Умри ради меня
Часть 8 из 31 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А его не напрягает, что им командует женщина?
– Он говорит, ему наплевать, потому что ум у нее мужской.
– А сама чем занимаешься? – спрашиваю я, наваливая на блин икру.
– В смысле?
– Типа работаешь? Или…
– Я терплю Павла и все его дерьмо именно потому, что не должна работать. – Она опускает взгляд в декольте, где ее кожа усыпана крошечными золотыми звездочками. – Мы затем и выходим замуж за этих bratkov. У них есть бабки. Не как в списке «Форбс», конечно, но, понимаешь, вполне достаточно. А ты сама откуда? Русский у тебя какой-то странный.
– Из Лондона. Долгая история.
– А эта Оксана, вы с ней друзья или…?
– Партнеры.
– По бизнесу?
– По жизни.
Ее лицо на миг теряет всякое выражение, но потом проясняется.
– Какое милое у тебя платье! Где ты его купила?
Меня выручает Даша, которая встает, поднимает бокал с витиеватым тостом за Пахана:
– Долгих лет и прекрасного здоровья отцу нашей братвы, – говорит она в заключение. – Смерть врагам. Могущества и славы – нашему отечеству.
Пахан зажмуривается, улыбается своей кроличьей улыбкой и подносит рюмку к губам.
– Еще я хочу поднять бокал за свою сестру Оксану, – продолжает Даша. – Мы вместе отдыхали в Добрянке, изысканнейшем из уральских курортов. И верьте мне, друзья, это была та еще крутая сучка. Нам потом сказали, что она повесилась в камере, но сами видите – вот она перед нами, целая и невредимая.
Оксана кланяется, косо улыбается и поднимает бокал в ответ:
– От одной крутой сучки – другой, спасибо!
Тут, видимо, Даша находит уместным охватить беседой и меня.
– Ведь вы с Оксаной проделали неслабый путь. В железном контейнере, надо полагать, было не очень тепло.
Над столом опускается вежливое молчание, и девятнадцать лиц поворачиваются ко мне. Я выжимаю из себя улыбку и, теряя вдруг уверенность в своем русском, пытаюсь объяснить, что мы с Оксаной всю неделю дрожали.
Даша выпучивает глаза и заходится от хохота. Весь стол присоединяется, включая Пахана. Мужчины смотрят то на меня, то на соседей по столу и, захлебываясь, повторяют мои слова, а у Даши от смеха текут по щекам слезы. Хохот не прекращается, а я в отчаянии перевожу взгляд с одного лица на другое. Даже Крис улыбается.
– Не волнуйся, – говорит один из бригадиров, протирая глаза салфеткой. – Мы – друзья. Ваша тайна навсегда останется с нами.
Лишь одному человеку за столом не до смеха. И это – Оксана, она пронзает меня взглядом, полным ледяной, неприкрытой ненависти.
Ужин, по-моему, будет продолжаться вечно. Бесконечные перемены блюд – супы, запеченное мясо, жаренная до состояния углей свекла, осетрина с белыми грибами, вареники, десерты. И водка, море водки, рюмочка за рюмочкой. Лимонная водка, малиновая водка, водка на кардамоне, перцовка, зубровка. Не проходит двух минут, чтобы кто-нибудь не предложил тост. За дружбу, верность, честь, воровскую жизнь, прекрасных женщин, за тех, кто не с нами, за смерть. Я стараюсь не вливать в себя всю рюмку, а лишь чуть-чуть пригубить, но все равно довольно скоро осознаю, что безнадежно и в стельку пьяна. Время замедляется, стрелка на часах практически застывает. Разговоры и смех звучат то громче, то тише, а комната – то в фокусе, то нет. Ангелина и другие женщины поначалу пытаются завести со мной разговор, но вскоре отказываются от затеи, увидев, что я способна лишь на невнятные односложные реплики. Время от времени я бросаю взгляд на Оксану, но она всячески делает вид, что не замечает, она веселится и флиртует со всеми подряд. Хоть одна мимолетная улыбка, один дружеский взгляд в мою сторону, и мой вечер сразу бы стал другим, – но этому, судя по всему, не бывать. Ее взгляд лишь скользит по мне, как по пустому месту.
И наконец, слава богу, звучит последний тост. Na pososhok. Все встают, и телохранители эскортируют Пахана из комнаты. Стоя у дверей, я смотрю на проходящую мимо меня череду гостей. Некоторые мне улыбаются, некоторые – жмут руку, кто-то из женщин – видимо, не трезвее, чем я, – обнимают меня, как старую подругу. Оксана проходит с каменным лицом.
Квартира пустеет – лишь Даша, Крис и Оксана стоят у останков ледяной скульптуры. Когда я подхожу к ним, Оксана приказывает мне отправляться спать.
– Нам с Дашей надо поговорить.
– Планируете новый сеанс пыток? – спрашиваю я, и Даша тактично строит недовольную мину. – Я просто хочу поблагодарить за превосходный вечер. Еда была божественная, компания – дивная. Особенно я в восторге от Пахана. Занимательнейший человек.
– Ева, прошу, – полушепотом произносит Оксана. – Ты недостаточно сегодня подставилась, тебе мало? А сейчас окажи нам всем милость, п…й отсюда.
Я повинуюсь, старательно пробираясь к нашей спальне сквозь плотную пелену тишины. Там я сажусь на край кровати и сижу так минут десять, прислушиваясь к глухим ударам сердца, а водка тем временем продолжает расползаться по телу. Отдернув занавеску, я наблюдаю, как по улице, рассыпая каскады искр, ползет трамвай. Потом подхожу к комоду, выдвигаю второй ящик и достаю из-под своего пчелиного свитера «глок». Мне жаль, что я так и не успела поносить этот свитер, но сейчас пора свыкнуться с тем фактом, что моей жизни – конец. Я приняла ряд катастрофических решений, худшим из которых было вручить свою судьбу свихнувшейся убийце, чей интерес ко мне оказался, в лучшем случае, лишь мимолетной прихотью. Она убедила меня, что деваться мне некуда, что она – мой единственный шанс выжить, а я, в свою очередь, убедила сама себя, что все это правда.
Конечно, все это звучит жалко, но теперь уже – какая разница? Я сожгла все мосты. У меня – ни легального статуса, ни любви. Я абсолютно одинока.
А стреляться – это больно? Невыносимая боль – неужели это будет последним, что мне суждено ощутить? Или же правду говорят: мол, после выстрела, который тебя убьет, ты не то что ничего не почувствуешь, но даже и сам выстрел услышать не успеешь. То есть просто… бай-бай?
Мне кажется, выстрел в голову – это уже чересчур. Полчерепа вынесено, а мозги раскиданы по шелковому изголовью кровати и шторам из дамаста. Нет уж. Я не особо люблю Дашу, но заниматься уборкой после такого – даже она этого не заслужила.
В сердце? Это куда лучше во многих отношениях. С одной стороны, я умру не совсем сразу, а через пару секунд, но с другой – не буду обезображена. Я снимаю очки и кладу их на ночной столик. Потом скидываю туфли и ложусь на кровать, подложив под себя две подушки. Поехали. Конец всем страхам, волненьям, вот этому всему.
Устроившись на подушках поудобнее, я вставляю в «глок» обойму, щелчок – и он заряжен, но, чтобы выстрелить в сердце, нужно вывернуть пистолет, приложить дуло к грудной клетке и нажать подушечкой большого пальца на спуск. А это не очень простой маневр, если ты под градусом. Ведь у «глока» нет курка, а есть лишь двойной спусковой крючок. И надо большим пальцем надавить на обе его части одновременно. Когда у меня это уже почти получилось, в подсознание проникает еле слышный звук.
Это Оксана. Она на секунду задерживается у двери, а в следующий миг уже сидит на мне, вырывая «глок» из рук. Я смотрю на нее снизу вверх. Она что-то орет, но движения ее губ и слова не синхронны. Потом она вскакивает с кровати, прыгает к окну, распахивает занавески и остается стоять спиной ко мне. Я слышу металлический лязг – это она вынимает из «глока» обойму.
– Ну и чем ты тут занималась? – спрашивает она еле слышно.
– А на что это было похоже?
– Ты же не такая дура.
– А что тут дурацкого? Приведи мне хоть одну долбаную причину продолжать жить.
Она мрачнеет.
– Мы.
– Мы? Оксана, я тебя раздражаю. Ты не посвящаешь меня в свои планы, а стоит тебе открыть рот, я чувствую лишь ненависть. Никаких «мы» нет.
– Ева, умоляю.
– Именно об этом я и говорю. Твой тон. Я тебя бешу.
– И поэтому ты решила покончить с собой?
– А у тебя есть идеи получше?
Она возвращается к кровати.
– Ева, ну ты и дура. Ты просто гребаная дура.
– Никакая я не дура. У меня с головой все в порядке. Дура – это ты.
Она присаживается на кровать и протягивает руку к моей щеке. Я отшвыриваю эту руку, вскакиваю и застываю на краю кровати, свесив ноги и трясясь от гнева.
– Ты в этом платье очень сексуальна.
Я игнорирую ее реплику, встаю и направлюсь к двери – правда, понятия не имею, куда я, собственно, иду. Она спрыгивает с кровати, бежит через комнату и загораживает мне проход. Не замедляя шаг, я отталкиваю препятствие, хватаю Оксану за горло и прижимаю ее к стене. Она задыхается, выпучив глаза, но не сопротивляется.
– Я хочу, чтобы ты была хоть немного поласковее со мной, – говорю я, выплевывая слова ей в лицо. – И мне насрать, если для тебя это проблема. Настала пора тебе научиться быть, б…, человеком.
– Понимаю. – Ее шея под моей рукой пульсирует, как анаконда.
– Нет, ты ни хрена не понимаешь, потому что тебе влом, б…, понимать. Ты прячешься за своей маской психопатки – типа, тебе все можно, потому что ты – ходячее психическое расстройство, но ты – не оно, и знаешь об этом не хуже меня.
– И кто же я? – ухмыляется она. – Ответь, когда закончишь меня душить. Кстати, мне это в кайф.
– Ты – та, кто не может врубиться в простой факт, что тут, прямо перед тобой – реальный, живой человек, который бросил ради тебя всё. Всё!
Как бы невзначай Оксана ввинчивает костяшки пальцев в мой локоть, и нервный шок пронзает мою руку до самых ногтей. Я отпускаю ее горло. Она хватает меня обеими руками за уши и за волосы и притягивает мое лицо к себе – мы теперь глаза в глаза, нос к носу, губы к губам.
– И чего же ты, Ева, хочешь взамен? – шепчет она.
Вместо ответа я зажимаю зубами ее нижнюю губу и прикусываю. Оксана нежно выдыхает, а я чувствую во рту вкус ее крови.
– Я хочу тебя. Хочу, чтобы я была твоей, а ты – моей.
Какое-то время мы стоим, не шевелясь. Лишь дышим.
– Целиком и полностью? – спрашивает она.
– Да, целиком и полностью.
Она откидывает голову назад, чтобы лучше меня рассмотреть, и медленно проводит по моему лицу указательным пальцем. По бровям, по щеке. Вставляет его между моих губ, которые слиплись от ее крови. Ее кровь сохнет быстро.
– Ладно, – говорит она. – Ладно. – Потом берет с ночного столика мои очки и аккуратно надевает их на меня. – Теперь ты можешь разглядеть меня получше.
– Все та же сучка, – шепчу я, хватая ее за руки.
– Я знаю, pupsik. Извини. – Она смотрит на меня сосредоточенно. – Завтра мы все спланируем. Вместе. Даша уже разбирается с нашими паспортами и с деньгами, но я должна кое-что для нее сделать. Мы должны кое-что для нее сделать.
– И что же это?
– Давай завтра. – Она притягивает меня к себе. – Сейчас у меня на уме совсем другое.
– Правда? Что именно?
– Просто… другое.
– Он говорит, ему наплевать, потому что ум у нее мужской.
– А сама чем занимаешься? – спрашиваю я, наваливая на блин икру.
– В смысле?
– Типа работаешь? Или…
– Я терплю Павла и все его дерьмо именно потому, что не должна работать. – Она опускает взгляд в декольте, где ее кожа усыпана крошечными золотыми звездочками. – Мы затем и выходим замуж за этих bratkov. У них есть бабки. Не как в списке «Форбс», конечно, но, понимаешь, вполне достаточно. А ты сама откуда? Русский у тебя какой-то странный.
– Из Лондона. Долгая история.
– А эта Оксана, вы с ней друзья или…?
– Партнеры.
– По бизнесу?
– По жизни.
Ее лицо на миг теряет всякое выражение, но потом проясняется.
– Какое милое у тебя платье! Где ты его купила?
Меня выручает Даша, которая встает, поднимает бокал с витиеватым тостом за Пахана:
– Долгих лет и прекрасного здоровья отцу нашей братвы, – говорит она в заключение. – Смерть врагам. Могущества и славы – нашему отечеству.
Пахан зажмуривается, улыбается своей кроличьей улыбкой и подносит рюмку к губам.
– Еще я хочу поднять бокал за свою сестру Оксану, – продолжает Даша. – Мы вместе отдыхали в Добрянке, изысканнейшем из уральских курортов. И верьте мне, друзья, это была та еще крутая сучка. Нам потом сказали, что она повесилась в камере, но сами видите – вот она перед нами, целая и невредимая.
Оксана кланяется, косо улыбается и поднимает бокал в ответ:
– От одной крутой сучки – другой, спасибо!
Тут, видимо, Даша находит уместным охватить беседой и меня.
– Ведь вы с Оксаной проделали неслабый путь. В железном контейнере, надо полагать, было не очень тепло.
Над столом опускается вежливое молчание, и девятнадцать лиц поворачиваются ко мне. Я выжимаю из себя улыбку и, теряя вдруг уверенность в своем русском, пытаюсь объяснить, что мы с Оксаной всю неделю дрожали.
Даша выпучивает глаза и заходится от хохота. Весь стол присоединяется, включая Пахана. Мужчины смотрят то на меня, то на соседей по столу и, захлебываясь, повторяют мои слова, а у Даши от смеха текут по щекам слезы. Хохот не прекращается, а я в отчаянии перевожу взгляд с одного лица на другое. Даже Крис улыбается.
– Не волнуйся, – говорит один из бригадиров, протирая глаза салфеткой. – Мы – друзья. Ваша тайна навсегда останется с нами.
Лишь одному человеку за столом не до смеха. И это – Оксана, она пронзает меня взглядом, полным ледяной, неприкрытой ненависти.
Ужин, по-моему, будет продолжаться вечно. Бесконечные перемены блюд – супы, запеченное мясо, жаренная до состояния углей свекла, осетрина с белыми грибами, вареники, десерты. И водка, море водки, рюмочка за рюмочкой. Лимонная водка, малиновая водка, водка на кардамоне, перцовка, зубровка. Не проходит двух минут, чтобы кто-нибудь не предложил тост. За дружбу, верность, честь, воровскую жизнь, прекрасных женщин, за тех, кто не с нами, за смерть. Я стараюсь не вливать в себя всю рюмку, а лишь чуть-чуть пригубить, но все равно довольно скоро осознаю, что безнадежно и в стельку пьяна. Время замедляется, стрелка на часах практически застывает. Разговоры и смех звучат то громче, то тише, а комната – то в фокусе, то нет. Ангелина и другие женщины поначалу пытаются завести со мной разговор, но вскоре отказываются от затеи, увидев, что я способна лишь на невнятные односложные реплики. Время от времени я бросаю взгляд на Оксану, но она всячески делает вид, что не замечает, она веселится и флиртует со всеми подряд. Хоть одна мимолетная улыбка, один дружеский взгляд в мою сторону, и мой вечер сразу бы стал другим, – но этому, судя по всему, не бывать. Ее взгляд лишь скользит по мне, как по пустому месту.
И наконец, слава богу, звучит последний тост. Na pososhok. Все встают, и телохранители эскортируют Пахана из комнаты. Стоя у дверей, я смотрю на проходящую мимо меня череду гостей. Некоторые мне улыбаются, некоторые – жмут руку, кто-то из женщин – видимо, не трезвее, чем я, – обнимают меня, как старую подругу. Оксана проходит с каменным лицом.
Квартира пустеет – лишь Даша, Крис и Оксана стоят у останков ледяной скульптуры. Когда я подхожу к ним, Оксана приказывает мне отправляться спать.
– Нам с Дашей надо поговорить.
– Планируете новый сеанс пыток? – спрашиваю я, и Даша тактично строит недовольную мину. – Я просто хочу поблагодарить за превосходный вечер. Еда была божественная, компания – дивная. Особенно я в восторге от Пахана. Занимательнейший человек.
– Ева, прошу, – полушепотом произносит Оксана. – Ты недостаточно сегодня подставилась, тебе мало? А сейчас окажи нам всем милость, п…й отсюда.
Я повинуюсь, старательно пробираясь к нашей спальне сквозь плотную пелену тишины. Там я сажусь на край кровати и сижу так минут десять, прислушиваясь к глухим ударам сердца, а водка тем временем продолжает расползаться по телу. Отдернув занавеску, я наблюдаю, как по улице, рассыпая каскады искр, ползет трамвай. Потом подхожу к комоду, выдвигаю второй ящик и достаю из-под своего пчелиного свитера «глок». Мне жаль, что я так и не успела поносить этот свитер, но сейчас пора свыкнуться с тем фактом, что моей жизни – конец. Я приняла ряд катастрофических решений, худшим из которых было вручить свою судьбу свихнувшейся убийце, чей интерес ко мне оказался, в лучшем случае, лишь мимолетной прихотью. Она убедила меня, что деваться мне некуда, что она – мой единственный шанс выжить, а я, в свою очередь, убедила сама себя, что все это правда.
Конечно, все это звучит жалко, но теперь уже – какая разница? Я сожгла все мосты. У меня – ни легального статуса, ни любви. Я абсолютно одинока.
А стреляться – это больно? Невыносимая боль – неужели это будет последним, что мне суждено ощутить? Или же правду говорят: мол, после выстрела, который тебя убьет, ты не то что ничего не почувствуешь, но даже и сам выстрел услышать не успеешь. То есть просто… бай-бай?
Мне кажется, выстрел в голову – это уже чересчур. Полчерепа вынесено, а мозги раскиданы по шелковому изголовью кровати и шторам из дамаста. Нет уж. Я не особо люблю Дашу, но заниматься уборкой после такого – даже она этого не заслужила.
В сердце? Это куда лучше во многих отношениях. С одной стороны, я умру не совсем сразу, а через пару секунд, но с другой – не буду обезображена. Я снимаю очки и кладу их на ночной столик. Потом скидываю туфли и ложусь на кровать, подложив под себя две подушки. Поехали. Конец всем страхам, волненьям, вот этому всему.
Устроившись на подушках поудобнее, я вставляю в «глок» обойму, щелчок – и он заряжен, но, чтобы выстрелить в сердце, нужно вывернуть пистолет, приложить дуло к грудной клетке и нажать подушечкой большого пальца на спуск. А это не очень простой маневр, если ты под градусом. Ведь у «глока» нет курка, а есть лишь двойной спусковой крючок. И надо большим пальцем надавить на обе его части одновременно. Когда у меня это уже почти получилось, в подсознание проникает еле слышный звук.
Это Оксана. Она на секунду задерживается у двери, а в следующий миг уже сидит на мне, вырывая «глок» из рук. Я смотрю на нее снизу вверх. Она что-то орет, но движения ее губ и слова не синхронны. Потом она вскакивает с кровати, прыгает к окну, распахивает занавески и остается стоять спиной ко мне. Я слышу металлический лязг – это она вынимает из «глока» обойму.
– Ну и чем ты тут занималась? – спрашивает она еле слышно.
– А на что это было похоже?
– Ты же не такая дура.
– А что тут дурацкого? Приведи мне хоть одну долбаную причину продолжать жить.
Она мрачнеет.
– Мы.
– Мы? Оксана, я тебя раздражаю. Ты не посвящаешь меня в свои планы, а стоит тебе открыть рот, я чувствую лишь ненависть. Никаких «мы» нет.
– Ева, умоляю.
– Именно об этом я и говорю. Твой тон. Я тебя бешу.
– И поэтому ты решила покончить с собой?
– А у тебя есть идеи получше?
Она возвращается к кровати.
– Ева, ну ты и дура. Ты просто гребаная дура.
– Никакая я не дура. У меня с головой все в порядке. Дура – это ты.
Она присаживается на кровать и протягивает руку к моей щеке. Я отшвыриваю эту руку, вскакиваю и застываю на краю кровати, свесив ноги и трясясь от гнева.
– Ты в этом платье очень сексуальна.
Я игнорирую ее реплику, встаю и направлюсь к двери – правда, понятия не имею, куда я, собственно, иду. Она спрыгивает с кровати, бежит через комнату и загораживает мне проход. Не замедляя шаг, я отталкиваю препятствие, хватаю Оксану за горло и прижимаю ее к стене. Она задыхается, выпучив глаза, но не сопротивляется.
– Я хочу, чтобы ты была хоть немного поласковее со мной, – говорю я, выплевывая слова ей в лицо. – И мне насрать, если для тебя это проблема. Настала пора тебе научиться быть, б…, человеком.
– Понимаю. – Ее шея под моей рукой пульсирует, как анаконда.
– Нет, ты ни хрена не понимаешь, потому что тебе влом, б…, понимать. Ты прячешься за своей маской психопатки – типа, тебе все можно, потому что ты – ходячее психическое расстройство, но ты – не оно, и знаешь об этом не хуже меня.
– И кто же я? – ухмыляется она. – Ответь, когда закончишь меня душить. Кстати, мне это в кайф.
– Ты – та, кто не может врубиться в простой факт, что тут, прямо перед тобой – реальный, живой человек, который бросил ради тебя всё. Всё!
Как бы невзначай Оксана ввинчивает костяшки пальцев в мой локоть, и нервный шок пронзает мою руку до самых ногтей. Я отпускаю ее горло. Она хватает меня обеими руками за уши и за волосы и притягивает мое лицо к себе – мы теперь глаза в глаза, нос к носу, губы к губам.
– И чего же ты, Ева, хочешь взамен? – шепчет она.
Вместо ответа я зажимаю зубами ее нижнюю губу и прикусываю. Оксана нежно выдыхает, а я чувствую во рту вкус ее крови.
– Я хочу тебя. Хочу, чтобы я была твоей, а ты – моей.
Какое-то время мы стоим, не шевелясь. Лишь дышим.
– Целиком и полностью? – спрашивает она.
– Да, целиком и полностью.
Она откидывает голову назад, чтобы лучше меня рассмотреть, и медленно проводит по моему лицу указательным пальцем. По бровям, по щеке. Вставляет его между моих губ, которые слиплись от ее крови. Ее кровь сохнет быстро.
– Ладно, – говорит она. – Ладно. – Потом берет с ночного столика мои очки и аккуратно надевает их на меня. – Теперь ты можешь разглядеть меня получше.
– Все та же сучка, – шепчу я, хватая ее за руки.
– Я знаю, pupsik. Извини. – Она смотрит на меня сосредоточенно. – Завтра мы все спланируем. Вместе. Даша уже разбирается с нашими паспортами и с деньгами, но я должна кое-что для нее сделать. Мы должны кое-что для нее сделать.
– И что же это?
– Давай завтра. – Она притягивает меня к себе. – Сейчас у меня на уме совсем другое.
– Правда? Что именно?
– Просто… другое.