Удержаться на краю

* * *


Люба едва уложила Женьку спать, до того он был возбужден. Столько событий – новые люди, а самое главное – собака и кот! Кот! Женька так мечтал, и вот же!

Но собака оказалась ранена, а кот шмыгнул под диван и затаился.

Около Бруно выросла горка игрушек – Женька приносил новому другу мячики, машинки, зайца, кубики, а Бруно брал подарки из его ручек и укладывал на пол. Женька счастливо хохотал и все норовил улечься на собачью лежанку, и Бруно даже подвинулся, но тут уж Люба воспротивилась такому сценарию.

– Ты видишь, что собачка больна? Не надоедай ему, Жека, и давай вымоем ручки.

В ванную прошмыгнул Декстер и устроился в лотке.

– Мама, котик будет строить домик в песочке?

– Нет, Жень, котик пописает туда, я уберу, и снова будет чисто. – Люба повертела в руках небольшой совочек с отверстиями. – Скоро доктор придет лечить собачку, и ты ему не мешай, пожалуйста.

– Лечить собачку?

– Конечно. – Люба намылила крохотные ручки сына. – А мы с тобой сейчас выпьем киселя и порисуем.

– Порисуем!

Женька соглашался на любое занятие. Его деятельная натура требовала разнообразия, и Люба старалась занять сына самыми разными вещами: они учили стихи, рисовали, ходили гулять, читали книжки, лепили из пластилина и вообще были большими друзьями. Но сегодня у Женьки день чудес, и Люба понимает, как сын себя ощущает.

Но пора пить кисель, ничего не поделаешь.

Зазвонил телефон, и Люба бросилась за трубкой с Женькой наперевес. Оставлять сына одного в ванной было чревато.

– Люба, это Леонид. Если я сейчас забегу, нормально?

– Да, конечно. – Она усадила Женьку на диван и с удивлением обнаружила, что на подоконнике сидит Декстер. – Буду ждать.

Женька тоже увидел кота, и его восторгу не было границ.

– Жень, если ты будешь так скакать, вы с ним никогда не подружитесь – он тебя просто боится. Не шуми и не хватай его, а веди себя тихо, тогда он скорее привыкнет.

Женька завороженно смотрит на кота, и понятно, что его первейшее желание – сграбастать Декстера в объятия и тискать, пока смерть не разлучит их. И хотя Люба понимает, что задушенный насмерть кот – не лучшая идея, нельзя позволять Женьке так поступать с животным, которое и так уже натерпелось свыше всяческих пределов, но у нее при виде рыжей мордочки с оранжевыми глазами возникает аналогичное желание.

Схватить и тискать, тискать… но нельзя.

В дверь позвонили, и Люба взяла Женьку на руки. Оставлять его наедине с беззащитным котом она не хочет.

«Сейчас» Леонид понимал буквально.

– О, так вы в полном составе решили меня встретить. – Леонид ухмыльнулся и достал из кармана игрушечного зайчонка. – А я тут шел к вам, а в парке встретил зайчика, он и говорит: ты идешь к мальчику Жене? Я говорю – конечно. А зайчик дал мне вот этого ушастого и говорит: ну, так это ему гостинец, я хочу, чтоб один из моих зайчат жил у него.

Женька заулыбался и прижал игрушку к себе.

– Смотри не обижай его и спать укладывай вовремя – он еще маленький. Будешь?

Женька кивнул, не в силах выразить переполнявшие его чувства. Настоящий сказочный зайчик – вот он, и в его руках зайчонок!

– Ну, показывай, где мой больной.

– Там! – Женька порывается слезть с материнских рук, но силы неравны. – Мама!

– Только не шуми, не пугай собачку.

Но Женька, одной рукой прижимая к себе нового зайца, второй берет за руку доктора.

– Интерн, покажите мне ванную.

Женька берет доктора за руку:

– Там!

Доктор моет руки, а Женька послушно ждет.

– Итак, где наш больной?


– В комнате. – Женька нетерпеливо топчется. – Сейчас покажу.

Доктор берет его за руку и послушно идет.

– А, так вот где наш больной! Ну, спасибо тебе, сам бы я ни за что не нашел. Поможешь мне?

Женька кивнул, распираемый ощущением собственной важности.

– Тогда стань вот тут и держи этот пакетик. – Леонид вручил малышу упаковку ватных тампонов: – Держишь?

– Ага.

– Смотри же, не урони.

Люба с удивлением наблюдала, как непоседливый Женька спокойно стоит рядом с доктором, и вид у него очень серьезный. Он молча наблюдает, как собаке меняют повязку.

– Заживление идет нормально, через пару дней можно попробовать вывести его на улицу. – Леонид берет из рук малыша пакет с оставшимися тампонами. – Спасибо, интерн, хорошая работа.

– У нас кисель. – Люба кивнула в сторону кухни. – И суп из красной фасоли.

– Если это предложение, то не откажусь. Я сегодня на сутках и уже зверски голоден. – Леонид уложил в сумку инструменты. – Руки только вымою.

Люба остается рядом с собакой.

Бруно вытерпел все, понимая, что его лечат. Сейчас просто хочется пить, и новый человек подает ему привычную миску, полную чистой воды. По части воды они с Декстером всегда очень привередливы, но эта вода идеально чистая. Бруно жадно пьет, а теплая рука гладит его.

– Ничего, все образуется, вот увидишь.

Бруно слышит успокаивающий голос, и ему хочется спать. Но и во сне он преследует Врага, чей запах отлично запомнил.

На кухне Люба застала Женьку с чашкой киселя в руках.

– Извините, похозяйничал. – Леонид присел на табурет у стола. – Я…

– Сейчас накормлю вас. – Люба достала тарелку. – Суп вполне удался, если вы ничего не имеете против острого. Я хотела спросить – как там Мила?

– Держится. – Леонид съел первую ложку и зажмурился от удовольствия: – Бог мой, это же очень вкусно! Я женюсь на вас. Если у вас есть бойфренд – я вызову его на дуэль.

– Хотела бы я на это посмотреть. – Люба хмыкнула, представив тощего Леонида в роли дуэлянта. – Так она в сознании?

– Пока нет. Мы погрузили ее в искусственную кому, чтобы организм смог справиться с последствиями ранения. – Он нахмурился: – Пуля прошла, задев правую лобную и теменную доли. По идее, больная должна быть мертва, но она жива и, похоже, выкарабкается. А вот станет ли она прежней – никто гарантировать не может.

– То есть?

– Ранения в голову вообще вещь опасная, но если задет мозг… даже если незначительно, прогнозов никто не даст. Медицине известны случаи, когда человек получал серьезное ранение – например, я смотрел видео, где чуваку в голову попала ветка – реально через половину черепа насквозь, – и он не просто выжил, но полностью оклемался! Нейронные связи восстановились, просто в обход поврежденных участков мозга. А известны случаи, когда человек получал не слишком значительный удар по голове – и превращался в овощ, или амнезия случалась.

– Я думала, амнезия – выдумка создателей душещипательных романов.

– Вот уж нет. – Леонид дохлебал суп и потянулся за чашкой. – Кстати, кисель отменный. Нет, амнезия – не выдумка, просто случаи нечастые, но – бывает. С Милой, правда, не знаю, как будет. Оперировал ее отличный врач, я бы сказал, лучший из всех, кого я знаю. Оборудование у нас новейшее, и починили Милке голову качественно. А вот как будет дальше – это от ее индивидуальных особенностей зависит. Но я ее знаю с шести лет и думаю, что она выкарабкается.

– Знаешь?

– Ну да. Вместе в школе учились, в одном классе. Мы оба из Торинска.

– И она всегда была такая деловитая?

– Она всегда была такая… самостоятельная очень. – Леонид отпил киселя и ощутил, что в мире все устроено правильно. – Ей с самого начала сильно не повезло – семья многодетная, очень пьющая. У нас была неплохая школа, и эту грязную свору в нее ни за что не приняли бы, но, на нашу беду, они жили практически через забор. Это была притча во языцех – семейство Клемпачей. Фамилия такая, и в каждой параллели всегда имелся свой Клемпач, а иногда и не один, – практически все они были второгодниками. Каждый из них, независимо от пола, был грязный, сопливый, тупой, агрессивный и воняющий помойкой. И все они альбиносы, как и их мать.

– Так у Милы это натуральный цвет?!

– Ну да. – Леонид вздохнул: – Пришлось обрить ей голову наголо перед операцией, хорошо хоть не я этим занимался, она же меня потом прибила бы.

– Надо же. Многодетная семья – это почти всегда отчего-то пьянка, нищета и грязь. И заброшенные дети. Но Мила выглядит нормально.

– Знала бы ты… – Леонид поморщился, вспоминая. – Это реально была грязная вшивая орава, объединенная белобрысыми шевелюрами и звонкой фамилией Клемпач. И все они едва могли читать – были в принципе необучаемы. Их жизненный путь тоже всегда был один и тот же: в десять лет их впервые задерживала милиция, в четырнадцать-шестнадцать уже первая ходка на «малолетку» – никаких условок, учитывая прежние подвиги. Ну а девочки еще и беременели в тринадцать-четырнадцать, увеличивая поголовье Клемпачей в арифметической прогрессии. Сделать с ними ничего было нельзя, их мамаша – горластая и тощая Тамарка, – чуть что, принималась истошно орать: она, дескать, мать-героиня и ей «положено». Папаша вообще никогда в вертикальном положении не пребывал – официальный, по крайней мере, потому что Клемпачи были друг на друга не похожи, не считая волос, объединяла их только мамашка и папашина фамилия, а чьи там были гены, не знала, наверное, и сама Тамарка.

– Ужас, фууу…

– Таких людей полно. – Леонид пожал плечами. – Соседство с ними неприятно, их избегают, но дети имеют право ходить в школу – и ходят. Так что Клемпачи были нашим наказанием, кармической отработкой, я бы сказал, и каждый год учителя и родители первоклашек с замиранием сердца ожидали, кому достанется «счастье» иметь в своем составе отпрыска Клемпачей. И когда именно в нашем классе в списке учеников ожидаемо оказалась эта фамилия, родительский комитет был против. Но все оказалось совсем не так, как обычно. Милка всегда отличалась от своей семейки: она была хорошенькой, спокойной девчонкой, очень аккуратной, училась отлично, обладала отменными способностями, прекрасной памятью и вообще была нормальной. Если бы не легендарная фамилия и белобрысая башка, она ничем не отличалась бы от остальных. Мы ее даже старостой выбрали, представь?

– Надо же, – Люба покачала головой. – В школе это важно.

– Важно. – Леонид вздохнул: – Нищета у этих Клемпачей была невероятная, но одно дело – нищета, а совсем другое – грязища. Одежды у них особо не было, но в школу требовалась форма: для девчонок это юбка в серо-белую клетку, обязательно белая блузка и черный или серый пиджак. Милке форму приобретал родительский комитет нашего класса. Ну, а моя мать, зная ситуацию, Милку очень жалела и, бывало, передавала для нее кое-какие вещи. У меня сестра старшая есть, вот ее шмотки и кочевали к Милке, мать еще приказывала – смотри же, отдай так, чтоб никто не видел, не смущай девочку! Милка не отказывалась, она всегда отличалась рациональным складом ума. Мать, кстати, варенье передавала для нее, а один раз мы ей сапожки зимние купили… ну, это так, чтоб ты понимала – мы дружили. Милка благодарила всегда и очень смущалась, но выхода у нее не было – она очень следила за своим внешним видом. Причем остальным ее братьям-сестрам тоже за счет школы покупалась форма, так они все равно ходили как оборванцы: грязные, вонючие, форму в тряпку превращали мгновенно – только не Милка! Всегда аккуратная, чистенькая, в тетрадках ни одной помарки, учебники как новые. Сама все для себя делала, а когда мы окончили школу, она просто уехала, и никто не знал куда – я так понимаю, свалила подальше от алкашей, по какой-то злобной случайности доставшихся ей в родственники, и с семейством своим отношений поддерживать не хочет.