Умри ради меня

– Она у тебя с языка не сходит.

– Это чтобы ты ревновала, коза. С Ларой хорошо в постели, но она глуповата. Помню, в Венеции мы ужинали в отеле, и я заказала ризотто с лобстером – а это у них типа фирменное блюдо, – и сомелье спросил, какое вино мы предпочитаем, так вот Лара заказала «Бейлиз»! Извини, конечно, но это просто – фу! Мы потом после ужина целовались, и я чувствовала у нее на языке этот привкус.

– За последнюю деталь – особое спасибо. Я старалась не думать о том, как вы с ней ездили в Венецию.

Она пожимает плечами:

– Что было, то было. И я должна признаться, что просто обожаю, когда в пицце есть ананас.

– Фу!

– В Париже я свожу тебя в «Хэнк»[4]. Это супервкуснятина.

– Не уверена, что хочу это пробовать. Даже в Париже.

– Ну ты и динозавр! И как я только ухитрилась затащить тебя в постель?

– Ни в какую постель ты меня не затаскивала.

– Нет?

– Я сама запрыгнула. Никто меня туда не тащил.

– Правда?

– Правда. И я уж точно не ем пиццу с ананасом.

– С этим мы разберемся. Но возвращаемся к Зоиной квартире. Проникнуть внутрь, когда Пахан – там, трудно: бронированная дверь и камера высокого разрешения. Он ни за что не позволит Зое впустить незнакомого человека. Гораздо проще убить Дзабрати и телохранителя внутри здания, но не в квартире, а где-нибудь в подъезде. В идеале – по пути от квартиры к лифту.

– А как попасть в подъезд?

– Я выяснила, что на втором этаже живет одинокий мужик, он преподает в университете, и к нему регулярно наведывается студентка. Я знаю, как их зовут, могу прикинуться ее подругой, у которой срочное сообщение. Так я попаду внутрь. Потом вырублю его и смогу действовать дальше. Не идеально, но, в принципе, реально.

– А вариант с рестораном?

– Опять же – в принципе, реально. Я могу войти, выстрелить в упор, завалить пару телохранителей, пока они не успели очухаться, и по-быстрому смыться. Но в больших популярных ресторанах, типа «Зарины», много неприятных моментов. Там полно народу, яркое освещение и видеонаблюдение. Чисто сработать не выйдет, и будет куча свидетелей.

– Свидетели – точно неприятный момент.

– Именно. Надо найти такое решение, чтобы не пришлось мочить телохранителей или любых других бойцов. Даша никогда не сможет завоевать доверие и преданность банды, если они будут знать, что она ответственна за гибель братков. Короче, нам нужно, чтобы с Паханом никого не было, и убрать его без свидетелей.

– Есть вариант – banya. Он там один, нам это известно. И беззащитен.

– И как ты предлагаешь мне – или нам – пробраться в баню? Он туда ходит только по мужским дням.

– Должен быть способ.

Оксана хмурится:

– Однажды в женский день я провела там много времени. И теперь знаю планировку всего здания. Проверила все шкафы, все ниши в потолках, все вентиляционные трубы – в общем, всё, и там абсолютно негде спрятаться. Дому больше ста лет, его построили еще при царе, с мозаиками и античными статуями. И повсюду – клиенты.

– Голые мужики с полотенцами на бедрах?

– В тот день, когда была я, – бабы. Но в целом – да.

– То есть никаких пушек.

– Спрятать в бане пистолет – без шансов.

– Расскажи-ка еще раз, как там все устроено.

– Зачем?

– Оксана, умоляю, просто расскажи, и все.

– Ладно. Входишь с улицы, платишь в кассе, потом идешь в раздевалку со шкафчиками, оставляешь там одежду, берешь с собой полотенце. Затем – через парилки. Там стоят каменки – такие ящики с горячими камнями, типа огромных духовок – и вдоль стен деревянные полки, где ты сидишь. Можешь взять ведро, набрать воды из-под крана и плеснуть на камни. Получается пар, который повышает температуру.

– Вроде сауны?

– Примерно то же самое. Только всё – больше размером. Это – более социальное место, чем европейская сауна, где все просто молча сидят. Дальше – типа комнаты отдыха с мраморными колоннами и полом, там тебе могут сделать массаж, и все хлещут друг друга березовыми вениками, это считается полезным для кровообращения. – Оксана скрещивает руки на груди. – Ева, ты же все это знаешь, я тебе уже подробно рассказывала.

– Да, рассказывала. Но все равно продолжай. Я пытаюсь понять одну вещь.


– Хорошо. Дальше небольшой бассейн.

– С горячей или холодной водой?

– Холодной. Туда попадаешь из парилки.

– Какого размера?

– Только на одного человека. Метра полтора глубиной.

– Что там есть еще?

– Чайная комната с самоваром. Можно купить пироги, блины и все такое.

– Вкусные?

– Вполне.

– Ты что брала?

– Кусок наполеона.

– Всего один?

– Ну два.

– То есть ты не будешь сильно возражать против того, чтобы туда вернуться? И взять меня с собой?

– Не буду. Но поскольку нам все равно не попасть туда в мужской день, я не вижу в этом смысла.

– Просто запасись терпением. У меня есть идея.

– Внимательно слушаю.

Я излагаю свой план. После этого она минуту сидит неподвижно. Затем медленно, но возбужденно подходит к окну, размахивая руками, словно крыльями.

– Как тебе?

Она поворачивается:

– Это может сработать. Если Даша достанет нам все необходимое, это определенно может сработать.

– Но?..

– Но для этого нужны мы обе. Понадобится твое участие. Поэтому…

– Что «поэтому»?

– Ты готова это сделать? Убийство – билет в один конец. Обратной дороги нет.

– Готова.

Она пристально смотрит на меня пару мгновений и кивает.

– Ладно.

– Оксана.

– Да?

– Попытайся не быть такой сукой. Из нас может получиться неплохая команда.

– Прекрасно. Наполняй ванну.





Когда план окончательно созрел и все организационные вопросы были решены, у нас с Оксаной вдруг оказалась масса свободного времени. И мы начинаем совершать долгие прогулки, чаще всего в Купчино – спальном районе, где и хозяйничала Дашина банда. Это – далеко не лучшее место: огромные глухие пространства, где кварталы ветшающих бетонных жилых домов пересечены автомобильными развязками и замерзшими каналами. С севера Купчино отделено от города промышленной зоной, а его продуваемые ветрами улицы напоминают заброшенную лунную колонию, но зато там практически нет ни полиции, ни камер видеонаблюдения, и мы чувствуем себя в безопасности. Это – Дашина вотчина, и когда к концу дня бледно-розовые сумерки смягчают серые силуэты домов, там бывает почти красиво.

Гуляем мы большей частью молча. Порой по целому часу не произносим ни слова, а лишь шагаем бок о бок под холодным небосводом, расчерченным электрическими и трамвайными проводами. Мы изучаем друг друга. Иногда я смотрю на нее и чувствую, что она сейчас здесь, целиком рядом со мной; а иногда натыкаюсь на пустой взгляд и понимаю, что она – где-то в своем измерении. Она очень старается быть внимательной, даже когда у нее это не очень получается. Она может вдруг остановиться на тротуаре и нежно смахнуть рукой в перчатке снег с моей щеки, или задать какой-нибудь неуместный, но милый вопрос – счастлива ли я, не хочу ли выпить чаю? Замечая в такие минуты решительный, слегка смущенный взгляд, я хочу обнять ее, но знаю, что это стало бы нарушением ее правила – не привлекать внимание в общественных местах. Поэтому я просто отвечаю ей, что счастлива, и это – чистая правда. Я не думаю о ждущем нас убийстве. Все мои мысли – о здесь и сейчас, о нас двоих и о слабом, еле уловимом мерцании ее доброты.