Убивство и неупокоенные духи

– Зато я – нет. Пока нет. Вы в этой истории не один. Есть еще Эсме, верно?

– Вы, кажется, очень много о ней знаете. Вы с ней разговаривали?

– Я бы сказал, она говорила со мной. Она приходила сегодня вечером. Сидела там же, где вы сейчас.

– И обо всем вам рассказала?

– Нет. Она хотела расспросить меня об интересе Гила к оккультным материям, как она это назвала.

– Оккультным?

– Дурацкий термин. Гил любил заходить ко мне и вести разговоры о метафизике. Он притворялся туповатым журналистом, но у него на самом деле была склонность к метафизике.

– Вы хотите сказать, к религии?

– Мистер Гоинг, не надо объяснять мне, что я хочу сказать. Когда я говорю «метафизика», я имею в виду метафизику. Королева времяпрепровождения, гимнастика интеллекта, высокая романтика для умов, склонных к размышлениям; не имеющая границ, полагающаяся на предательскую тонкость ума игрока и его обучаемость; и все же, в своей смелости и в презрении к обывательским соображениям, способная к захватывающим полетам во тьму, окружающую наш видимый мир. Метафизика, мать психологии и хохочущий отец психоанализа. Это, мистер Гоинг, удивительная игра, в которой не игроки определяют ценность фигур и размер доски. Чудесная забава для духа, подлинно склонного к приключениям.

– И Гил этим занимался?

– Он этим занимается прямо сейчас. Вы сами отправили его этим заниматься. Хорошенькой волшебной палочкой, которую сейчас вертите в руках. Пожалуйста, положите ее.

– Слушайте… не думайте, что я верю во всю эту чепуху, про которую вы говорите… только скажите мне: по вашему мнению, мнению метафизика, где может быть Гил сейчас?

– Это очень большой вопрос, и как метафизик я не могу на него ответить определенно. Но предположим на минуту, что все эти рассказы про кундалини имеют под собой основание. Тогда Гил сейчас проводит время в обществе Повелителя Смерти. Это очень неприятный тип, знаете ли. Он накидывает Гилу веревку на шею и тащит его или отрубает ему голову, вырывает сердце, выдирает кишки, вылизывает мозги, жрет его плоть и гложет его кости – и все же Гил не может умереть; он ощущает все эти мучения, и воскресает снова, и вновь проходит через те же пытки, пока Повелитель Смерти не решит дать ему передохнуть перед возрождением.

– Возрождением?

– Да. А в качестве кого он может возродиться? Эсме сказала, что у нее будет ребенок, – сказала с таким материнским чувством, что я был удивлен. Может, это родится маленький Гил. Скорее всего, нет. Но всегда есть редкий шанс. Метафизика – мир шансов.

– Какой чудовищный ужас! Это нелепо!

– Мистер Гоинг, я вас дразню. Не удержался.

– Но почему не сказать просто, что Гила больше нет, что с ним покончено, что он – нигде?

– Вы хотите, чтобы я это сказал?

– Таково всеобщее мнение.

– Вы театральный критик. Конечно же, вы помните слова Ибсена? Подавляющее большинство всегда ошибается.

– О боже! У меня нервы истерзаны до предела. Слушайте, Макуэри. Простите, что я обозвал вас говном.

– Вы не первый и наверняка не последний.

– Вся эта история меня просто убивает. Эсме… я ей доверял. Конечно, я знал, что мы скоро должны расстаться, но я ей доверял. И… не знаю, как и рассказать… у меня начались галлюцинации. Вы можете в это поверить? Сегодня вечером, идя по улице, я готов был поклясться, что у меня две тени!

– Да? Это потому, что вы вышли из себя.

Нюхач взвивается и хватает палку, но Хью быстрей – он успевает ее отнять.

– Вам будет лучше без этой штуки. Я положу ее вот сюда, на верх шкафа, рядом с черепом – я зову его Бедный Йорик, и вы как специалист по драматургии должны оценить мою шутку, – и налью вам выпить. Ржаного? Лучше не отказывайтесь, потому что ничего другого у меня нет. А теперь слушайте. Нет ничего необычного, если человеку в вашей ситуации мерещится, что у него две тени. Вот вам метафизический намек: стоит нам чуточку уклониться от прямого пути – и с нами могут случиться разные неприятные вещи. Никто не знает, чей голос к нему обращается и почему, или кто отбрасывает тень, или кто грохочет в шкафу, или ломает хлебный нож, или шутит над вами другие неприятные шутки. Даже Фрейд не мог объяснить, а уж он был дока на объяснения, как вам известно. Может быть, это дьявол. Он – очень удобное объяснение для всего непонятного. Допивайте и возьмите себя в руки.

– Да. Давайте уже, и дело с концом.

– Что давать?

– Звоните в полицию.

– У меня нет ни малейшего намерения звонить в полицию.

– Вы не собираетесь меня заложить?

– Почему я должен делать за вас вашу грязную работу?

– Мою грязную работу?

– Да. Вы хотели, чтобы отец Бойл подтер вашу грязную душу, а он не стал. Теперь вы хотите, чтобы я вас заложил, а я не стану. Месть? Я не хочу мести. Идите и сами сдайтесь.

– Да, но это значит подложить свинью Эсме. Ее непременно втянут.

– И ее прекрасная книга о тяжелой утрате примет совершенно иной оборот. Вряд ли будет большой спрос на книгу о том, как жить, когда твой любовник убил твоего мужа. И ребенку придется тяжело, когда он – или она – дорастет лет до двенадцати. Да, вы весьма благородны, мистер Гоинг. Но вы совершенно не против, чтобы на Эсме донес я. Вы предпочитаете, чтобы вас тащили в тюрьму, но не желаете идти туда своим ходом.

– Так вы не выдадите?


– Ни слова.

– Никогда?

– Я никогда не говорю «никогда», но насколько могу видеть – а это намного дальше, чем вы, вероятно, предполагаете, – никогда.

– Надо думать, я должен вас благодарить.

– Вы будете настроены иначе, когда немного поразмыслите. Допустим, я вас заложу; вам предъявят, скорее всего, непреднамеренное убийство, потому что вы его не планировали; дадут вам года три, а выпустят и того раньше, потому что наша нынешняя система заточена в пользу убийцы. Он получает горячий обед, а жертва – холодную картошку. А отсидев, вы наверняка будете считать, что уплатили свой долг. Поэтому я вовсе не благодетельствую вам, позволяя выйти из этой комнаты свободным человеком. Потому что свободным вы теперь не будете никогда. Вам придется таскать с собой эту палку, а иначе в вас не узнают знаменитого мистера Гоинга. Вы будете вынуждены сосуществовать с духом Гила…

– Ерунда!

– Погодите минуту. Вы знаете, что такое дух? Если проследить английское слово ghost до древних языков, где оно берет начало, вы узнаете, что оно означает ярость или гнев. Вам придется умилостивить дух Гила – настолько, насколько сможете. Я уверен, что вы не захотите меня благодарить, так что, видимо, мы всё сказали друг другу. Не забудьте свою палку. Никогда больше не забывайте про свою палку. Спокойной вам ночи.





(9)




– Какая ужасная каша из разнообразных мотивов!

А твои были проще?

– Теперь я все вижу в ином свете.

Разумеется.

– Все эти люди в фильмах – как они путались в собственной жизни.

Да, к ним нельзя остаться равнодушным.

– Их нельзя не пожалеть?

Нет. Жалость к человеку подразумевает, что ты смотришь на него сверху вниз.

– Тогда им нельзя не сострадать?

Сострадание все-таки тоже направлено сверху вниз.

– Тогда что же к ним чувствовать?

Может быть, любовь?

– Кажется, я уже близок к этому, но я всегда шарахался от подобной любви. Так часто этим словом называют что-то вялое и сальное, вроде старой долларовой бумажки.

Люди боятся сильного чувства. Это одна из опасностей цивилизованной жизни.

– Я никогда не думал о тех, кто был до меня. По большей части и не знал их.

Теперь знаешь.

– Печальные. Забавные. Часто тривиальные.

Не думаю, что их можно назвать тривиальными.

– Прошу прощения. Нет. Каждый из них шел путем героя – таким, какой выпал ему или ей. Это не бывает тривиально.

Нет, если смотреть на жизнь в целом.

– Жаль, что я, идя путем героя, не осознавал этого.

Конечно. И ведь ты не назовешь свой жизненный путь тривиальным, правда?

– А это я должен определять?

Кто же еще?

– Сам себя судить?

Что же еще?