Улыбка смерти на устах

Римма




Римма ехала на дачу к Юлии Игоревне Камышниковой, в девичестве Порецкой, будучи в раздрае и полнейшем недовольстве собой. Что получается, думала она. Столько лет она убила на этого несчастного Пашу Синичкина, исполняла роль девочки на побегушках, подай-принеси-унеси, и вот теперь, аллилуйя, наконец, дослужилась до собственных заданий. Итак: ей поручено съездить на дачу, опросить свидетельницу. А дальше? А завтра? Так и прикажете ей бегать за Пашкой — и одновременно по его поручениям? Никакой доли в бизнесе Синичкин не предлагает, да и под венец больше не зовет. Хватит, прожили они вместе едва ли не год и разбежались, достал он ее — и, как она тогда полагала, расплевались навсегда, на веки вечные. Но нет! Прошел год в разлуке, и такая тоска обуяла, что не стерпеть, и снова ее потянуло — и к работе, сыску несчастному, и, главное, к Пашке. И как итог: опять она оказалась на тех же позициях, что и много лет назад, когда желторотой студенткой впервые постучалась в дверь с распечатанной на принтере табличкой «Детективное агентство “ПАВЕЛ”». И в результате окончила заочно юридический, а психологию любимую забросила. Второе — карьеру не сделала, гением сыска не стала, собственное дело не открыла; и, наконец, третье — мужем или хотя бы постоянным бойфрендом не обзавелась. А ей ведь уже за тридцать, и часики, как говорится, не просто тикают — бьют набатным.

Может, вся штука заключается в том, что присушил, приворожил ее Пашка? И с ним тесно — но врозь настолько скучно, хоть плачь! И все ее побочные романы мимолетные — только суррогат, тоска, замена настоящей страсти, которую может дать Пашуля? А он, чудило, не понимает, ревнует, бесится — но ведь тоже от себя ее далеко не отпускает, не прогоняет, не увольняет. Хотя после той истории, когда дурак Нурлан с тюльпанчиками явился к ней в столицу чуть ли не свататься[4], она уверена была, что Синичкин пошлет ее далеко и надолго. Но нет, сначала держал ледяную паузу, а потом свел их отношения к взаимовыгодному сотрудничеству. Хотя, может, в этот раз честней было бы покончить с их затянувшимися отношениями.

В общем, в сильнейшей неудовлетворенности самой собой и своим положением пребывала Римма — а тут еще работай!

Она специально поехала на дачу к Юлии Игоревне на электричке — на миру и смерть красна, может, хоть пассажиры своим видом и россказнями ее развлекут. Но от себя не убежишь — сидела, уткнувшись в окно, а попутчики, как и бесконечные коробейники, впаривающие свой нехитрый товар, от пластыря до шариковых ручек, только раздражали. А когда слабоголосый, но чувствительный дед-гитарист с седыми длинными волосами, какой-то недовымерший «каэспешник», спел старинную песенку: «Ты у меня одна», — она чуть не разрыдалась и сунула ему в сумочку целый стольник.

А тут и Пашка позвонил — но, как водится в последние времена, строго по делу: просил выяснить, знала ли Юлия Камышникова — Порецкая — о смертельной болезни отца.

Наконец, дотащились до искомой станции. Отсюда еще пару километров по проселку трюхать — хорошо хоть пешком, не надо на автобус или маршрутку перегружаться. А она уже опаздывала — эта фря, Юлия свет Игоревна, назидательно приказала: «Приезжайте строго к двум, пока мы спим», — имея в виду под «мы» своего грудничка сопливого.

Правда, едва Римма вышла на проселок, как тормознула рядом с ней женщина на «Киа Рио» — старая-престарая, под восемьдесят, а туда же, рулит. Высунулась с водительского сиденья, спросила бархатным преподавательским тембром:

— Девушка, вы в Малинники путь держите?

— Конечно.

— Подвезти?

— Буду премного благодарна.

— Садитесь. Денег не возьму, считайте, благотворительность. — А когда Римма на пассажирском сиденье устроилась, полюбопытствовала: — А вы к кому следуете? Да налегке? К нам тут без сумок с продуктами редко ходят, магазина нет.

— К Камышниковым я. К Юлии Игоревне.

— В гости?

— Нет, по работе.

— Да? Какая ж у Юльки-то работа, сынуле едва годик минул?

— Так она и не работает. Работать с ней буду я.

— Да? И по какому, если не секрет, вопросу вы к Камышниковой?

Конечно, в клиентском договоре у них с Пашкой значилось, что обстоятельства дела являются строго конфиденциальными, включая даже сам факт обращения заказчика в сыскное агентство. Но в то же время соглашение давало им право опрашивать граждан об обстоятельствах события, по случаю коего их наняли. Поэтому Римма не видела большой беды в том, чтобы сказать соседке правду — вдруг та какой информацией владеет?

Римма и выложила все как есть. Мол, она частный детектив, расследует гибель отца Юлии Игоревны.

— Да, слышала я, что они отца схоронили. Но ведь он, говорят, с собой покончил?

— Младшая дочь, Полина, так не считает. А вы его самого-то, Игоря Николаевича Порецкого, знавали? — завязывался между ними непринужденный, практически соседский разговор.

— Нет, даже и не видела никогда. Он, по-моему, сюда и не приезжал ни разу. Ведь Камышниковы эту дачу снимают, и не так давно, второе лето. А у Порецкого-старшего, говорят, своя загородная недвижимость имелась, и со всеми, что называется, пирогами. Однако туда Юльку с Костиком не зовут, потому как зять там явно ко двору не пришелся.

Дама аккуратно рулила по проселку, умело объезжая ямы, и не переставала рассказывать. Римма возблагодарила небо, которое дало ей одновременно и средство передвижения, и источник информации.

— А вы откуда знаете, что Константин с Игорем Николаевичем не ладили, раз старший Порецкий даже не приезжал сюда? Юля рассказывала?

— Да и Костик отзывался о тесте крайне скептически. Он такой, знаете ли, парень не промах — зять из тех, что любит взять. И, конечно, выказывал недовольство тем, что у тестя прекрасная трехэтажная дача, однако он молодую семью с внучком-младенцем игнорирует, а им приходится ютиться здесь, на шести сотках, и туалет с душем на улице.

— А вы не помните, кстати: восьмого июня, в пятницу, и на следующий день, в субботу, девятого, Юлия и Костик что делали?

— Восьмого июня, говорите? Это как раз когда Голунова за наркотики арестовали? И демонстрации начались?

Римма за политикой не следила, но порылась в памяти:

— Да, те выходные, что как раз перед двенадцатым июня были.

Дама слегка задумалась, а потом высказалась:

— Юлька все время на даче была, с Матвейкой. А Костик — в Москве, работал. Я еще Юлю спрашивала, когда муж появится. А она отмахнулась: сказал, что поздно. И в ту ночь, с пятницы на субботу, приехал он только под утро — я не спала, знаете ли, старческий сон недолог, в окошко выглянула, около пяти утра было, уже солнце встало — а он как раз подкатывает, ворота открывает. Точно, в ночь на субботу девятого июня дело было.

«Значит, если Порецкого убили, — подумала Римма, — у Костика хватило времени замести следы и добраться до дачи».

Он ей как-то априори не нравился, этот Костик.


Они подъехали к воротам, ведущим на дачные участки, которые никем не охранялись, Римма вышла, открыла их, а потом затворила.

Дачный поселок оказался из разряда беспонтовых. Наделы по шесть соток, бревенчатые избы, дощатые веранды. Газа нет. За заборами наливаются яблони. Деловито трусит впереди машины бездомная собачонка.

Водительница остановилась.

— Вот дом, что Камышниковы снимают, — кивнула через улицу. — А я здесь живу, напротив. Если будут еще вопросы, милости просим. О, как неожиданно в рифму получилось: «вопросы — милости просим».

— Большое спасибо, что подвезли.

Римма была благодарна шоферше с ее старческой болтливостью и ригидностью.

Она спросила ее телефон и выманила разрешение позвонить, если вдруг понадобится. Тепло попрощалась со старушкой и помогла ей раскрыть ворота, ведущие к ней на усадьбу. Потом перешла через устланную летней пылью улицу и подошла к калитке напротив.

Бревенчатый старый дом с наличниками украшали довольно новая терраска и высокое крыльцо. Подле крыльца стояла детская коляска. В ней самозабвенно дрых младенец. Рядом были вкопаны деревянный стол и лавочка, на которой сидел, уткнувшись в телефон, довольно молодой парень с залысинами.

Чтобы не разбудить ребеночка, Римма сама отомкнула калитку и подошла ближе.

Парень поднял на нее лицо, затуманенное виртуальными битвами, и неприязненно буркнул:

— Вы кто?

Выглядел он не слишком любезным: маленькие колючие глазки, залысины, тонкие губы. Огромные кулаки, татуировка на левом предплечье: языки синего пламени.

— Я к Юле, — кротко молвила девушка-детектив. — Мы договорились о встрече. Она дома?

— Зачем она вам?

Римка не стала скрывать:

— Я из сыскного агентства, и мы расследуем обстоятельства смерти вашего тестя, Игоря Николаевича Порецкого.

— Да? Разве он не сам себя? — Костик сделал неприятный жест, вроде как по шее полоснул, и глаза закатил.

— Ваша свояченица, Полина, считает, что нет.

— И вы, что же, — парень делано усмехнулся, — подозреваете нас?

— А надо? — Римма, не отрываясь, уставилась в его переносье, и мужчина не выдержал, отвел глаза. — Да, кстати, о подозрениях: а вы где были той ночью, когда умер ваш тесть? С пятницы седьмого на субботу восьмое июня?

— Вообще это не ваше дело, и я вас сюда не звал — вынюхивать и выслеживать.

— Почему бы вам не ответить, если вы не занимались ничем предосудительным? — кротко проговорила Римма.

— Не собираюсь я тут перед вами исповедоваться! Ишь, нашлась следовательница!

Парень резко вскочил и с криком: «Юля, Юля!» — бросился в дом. От возгласа дитятко в коляске, ангельски спавшее, сердито заворочалось, сморщило носик и собралось уже заплакать. Римкины материнские инстинкты сработали неожиданно быстро, она запричитала тихонечко: «Тш-тш-тш» — и принялась качать коляску. Ребеночек сделал еще две-три крайне недовольные гримасы, но глаз не открыл и снова отлетел в глубокий сон.

Костик больше не появлялся, однако по ступенькам крыльца спустилась гранд-дама — наверняка сама Юлия Игоревна. Она была похожа на свою младшую сестру, однако выглядела старше ее не на семь лет, как по метрикам, а на все семнадцать. И при том была на целую голову выше и килограммов на тридцать солидней. Могучие руки, огромные бедра, налитая грудь. Не говоря ни слова, она перехватила у Римки рычаги управления — то бишь ручку коляски — и сделала пару-тройку мощных качаний, чтобы загнать свое чадо в более глубокий сон.

Римма попросила ее присесть и рассказать подробней об отце.

Юля уселась на лавочку и в принципе поведала то же, что и младшая сестра вчера: смерть матери, глубокая депрессия, постепенное счастливое возвращение к активной жизни.

Осведомилась девушка-сыщик и о том, не появилась ли в жизни отца другая женщина, — ответ оказался отрицательным. Спросила, знает ли Юлия о смертельном заболевании родителя — та пораженно воскликнула:

— Никогда не слышала! Кто это вам сказал?! Откуда информация?!

А потом началось интересное. Римка осведомилась, правда ли, что ее покойный отец не любил мужа Костю (и наоборот). Молодая толстуха начала юлить в стиле «нельзя не сознаться, но и нельзя не признаться»:

— Я бы не назвала их отношения идеальными, но, в то же время они оба всегда сохраняли рамки приличия… — и всякое такое бла-бла-бла.

— А ссора на прошлый Новый год?

— О, она и про это вам поведала! Я вам скажу так: чего только не бывает в семьях. Люди ссорятся, потом мирятся.

— Так, значит, ваш Константин и Игорь Николаевич впоследствии примирились?

— Можно считать, что так.

— А где были вы лично в ночь смерти вашего батюшки?

— Где я могу быть! Здесь, на даче, с Матвеем.

— А супруг ваш Костик?