Улыбка смерти на устах

— Тоже.

— Да? А говорят, он в тот день, а именно восьмого июня в субботу, появился здесь лишь под утро.

И тут внутри дома что-то загрохотало, загремело, обрушилось — и на крыльцо выскочил Костик. В руках он держал ружье. Натурально — одноствольную винтовку. Дуло он направил прямо в лоб Римме, руки его от злобы тряслись. Девушка в панике приподнялась, прикрывая лицо и грудь сумочкой.

— А ну пошла вон отсюда! — звенящим голосом обрушился на гостью Костик. — Явилась тут! Вынюхивает, высматривает! А ну убирайся! Немедленно!

— Костя, тише, тише! Ты Матвея разбудишь! — Однако в словах Юлии Римка не заметила ни противления столь нелепой и дикой выходке супруга, ни осуждения — напротив, звучала в них затаенная гордость по отношению к столь лихому рубаке.

— Это нападение, — спокойно, насколько могла, сказала частный детектив. — Я сейчас полицию вызову.

— Вы незаконно вторглись на наш участок! — заорал вооруженный муж. — Вы нарушили неприкосновенность нашей собственности! Я могу стрелять без предупреждения!

Тут от воплей отца пробудился, наконец, малыш и, в свою очередь, тоже заорал.

Римма подхватила сумочку и боком, не спуская глаз с наставленного на нее ружья, кинулась к калитке. Растворила ее — и буквально бросилась наутек.

Пробежала без оглядки целую улицу, а когда миновала въездные ворота, выхватила телефон — звонить в полицию. Пусть накажут мерзавца, пусть хотя бы проверят: есть ли у него разрешение на оружие?! Надлежащим ли образом он его хранит?! В сейфе? В каком сейфе?! Откуда в съемной избе сейф?! Но потом здраво подумала: пока участковый сюда доедет (плюс два часа как минимум), да пока начнется разборка: а кто вы такая? А что здесь, на моей земле, делаете? Ах, вы частный детектив — а где ваше удостоверение? А договор на оказание услуг? Словом, тьфу! Ничего, кроме геморроя, она себе не наживет, да и рабочий день будет потерян!

И тогда она набрала Пашку.

— Что такое, Синичкин?! — заорала она на начальника. — Не, ну, правда?! Я уволюсь завтра же! Куда ты меня все время посылаешь?! Почему как урод какой-нибудь, так к нему все время еду я?! Почему не ты, мужик и хозяин сыскного бизнеса, с ним разбираешься?! А я?!

— Подожди, моя хорошая, — вдумчиво произнес Павел Сергеич, и ее порадовало, что она — хорошая. — Тебя неласково свидетели встретили?

— Еще как неласково! Ружье наставлял! В голову целил, гад!

— Костик этот?

— А кому б еще!

— Но ты жива-здорова?

— Слава богу, да.

— Ладно, я этому Костику врежу. Хочешь?

— Врежешь — как? Морально или физически?

— А ты как предпочитаешь?

— Физически. И посильнее. Только не насмерть. А то носи тебе потом передачи.

— Сделаем. А ты лучше уматывай оттуда подобру-поздорову.

— Умотала уже!.. А от тебя, Синичкин, я уволюсь, вот ей-ей уволюсь!

— Ладно, Римма Батьковна, не горячись. Отплатим мы мерзавцу. Найдем способ и отплатим.

После разговора с боссом настроение у Риммы несколько улучшилось. Что ни говори, умеет Синичкин работать с персоналом — хотя такового в агентстве одна только Римка.

Почти бегом девушка преодолела неближний путь — проселок от дачного поселка до станции. Ей даже показалось, что она управилась быстрее, чем они тащились, подскакивая на ухабах, в машине вместе с радушной бабушкой-соседкой. Девушка не замечала летних красот в виде опушки леса, поля, заросшего васильками, и нагромождения сливочных облаков над дальним лесом.

Слава богу вот и станция. Однако ближайшая электричка до Москвы ожидалась только через сорок пять минут, и в магазине на площади — кто Римку осудит после пережитого? — она взяла «мерзавчик» коньяку, колу и чипсы. Ей явно требовалось успокоительное, да и мусорную еду она себе разрешила. Подумала: «Вот так ведешь-ведешь ЗОЖ, а потом уложит тебя в одночасье какой-нибудь псих вроде Костика, пожалеешь ведь в последнюю минуту, что даже чипсами с колой напоследок не побаловалась».

На одинокой лавочке на платформе Римма влила шкалик коньяку в колу, с грохотом закинула пустую бутылочку в урну и стала не спеша прихлебывать коктейль, заедая его мусорной, но такой вкусной едой. Спустя пару минут вернулось самообладание, напряжение отпустило. И солнце засветило как-то ярче, и ветерок задул, принося летние ароматы леса.

«Мерзавец все-таки этот Синичкин, — подумала Римма после коньяка довольно благодушно. — Когда же и чем кончатся наши с ним долгие и зловредные отношения?»





Паша




Примерно в то же самое время я встречался с человеком, которого Полина рекомендовала как ближайшего подчиненного своего отца и товарища по работе. Звали его Иннокентием Карпащенко, и выглядел он под стать своему импозантному имени-отчеству: моложе, чем Порецкий, а именно лет сорока пяти или семи, красивый, с эффектной проседью в черной шевелюре и голубыми глазами. Отличный костюм, офисные ботинки, дорогой галстук. Легко можно было себе представить, как женщины-коллеги или просто встречные девушки сходят по нему с ума.

Мы встретились неподалеку от офиса, где служили Карпащенко и погибший: у громадного, державного сталинского здания-утюга на Третьяковской. Ни в какое кафе не пошли, присели на лавочку — погодка хмурилась, но дождя не обещали. Вокруг спешили по своим делам москвичи и гости столицы. Узбеки в желтых жилетах в очередной раз взрезали столичный асфальт и укладывали бордюры и плитку. Временами стукотил отбойный молоток.

Первым моим вопросом была смертельная болезнь у Порецкого.


— У Игоря?! — выкатил глаза красавец. — Никогда не слышал. Ни разу ничего такого он не говорил.

— Вроде в самое последнее время это обнаружилось. Где-то нынешней зимой.

— Нет, ни сном ни духом.

— А вы с ним в дружеских отношениях состояли, да? Выпивали, наверное, вместе. И разговаривали? О многом — в том числе о женщинах?

— Случалось.

— А в последние годы, после смерти жены, у Игоря Николаевича была постоянная подруга?

— Не знаю. Не могу судить. Вы знаете, этой темы Порецкий как-то избегал. Может, дело заключалось в том, что я Леночку, жену покойного, знал, и поэтому распространяться о новой даме было бы чем-то вроде предательства ее памяти.

— А сами как считаете: была у него какая-то на постоянке? Или кратковременные связи?

— Мм, по косвенным признакам можно судить, что, скорее всего, все-таки второе.

— По косвенным признакам? Это как?

— Ну, бывало, приходил он на работу какой-то удовлетворенный, довольный, разглаженный.

— То есть как после хорошего секса? — подмигнул я.

— Типа того.

— А напрямую про девушек ничего не рассказывал?

— Нет. Вот только совсем незадолго перед кончиной вдруг высказался…

— Незадолго? Когда точно?

— Да прям дня за два, за три.

— Вот как? И что же он сказал?

— Вдруг выдал мне: о, я с такой классной девчулей познакомился. Чуть не впервые в жизни я подобное от него слышал.

— Вот тут, пожалуйста, поподробнее. Когда он с ней встретился, при каких обстоятельствах, кто она такая?

— Да ничего он не рассказал. Я ж говорю: он замкнутый был, не болтун, на темы секса не распространялся.

— И все-таки в тот раз высказался. И что конкретно он произнес? В каких выражениях?

— Да ничего особенного, я и не помню, кроме тех слов про классную девчулю. Мы с ним, кажется, в лифте ехали, а потом то ли кабина остановилась, то ли кто-то вошел — в общем, разговор прервался.

— И больше не возобновлялся?

— Нет. Вскоре он и погиб.

— А в какой день недели та беседа случилась?

— Умер он в пятницу, да? Значит, это в среду было или во вторник.

— На той же неделе?

— Да, да.

— А может, в понедельник или в четверг?

— Может. Но, скорее, все-таки в среду.

— А может ли смерть Порецкого быть связана с его работой?

— Это как?

— Говорят, он важный контракт прорабатывал на строительство в Южной Америке, вы с китайцами там конкурируете, и они-де могли быть заинтересованы, чтобы его убрать. Потому что именно Порецкий интересы нашей страны активно отстаивал.

— Вообще-то это конфиденциальная информация. Откуда вы ее взяли?

— Дочь мне его сказала.

— Что же, вы думаете, что те, кто после Порецкого будет этот проект курировать, меньше о России станут печься?