Ты убит, Стас Шутов

Она заявила, что все видит. Знает, что я ее простил и вовсе не ненавижу, просто делаю вид. Помню наше детство, играю с Янкой во все наши детские игры, зову Янку Гномом точно так же, как и Тому. Внутри меня сражаются два человека, и тот мальчик из прошлого все еще жив. Она видит, знает. Она хочет помочь.

– Вернись ко мне, Стас. Прошу тебя.

Но на этот раз мои чувства были под полным контролем. Какие же девчонки дуры и сколько внимания уделяют ерунде! Я ощущал лишь злобное удовлетворение. Вот он, решающий момент! Осталось только подыграть.

Я напустил на себя трагичный вид и, скользнув по стене вниз, спрятал лицо в ладонях. Сказал Томе, как мне паршиво. Что моя голова ― это карусель, и я никак не могу ее остановить. Тома попыталась убедить меня, что мы вместе с этим справимся, надо обратиться к врачам, они помогут. Мысленно я злобно кричал ей: «Что, хочешь запереть меня в психушке? Не дождешься!» Но говорил совсем другое: она права, во всем права. Я не могу себя контролировать, боюсь сам себя.

Когда я поднялся, она смело заглянула мне в глаза и сказала, что любит меня. Что я почувствовал? Ничего. Она любила не меня. Она любила своего друга из прошлого. Того, с кем строила картофельные мосты и морковные поезда, а вечерами на крыше терраски искала в небе созвездие Стрельца. Она со слезами твердила, как же она виновата, как мечтает все исправить. Слушать ее было противно, хотелось отмахнуться. Но второе условие спора требовало другого.

Я предложил ей уехать отсюда, навсегда. Только вдвоем. И начать жизнь с чистого листа. Сначала она сомневалась, боялась. Но я убедил. И она согласилась.

И тут я засмеялся. Я блестяще справился с ролью. Овации не заставили себя долго ждать ― открылась дверь квартиры, оттуда высыпались парни и заржали.

Я показал Томе телефон, который стоял на громкой связи. На нее было жалко смотреть. Я загнал парней обратно в квартиру: ни с кем не хотелось делить свой триумф.

– За что? ― жалко прошептала она.

– За что? Да просто так, Мицкевич. Ты просто тупая, и с тобой так весело играть! Думала, я простил тебя? Да как бы не так! Будешь вечно гореть в аду за то, что сделала.

Она выслушала молча… а потом, подняв заплаканные глаза, сказала, что ей все равно. Она будет рядом. Всегда. Будет терпеть. Потому что она любит не призрак прошлого, а парня, который мучает ее каждый день. Настоящего меня. Стаса, который задушил ее кролика. Каждое слово было будто бритва, полосующая мне внутренности.

Не может быть. Меня нельзя любить. Я пустое озлобленное ничто.

Я страшно кричал на нее, а потом велел бежать. И она помчалась вниз по лестнице, в то время как я пытался кулаками разбить стену. Казалось, я проиграл. Она ни за что не станет меня ненавидеть.

И может, это оказалось бы правдой, если бы не события следующих дней.





* * *


В пятницу после школы Янка отправилась к отцу, у которого должна была провести все выходные. Мама отметила это ягодным «Шеридансом». После пятой рюмки она залипла в «Одноклассниках», где увлеченно рассматривала новые фотографии Алисы.

Янка вернулась раньше, уже в субботу днем, грустная и задумчивая.

– Ты чего это так рано? ― встревожился я. Янка молчала. Глаза ее подозрительно блестели, а губы дрожали, будто сестренка вот-вот расплачется. Я совсем испугался: ― Эй, Гном! Что случилось?

– Стасик, ― пролепетала наконец Янка, ― папа… меня хочет забрать.

– Что значит ― забрать?

– Насовсем. Забрать меня у вас.

– Как это? С чего ты взяла?

Я не поверил Янке, но сердце вдруг сжал чей-то невидимый кулак.

– Вчера перед сном, когда Алиса мне какао делала, я случайно заглянула в ее ноутбук. А там картинка с обоями с розовыми фламинго. Они мне понравились, но я не поняла, зачем эти обои Алисе, они же детские. На экране много вкладок было, и я решила посмотреть, может, там еще что-то интересное? Но там… Там… ― Янка запнулась. ― Больше не было обоев. Было другое. Я сфотографировала историю ее запросов, Стасик. Вот, посмотри. Ты все поймешь сам. После такого я не смогла больше у них находиться. Наврала, что болит живот и что я хочу домой. Папа привез меня обратно.

Янка показала мне телефон. На экране был список запросов, которые делала Алиса в браузере. Вчитавшись в строчки, я похолодел.

Бесплодие форум

Можно ли забрать ребенка у матери-алкоголички

Лишение родительских прав на одного из двух детей

Идеи для дизайна комнаты девочки-подростка

Обои с фламинго





Невидимый кулак сжал сердце еще крепче. Я понял, почему папа в последнее время так подлизывался. Он все продумал. Они с Алисой хотели детей, но не могли завести своих. А раз так ― почему не отнять чужого? Вот… они с Алисой уже и комнату для Янки планировали, подобрали обои с чертовыми фламинго, которых она обожает.

Сначала я растерялся. Я будто играл в жмурки, водил, и меня раскрутили с завязанными глазами. Я устыдился того, что так легко дал себя обмануть. Я ведь поверил, что папа скучает по мне, так носился с робкой надеждой, что все может наладиться… Наивный дурак. В груди поднялась волна жгучей ярости. Отец заплатит за это. Я прижал Янку к себе, погладил по голове. Она дрожала и тихонько всхлипывала.

– Эй, Гном, ну ты чего? Никто тебя у нас не отнимет, не доставлю тебе такой радости. Будешь еще много-много лет жить со своим психанутым братцем и полоумной мамашей. Ну, по крайней мере до своего совершеннолетия.


Янка перестала всхлипывать и хихикнула. А затем заглянула мне в глаза.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Она успокоилась. Я продолжал делать вид, что считаю все произошедшее ерундой. Но на самом деле я чувствовал совсем другое.

С мамой я решил поговорить следующим утром, понадеявшись, что она будет лучше соображать, пока мучается с похмелья. С одиннадцати она уже будет навеселе и продолжится это, по традиции, до отбоя. Мама сидела в кресле с ногами, завернувшись в халат, и мелкими глотками пила кофе, держа чашку у самого носа.

– Мам. Я хотел с тобой серьезно поговорить. ― Я сел перед ней на стул и сложил пальцы домиком.

– Деньги проси у отца. ― Она сделала еще глоток. Черная прядь опускалась прямо в кофе, но маме было все равно. ― Если ты помнишь, я теперь не слежу за бюджетом.

– Нет, мне не деньги нужны. Мне нужно поговорить о Яне. Папа хочет ее забрать.

Мама недоуменно поморщилась.

– В смысле?

Но рассказанная история не произвела на нее никакого впечатления.

– У него ничего не выйдет. ― Она дернула плечом и фыркнула: ― Я ― мать. Мы не в Америке живем, где у родителей равные права на детей. Тут закон за меня. Выбрось это из головы, Стас. Моих детей у меня никто не заберет, его идея провальна. Он это скоро сам поймет.

Хотелось поверить маме. Ведь взрослые знают, что́ ерунда, а что ― проблема. Но в горле застрял ужас надвигающейся беды.





* * *


Когда Мицкевич шла по коридору, койоты преградили ей путь. Она не убегала: покорно ждала своей участи. Я потащил ее в туалет, к раковине. Наклонил ее голову и включил горячую воду. Краны в этом туалете давно были несправны, из них лился почти кипяток. Тома кричала от боли и билась в моих руках. Но я был безжалостен. В кипятке и этих воплях я желал растворить все свои проблемы. Затем я бросил ее спиной на пол, схватил за кофту и дернул вверх. От ее мокрых волос и свекольного лица шел пар.

– Что, идиотка? ― крикнул я. ― Все еще надеешься меня вернуть? Все еще любишь? Это – только начало. Дальше будет интересней!

Я оттолкнул ее так, что она ударилась головой об пол, и, махнув койотам, ушел.

Стало легче. Хорошо бы еще Егор не узнал об этой выходке. Ссориться еще и с ним было невыносимо.

Назавтра намечался отбор на дурацкие танцы. Нужно было сформировать пары, которые откроют вальсом последний звонок и выпускной. После девятого класса из школы уйдет половина параллели, остальных сольют. Так что эти праздники для нас были так же важны, как и для одиннадцатых классов, и выпускной решили отметить с размахом. Сам себе удивляясь, я пошел на просмотр и увидел там Тому. Отлично, я решил, с кем буду танцевать. Отбор я прошел, но поставили меня не с Мицкевич, а с Рыжаковой. А Тому ― с Гавриловым. Ну ничего. Не переживай, Тома. Я сделаю так, чтобы нас не разлучили.





3




Узнав правду о намерениях отца, Яна наотрез отказывалась продолжать с ним общение. Пришлось прибегнуть ко лжи: я убедил Яну в том, что папа не собирается ее отнимать, просто беспокоится за состояние мамы, а комнату действительно решил сделать для Яны, она все же часто приезжает с ночевками. Так что это подарок. Удивительно, как такая простая мысль не пришла мне в голову сразу.

Сестренка поверила и уехала к отцу на все каникулы, сразу после линейки в честь окончания третьей четверти. И почти все вроде стало как раньше. Вот только не со мной. Я не мог простить папу. Корил себя за то, что снова потянулся к нему.

Все каникулы я, на пару с мамой, ходил по дому как зомби. Днем не раздвигал занавески на окнах: не хотел, чтобы меня видел мир, от раскрытых окон становилось неуютно. Но занавески не спасали. Чудилось, что дома везде спрятаны жучки-камеры и сейчас все видят, какой я на самом деле слабый и жалкий. Хотелось забиться в темный гардероб, сесть на корточки, закрыть уши руками, прикрыть глаза и кричать. Так, чтобы не слышать себя и чтобы никто не слышал. От еды тошнило. Все было невыносимо тяжело ― вставать, двигаться, даже мыться, ― как будто предстояло не себя мыть, а бассейн чистить.

Я все возвращался мыслями к той истории браузера. То винил отца, то оправдывал. Было больно думать о том, что забрать Янку ― папина идея. Я пытался убедить себя в том, что это все она, Алиса. Она задумала это тайком от папы, если он узнает, то страшно разозлится. Конечно же, он не посмеет лишить маму прав на Яну. И, возможно, ненадолго, я поверил в то, что главное зло ― Алиса.

Из транса меня выдернул Егор, который пришел в разгар каникул. Увидев меня, помятого, с бутылкой из маминых запасов в руке, с мотками длиннющих макаронных бус на шее, которые я плел и раскрашивал четыре дня, друг сильно удивился.

– Стас, что ты делаешь?

– У меня вечеринка жалости к себе, ― икнул я и пошатнулся. Макаронные бусы зашелестели.

– Твоя вечеринка затянулась, бро, ― Егор втолкнул меня в дом. ― Пойдем, будем приводить тебя в порядок.

Егор затащил меня в ванну, порылся в шкафчиках, вынул одну за другой баночки, открыл, понюхал. Высыпал в воду сушеные травы, добавил несколько капель пахучего масла. Шурпу, что ли, из меня собрался варить? Отравится же, я токсичный.

Пока я отмокал в благоухающей ванне, Егор прибрал дом, сварил суп и кофе. Когда я вышел, он встретил меня с чашкой кофе и чистой домашней одеждой. Егор остался у меня с ночевкой. Пообедали мы супом, на ужин заказали пиццу, а потом до глубокой ночи смотрели фильмы.

– Везет! Целая комната и для тебя одного! ― Егор развалился на моей кровати.