Твой любимый фамильяр

Воздух. Чистый, без примеси городской копоти, настоящий. Пахнущий густой зелёной травой, васильками и свежестью лесного озера. Можжевельником. С парящими пушинками одуванчиков, сбивающимися в комки и щекочущими нос. Анни глубоко и с наслаждением вдохнула, прежде чем открыть глаза и увидеть, куда же Элай их перенёс.

— Нравится? — он казался безмерно довольным такой идеей, и не спешил выпускать её руку, пока с них не скатился последний дым. Небрежно кинул на землю прихваченный плед и корзину с завтраком. В свободной белой рубахе видеть его было непривычно, будто сегодня наступил день отброшенных официозов и вышвырнутых на помойку статусов.

Анни как могла сдерживала счастливую улыбку. Оказаться вдали от душного Фартауна, холодных каменных стен и мраморных полов было невозможно приятно. Под ногами мягко шелестела густая трава, яркое солнце озаряло цветущий, залитый светом луг с кружащими пёстрыми бабочками. Анни вытянула руку, и одна из них тут же села на раскрытую ладонь, расправляя тёмно-синие крылья. Щекотно.

— Очень, — выдохнула эйфири, заворожённо наблюдая за доверчивым созданием. Подобное тянется к подобному. Бабочки всегда будто чувствовали в их расе родню. Только крылья даны не всем.

— Смотри, а позади тебя — озеро, — повинуясь словам Элая, Анни обернулась и увидела, как луг плавно перетекал в покрытый каменистой галькой берег. Над слабо рябящей серебром водной гладью склонялись ветки ивы, создавая приятную тень. — Искупаемся?

Предложение прозвучало так преувеличенно невинно, что Анни непроизвольно порадовалась скромности своего светло-сиреневого платья. Она успела привести себя в приличный вид и заплести косы совсем не для того, чтобы промокнуть, как вчера. Чистая озёрная вода манила. Сразу вспомнилось, как в погожие выходные дни их с другими девочками выводили купаться на реку — редкие моменты радости для будущих фамильяров. Создания природы, они тянулись к ней сами, а природа тянулась к ним. Плавали эйфири ничуть не хуже, чем летали, когда оказывались в силах отлепить от спины крылья. Всё в венах. Может, потому и для взросления им хватало пяти лет. А для смерти в неволе — пятидесяти, как мотыльку в коробочке.

— Да брось, — вздохнул Элай, увидев её задумчивость и смущение. — Не надо меня стесняться. Мне казалось, тебе понравится идея выбраться на свободу из каменного ящика. Пожалуйста, делай то, что хочешь сама. Считай это утро моей благодарностью.

Он мягко взял её руку в свою, и бабочка тут же вспорхнула с ладони, ощутив опасность чужака. Большим пальцем погладил выпуклую саламандру на тонком запястье, с явным удовольствием ощущая собственное клеймо. Его чёрные глаза смотрели на Анни не отрываясь, и становящиеся привычными ягодные вкусы ей вполне рассказывали, как ему нравился каждый миг. А ей было так спокойно, будто вернулась в родную стихию. Он прав. Здесь она на своём месте. Здесь она свободна быть такой, как заложено в её крови. Потомком лесной феи.

— А ты отвернёшься? — бесхитростно спросила Анни, краснея под его пожирающим взглядом.

— Даже не мечтай, малышка, — усмехнулся Элай и принялся демонстративно расстёгивать свою рубашку, не пряча интереса.

Она задумалась всего на секунду, а потом одуревшую от ощущения свободы голову озарила прекрасная мысль. Скорее всего, дело было в окутывающих её нитях природного царства вокруг: здесь она чувствовала себя сильней и смелей. Демонстративно и тяжело вздохнула, состроив как можно более смиренное выражение лица, опустила преувеличенно грустный взгляд.

— Конечно. Если ты так желаешь, то кто я, чтобы просить…

— Ох, да грёбаные драконы! — простонал Элай и тут же отвернулся, на ходу сдёргивая рубашку и кидая её на ветки ивы. Анни не удержалась и тихо хихикнула своей неожиданной победе, на что он потрясённо замер, медленно соображая: — Эй. Постой-ка…

— Раунд, два-один, — весело прозвенела Анни, живо избавляясь от платья и выпрыгивая из башмаков. Нужно было скрыться в воде до того, как он всё же решит обернуться. Манипулировать его нежеланием видеть в ней слугу оказалось до смешного просто. В груди клокотал смех, а во рту ощущался острым перцем медленно захватывающий его азарт.

— Ну держись!

Её спасли его брюки. Пока Элай путался в штанинах, она со звонким хохотом убежала к воде в нижних шортах и майке. Рассеивая миллиарды сверкающих брызг, Анни быстро нырнула в прохладную воду, иголками заколовшую кожу. Долгого купания в ранний час не выйдет, но освежиться не помешает точно. Даже через воду она услышала плеск, когда Элай последовал за ней.

Ей не нужно было дышать так же часто, как людям. Шустро перебирая руками, отплыла почти к середине озера, не дав себя догнать. И только когда лёгкие начали больно сжиматься без воздуха, Анни вынырнула на поверхность. Ноги спокойно нашли неглубокое дно. Стихия словно обнимала её, баюкала, успокаивала и дарила силы. Это лучший подарок из всех, что она могла пожелать. Вода текла по жмурящемуся от удовольствия лицу, вымочила косы, дорожками сверкающих на солнце капель скользила по плечам и сиреневым полосам крыльев. Свобода. На вкус как… мёд?

Это уже точно не её.

— Невероятно…

Потрясённый шёпот за спиной смутил, и Анни сморгнула с ресниц воду, прежде чем оглянуться. Элай и не пытался догнать её, как можно было ожидать. Зайдя в озеро по грудь, он остановился и замер, наблюдая за ней. Она всем телом чувствовала его интерес — к открытым его взгляду собственным лопаткам, к поблёскивающей коже. На миг показалось, что обсидиановая тьма его глаз стала чуть светлей.

— Что? — Анни поёжилась от пронёсшихся по позвоночнику мурашек и ушла под воду чуть глубже, оставляя только голову на поверхности. Правда, практически прозрачная вода всё равно не скрывала тела, облепленного лишь тонким бельём. А его — вовсе голого.

— Ты охренительно красивая, Аннабель, — чуть сипло прошептал Элай и медленно подплыл ближе, уверенными гребками создав лёгкие волны. — Не верю, что этого никто не замечал до меня.

— Не положено замечать. И тебе, в общем-то, тоже странно видеть это во мне, — она глубоко вдохнула, прежде чем решилась на вопрос, мучивший не первый день: — Почему я? Десятки знатных, красивейших женщин мечтают побороться за звание твоей фаворитки и когда-нибудь занять место правительницы дома. Госпожа Алеста прекрасный тому пример. Ты будто жаждешь проблем, когда говоришь, что хочешь именно меня. Это прихоть? Я не лучший вариант для мезальянса, я никто, просто никто…

Его тёплые ладони обхватили её лицо так стремительно, что Анни задохнулась, потеряв мысль.

— Я это не контролирую. Не могу приказать себе не смотреть на тебя. Не хотеть тебя. Не думать о тебе больше, чем часов в сутках, потому что ты теперь со мной даже во сне. Я не выбираю, от чьего поцелуя будет печь вены.

В доказательство безумных слов, утонувших в солнечных лучах и дуновении ветра, он наклонился и накрыл губами её в шоке приоткрывшийся рот. Анни тут же потянулась навстречу, с готовностью отвечая на поцелуй. Сама обвила руками его шею, вжимаясь в твёрдый торс. Сильно не хватало роста, и Элай опустил руки к её бёдрам. Приподнял, закидывая на себя под тихий плеск воды. Согретое тело закололо от источаемого им жара, и она осторожно подчинилась, смыкая ноги у него на пояснице. Заклубился вокруг знакомый пар, смуглая кожа под пальцами становилась всё горячей. Его язык скользнул по её нижней губе, а затем ворвался глубже, жадно съедая вкус. Этот напор неизбежно ускорил ток крови, встал звоном в ушах.

Анни трепетала от уверенности каждого движения, как та самая бабочка, только пойманная за крыло. Рецепторы окутала сладость шоколада, сильные пальцы впивались в ягодицы — абсолютно недопустимо, абсолютно нагло. По позвоночнику прошла волна дрожи, горячая и тугая, и когда она закончила путь где-то в ногах, Анни едва не задохнулась от щекотки на лопатках. Будто вылететь хотело не только сердце из клетки ноющих от жара рёбер.

— Если бы ты не была такой хрупкой, я бы уже имел тебя прямо на этом блядском берегу, — выдохнул Элай ей в шею, покрывая влажную кожу медленными, распаляющими поцелуями.

— Звучит… больно, — не открывая глаз, признала она тихо, нежась в значительно потеплевшей воде и его руках. Послушно запрокинула голову, позволяя его губам скользнуть по самому горлу, по едва заметному бледному следу зажившей царапины.

— Ты не человек. Даже в первый раз не должно быть больно. А я постараюсь сделать так, чтобы было ещё и охрененно хорошо. Как вчера, и даже намного лучше, — его пальцы на бёдрах стали ещё горячей, на самой грани с тем, чтобы начать обжигать.

— Намного лучше будет, если я тоже смогу касаться тебя, где захочу.

Анни не могла сдержать своего любопытства. Вчера было слишком неожиданно и слишком стыдно, чтобы показывать интерес к его телу, но сейчас сдерживаться не имело смысла. Она прошлась пальцами по груди Элая вниз, к мягкому рельефу пресса. Он вздрогнул, вжал её в себя сильней, а поцелуи в шею сменились мягким предупреждающим укусом.

— Осторожно, — бархатный голос прозвучал неожиданно низко, и Анни чётко ощутила нарастающую между ног пульсацию. Жажду большего. Его ли, её собственную? Какая разница… Мёд. Шоколад. В горле першило от сладости, которую тело начало поглощать без всякой меры, как нищий, оказавшийся на шикарном застолье.

— Ещё, — выпалила она бездумно, впервые сама потянувшись к его горячим губам. Шафраново-терпким, уверенно вовлекающим в игру. Совсем не невинную, развращающе-жаркую. Элай будто пытался узнать вкус каждого уголка её рта, вытрахать его языком и заклеймить.

Она не помнила, когда он начал шагать к берегу, держа её на весу — слишком увлеклась, слишком мутнело в голове от прилива общих эмоций и всё настойчивей пульсировало внизу живота. Ей безумно хотелось узнать его, целиком. Руки не могли оторваться от изучения этого потрясающего, сильного тела. Позади осталась вода, лёгкий ветерок прошёлся по влажной коже, и остудить её не получилось. Только ещё больше мурашек вдоль позвоночника и этой странной щекотки на лопатках.

Под ногами Элая зашелестела трава. Когда он попытался опустить Анни на мягкое покрывало из луговых цветов, она разорвала поцелуй и нашла его взгляд. В обсидиановой тьме чётко виднелись искры огня, который он так старательно сдерживал.

— Я хочу… Можно мне…


Она закусила губу, сама не понимая, чего просила. Узнать тебя. Трогать. Чувствовать. Видеть всего, целиком. Элаю ничего не пришлось объяснять вслух, он лишь хрипло выдохнул:

— Всё, что хочешь. Только…

— Не обожжёшь. Я тебе верю, — ласково шепнула она и наконец-то позволила себе ответный поцелуй в его шею. Втянула в себя терпкий запах его кожи и попробовала ещё, путешествуя вдоль выступающей пульсирующей вены. Опасно горячей, невозможно вкусной.

Элай опустился на траву сам, позволяя ей остаться сверху. Анни не могла скрыть радости своей крохотной победы и улыбалась, медленно и осторожно выцеловывая его тело. Видела, как струилась по его венам слабо святящаяся лава, и изо всех сил тянула из Элая его возбуждение, сладкое и пряное. Только это помогало мало, и когда Анни добралась до линии пресса, он шумно втянул в себя воздух, спешно отдёргивая ладони с её талии.

— Малышка…

— Ещё, — мурлыкнула она, как капризный ребёнок. Нет уж, когда наконец-то дорвалась до самого интересного, её уже не остановят никакие опасности игры с огнём. С кожи Элая от жара испарялась вода, и Анни казалось, что она тоже горела, только изнутри.

Какой он на вкус? Она осторожно лизнула у ямки пупка, заставив его дёрнуться и тихо зашипеть сквозь сжатые зубы. Чуть солёный, чуть горький. Абсолютно потрясающий, когда эти нотки сплелись с шоколадным возбуждением. Анни знала, что сейчас её глаза кошачьи, нечеловеческие, когда невинно посмотрела вверх и поймала его горящий взгляд.

— А можно ещё? — она скользнула кончиками пальцев по его сведённым от прилагаемых усилий бёдрам, и Элай с глухим стоном откинул голову и прикрыл веки.

— Да. Блять, да.

Его рука опустилась к её вымокшим лавандовым косам, и он осторожно потянул, намотав кончик одной из них на кулак. Анни не противилась, прекрасно понимая, как трудно ему сохранять контроль — это чтобы успеть предупредить её, когда станет слишком обжигающе. Она вдохнула поглубже. Интереса и желания было куда больше, чем страха. Опустила взгляд, отчаянно краснея от неприличности происходящего. Она видела его — напряжённый, так и просящий о касаниях член с проступившей на алеющей головке каплей смазки. Слишком любопытно. Анни лёгким, невесомым жестом прошлась во всей длине кончиками пальцев, а затем осторожно слизала эту каплю.

— Смелей, — охрипший голос Элая показался на грани с умоляющим. Его торс, шея, лицо были покрыты сеткой лавы, но ниже она не опускалась — наверняка лишь чудовищным усилием воли. Остановиться уже не мог никто, и Анни начала изучать эту часть мужского тела дальше.

Отчаянно робея, сдвинула крайнюю плоть до конца. У неё так ухало где-то в ушах, что не слышно было больше ни ветра, ни шелеста трав, только рваное, сиплое дыхание Элая и собственный бешеный пульс. Взяв головку члена в рот, она прикрыла глаза, знакомясь со своими ощущениями. Именно этим он собирался её иметь? От такой мысли между ног тянуло всё сильней новой потребностью. Непроизвольно сжала бёдра, и давление усилилось, добавляя температуры и без того раскалённому воздуху.

Твёрдый. Горячий. Вкусный. Анни не могла остановиться, то скользя языком по напряжённой плоти, то осторожно посасывая. Попробовала взять больше, и наградой ей стал глухой стон, а натяжение косы чуть усилилось. Это лишь подбодрило продолжить.

— Анни… Хватит.

Она чувствовала по его эмоциям — ему не хватит. И ей тоже. Эта ласка увлекала не меньше, чем поцелуй, а реакция Элая была приятна до странного желания заскулить от их общего удовольствия. Ещё смелей, обхватив член своей маленькой ладонью, на каком-то древнем инстинкте двинуть вверх-вниз, размазывая слюну.

Протяжный стон сквозь сжатые зубы, и во рту разлилась терпкая, солёная влага — в соединении с ярким сладко-шоколадным безумием это был взрыв новых вкусов, и Анни жадно выпила их все, едва не простонав в ответ. Тяжело дыша, оторвалась от Элая, правда, не сама: он подтянул её за косу повыше, и Анни упала на его грудь.

— Безумная девчонка, — выдохнул он, и на его шее она увидела испарину. — Я мог тебя спалить к хренам…

— Не спалил же. А это было… интересно, — кое-как нашла она слабо подходящее слово, прежде чем Элай жарко поцеловал её, соединяя два бешеных пульса в один ритм. Понемногу успокаивая, когда его рука снова обвила талию, будто пытаясь сказать, что опасности больше нет.

Ещё несколько долгих и бесконечно приятных минут Анни лежала на его твёрдой груди, медленно привыкая ощущать себя такой защищённой. Принадлежащей не в том смысле, что ей требовалось подчиняться, свободной совершать любые дикости вроде сегодняшней. Нет, всё же природа делала её другой. Уверенной. Пальцы Элая рассеянно развязали шнурки на косах, и по плечам рассыпались длинные влажные волосы, в которые он явно не без удовольствия запустил руку.

— Мне определённо нравится твоя смелость сегодня, — первым нарушил он эту умиротворяющую тишину. — Надо почаще выбираться на свежий воздух. Ты тут и правда выглядишь счастливей.

— Нет, это из-за тебя у меня теряется всё благоразумие. В академии меня бы четвертовали уже за то, что я тебя касаюсь.

— Ты всерьёз? — неожиданно заинтересовался Элай. — В академии всё-таки есть казни?

— Мм, не совсем, — Анни замялась, поймав его вопрошающий взгляд. Ей не очень приятно было вспоминать о методах наказания, особенно сейчас. Пытаясь скрыть замешательство, она принялась вычерчивать на его груди узоры кончиками пальцев.

— Анни, это не праздное любопытство. Я обещал, что проведу там проверку, и кажется, откладывать уже некуда. Расскажи, что ты помнишь, помимо того, что я видел в твоей голове.

Она с сомнением покусала губу. Не в её характере было жаловаться. Да и от вопросов вполне можно было бы уклониться. Помня о его откровенности утром, подумалось, что наводить лишние стены недоговорок — плохая плата.

— Мы рождаемся не беспомощными младенцами, как люди, а сразу маленькими девочками, — туго сглотнув, начала она несмело. — В оранжерее. Оттуда нас переселяют в общий сад, и начинается обучение. Слушаться нужно беспрекословно. Наказывают… сразу. Даже младших, которые ещё ничего не понимают и осваивают речь. Самое простое — розги, карцер без еды и солнца, запрет на сон. Упрямых ставят коленями на крупу и подвязывают руки к потолочной балке. Приучают к ожогам, заставляют бегать по раскалённым плитам, чтобы следы были только на пятках. Нельзя портить товарный вид. Наверное, самое дрянное, что доводилось мне — та рубашка из огонь-травы и ошейник, — затихла она и передёрнулась.

— Ошейник? — подтолкнул её продолжить глухой голос Элая.

— Железная штука с шипами вовнутрь. Походишь в такой день и напрочь теряешь желание перечить.

На лугу стало ужасно тихо. Анни всё не поднимала глаз, не желая, чтобы в них он увидел отголоски той боли. Она выросла среди неё. Это нормально. Это просто надо было пережить, чтобы научиться быть покорной системе. И тем страшней переступать через вбитые под кожу порядки. Будто прямо сейчас из-за ивы выглянет дубовая трость мадам Вальтц, и ошейник снова окажется на теле.

— Что ж, посмотрим, как эта штука будет смотреться на шее старой потаскухи, — нарочито холодным тоном заключил Элай, но Анни ощутила, насколько он на самом деле зол. — Давай-ка поторопимся. Кажется, у нас сегодня есть неотложные дела.





***


После быстрого завтрака и слегка преувеличенно пустых разговоров — об отношениях между самими эйфири, их садах и первых днях жизни, о вкусах эмоций у разных людей — Элай, казалось, удовлетворил своё любопытство и перенёс их обратно к особняку, на мощёную дорожку к воротам. Ощущение, что пытался продлить что-то хорошее, не спеша снова оказаться в самом доме. Анни тоже было грустно возвращаться, и на её потухший взгляд он поспешил заверить:

— Это не в последний раз. Мы можем там бывать постоянно, — Элай мягко приподнял её голову, коснувшись подбородка, а затем заправил за ухо прядь ещё не до конца просохших после купания волос, вызвав приятные мурашки.

— Было бы здорово.

Добавить что-то ещё не получилось. Громко скрипнула резная дверь в дом, и на мраморное крыльцо практически вытолкнули незнакомого Анни невысокого мужчину в алой военной гимнастёрке.