Училка и миллионер

Макарский прищуривается и делает к нам с Савой пару шагов. Я усилием воли заставляю себя остаться на месте.

— Я не собираюсь запирать тебя, Катерина. Ты по-прежнему может жить как привыкла. Если хочешь работать — пожалуйста. Наймём няню, хотя я бы хотел, чтобы ты посвящала больше сил и времени ребёнку, теперь тебе не нужно зарабатывать на жизнь, об этом позабочусь я. Но если хочешь, если тебе это нужно для социализации — Бога ради.

— Жить как привыкла? — не могу удержаться от сарказма. — Что на счёт личной жизни? Я могу привести молодого человека, мало ли встречу достойного…

Понимаю, что сейчас лучше с огнём не играть, обещала же себе, но ядовитый язык сам наружу лезет. И, конечно, это не может не возыметь последствий.

Вижу, как взгляд Макарского тяжелеет, а ноздри раздуваются. Он поджимает губы, но, бросив короткий взгляд на Савелия, выдыхает.

— Доиграешься, Катерина, — говорит приглушённо. — Хватит меня драконить. Мы всё решим, со всем разберёмся. Сейчас главное — сын.

И тут меня ожидает ещё одно предательство, которое остро полосует по самолюбию, но на это я даже рассердиться не имею права. Сава, до этого молча сидевший у меня на руках, звонко вскрикивает и тянется вперёд ручками в сторону Кости.

Макарский подхватывает малыша и берёт на руки, улыбается ему.

— Ты со мной согласен, пирожок? — подмигивает, а сыну, кажется, это очень нравится, потому что он начинает пищать и хлопать ладошками Костю по лицу.

Мне же ничего не остаётся, кроме как, вздохнув, отвернуться и взять рюкзак с детскими вещами.

— Давай в Геленджик, там хотя бы море, — говорю со вздохом. — И недалеко ехать к брату и тёте. Это же мне можно будет?

— Можно, Катя. Перестань строить из себя кавказскую пленницу.

Не знаю, что за детский сад во мне хочет взыграть, но я едва удерживаюсь от непреодолимого желания показать Макарскому средний палец.

— А ещё у меня есть условие, — решительно снова оборачиваюсь к мужчине.

— Слушаю, — поднимает брови.

— Ты сказал, что и сейчас очень дружен со своей бывшей женой. Я не хочу, чтобы она была гостем в том доме, где будем жить мы с Савелием, не хочу с ней общаться и даже видеть. Твоё дело, какие у вас там отношения, но меня и сына сюда не приплетай.

— Договорились, — почему-то улыбается Макарский, и за эту самодовольную улыбку мне хочется дать ему пощёчину. Чему это он так обрадовался? — Мы с Линой общаться будем только эсэмэсками на Новый год и день рождения. А теперь бери, что нужно в дороге, за остальным багажом я сейчас поднимусь. Пойдём, Катя.

Макарский складывает наши вещи в багажник, поправляет детское кресло в салоне, стаскивая с него остатки упаковки. Наверное, за ним уезжал в эти два часа.

— Мы самолётом? — спрашиваю, наблюдая за его действиями и в сотый раз за сегодня вытирая Савелию текущие слюни. Трястись семь часов в машине бы не очень хотелось.

— Конечно. Я резервировал и в Геленджик, и в Москву.

— Хорошо.

Савелия он усаживает и пристёгивает сам. Поправляет сыну ручки и ножки аккуратно под ремнями безопасности. Немного неуклюже, но видно, что старается. Даже вновь подтёкшую слюну вытирает чистой салфеткой. Хочется предложить и подгузник сразу сменить, но я решаю проглотить свой сарказм.

Да, Костя давит. Не оставляет выбора. Но, кажется, он старается. И пусть я чувствую себя загнанной в угол, но вот эта его забота о ребёнке, пусть и немного неловкая, не может не отдаваться эхом в сердце. После всех обид я не вижу его своим мужчиной, но почему бы мне не попытаться увидеть в Макарском отца для ребёнка? Я должна хотя бы попробовать. Очень надеюсь, что первые эмоции схлынут и мы попробуем решить всё как взрослые люди.

Обязаны. Ради Савы.

Квартира у Кости в Геленджике, конечно, впечатляющая. Просторная трёшка с огромной кухней и двумя лоджиями на четырнадцатом этаже нового жилого комплекса. В окно открывается потрясающий вид на бухту, с другой стороны виден город. После маленькой съёмной квартирки в посёлке под Сочи такая квартира кажется дворцом.

Мебель и убранство тоже под стать. В широком коридоре стоит куча коробок, боковины новой кроватки, обмотанные плёнкой, матрасик, детский стульчик, ещё куча чего-то, друг на друге цветные коробки с баночным детским питанием.

— Посмотришь, что нужно, то оставишь, что нет — отдадим. Если чего-то не хватает — докупим, — сообщает Костя, обводя весь этот калейдоскоп рукой, и ставит на пол мой чемодан и рюкзак.

В ответ я киваю, сталкиваю балетки, разуваясь. Сава спит на руках. Заснул в машине по пути из аэропорта, так я его и внесла на руках в квартиру.

Макарский показывает, куда можно пройти. Это спальня с огромной кроватью и панорамным окном во всю стену, занавешенным длинными тёмными шторами.

— Положи его пока здесь и сама отдохни, если хочешь, я пока соберу кроватку.

Костя выходит, а я сооружаю из подушек кое-какие бортики и перекладываю сына. Если проснётся и поползёт, они, конечно, не спасут, но во сне, по крайней мере, не скатится.

Малыш морщится, несколько раз громко вздыхает, но не просыпается. Снова расслабляется, раскинув ручки и ножки, а я замираю. Не знаю, что мне делать, не понимаю. Смотрю на эту здоровенную кровать и меня снова охватывают злость и бессилие. Костя знает, что сын — моё слабое место, что я уязвима и тягаться с ним не смогу. На самом деле может потребовать всё что угодно. Спать с ним, делать вид, что мы счастливая семья, ходить на званые вечера к его бывшей жене, а там кто его или их знает, что там им в голову взбредёт, если учитывать историю их брака, не обременённую моралью.

Ложусь рядом с Савой, подтягиваю коленки и прикрываю глаза. Сложно. Тяжело принять чьи-то правила, особенно, если этих правил может стать столько, сколько захочется составителю.

После перелётов, даже непродолжительных, меня всегда клонит в сон, вот и сейчас я быстро отключаюсь, но тело во сне будто не расслабляется, потому что когда просыпаюсь, услышав возню малыша, ощущение, что все мышцы затекли.

За тёмными шторами уже тоже темнеет. Кажется, сегодня Савушкин режим пошёл под откос, и ночью мы будем долго веселиться.

Малыш подползает ко мне и сонно тычется носом в плечо в поисках груди. Я распаковываю его прелесть и он с довольным мурлыканьем приступает к делу. Наевшись, Сава садится и осматривается в полутёмной комнате. Напрягается, увидев непривычную обстановку, но убедившись, что я рядом и никуда не собираюсь, начинает с интересом прикасаться ладошкой к пушистому покрывалу, потом тянет его и даже вознамеривается сбежать от меня с кровати.

— Нет, дружок, никаких виражей, — подхватываю его на руки и встаю.

Пора выходить из комнаты, тем более, пора сменить ребёнку подгузник. Да и вообще, надо осваиваться, я тут не на один день, как предполагаю.


Беру Савушку на руки и выхожу из спальни. После недолгих скитаний по огромной площади квартиры, нахожу кухню. Костя сидит за столом за ноутбуком. Переодет в домашние свободные штаны и простую чёрную футболку. Почему-то меня это удивляет, я ведь никогда его в таком виде не видела. Или в костюме, или… голым. Так что мне непривычно.

— Выспались? — поднимает голову. — Там в сковороде омлет с мясом. Хочешь есть?

— Спасибо, — киваю. — Сава пить хочет, где можно воды взять.

— Сейчас всё покажу.

Костя встаёт и открывает длинный шкаф-пенал, полностью заставленный сверху до низу баночками с детским питанием, бутылками детской воды, даже пару банок смеси стоит. На одной из полок ящик с детской посудой разных цветов и формы. А ещё чуть дальше я замечаю детский стульчик. Красивый, с ярко-голубым сидением.

— Тут холодильник, я выделил полочку для детского питания, что там хранить нужно — творожки, наверное, всякие. В общем, сама всё распределишь, как посчитаешь нужным, — распахивает дверцу большого двухдверного холодильника. — Вещи твои я перенёс в комнату, кроватку там же установил, комод собрал для вещей малыша. Остальное в коробках, сама разберёшь. Ключи и карта в прихожей на тумбочке.

— Я буду спать с ребёнком в комнате, — говорю твёрдо, а внутри вся замираю, уже готовясь к столкновению.

— Как пожелаешь, Катя, — пожимает плечами. — Думаю, так будет даже лучше. Первое время.

— Любое время.

Макарский на мой резкий ответ молчит, но мне стоит учитывать, но молчание в его случае — не знак согласия. Но, по крайней мере, пока некоторая определённость есть.

— Завтра до трёх меня не будет, а вечером предлагаю пойти прогуляться в местный парк. Расскажешь мне о сыне. Я хочу всё знать, Катя: какой была беременность, как он родился, как рос и развивался до этого времени. Что любит, чем болеет, как ты смотришь на воспитание и какую концепцию мы выберем.

— Костя, ты смотришь на ребёнка, как на проект.

— Тогда научи меня делать это иначе, Катя. Я не умею. Я ведь только вчера узнал, что я родитель.

Звучит обвиняюще, но продолжать сейчас тему он, кажется, не собирается. Тоже устал, как и я.

— Я попробую, — отвечаю как можно более спокойно, но на большее меня сегодня не хватает.

Придерживая Саву, я перекладываю себе на тарелку половину омлета, а на вторую половину сначала оставляю в сковороде, но, подумав, кладу его на ещё одну тарелку и ставлю обе на стол. Савушку сажаю в стульчик, нахожу в шкафчике детское печеньице и ставлю перед малышом тарелку на присоске, разломав печенье на мелкие кусочки.

— А он не подавится? — интересуется Макарский, наблюдая за моими действиями.

— Нет, он уже умеет понемногу жевать. К тому же печенье специальное, быстро растворяется во рту.

Пока малыш сосредоточенно пытается взять ещё не совсем проворными пальчиками кусочки и отнести их в рот, я успеваю поесть и вымыть свою тарелку. Спрашиваю у Макарского, где ванная, и иду набирать воду для купания Савелия.

Конечно же, условия тут совсем другие, чем там, где мы с сыном жили. Ванная комната красивая, облицована дорогим стильным кафелем, есть и ванная, и душевая кабина, возле смесителя несколько гибких шлангов с разными насадками. А рядом на полу стоит жёлтая детская ванночка и корзинка с резиновыми утками. Но я привыкла купать Саву в большой ванне, вот и сейчас набираю воду.

Вообще, малыш очень любит купаться. Он уже твёрдо сидит, любит плескаться и хлопать ладонями по воде. Он с радостью залезает в воду, стоит мне только поднести его к ванной.

Костя почти всё наше купание стоит за моей спиной и наблюдает. Меня это немного напрягает, но не так сильно, как я ожидала. Он всё же решается подойти ближе и протягивает Саве одну из уток.

Сын притихает и внимательно смотрит, но всё же берёт игрушку, а потом резко плюхает ею по воде несколько раз с криком, подняв кучу брызг.

Видя ошарашенное мокрое лицо Макарского, я не могу удержаться от смеха, как, собственно, и он. Это так непривычно и странно и… я не могу понять, что я чувствую.

Замолкаем резко оба, и больше сегодня не разговариваем. Я заматываю ребёнка в полотенце и уношу в комнату, которую для нас выделил Макарский. Он тормозит у двери и только кивает на скупо брошенное мною “спокойной ночи”.





33




Так мы и живём следующие три недели. Костя учится быть отцом, а я пытаюсь принять, что я теперь у Савы не единственный родитель.

Малыш привыкает к новому дому и присутствию папы в своей жизни. Точнее, он привык куда быстрее меня. Уже дня через три после переезда, Савелий спокойно идёт на руки к Макарскому, успокаивается у него, если ударился или чем-то расстроен, и даже засыпает по вечерам.

Признаю, что это вызывает у меня некую ревность. Однако, с другой стороны я понимаю, что то, что у моего малыша есть отец и, кажется, даже любящий, по крайней мере, идущий в этом направлении, это хорошо. Для детей всегда хорошо, когда полная семья. Только бы Макарскому не надоело играть в отца, потому что нет ничего хуже, чем когда ребёнок родителю становится неинтересен.

А ещё мы прошли через юридическую процедуру установления отцовства, и теперь у Савелия фамилия и отчество Кости. Немного непривычно для меня, конечно.

Что касается меня и Кости, то мы продолжаем поддерживать холодный нейтралитет. Все наши разговоры и вопросы касаются только Савелия. Когда Макарский дома, я, тем не менее, чувствую напряжение, будто плечи кто стянул тугими ремнями. Стараюсь не встречаться с ним взглядом, отвожу глаза. А вот он смотрит. Совершенно при этом не таясь и не смущаясь. Открыто так, отчего я чувствую, как под его взглядом теплеют мои щёки. Ненавижу это ощущение жара, стараюсь отвернуться, чтобы не заметил, стараюсь сама не замечать, но выходит с трудом.

А вчера так и вовсе долго сердце колотилось и никак успокоиться не могло.

Костя приехал вечером позже обычного, выглядел расстроенным и уставшим. Взял на руки Савушку, что подполз к его ногам и посмотрел на меня совсем уж странно. Слишком остро как-то. А потом, после того, как искупал малыша, пока я переодевала его и кормила кашей на кухне, Макарский налил себе стакан виски и выпил почти залпом. Провёл нас до двери нашей с Савой комнаты, оставшись за порогом. А я, перед тем как закрыть дверь, подняла глаза и поймала его горящий взгляд. Настолько обжигающий, что едва не задохнулась.

Чисто интуитивно повернула ручку замка на двери, хотя с момента переезда ни разу не запирала её. И шагов удаляющихся сразу не услышала.