Ты убит, Стас Шутов

– Нам тут до вечера мокнуть?

– Меньше слов, больше дела!

– Погода отстой! Резак, уделай его по-быстрому и пойдем.

Резак так глянул на зрителей, что те быстро заткнулись. Ему нравилось издеваться и накалять обстановку постепенно.

– Я знал, что у тебя маленький мозг, Барби, но не подозревал, что настолько, ― протянул он. ― О чем ты только думал? Ты что, бессмертный? Или, выучив пару приемчиков, решил, что порвешь меня? Всем бы твою самооценку!

– Клиенты грустят, шеф-повар! ― Стас вздернул подбородок. ― Ты обещал им нежную отбивную. Так может, перейдем к делу?

Резак сжал кулаки и направился вперед. Но, не успев сделать и трех шагов, он замер в полном оцепенении. Этого он точно не ждал: Стас, сжав кулак и размахнувшись, со всей силы ударил по лицу…

Себя.

Он сгорбился, но тут же выпрямился и снова врезал себе. Удар пришелся по носу, брызнула кровь. Затем Стас взял себя за ворот футболки и впечатал в бетонный забор.

Все смотрели на это с ужасом, замерев и задержав дыхание. Никто не говорил ни слова. А Стас избивал себя в кровь. Теперь руки словно жили собственной жизнью, и у них была четкая цель: убить своего хозяина. Стас снова и снова оттаскивал себя за воротник от забора, чтобы с разбегу врезаться спиной в бетон. Он бил себя, душил, валил в лужу, топил в грязной воде. Бросился в сторону контейнеров, упал на землю, контейнер приземлился сверху, окатив дождем из мусора.

– Что он творит? ― раздался чей-то шепот. Первые слова за несколько минут. ― Он полный псих!

Друзья явно боролись с желанием броситься к Стасу на помощь, скрутить руки. Но они знали: нельзя, надо просто стоять и наблюдать. Так велел он сам. И теперь его «новые мушкетеры» нервно топтались на месте. На их лицах он видел ужас и страдание. Казалось, они чувствуют всю боль Стаса, разделяют ее с ним.

Резак так и не пришел в себя. Он находился будто под гипнозом и не отрывал от Стаса хмурого, недоумевающего взгляда. Казалось, жуткое зрелище заворожило его.

Удар по лицу. В живот. В грудь. Бросок в стену. Стас рычал, ревел, тяжело дышал, выл. Он бросал себя из стороны в сторону, падал, бился о стены и углы. Казалось, он бьется со своим внутренним чудовищем, пытается вытравить его и уничтожить.

Лицо было все залито кровью, грязью и потом. Футболка ― разодранная, мокрая, в бурых разводах. По рукам текли темные струи. Волосы были настолько грязными, словно Стас из блондина стал брюнетом. Он ничего не видел перед собой: от постоянных ударов мир будто скрылся за темной вуалью. Все плыло, кружилось, в ушах звенело.

В конце концов силы покинули Стаса. Ноги подкосились, и он рухнул на колени. Перед тем, как упасть в грязь лицом, Стас увидел вдалеке, среди грязных луж, ярко-синее пятно.

Расцвела первая синяя примула: привет от Круча.





* * *


― Стас, как себя чувствуешь? ― отстраненно спросила Светлана Игоревна, зайдя в палату в изоляторе.

– Так, будто меня намотало на токарный станок, ― прогнусавил Стас, приподнявшись с койки.

Она внимательно изучала его лицо. Посмотреть было на что: по цвету оно сейчас походило на карту почв из географического атласа за восьмой класс. Здесь были области всевозможных оттенков от светло-розового до бордово-коричневого. Нос напоминал обширный участок чернозема, кожа под глазами ― торфяно-болотные области, губы ― рыхлый суглинок. К тому же лицо распухло и сильно болело. Дико пульсировало в висках. Один глаз заплыл. Стаса всего колотило от лихорадки: поднялась температура. Парацетамол, который пару часов назад дал ему врач, уже не действовал.

– Может, перенесем разговор, пока не окрепнешь?

– Нет уж. Давайте сейчас. Говорите, что хотели.

– Тебя Данил избил? ― спросила она.

– Нет, я сам.

Она не поверила. Но почему, когда говоришь правду, тебе не верят?

– Ты осознаешь всю ответственность? Если тебя избил Данил, значит, вся вина на нем, ты ни при чем. За все два года обучения здесь…

– Вы хотите сказать ― отсидки? ― прервал Стас. ― Это не место обучения. Не чертова школа. Это ― место отбывания наказания. Разные вещи.

– Это место, в первую очередь, ― учебно-воспитательное учреждение. Оно существует для реабилитации. За все два года пребывания здесь ты показал себя с хорошей стороны, в отличие от Данила. Чуть больше недели до окончания обучения ― и вдруг ты сам наносишь себе эти жуткие увечья? Это как-то притянуто за уши. Если ты объяснишь мне свою мотивацию, я с удовольствием послушаю.

– Нет мотивации. ― Стас отвел взгляд. Не хотелось, чтобы Светлана Игоревна по глазам поняла, что он врет. ― Захотел ― нанес.

Наступила пауза. Светлана Игоревна задумчиво посмотрела в окно.

– Позволь мне рассказать тебе о последствиях, Стас. Если все эти раны ты сам нанес себе, значит, у тебя есть некие психические проблемы, с которыми мы, воспитатели, обязаны разобраться. И твой выпуск придется отсрочить на неопределенный срок, пока мы не будем уверены в твоем ментальном здоровье.

Израненные губы Стаса задрожали.

– Вы не имеете права, ― прошептал он.

– К сожалению, имеем. Это прописано в договоре, который подписывали твои родители. И как бы сильно мне ни хотелось, чтобы ты побыстрее покинул школу и начал жизнь с чистого листа, я не имею права отпустить тебя, пока не буду уверена, что с тобой все хорошо.


Нет! Они не могут, не смеют продержать его здесь еще! Десять дней, у него осталось десять дней и ни днем больше.

– Если ты пойдешь навстречу, ответишь на мои вопросы, обещаю, что очень скоро ты выйдешь отсюда, ― сказала она с мольбой. ― Прошу, Стас. Позволь мне помочь тебе. Не закрывайся больше.

Стас немного подумал и нехотя кивнул.

– Ты все еще утверждаешь, что сам поранил себя?

– Да. Сам. Спросите парней, там много народу было.

Светлана Игоревна вздохнула.

– В этом и проблема. Мнения разделяются. Половина говорит, что Данил тебя избил, вторая половина ― что ты сам. И я не пойму, кому верить.

Стас с любопытством посмотрел на нее. Ничего себе! Интересно, кто соврал и зачем? Чтобы выгородить его? Или, наоборот, помочь Резаку?

– А что говорит сам Данил?

Зря спросил. И так понятно.

– Конечно, что ты сам себя избил. Ему это было бы выгодно.

– Два участника конфликта вам говорят, что это было так, и вы все еще не верите? ― Стас поднял брови, пытаясь изобразить удивление. Лицо тут же вспыхнуло болью.

– Но это абсолютно нелогично, Стас, ― нахмурилась Светлана Игоревна. ― Один из вас врет, и я хочу докопаться до правды.

Интересно, а почему двое не могут лгать? Или, наоборот, оба ― говорить правду? Да Стас Шутов ― одна сплошная нелогичность!

– Где он сейчас? ― спросил Стас. ― Резак?

– В карцере.

– Я сам себя избил, мне больше нечего сказать, ― отрезал он. ― Еще вопросы?

Светлана Игоревна немного помолчала. Она явно знала, о чем собирается спросить, но раздумывала, с какой стороны начать.

– Стас, до меня дошла информация, что вы с Данилом часто конфликтовали… Из-за какой-то вещи.

Стас вскинул голову.

– Это личное.

Это не должно ее касаться, это только между ним и Резаком.

– А что, если я скажу, что эта вещь сейчас у меня?

Светлана Игоревна подняла кулак и разжала его. Иконка скользнула вниз, повисла в воздухе на шнурке, который зацепился за палец. Стас смотрел на нее с изумлением.

– Как? Откуда?

– Данил сам мне ее отдал. Сказал, он брал ее на время. Но я все поняла.

Стас задумался. Значит, все было не зря. Резак решил оставить в покое этого психопата Шутова и не связываться с ним. А то, глядишь, он вообще сам себя замочит, а виноват будет Резак. И тогда его из спецшколы отправят экспрессом в колонию.

Стас потянулся за иконкой. Но Светлана Игоревна убрала руку.

– Я отдам тебе ее, когда скажешь, почему эта вещь тебе так важна.

Стас молчал.

– Стас? Я жду ответа.

Снова молчание.

– Она напоминает мне об одном человеке, ― в конце концов сказал он, с трудом справившись с комом в горле.

– Это хороший человек?

– Очень хороший.

– И что он сделал тебе?

– Он… Он… ― Слова никак не хотели вырываться из сжатого горла. ― Этот человек умел меня любить вопреки всему.