжевской дороге.
В Бухаресте турок практически не осталось. Сдалось только около пары сотен обозников, да в одном большом доме засело их какое-то количество и теперь вело огонь из всех окон по подступившим к ним русским. Почему они не ушли вместе со всеми, было непонятно, и, потеряв пару человек в перестрелке, полковник Толстой выставил пару орудий. После двух минут ведения огня из окон второго этажа выбросили белый флаг. Всё! Бухарест был взят!
А в конце ноября уже вся русская армия расположилась на зимние квартиры. Апшеронский пехотный полк занимал их вместе со многими другими русскими частями в Бухаресте. Хлынули обложные дожди, грунтовые дороги и тракты превратились в непроходимые реки и болота, и всякая боевая деятельность противостоящих друг другу армий прекратилась. Войска отдыхали, принимали пополнение и готовились к новым боям.
Глава 10. Вызов в штаб армии
Апшеронцы занимали квартиры в северной части города, около озера Флоряска. Город был раскинут на большой площади, двухэтажные каменные дома на его окраинах были редкостью и стояли в основном в самом центре. Здесь же, на городских окраинах, все основные строения были одноэтажными и ветхими. Но в это промозглое время само наличие крыши над головой и жаркий очаг в доме было за радость. До каждого плутонга, до каждого рядового солдата в русской армии было доведено требование строжайшего исполнения дисциплины и доброго отношения к местному населению. Русские приходили сюда не как завоеватели и господа, а как освободители народов от векового османского рабства. За каждую серьёзную провинность в военное время ждало суровое наказание. Суды проходили быстро, и смертные приговоры в виде расстрелов и повешений приводились в исполнение незамедлительно.
– Даже не вздумайте какую-нибудь курицу у местных стянуть! – обращался на каждом построении Лёшка к своему плутонгу. – Хозяйку ущипнуть или чего поболее учудить не смейте. Враз, коли пожалуется кто, жизни лишитесь, как вон эти двое, с Бутырского пехотного, что дочку хозяйки снасильничали. Гляди у меня, Федька, тебя это в первую очередь касается! Смотри, потом греха не оберёшься! – и Лёшка погрозил чернобровому смуглому егерю кулаком.
– Да я что, господин старший сержант, без понятия, что ли, – бубнил обиженно Цыган. – Я же всё понимаю, не человек я, что ли? Ежели без согласия и доброй воли, то я, господин сержант, ни-ни, – и в строю послышались смешки.
– Разговорчики! – рявкнул Алексей. – Забыли уже, что в строю стоите? Сейчас напомню всем, пойдёте у меня грязь месить, строевые приёмы и шагистику отрабатывая!
Но дальше угроз дело не доходило, егеря меру и грань дозволенного знали, а у командира плутонга, несмотря на его молодость, был уже непререкаемый авторитет.
Первого декабря с сопроводительной бумагой аж из самого штаба армии в егерскую команду прибыли знакомые сербы. Живан объяснил, что по их личной просьбе сам командующий явил милость к союзникам и разрешил им присоединиться к русской армии в качестве волонтёров, причём в любую часть, по их личному выбору. А куда же ещё им было идти, как не к своим спасителям егерям, с кем они уже и так удачно познакомились той холодной ноябрьской ночью в лесу.
Куницын не был против такого. Быть на слуху у самого командующего армией было, конечно, лестно, тем более что у Милорадовича был при себе дарственный тульский штуцер, и огневая мощь знаменитого штуцерного плутонга, как его уже называли в полку, всё более и более возрастала.