Убить пересмешника

Она закивала изо всех сил.

– Не хочу я. Он меня допечет, вон как папашу допек – левша да левша…

Судья Тейлор почесал седую голову. Видно, ему еще не случалось сталкиваться с такой трудной задачей.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Девятнадцать с половиной, – сказала Мэйелла.

Судья Тейлор откашлялся и безуспешно попробовал смягчить голос.

– Мистер Финч совсем не хотел тебя пугать, – пробурчал он, – а если бы и захотел, я ему не дам. Для того я тут и сижу. Ты уже взрослая девушка, сядь-ка прямо и расскажи суду… скажи нам, что с тобой случилось. Просто возьми и расскажи, ладно?

– Она дурочка? – шепотом спросила я Джима.

Джим искоса поглядел вниз, на свидетельницу.

– Кто ее знает, – сказал он. – Разжалобить судью у нее ума хватило, но, может, она просто… ну, не знаю я.

Мэйелла успокоилась, еще раз испуганно поглядела на Аттикуса и повернулась к мистеру Джилмеру.

– Значит, сэр, была я на крыльце, и… и он шел мимо, а у нас во дворе стоял старый гардароб, папаша приволок его на растопку… Папаша велел мне его расколоть, а сам пошел в лес, а мне чего-то немоглось, и тут он идет…

– Кто он?

Мэйелла ткнула пальцем в сторону Тома Робинсона.

– Я бы вас попросил выражаться яснее, – сказал мистер Джилмер. – Секретарю трудно заносить в протокол жесты.

– Вон тот, – сказала Мэйелла. – Робинсон.

– Что же было дальше?

– Я ему и говорю – поди сюда, черномазый, расколи гардароб, а я тебе дам пятачок. Ему это раз плюнуть. Он вошел во двор, а я пошла в дом за деньгами, оборотилась, а он на меня и набросился. Он за мной шел по пятам, вон что. И как схватил меня за горло, и давай ругаться, и говорить гадости… Я давай отбиваться и кричать, а он меня душит. И давай меня бить…

Мистер Джилмер дал Мэйелле немного прийти в себя; она все скручивала жгутом носовой платок, потом развернула и стала утирать лицо, а платок был весь мятый-перемятый от ее потных рук. Она ждала, что мистер Джилмер опять задаст ей вопрос, но он ничего не спросил, и она сказала:

– Ну, он повалил меня на пол, и придушил, и одолел.

– А вы кричали? – спросил мистер Джилмер. – Кричали и отбивались?

– Еще как, я орала во все горло и брыкалась, я орала во всю мочь.

– А дальше что было?

– Дальше я не больно помню, а потом смотрю, папаша стоит надо мной и орет – это кто тебя? Это кто тебя? А потом я вроде обмерла, а потом очнулась, а мистер Тейт меня подхватил с полу и ведет к ведру с водой.

Пока Мэйелла рассказывала, она словно почувствовала себя уверенней, но не так, как ее отец: он был нахальный, а она какая-то себе на уме, точно кошка – сидит и щурится, а хвост ходит ходуном.

– Так вы говорите, что отбивались как могли? Сопротивлялись изо всех сил? – спрашивал мистер Джилмер.

– Ясное дело, – сказала она, в точности как ее отец.

– И вы уверены, что он все-таки вас одолел?

Лицо Мэйеллы скривилось, и я испугалась, что она опять заплачет. Но она сказала:

– Он чего хотел, то и сделал.

Мистер Джилмер отер ладонью лысину и этим напомнил, что день выдался жаркий.

– Пока достаточно, – приветливо сказал он, – но вы оставайтесь на месте. Я думаю, страшный зубастый мистер Финч тоже захочет вас кое о чем спросить.

– Обвинителю не положено настраивать свидетелей против защитника, – чопорно сказал судья Тейлор. – Во всяком случае, сегодня это ни к чему.

Аттикус встал, улыбнулся, но не подошел к свидетельскому возвышению, а расстегнул пиджак, сунул большие пальцы в проймы жилета и медленно направился к окну. Выглянул на улицу, но, наверно, ничего интересного не увидел, повернулся и подошел к свидетельнице. По долголетнему опыту я поняла – он старается молча что-то решить.

– Мисс Мэйелла, – сказал он с улыбкой, – я пока совсем не собираюсь вас пугать. Давайте-ка лучше познакомимся. Сколько вам лет?

– Я уж говорила, девятнадцать, я вон судье говорила. – Мэйелла сердито мотнула головой в сторону судьи Тейлора.

– Да, да, мэм, совершенно верно. Вы уж будьте ко мне снисходительны, мисс Мэйелла, память у меня уже не прежняя, старость подходит, и, если я вдруг спрошу то, что вы уже говорили, вы ведь мне все-таки ответите, правда? Вот и хорошо.


По лицу Мэйеллы я не могла понять, с чего Аттикус взял, будто она согласна ему отвечать. Она смотрела на него злющими глазами.

– Словечка вам не скажу, коли вы надо мной насмехаетесь, – объявила она.

– Как вы сказали, мэм? – переспросил ошарашенный Аттикус.

– Коли вы меня на смех подняли.

Судья Тейлор сказал:

– Мистер Финч вовсе не поднимал тебя на смех. Что это ты выдумала?

Мэйелла исподтишка поглядела на Аттикуса.

– А что он меня обзывает «мэм» да «мисс Мэйелла»! Я не нанималась насмешки терпеть, больно надо!

Аттикус опять неторопливо направился к окнам и предоставил судье Тейлору управляться самому. Не такой человек был судья Тейлор, чтоб его жалеть, но мне прямо жалко его стало: он так старался растолковать Мэйелле, что к чему.

– У мистера Финча просто привычка такая, – сказал он. – Мы с ним работаем тут в суде уже сколько лет, и мистер Финч всегда со всеми разговаривает вежливо. Он не хочет над тобой насмехаться, он только хочет быть вежливым. Такая уж у него привычка.

Судья откинулся на спинку кресла.

– Продолжайте, Аттикус, и пусть из протокола будет ясно, что над свидетельницей никто не насмехался, хоть она и думает иначе.

Интересно, называл ее кто-нибудь когда-нибудь «мэм» и «мисс Мэйелла»? Наверно, нет, раз она обижается на самое обыкновенное вежливое обращение. Что же это у нее за жизнь? Очень быстро я это узнала.

– Итак, вы говорите, вам девятнадцать лет, – сказал Аттикус. – Сколько у вас братьев и сестер?

Он отвернулся от окна и подошел к свидетельскому возвышению.

– Семеро, – сказала Мэйелла, и я подумала – неужели все они такие же, как тот, которого я видела в свой первый школьный день?

– Вы старшая? Самая большая?

– Да.

– Давно ли скончалась ваша матушка?

– Не знаю… давно.

– Ходили вы когда-нибудь в школу?

– Читать и писать умею не хуже папаши.

Мэйелла разговаривала, прямо как мистер Джингл[21] в книжке, которую я когда-то читала.

– Долго ли вы ходили в школу?

– Две зимы… а может, три… сама не знаю.

Медленно, но верно я стала понимать, к чему клонит Аттикус: задавая вопросы, которые мистер Джилмер не мог счесть настолько несущественными и не относящимися к делу, чтобы протестовать, он понемногу наглядно показал присяжным, что за жизнь была в доме Юэлов. Вот что узнали присяжные: на пособие семье все равно не прокормиться, да, скорее всего, папаша его просто пропивает… иной раз он по нескольку дней пропадает где-то на болоте и возвращается хмельной; вообще-то холода бывают не часто, можно и разутыми бегать, а уж если захолодает, из обрезков старой автомобильной шины можно смастерить шикарную обувку; воду в дом носят ведрами из ручья, который бежит сбоку свалки… у самого дома мусор не кидают… ну а насчет чистоты, так это каждый сам для себя старается: хочешь помыться – притащи воды; меньшие ребятишки из простуды не вылезают, и у всех у них чесотка; была одна леди, она все приходила и спрашивала, почему, мол, больше не ходишь в школу, и записывала, что ответишь; так ведь двое в доме умеют читать и писать, на что еще и остальным учиться… они папаше и дома нужны.

– Мисс Мэйелла, – словно против воли сказал Аттикус, – у такой молодой девушки, как вы, наверно, есть друзья и подруги. С кем вы дружите?

Свидетельница в недоумении нахмурилась.

– Дружу?

– Ну да, разве вы не встречаетесь со своими сверстниками или с кем-нибудь постарше или помоложе? Есть у вас знакомые юноши и девушки? Самые обыкновенные друзья?

До сих пор Мэйелла отвечала недружелюбно, но спокойно, а тут вдруг разозлилась.

– Опять вы надо мной насмехаетесь, мистер Финч?

Аттикус счел это достаточно ясным ответом на свой вопрос.

– Вы любите своего отца, мисс Мэйелла? – спросил он затем.

– То есть как это – люблю?

– Я хочу сказать – он добрый, вам легко с ним ладить?

– Да он ничего, терпеть можно, вот только когда…

– Когда – что?