Ученица

— Они и не должны были. Я так, на всякий случай спросил. Воскобойникова донесла на историка, как будто он ее домогался. Ну, ему лет тридцать, максимум, но все-таки для таинственного «С» он староват.

— В смысле — домогался? Оклеветала?

— Пока неизвестно. Вроде говорят, что она к нему клеилась, а он — ничего. Не посылал, но и… с другой стороны он ее подвозил до дома несколько раз, после уроков закрывались вдвоем в кабинете. Его решили проверить. Сам он говорит, что делал искусственное дыхание Алине, спасал… Мне кажется, что она его специально решила подставить.

— Ничего себе. Серьезно?

— Серьезно. Есть такая версия. Ей вроде бы как не очень верят, потому что она и про меня дичь наплела. Типа, Давыдов с Коновой общался, они могли поссориться… Хрень. А историка проверяют, допрашивают — ведь дыма без огня не бывает.

— Сволочь. Не люблю таких баб, — покачала головой Аня. — Ну с историком ясно, если она в него втюрилась, то может мстить. Телки бывают такие шизанутые! У мамы есть знакомая, так ее дочка вообще зарезала соперницу. Пырнула ножом, хотела попугать, а потом типа не смогла остановиться. Ой, да у нас в классе знаешь какие были бабы? Тоже чуть насмерть не забили одну девчонку, на камеру снимали… Такое сплошь и рядом. Еще знаю про одну, как она мутила с физруком. Потом залетела, а он уехал из города.

— Жесть. Я с Воскобойниковой вообще не пересекался, и уж тем более, ничего ей не делал. Овца она конченная. Не удивлюсь, если припадочную начнет из себя корчить, в психушку ляжет. Ей внимание нужно. Ладно… Ты молодец, но как нам найти этого «С»? Кто он может быть?

— Понятия не имею. Притом, далеко не факт, что похитил ее он. Далеко не факт, что ее вообще похитили.

— Мы уже сто раз обсуждали. Ну, менты видишь, ищут. Еще одна ученица пропала, правда, аж возле Северного. Вроде, следы борьбы и кровь нашли, шарф ее нашли, а тела нет… Может, как раз он?

— Может быть, — зевнула Аня и хохотнула: — Слушай, а будет смешно, если твоя Конова вдруг появится внезапно. Приколи, как все удивятся?

— Да уж, — покачал головой Турка. Повисла пауза. Музыка, которая почти всегда сопровождала любую беседу, сейчас молчала. Громко тикали часы в соседней комнате.

— Когда у тебя… мама приходит с работы?

— А что? — улыбнулась Аня. — Хочешь поразвратничать? — она засмеялась, но странным, будто бы уговаривающим смехом.

Турка покачал головой.

— Нет… Это я так. Еще раз хотел попросить прощения, что… ну, ты понимаешь.

Лицо ее вытянулось, блеск в глазах погас. Кожа будто помертвела, и напомнила еще зеленые листья на деревьях в сентябре, на которые ночами дышит холодом осень, убивая. Опять повисла неловкая пауза.

— Меня никто не любил по-настоящему, — сказала вдруг Аня. — Никто и никогда. Ну, если не считать маму там… Это понятно. А мне… — она куснула нижнюю губу, тряхнула челкой, покачивая головой. По щекам ее побежали слезы. — Если бы меня любил так кто-то, как ты эту Лену… Я тоже не подарок. Но все-таки, почему мне так не везет? Почему?!

Турка молча подсел к девушке поближе, обнял ее, не зная, что сказать. Хотя по-прежнему помнил житейскую мудрость, что когда женщины плачут, не стоит успокаивать. Надо слушать и поддакивать.

Сейчас он провел пальцами по волосам Ани. Почему-то вспомнил ту вечеринку, в квартире Тулы, вспомнил, как девушка на него набросилась. Еще вспомнил как звонил ей под Новый год — сам не знал зачем. Позвонил, она взяла трубку и даже не узнала его. Мог ли он предположить, во что это выльется в будущем?

— Все у тебя еще будет. Найдется тот самый…

— Это все херня собачья. Чушь. Не бывает такого, чтоб прискакал принц! — выкрикнула Аня сквозь слезы. Пряди волос ее разметались, приклеились к разбухшему от влаги лицу. Вокруг глаз размазалась тушь. — Почему девчонкам это втирают, учат с детства быть пассивными? Хрень полная.

— Ладно тебе… Успокойся.

— Чего мне быть спокойной? — сверкнула на Турку глазами девушка. — Да ты… С того, что я втюрилась в мальчишку какого-то? В школьника?

— Ну… — он смутился, отвел взгляд и проговорил: — Тогда и не жалей, что… ну, у нас…

— Ты не мямли там! «Бу-бу-бу»! Тогда, на том дне рождении ты мне показался придурковатым, и еще прикольно было, типа, неопытный. А потом… Потом я про тебя забыла! — она стукнула его кулачком. — Забы-ы-ыла…

Плечи ее затряслись, она продолжала шептать что-то, покачивая головой. Турка вспомнил истерики Коновой. Сейчас происходило что-то похожее, но от Ани прямо чувствовалась исходящее отчаяние. Не злоба, нет. Отчаяние, бессилие.

— Будь проклят тот день, когда ты мне позвонил, — пробормотала она, вытирая тыльной стороной кистей глаза и еще больше размазывая черноту.

Турка помолчал немного, потом все-таки решился:

— Так… Это же ты мне перезвонила.

— У меня был пропущенный. От тебя. Я перенабрала. Но ты мне звонил до этого.

— Ладно, ладно. Я так, просто.

— Все у тебя «просто»!

— А чего усложнять?

Турка многое прочел в обвинительно-осуждающем взгляде Ани, и насчет себя и насчет Коновой. Он решил молча выдержать пытку с достоинством. Так они еще долго сидели, потом легли рядышком, как дети. Аня лежала на краю, он обнял ее за талию. Девушка подтянула коленки к подбородку.

Только сейчас осознанная мысль пришла в голову Турке: Аня его любит. Мысль и до того колыхалась на задворках сознания, а теперь всплыла на поверхность.

Комнату заполняли тени и сумрак. Часы продолжали тикать.

— Уже поздно, — сказал Турка.

Аня не ответила, лишь тихонько сопела. Он пошевелился, думая, не уснула ли девушка. Аня запустила пальцы в свои волосы, глядя на него. Тушь подсохла разводами на опухших щеках, глаза превратились в щелочки.


— Так… Можешь дать мне ксерокс дневника? Хочу тоже почитать немного. Свежим взглядом. И пойду.

— Конечно. Бери и уходи.

Диван заскрипел, когда парень и девушка выбирались из его уютных объятий. Аня включила настольную лампу и желтый свет разогнал темноту по углам.

Она сложила в стопку мятые листки, засунула их в файлик и вручила Турке. Он не знал, что еще добавить — вроде как все сказали.

Он забрал копию дневника, стал обуваться, потом вспомнил о придурках, которые могли его поджидать внизу. Глянул на Аню, которая кусала ноготь на большом пальце.

— Ну, долго ты будешь копаться?

— Там… выглянул в окно на кухне. Оттуда вроде двор виден же, так?

— А, ты насчет Жорика и его придурков… Сейчас гляну.

Голос ее звучал устало и отстраненно. Турка потоптался, ожидая, пока девушка вернется.

— Никого нет.

— Надеюсь, дойду.

Аня молча скрестила руки на груди. Он пожал плечами и вышел на лестничную клетку. Спустился по ступенькам, прислушиваясь, но ничего, кроме стука собственного сердца не слышал.

Улица тут же обдала его ветром. Горели фонари, каркали вороны, а двор дышал пустотой.





* * *


Когда Андрей Викторович вышел из отделения милиции, уже смеркалось. Какое-то время он совсем не следил, куда идет — шел в противоположную сторону от остановки, потом брел через дворы. Ему всегда хорошо думалось на ходу, и он любил долго прогуливаться, планируя что-то, обдумывая.

Сейчас ему было что обдумать, видит бог. Но историк шел с пустой головой, и удивился, внезапно поняв, что каким-то образом он пришел почти к самой школе.

Он остановился и провел окостеневшей от холода ладонью по лицу.

Позади послышались шаги, Андрей Викторович резко обернулся, сжав челюсти. Огромный черный ворон прыгал по прошлогодней листве, зажав в клюве орешек.

— Кха-ар! — раздалось сбоку и мужчина перевел взгляд. Еще одна черная птица с лоснящимися вощеными перьями. — Кха-ар, кха-ар!

Первый ворон выронил орех, а второй спикировал и, схватив добычу прямо из-под носа товарища, улетел. Возмущенно каркнув, птица бросилась вслед за обидчиком, шумно хлопая крыльями.

Андрей Викторович пошел дальше. Теперь он уже не чувствовал себя в мире теней. Собственно, что случилось? Ничего. Его допросили — отпустили. Такое случается со многими. Если отпустили, значит, все нормально.

Сказали, что Воскобойникова забрала заявление. И никаких подробностей. Ученицу он видел мельком, видел и ее мать — изможденную женщину с безумным взглядом.

Андрей Викторович даже не понимал, что произошло, как и мать Алины, как и милиция. Понял только, что его отпускают под подписку о невыезде, и не стал вникать, на каких основаниях. Главное — свобода.

Только теперь нужно быть… спокойнее? Разве это получится, разве получится?

Он вдохнул и выдохнул. Совсем недалеко школа и раз уж он пришел сюда на своих двоих, то нужно забрать машину. Его вырвали прямо из класса, и машина уже двое суток стоит перед школой. Сердце кольнули холодные иголки: вдруг какие-нибудь отморозки спустили колеса и он не сможет уехать? А может, зашли дальше — разбили стекла, поцарапали двери?

Он ускорил шаг, теперь уже по-настоящему чувствуя, как сильно замерз. Прям до костей заледенел. Конечно, салон «Опеля» тоже сейчас будет похож на морозильную камеру, но по крайней мере там можно укрыться от ветра, а потом включить печку.

Зубы выбивали дробь. Притом не только от холода. Сумерки поглотили улицу, из-за дымки казалось, что школа пульсирует, как спящее, дышащее существо, которое вот-вот проснется. От этого Андрея Викторовича охватила тревога, если не сказать больше.

Издалека он увидел машину, которая тоже выглядела живым существом, с той лишь разницей, что «Опель» будто сжался, как собачонка и едва слышно скулил, моля хозяина поскорее забрать его отсюда.

Стояла машина под фонарем, и даже издали Андрей Викторович заметил на капоте пятно. Да, было бы странно, если б за пару дней с автомобилем ничего не произошло, с учетом выстроившихся отношений со шпаной и огласки ситуации… Без сомнения, о нем говорит вся школа.

Хорошо это или плохо? Главное, о чем конкретно они говорят.

Когда он подошел ближе, пятно на капоте превратилось… в кляксу. Коричнево-черная грязь, отпечатки подошв. Они топтались на капоте!

— Сволочи! — вырвалось у преподавателя. — Твари, ублюдки вонючие…

Брызги на стекле. Ошметки… только совсем это не грязь.

Он обошел «Опель», бормоча под нос ругательства. Оглядел колеса… Не спущены, удивительно. На багажнике выцарапаны кривые буквы «ЛОХ».

Спокойно, спокойно. Просто сядь в машину и езжай домой. Изменить что-либо ты не в силах. А может, не домой, а развеяться? Тебе нужно выпустить пар, нужно отвлечься…