Унтер Лёшка

Матвей сдал свой обозный плутонг и перешёл рядовым в егерскую команду. Его всё устраивало.

– Накомандовался, чай, за всё время, пригляжу хоть тут за тобой! – ворчал старый солдат, примеряя новую форму. С собою из обоза он принёс по просьбе Лёшки целый ящик старых гренад, которые в войсках уже не применялись с десяток лет, и ценности они для интендантов никакой не представляли.

Из старой артели в строю стояли фурьер Макарыч, капралы Карпыч с Егором, рядовые Фёдор, Тимофей и поправившиеся от ран Потап, Ермолай и Кузьма. А за спинами пятерых егерей, включая и самого Лёшку, виднелись стволы штуцеров. Такого количества нарезного оружия не то что плутонг, ни одна рота во всей первой армии не видела. И придраться тут было не к чему, четыре из них считались личным оружием и дальнейшему перераспределению не подлежали – частная собственность в Российской, как и когда-то в Римской, империи была свята.

– Да, Алексей, чуть больше трёх месяцев всего-то прошло, а ты вон как уже изменился! – кивнул ему Сенцов, получивший за Кагул подпоручика. – Слышали мы здесь и про то, как ты знамя с янычарским полковником взял, и про Бендерский вал со сто целковыми, и про твои новые штуцера. Но самое интересное, это тот ваш вечерний бал, когда вы полночи у костра после ужина с офицерами из штаба песни орали. Вот именно после того же у нас сарацинское зерно начали готовить. До этого все мимо него проходили, никому до него ведь интереса не было, а тут распробовали его, и теперь уже «днём с огнём» не найдёшь!

– Да ладно, Серёг, скажешь тоже, песни орали. Я, как всех там накормил, в палатку свою ушёл и уснул сразу же, умаялся ведь здорово, а на завтра в поход нужно было выступать, – оправдывался перед другом Лёшка. – А штуцера нам большой кровью достались. Под Бендерами жестокая битва была, я даже не чаял тогда, что и выживу вообще. Вот ребятки мне помогли, прикрыли. А насчёт риса, ну этого, как его там, сарацинского зерна, так ты не переживай, посылай человека к нам, мы для тебя отсыплем его сколько надо, ребята хорошо им на будущее запаслись… Ты бы замолвил слово перед Смоляковым, у вас там боец в роте один хороший есть, Ванька Кудрявый, из моего старого плутонга, стрелок он отменный и руки у него сильные. Я видел, как он борется потехи ради, и тяжеленые ядра как далеко мечет. Из кузнецов паренёк родом, дюже здоровый. Мне бы он в егерях такой сгодился.

– Так ты же себе набрал вроде плутонг? – удивился Сенцов. – Тебе ведь всё равно никто больше положенного не позволит в нём людей иметь, сам ведь понимаешь, поря-ядок.

– Да поня-ятно, – протянул Лёшка. – Это я на будущее уже думаю. Сам ведь понимаешь, какая война злодейка, места в егерях всегда освобождаются, как ты своих ребят ни береги. Ну что, замолвишь за Ваньку словечко?

– Ла-адно, – протянул подпоручик, – так и быть, замолвлю. Смоляков к тебе хорошо относится. Только не раньше того, как мы Бухарест возьмём и на квартиры там встанем.

– Идёт, – улыбнулся Лешка, и они пожали друг другу руки.



Основная бригадная колонна шла на юг в окружении дальних конных дозоров. Казаки с гусарами проскакивали небольшие перелески, осматривали русла речек, балок и все те низины, где удобнее всего было устроить засаду. Иван Васильевич Гудович, командующий сводной бригадой, был человеком решительным и суровым, порядок в его подразделениях был на высоте, и все несли свою службу исправно. Два турецких заслона, у Рымника и Бузэу, были сбиты с ходу русской конницей и откатились к большому лесному массиву, начинавшемуся за Урзиченями. Пехоте вступить в дело случай пока не представился, и русские войска шли широкой колонной по Нижнедунайской низменности.

Лёшкин плутонг по предписанной диспозиции шёл в головном пехотном дозоре, постоянно взаимодействуя с казачьими разъездами. Вот и сейчас к ним подскакал десяток донских казаков и, красуясь перед зелёной пехотой, лихо гарцевал на своих горячих конях.

– Есаул велел передать, что с того валашского селения турка совсем ушла, можете туда вступать и не бояться, – с усмешкой бросил казачий урядник. – А далее за селом уже леса густые начинаются, так мы пока далеко в них не заходили, по соседним перелескам только прошлись.

– Ладно, разберёмся, – кивнул Алексей и крикнул рассыпавшему цепью по двое плутонгу: – Через версту будет валашское село, казаки говорят, что там спокойно, но всем ушки держать на макушке! Дома проверять тремя двойками и со всеми предосторожностями, как мы ранее и обговаривали! Вперёд!

– Чудной ты, сержант, или боязливый больно, – усмехнулся урядник. – Сказали же тебе, тихо там, ну да как сам знаешь! – и разъезд с гиканьем поскакал по своим казачьим делам.

В небольшом валашском селе, стоявшем на оживлённом Бухарестском тракте, куда как раз сейчас вступали егеря, было на удивление тихо. Лёшка поднял и опустил ладонь руки, согнув её в кисти. Все тут же присели на корточки и затаились с ружьями наизготовку. Тихо, как же было тихо в этом селе. Больше тридцати домов крытых соломой глядели на мир через небольшие окошки затянутые бычьим пузырём. Не брехали в селе собаки, не мычала в сараишках скотина, бабы и мужики в традиционных меховых безрукавках не выглядывали с боязливым любопытством из строений или из-за плетня.

«Настораживала эта вязкая тишина Егорова, ох как настораживала. Было в ней что-то противоестественное, хоть бы курица какая пробежала или тот же дымок взвился над крышей. Нет же, вымерли тут все, что ли, разом? Казаки говорят, всё проверили и всё тут спокойно. Но бережёного ведь Бог бережёт!» – думал Лешка, всматриваясь вперёд.

– Внимание, плутонг! Работаем, как я и говорил, шестёрками по три пары стрелков, только теперь по две шестёрки на дом – одна шестёрка проверяет, вторая в ста шагах дом на прицеле держит, а штуцерники – позади всех! Шестёрка Егора со мной в резерве. Остальные разобрали свои дома! Вперёд! – и он махнул рукой.

Шли по улице, проверяя последовательно дома и хозяйские постройки внутри дворов. Пара человек проверяла дом, затем сараишку или амбар. Трое страховали дверь и окошко, штуцерник же держал на прицеле всё строение поодаль. Страхующая шестёрка в это время залегала в укрытии, взяв дом в дальнее кольцо.

– Первый дом – чисто, сараи – чисто. Второй через улицу – чист, – доложились капралы.

– Третий дом – чист, четвёртый – чисто! – крикнул Карпыч. – Но тут, Ляксей Петрович, кровища песком закидана у порога и на стене кровавые брызги, всё свежее.

– Сторожко, ребята! Сторожко идём! – крикнул Лёшка и, идя по самой середине улицы за резервной шестёркой, плотнее сжал свой штуцер.

Пятый и шестой дома встречали егерей таким же молчанием, как и прежние. Левая команда опередила немного своих соседей, и в дверь избы шагнул самый молодой из солдат – Репкин.

– А-а-а! – раздался его резкий крик, а затем какое-то бульканье.

– Тревога! – крикнул Карпыч, и один за другим около дома захлопали выстрелы.

От домов в сторону резервной шестёрки и Лёшки с Матвеем отбегали обе команды, и то один, то другой из них, чуть отстав, разворачивался и стрелял в толпу преследовавших их турок из без малого трёх десятков человек. А от калитки того дома, где напоролся на засаду Ефим Репкин, отдавал громкие команды высокий турок в красной феске с кисточкой.

– Егор, сними старшего! – крикнул своему снайперу Лёшка и рявкнул резерву: – Штыки примкнуть! Все в линию, целься!

Бах! – хлопнул штуцер Егора, и турецкий командир, откинувшись назад, сполз по забору на землю.

Толпа егерей проскочила за спины восьми товарищей, разворачиваясь там и защёлкивая на фузеях штыки.

– Огонь! – скомандовал Лёшка, выцеливая турецкого унтера, бегущего чуть сзади и подбадривающего своих солдат гортанными криками.

Бабах! – одновременно хлопнул фузейный залп, и в набегающую толпу ударило семь пуль. Лёшка, резко закинул штуцер за спину и, выхватив пистолеты, разрядил и их, отступая под защиту штыков.

Только что храбрые, турки, оставшиеся без командиров и потеряв убитыми и ранеными восьмерых товарищей, загомонили и начали потихоньку пятиться назад. Духу идти в рукопашную с этими людьми в зелёном им не хватило.

– Заряжай! – скомандовал Лёшка, сам стаскивая штуцер со спины и откусывая кончик патрона.

Все три десятка егерей сейчас слаженно делали то же самое, следя лишь глазами за отступающим от них врагом. Кто-то сам вытащил Лёшкины пистолеты, перезарядив и их. Через пару минут плутонг был снова готов к стрелковому бою, в строю был тридцать один человек, не хватало только Ефимки Репкина.

– Никитич, дай сюда две гренады! – попросил Лёшка, и дядька достал из сумы два чёрных чугунных ядрышка с фитилём. – Трут подожги и держи наготове, – попросил он его и обратился ко всем остальным: – Их теперь меньше, чем нас, они без командиров и боятся нас. А мы знаем, где они засели, и у них тело нашего товарища. Вперёд никому не лезть, выбивайте их вдоль по улице пулями, в здания никому не входить, – и махнул рукой, – пошли!

Из пятого и шестого домов, где они напоролись на засаду, в сторону егерей хлопнули несколько выстрелов, но они тут же прекратились, подавленные точным огнём фузей и особенно штуцеров, пробивавших саманные, сделанные из смеси навоза и соломы стены хат. Основная же толпа турок отступала в это время в другой конец села, где, недалеко от околицы, шагах в шестистах, начинался достаточно густой лес. Они изредка постреливали в сторону русских и подбадривали друг друга, но вперёд уже не лезли, помня, как быстро русские выбили десяток их товарищей. Ружейные пули посвистывали над егерской цепью, не причиняя ей вреда.

Левый дом встретил наступающих молчанием, но веры в это спокойствие уже не было, и Алексей, попалив одновременно фитили на обеих гренадах, выждав пять секунд, закинул их разом в окно.


Бабах! – глухо сработала одна старая гренада, а из окон и щелей дома повалил дым, а внутри кто-то завизжал! «Лишь бы не мирные!» – с ужасом подумал Лёшка и, отпихивая слетевшую с петель дверь, выхватывая пистоли, ворвался вместе с пятёркой егерей вовнутрь. Его чуть не стошнило: на земляном полу лежало пять неподвижных тел, и одно без головы было одето в форму русских егерей. В углу копошилось двое турок, у одного из ушей шла кровь, и это именно он сейчас истошно визжал.

– Голову Ефимки найдите и вынесите тело во двор! – скомандовал Алексей. – И это, приберитесь тут, – и он вышел на улицу, вкладывая пистоли в кобуры.

На улице всё было то же – вялая перестрелка с турками и молчащий дом справа. Здесь всё повторилось в том же порядке, как и в предыдущем, с той лишь разницей, что в нём сработали обе гренады, а внутри дома было четыре трупа.

Через две минуты два десятка турецких солдат неслись от села в сторону недалёкой опушки леса.

– Уйдут, – сплюнул им в след Егор, перезаряжая дымящий штуцер.

– Не уйдут, – покачал головой Макарыч, показывая в левую сторону, где из перелеска выскочили с десяток казаков и начали с посвистом заходить на беглецов.

– Порубят в капусту теперяча, – подтвердил Егор. – Это-то они могут, чё бягущих-то не рубить, весело ведь, не то что избы как следует в селе поглядеть.

Через несколько минут в село вступил казачий десяток, ведя за собой на арканах троих пленных.

Урядник подскочил к Лёшке и, молодцевато спешившись с коня, покрутил свои обвисшие усы.

– Ну чё, пяхота, видели, как мы всех этих порубали, покуда вы телились тут?

Лёшка поднял глаза от лежащего на земле Ефимки, к шеи которого Ваня Кнопка приставлял голову, и его глаза налились кровью.

– Ну что, ушла турка с валашского селения, можно туда вступать пяхоте и не бояться, да, курва?! – и схватил его за грудки.

– Да ты что хватаешься-то, стервец! – заорал было урядник, пытаясь освободить захват.

Казаки тут же выхватили шашки, готовясь их пустить в ход, и сразу же их опустили – в глаза каждого из них смотрело по три ружейных ствола, а как стреляют егеря, уж они-то прекрасно знали.

Лёшка перехватил руку урядника в запястье, подвернул её немного в районе кистевого сустава, и, сорвав со своей груди другую, перехватил его за шею, и наклонил голову к земле.

– На, смотри, гадёныш, смотри на русскую кровь! Это по твоей вине, шкура, этот солдатик тут сгинул. Красуешься, курва, весело воевать хочешь, а из-за твоей дури православные люди гибнут! Этому тебя батька в станице учил, этому, да?! – орал в бешенстве Лёшка.

Казаки вложили шашки в ножны и спешились.

– Прости Платошку, сержант, все мы с ним виноваты тут. Прощения просим, православные, перед вами, – гудел самый старый дородный казак с кривым шрамом через всё лицо. – Мы тут прошлись давеча, в крайние дома заскочили, и с этой и с той стороны улицы, тихо ведь всё было, спокойно тут. А нам дальше нужно было скакать дозором, всю опушку проверить, вот мы и повелись на басурманскую хитрость. Кто ж знал, что они тут так запрячутся удачно. Простите Христа ради! – винился казак.

– Тихо тут было, спокойно, повелись на хитрость, – пробурчал, повторяя только что сказанное, Лёшка и расслабил хватку на уряднике.

Тот высвободился и, отшагнув назад, растирал запястье и шею.

– Может, подраться хочешь, станичник, а то пошли? – как-то спокойно, тусклым тоном предложил ему Лёшка и кивнул в сторону двора.

Тот оглянулся на своих, покачал головой и снял с головы папаху.

– Виноват я, что уж тут говорить. Простите, братцы.



Ефима похоронили на местном православном кладбище, казаки сами вырыли могилу и помолились вместе с егерями о душе погибшего. Рядом с ним в общую могилу положили и семью селян, вырезанную вместе с малыми детьми и стариками.

Пленные, допрошенные Егоровым, показали, что большой турецкий начальник, оставляя здесь заслон из их потрёпанной в предыдущих боях орты, всех остальных селян угнал с собой в сторону Бухареста. А их офицер, тот самый, которого застрелил Егор, решил взять русских хитростью, спрятав всех своих людей в самой середине села и ударив по передовому отряду уже в спину.

С казаками это сработало, они проверили самые крайние дома и ускакали по дороге дальше. Бить по ним турки не стали, посчитав цель слишком ничтожной, да и риск был, что кто-нибудь из всадников может вырваться из западни и вызвать потом подмогу.

А вот егеря им показались лакомой добычей, за их поимку и уничтожение можно было бы получить хороший ödül (награда, приз – тур.) от большого начальства. Русских егерей шибко не любили в турецком войске, называя их зелёными шайтанами. Всё шло как по маслу, русские проверили крайние дома, и им должно было это уже надоесть. Они или встали бы на отдых, расслабившись, или начали бы шарить по домам в поисках добычи, ну или пошли бы всем скопом по дороге дальше, к выходу из села. И в том и в другом случае по ним, не готовым к отпору, ударили бы из засады, и непременно бы всех уничтожили, а кого-то, быть может, и захватили в плен. Но всё пошло не так, как они рассчитывали, и теперь турецкие солдаты Хасан, Муса и Шабан просили милости у страшных русских солдат.

Нет, русского солдата они не убивали, а были всё время на улице. Нет, мирных жителей они тоже не резали и не кололи, эту семью убили подручные командира орты Джемаля. За что? Они сами того не знают, потому что рядом их не было, а были они в это время в передовом дозоре. Да, рассказать о турецких силах, которые противостоят русским, они, конечно же, могут и скажут всё, что знают, только не нужно их убивать, потому что у них у всех есть дети и их ждут дома их семьи. Лёшка подробно записал все те сведенья, что ему в спешке поведали пленные, и протянул листы уряднику.

– Передашь всё в штаб лично дежурному офицеру, скажешь, что это срочные сведенья о турецких войсках. Пусть штабные их ещё пошибче у себя поспрашивают, особенно вон того, маленького, с синяком под глазом. Его Мусой зовут, и у него родственник в полковых писарях служит. Похоже, они треплются с ним обо всем со скуки, и он может быть весьма полезен. У меня просто времени на него нет, нужно дальше двигать, и так мы тут задержались. Смотри, станичник, всех в целости доставь, смотри! – и пригрозил казаку кулаком.

– Передам, сержант, – кивнул Лёшке урядник, потирая по привычке запястье. – Доставлю энтих языков в целости, что я, важности какой не понимаю, что ли. Эвон как ты по ихнему шпаришь-то гладко, где только толмачить научился так? Ладно, прости ещё раз за всё и прощай!

– Свидимся ещё, – буркнул Лёшка и скомандовал команде: – Первая шестёрка в авангарде, вторая парами по бокам и сзади. Вперёд! – и егеря направились к опушке леса, куда входил старинный тракт.





Глава 8. Лесной бой




Бригада Гудовича шла по лесному тракту в направление Бухареста два дня. Больших сшибок с неприятелем не было, видно было, что турки в спешке откатываются к его предместьям, бросая по пути сломанные повозки, вещи, трупы умерших от болезней и ран. Впереди по-прежнему шли дозором конные сотни казаков и гусар, а за ними и в боковом охранении двигались егерские команды.