Труп в доме напротив
Часть 23 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Невозможно. Если его величество Трандуил Пятый пожелал именно такой дворец, то никакие изменения допущены не будут.
— А если он сам откажется? — неожиданно спросил Суржиков. — Предположим, Казьмин сделал что-то по меркам гномов абсолютно неприемлемое. Ну, я не знаю… Разбил на мелкие части или подменил коронационный камень.
— Как бы он это сделал, если как раз в Подземном царстве и не был?
— Стоп-стоп-стоп! — потряс головой инспектор. — По-моему, мы начинаем забираться тьма знает в какие дебри, не проложив даже тропинки по краю леса. Ты когда с самим пострадавшим встречаешься?
— Завтра.
— На мой взгляд, нам надо искать кого-то среди его близких. Друга, соученика, коллегу — как-то так. И этот коллега должен быть вхож в светское общество. Каждый, кто отвечает этим двум требованиям, может оказаться искомым злодеем. Вот ты и попробуй нежненько выяснить, кого из списка вычеркнуть, а кого — вписать.
— Попробую, — Алекс кивнул, поразглядывал свою ладонь и спросил: — А что там… с делом об убийстве?
— О, там всё весело! — с непонятной радостью сообщил Глеб. — Ты же помнишь, мы нашли записывающий кристалл? Ну так вот, нашим техникам удалось вытащить из него последние кадры записи, так что теперь мы имеем возможность увидеть лицо того, кто доставил в здание напротив, — для наглядности он кивнул в сторону окна, — тело Елены.
— И что это даёт?
— Ну, можно со всей уверенностью утверждать, что это не ты!
— Ты и так знал, что это не я! — Верещагин слегка разозлился.
— Знал, — не стал возражать инспектор. — А теперь это доказано. Ну, и ещё у нас есть лицо убийцы или как минимум его сообщника. Когда мы их вычислим — а мы вычислим, не сомневайся! У нас уже будут доказательства для суда.
— Я вот подумал, — включился в обсуждение Суржиков. — Список книг всё перебирал и рассматривал. И вот что заметил… Может это просто опечатка, конечно…
— Не тяни кота за неподходящие для этого детали! — порекомендовал Никонов.
— Где-то перед именем стоит тире, а где-то запятая…
Верещагин и инспектор столкнулись лбами над листком бумаги.
— Ну да, в трёх местах запятая, в остальных случаях тире, — согласился Алекс.
— Вот я и подумал: может, там, где запятая — это заказчики, а где тире — владельцы. Ну, например.
— И что нам это даёт?
— Дело в том, что это можно проверить. Вот смотрите, пункт шестой, «Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира» Льва Выготского, издание Московского университета, 1916 год…
— Вообще странно… — медленно проговорил Алекс. — Насколько я помню, это чуть ли не студенческая работа великого психолога. С какой стати она попала в список раритетов?
— Вот и я задумался о том же. Книгу эту я читал… — Тут Суржиков слегка покраснел. — Ну, не в этом издании, конечно, она выходила потом несколько раз уже и в наши дни. Нет там ничего таинственного и загадочного. Просто хорошее исследование великой пьесы с точки зрения психологической. Я и подумал — в издании Альда Мануция или Эльзевиров загадки нет, только редкость. А тут именно загадка.
— И как ты предлагаешь это проверить?
— Дело в том, что я знаком с Хранителем библиотеки Высших курсов актёрского мастерства, именно он мне в своё время и давал читать Выготского. Я могу завтра попробовать зайти к Лоннаану и… расспросить. Может, найдётся ниточка?
ГЛАВА 6
3 мая 2185 года от О.Д.
«Говорю вам, молодой человек, что тот, кто засыпает на мине с зажженным фитилем, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами»
(Александр Дюма, «Три мушкетера»)
Библиотека Высших курсов актёрского мастерства находилась в небольшом особнячке в Кривоарбатском переулке, наискосок от знаменитых белоснежных цилиндров дома Мельникова. Выкрашенный в наивный голубой цвет, с белыми наличниками и двумя невысокими колоннами у входа, с угловой ротондой из пяти узких окон, особнячок казался домиком какой-нибудь старой девы, безобидной сплетницы, уже сотый год разъезжающей по балам, чтобы всласть поболтать с такими же старушками.
Одному лишь архитектору Евлашеву известно, каким образом ухитрился он поместить в небольшой особняк солидную библиотеку, заложенную ещё самим Щепкиным одновременно с созданием училища при Малом театре. Но в сторону этой коллекции поглядывала с завистью и Королевская школа драматического искусства при театре «Глобус», что в Люнденвике. Были, были в этой коллекции редкости, раритеты и самые необычные издания; был и особый зал, куда пускали только по специальному распоряжению ректора Высших курсов, заверенному Хранителем библиотеки…
Суржиков остановился перед невысоким, в три ступеньки, крыльцом, посмотрел вправо и вверх, где во втором этаже, в той самой ротонде, располагался стол Хранителя. Показалось ему, или что-то белое мелькнуло в окне?
Вообще было известно, что библиотечными Хранителями становятся домашние духи. Правда, как это происходит, никому не было известно. Домашними духами обычно становились или низшие фейри, прижившиеся в доме, типа домовых гоблинов, или особым образом убитые и захороненные люди — рабы, слуги или члены семьи. Первые были способны на небольшие домашние работы — следили за порядком, мешали слугам воровать, присматривали за лошадьми. Интеллект их был немногим выше, чем у собаки. Вторые охраняли дом от любых напастей, но ни к каким домашним работам не имели отношения, и тоже не были слишком умны. Но библиотечные Хранители не просто умели читать, не только знали расположение многих и многих томов — можно сказать, что они обладали выдающимся интеллектом. Суржиков сам лично присутствовал, когда много лет назад в этой библиотеке устанавливали компьютер, и видел, с какой настороженностью Лоннаан осматривал новинку. А уже через неделю тот же Хранитель одним движением длинного пальца, затянутого в белую перчатку, вызывал на экране списки должников или перечень обязательной литературы…
— Ну-ка, ну-ка, интересно! — проговорил Лонаан, протягивая руку за копией списка. — Ты, насколько я помню, и тогда любил загадочные истории, не так ли?
— Любил, — не стал спорить Владимир. — А теперь уже поневоле оказался в них… впутанным.
— И не жалеешь о сцене? — жёлтые глаза Хранителя видели его, кажется, насквозь, и спорить не было никакой возможности.
— Жалею, конечно. Но так уже получилось, и… и оказывается, не жалею.
Путаную эту речь Лонаан воспринял как должное, кивнул и вернулся к списку. Прочитав его два или три раза, положил листки на библиотечную стойку и сказал:
— Вот что. Ты пойди вон туда, за шкаф, выпей чаю и подожди меня. Можешь пока вот, просмотреть… — откуда-то из-за его левого плеча в протянутую ладонь спланировала новенькая, ещё похрустывающая страницами книга с заголовком «Двести лет в суфлёрской будке». — А я пока разберусь кое с кем…
Из-за спины Суржикова раздался многоголосый стон, и он тихонько усмехнулся в усы: отработчики пришли. Владимир, с его самозабвенной любовью к книгам, ни разу не попадал в список задолжавших что-либо библиотеке. Но его сокурсники и даже некоторые преподаватели регулярно боролись с книжной пылью, собирали и освежали специальными средствами газетные подшивки или чистили кожаные обложки бесчисленных томов.
— «Над раной шутит тот, кто не был ранен», — пробормотал он, убираясь в указанный ему угол.
Книга оказалась ожидаемо интересной. Это были мемуары суфлёра провинциального театра, умершего после провалившегося премьерного спектакля на своём рабочем месте… и оставшегося там ещё на сто пятьдесят лет. Когда директор театра впервые встретился с призраком, желающим продолжать служить, он схватился за сердце, и даже готов был вызвать экзорциста. Потом подумал хорошенько — и более в этом театре не случалось никаких сбоев из-за незнания актёрами текста. Записки свои Иван Иванович Качалкин надиктовывал молодым актёрам, которых прикреплял к нему с этой целью директор.
Суржиков перелистывал книгу, иногда хмыкал, находя знакомое имя или рассуждение, с которым не был согласен, и в то же время прислушивался к происходящему у библиотечной стойки.
Строгим голосом Хранитель втолковывал какой-то девице, почему не следует делать пометки в книге даже карандашом, а также переворачивать страницы липкими пальцами и оставлять в их сгибе крошки. Потом юноша с густым баском объяснял, что он задержал книгу на целый месяц не по вредности или забывчивости, а исключительно оттого, что их группу отправили на гастроли. Потом…
Словом, Владимир успел добраться почти до середины книги — и событий совсем недавних, менее чем столетней давности, — когда Хранитель Лонаан, наконец, заглянул в его уголок.
— Всё, — сказал он, усаживаясь в кресло напротив. — Я свободен. Итак, твой список… Очень, очень занятный список.
— Чем же?
— Книги в нём можно разделить на три группы… — он замолчал, разглядывая лист со списком, будто там внезапно появились новые пункты. Суржиков молчал, не перебивая, и Хранитель промолвил: — Условно на три. Раритетные издания типа альдин, магическая литература и нечто странное.
— К последнему пункту вы относите книгу Выготского?
— Да. По моему мнению, не на ней нужно сосредоточить внимание, и не на альдине.
— А на чём же?
Палец в белой перчатке упёрся в пункт шесть, и Суржиков прочёл: «Picatrix. Misteria Vermis. Tertius Sibbelius. Prague, MDCLVI». Поморщившись от осознания собственного несовершенства, он сказал:
— С латынью я не дружу. Как это переводится?
— Да в общем-то почти никак, — неожиданно усмехнулся Лонаан. — Первое слово — название некоего ритуала, который я не буду описывать, очень уж противно. Misteria Vermisпереводится как «тайна червя». Следующие два слова — имя автора, абсолютно выдуманное. Ну, дальше место и год издания. Прага, что не удивительно, 1656 год от Открытия Дорог.
— Выдуманное имя? — зацепился Владимир за слово.
— Да. По моему мнению, вся эта книга — fictus. Подделка.
— Современная?
— Не знаю… — Хранитель с сомнением покачал головой. — Если бы я мог подержать том в руках, сказал бы с точностью до года, а так лишь предположу, что — нет. Подделка именно того времени, в Праге тогда что только не вытворяли и что только не издавали…
— Н-ну хорошо… — с сомнением произнёс Суржиков. — Пункт шестой — липа, пусть и древняя. Пункт восьмой, книга Выготского — публикация студенческой работы, максимум десять экземпляров. А остальное?
— Я бы предположил, что всё в этом списке, — Хранитель поднял лист и встряхнул его, словно терьер крысу, — всё если не фальшивка, то попадает под подозрение. Поверь мне, и «Аттические ночи», и Симеона Метафраста подделывали с переменным успехом не раз. Возможно, на этом листе перечислены книги, которые следовало проверить.
— Ага… — Суржиков задумчиво потеребил усы. — И тогда, скорее всего, имена — это владельцы. То есть, антиквары просто влезли в чью-то большую игру…
Хмыкнув, бывший главный архитектор Москвы переспросил:
— Коллега, участвующий в жизни высшего света? Поверьте, Алексей, я и сам уже всех перебирал — нет такого. Не принято.
— Не принято у архитекторов посещать рауты? Или у светских людей чертить проекты?
— Даже не знаю… — В задумчивости Казьмин пощипал кончик носа. Нос был длинный, узкий и немного извилистый. — Наверное, оба предположения верны.
— Тогда почему вас беспокоит то, что московское общество вас не принимает?
— Не меня. Мою жену, Наталья — урождённая княжна Курбатова и любит… потанцевать, посплетничать, выпить шампанского. На приёме, когда нас с ней в упор никто не замечал, она хотела подойти к подруге детства, а та от Наташи отвернулась, будто и вообще незнакома. Кроме того, она надеялась, что сын, Павел, поступит в гвардию, но ему отказали.
— И что он сделал?
— Он? — Архитектор снова подёргал себя на кончик носа. — Вообще-то Павлик всегда хотел стать магом-медиком, у него и стихия водная… Так что сейчас сидит и зубрит, готовится к экзаменам, ну, и в клинику первой помощи каждый день ходит, санитаром устроился.
— Получается, что недовольна только ваша жена? — терпеливо переспросил Алекс.
— Да, вы знаете… в общем-то, Наташа денёк порасстраивалась, а потом махнула рукой и уехала на греческие острова, рисовать. Она у меня художница.
— А если он сам откажется? — неожиданно спросил Суржиков. — Предположим, Казьмин сделал что-то по меркам гномов абсолютно неприемлемое. Ну, я не знаю… Разбил на мелкие части или подменил коронационный камень.
— Как бы он это сделал, если как раз в Подземном царстве и не был?
— Стоп-стоп-стоп! — потряс головой инспектор. — По-моему, мы начинаем забираться тьма знает в какие дебри, не проложив даже тропинки по краю леса. Ты когда с самим пострадавшим встречаешься?
— Завтра.
— На мой взгляд, нам надо искать кого-то среди его близких. Друга, соученика, коллегу — как-то так. И этот коллега должен быть вхож в светское общество. Каждый, кто отвечает этим двум требованиям, может оказаться искомым злодеем. Вот ты и попробуй нежненько выяснить, кого из списка вычеркнуть, а кого — вписать.
— Попробую, — Алекс кивнул, поразглядывал свою ладонь и спросил: — А что там… с делом об убийстве?
— О, там всё весело! — с непонятной радостью сообщил Глеб. — Ты же помнишь, мы нашли записывающий кристалл? Ну так вот, нашим техникам удалось вытащить из него последние кадры записи, так что теперь мы имеем возможность увидеть лицо того, кто доставил в здание напротив, — для наглядности он кивнул в сторону окна, — тело Елены.
— И что это даёт?
— Ну, можно со всей уверенностью утверждать, что это не ты!
— Ты и так знал, что это не я! — Верещагин слегка разозлился.
— Знал, — не стал возражать инспектор. — А теперь это доказано. Ну, и ещё у нас есть лицо убийцы или как минимум его сообщника. Когда мы их вычислим — а мы вычислим, не сомневайся! У нас уже будут доказательства для суда.
— Я вот подумал, — включился в обсуждение Суржиков. — Список книг всё перебирал и рассматривал. И вот что заметил… Может это просто опечатка, конечно…
— Не тяни кота за неподходящие для этого детали! — порекомендовал Никонов.
— Где-то перед именем стоит тире, а где-то запятая…
Верещагин и инспектор столкнулись лбами над листком бумаги.
— Ну да, в трёх местах запятая, в остальных случаях тире, — согласился Алекс.
— Вот я и подумал: может, там, где запятая — это заказчики, а где тире — владельцы. Ну, например.
— И что нам это даёт?
— Дело в том, что это можно проверить. Вот смотрите, пункт шестой, «Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира» Льва Выготского, издание Московского университета, 1916 год…
— Вообще странно… — медленно проговорил Алекс. — Насколько я помню, это чуть ли не студенческая работа великого психолога. С какой стати она попала в список раритетов?
— Вот и я задумался о том же. Книгу эту я читал… — Тут Суржиков слегка покраснел. — Ну, не в этом издании, конечно, она выходила потом несколько раз уже и в наши дни. Нет там ничего таинственного и загадочного. Просто хорошее исследование великой пьесы с точки зрения психологической. Я и подумал — в издании Альда Мануция или Эльзевиров загадки нет, только редкость. А тут именно загадка.
— И как ты предлагаешь это проверить?
— Дело в том, что я знаком с Хранителем библиотеки Высших курсов актёрского мастерства, именно он мне в своё время и давал читать Выготского. Я могу завтра попробовать зайти к Лоннаану и… расспросить. Может, найдётся ниточка?
ГЛАВА 6
3 мая 2185 года от О.Д.
«Говорю вам, молодой человек, что тот, кто засыпает на мине с зажженным фитилем, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами»
(Александр Дюма, «Три мушкетера»)
Библиотека Высших курсов актёрского мастерства находилась в небольшом особнячке в Кривоарбатском переулке, наискосок от знаменитых белоснежных цилиндров дома Мельникова. Выкрашенный в наивный голубой цвет, с белыми наличниками и двумя невысокими колоннами у входа, с угловой ротондой из пяти узких окон, особнячок казался домиком какой-нибудь старой девы, безобидной сплетницы, уже сотый год разъезжающей по балам, чтобы всласть поболтать с такими же старушками.
Одному лишь архитектору Евлашеву известно, каким образом ухитрился он поместить в небольшой особняк солидную библиотеку, заложенную ещё самим Щепкиным одновременно с созданием училища при Малом театре. Но в сторону этой коллекции поглядывала с завистью и Королевская школа драматического искусства при театре «Глобус», что в Люнденвике. Были, были в этой коллекции редкости, раритеты и самые необычные издания; был и особый зал, куда пускали только по специальному распоряжению ректора Высших курсов, заверенному Хранителем библиотеки…
Суржиков остановился перед невысоким, в три ступеньки, крыльцом, посмотрел вправо и вверх, где во втором этаже, в той самой ротонде, располагался стол Хранителя. Показалось ему, или что-то белое мелькнуло в окне?
Вообще было известно, что библиотечными Хранителями становятся домашние духи. Правда, как это происходит, никому не было известно. Домашними духами обычно становились или низшие фейри, прижившиеся в доме, типа домовых гоблинов, или особым образом убитые и захороненные люди — рабы, слуги или члены семьи. Первые были способны на небольшие домашние работы — следили за порядком, мешали слугам воровать, присматривали за лошадьми. Интеллект их был немногим выше, чем у собаки. Вторые охраняли дом от любых напастей, но ни к каким домашним работам не имели отношения, и тоже не были слишком умны. Но библиотечные Хранители не просто умели читать, не только знали расположение многих и многих томов — можно сказать, что они обладали выдающимся интеллектом. Суржиков сам лично присутствовал, когда много лет назад в этой библиотеке устанавливали компьютер, и видел, с какой настороженностью Лоннаан осматривал новинку. А уже через неделю тот же Хранитель одним движением длинного пальца, затянутого в белую перчатку, вызывал на экране списки должников или перечень обязательной литературы…
— Ну-ка, ну-ка, интересно! — проговорил Лонаан, протягивая руку за копией списка. — Ты, насколько я помню, и тогда любил загадочные истории, не так ли?
— Любил, — не стал спорить Владимир. — А теперь уже поневоле оказался в них… впутанным.
— И не жалеешь о сцене? — жёлтые глаза Хранителя видели его, кажется, насквозь, и спорить не было никакой возможности.
— Жалею, конечно. Но так уже получилось, и… и оказывается, не жалею.
Путаную эту речь Лонаан воспринял как должное, кивнул и вернулся к списку. Прочитав его два или три раза, положил листки на библиотечную стойку и сказал:
— Вот что. Ты пойди вон туда, за шкаф, выпей чаю и подожди меня. Можешь пока вот, просмотреть… — откуда-то из-за его левого плеча в протянутую ладонь спланировала новенькая, ещё похрустывающая страницами книга с заголовком «Двести лет в суфлёрской будке». — А я пока разберусь кое с кем…
Из-за спины Суржикова раздался многоголосый стон, и он тихонько усмехнулся в усы: отработчики пришли. Владимир, с его самозабвенной любовью к книгам, ни разу не попадал в список задолжавших что-либо библиотеке. Но его сокурсники и даже некоторые преподаватели регулярно боролись с книжной пылью, собирали и освежали специальными средствами газетные подшивки или чистили кожаные обложки бесчисленных томов.
— «Над раной шутит тот, кто не был ранен», — пробормотал он, убираясь в указанный ему угол.
Книга оказалась ожидаемо интересной. Это были мемуары суфлёра провинциального театра, умершего после провалившегося премьерного спектакля на своём рабочем месте… и оставшегося там ещё на сто пятьдесят лет. Когда директор театра впервые встретился с призраком, желающим продолжать служить, он схватился за сердце, и даже готов был вызвать экзорциста. Потом подумал хорошенько — и более в этом театре не случалось никаких сбоев из-за незнания актёрами текста. Записки свои Иван Иванович Качалкин надиктовывал молодым актёрам, которых прикреплял к нему с этой целью директор.
Суржиков перелистывал книгу, иногда хмыкал, находя знакомое имя или рассуждение, с которым не был согласен, и в то же время прислушивался к происходящему у библиотечной стойки.
Строгим голосом Хранитель втолковывал какой-то девице, почему не следует делать пометки в книге даже карандашом, а также переворачивать страницы липкими пальцами и оставлять в их сгибе крошки. Потом юноша с густым баском объяснял, что он задержал книгу на целый месяц не по вредности или забывчивости, а исключительно оттого, что их группу отправили на гастроли. Потом…
Словом, Владимир успел добраться почти до середины книги — и событий совсем недавних, менее чем столетней давности, — когда Хранитель Лонаан, наконец, заглянул в его уголок.
— Всё, — сказал он, усаживаясь в кресло напротив. — Я свободен. Итак, твой список… Очень, очень занятный список.
— Чем же?
— Книги в нём можно разделить на три группы… — он замолчал, разглядывая лист со списком, будто там внезапно появились новые пункты. Суржиков молчал, не перебивая, и Хранитель промолвил: — Условно на три. Раритетные издания типа альдин, магическая литература и нечто странное.
— К последнему пункту вы относите книгу Выготского?
— Да. По моему мнению, не на ней нужно сосредоточить внимание, и не на альдине.
— А на чём же?
Палец в белой перчатке упёрся в пункт шесть, и Суржиков прочёл: «Picatrix. Misteria Vermis. Tertius Sibbelius. Prague, MDCLVI». Поморщившись от осознания собственного несовершенства, он сказал:
— С латынью я не дружу. Как это переводится?
— Да в общем-то почти никак, — неожиданно усмехнулся Лонаан. — Первое слово — название некоего ритуала, который я не буду описывать, очень уж противно. Misteria Vermisпереводится как «тайна червя». Следующие два слова — имя автора, абсолютно выдуманное. Ну, дальше место и год издания. Прага, что не удивительно, 1656 год от Открытия Дорог.
— Выдуманное имя? — зацепился Владимир за слово.
— Да. По моему мнению, вся эта книга — fictus. Подделка.
— Современная?
— Не знаю… — Хранитель с сомнением покачал головой. — Если бы я мог подержать том в руках, сказал бы с точностью до года, а так лишь предположу, что — нет. Подделка именно того времени, в Праге тогда что только не вытворяли и что только не издавали…
— Н-ну хорошо… — с сомнением произнёс Суржиков. — Пункт шестой — липа, пусть и древняя. Пункт восьмой, книга Выготского — публикация студенческой работы, максимум десять экземпляров. А остальное?
— Я бы предположил, что всё в этом списке, — Хранитель поднял лист и встряхнул его, словно терьер крысу, — всё если не фальшивка, то попадает под подозрение. Поверь мне, и «Аттические ночи», и Симеона Метафраста подделывали с переменным успехом не раз. Возможно, на этом листе перечислены книги, которые следовало проверить.
— Ага… — Суржиков задумчиво потеребил усы. — И тогда, скорее всего, имена — это владельцы. То есть, антиквары просто влезли в чью-то большую игру…
Хмыкнув, бывший главный архитектор Москвы переспросил:
— Коллега, участвующий в жизни высшего света? Поверьте, Алексей, я и сам уже всех перебирал — нет такого. Не принято.
— Не принято у архитекторов посещать рауты? Или у светских людей чертить проекты?
— Даже не знаю… — В задумчивости Казьмин пощипал кончик носа. Нос был длинный, узкий и немного извилистый. — Наверное, оба предположения верны.
— Тогда почему вас беспокоит то, что московское общество вас не принимает?
— Не меня. Мою жену, Наталья — урождённая княжна Курбатова и любит… потанцевать, посплетничать, выпить шампанского. На приёме, когда нас с ней в упор никто не замечал, она хотела подойти к подруге детства, а та от Наташи отвернулась, будто и вообще незнакома. Кроме того, она надеялась, что сын, Павел, поступит в гвардию, но ему отказали.
— И что он сделал?
— Он? — Архитектор снова подёргал себя на кончик носа. — Вообще-то Павлик всегда хотел стать магом-медиком, у него и стихия водная… Так что сейчас сидит и зубрит, готовится к экзаменам, ну, и в клинику первой помощи каждый день ходит, санитаром устроился.
— Получается, что недовольна только ваша жена? — терпеливо переспросил Алекс.
— Да, вы знаете… в общем-то, Наташа денёк порасстраивалась, а потом махнула рукой и уехала на греческие острова, рисовать. Она у меня художница.