Тринадцатая Мара
Часть 12 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Я уже пыталась!
— Значит, сделай это еще раз.
Приказ. Как с вилкой. Я дернулась всем нутром, но не подчиниться нельзя. На этот раз Инквизитор влил в меня столько «электричества», что у меня чуть макушка не задымилась. И ведь это далеко не его предел…
Кожу руки опалило, я зашипела. Бесило то, что касаний этого мужчины я хотела, я почему-то в них нуждалась — и их же боялась.
Закрыла глаза, зная, что времени опять в обрез, попыталась унять лишние эмоции, задышала спокойнее.
Я представила ее сидящей на траве, как когда-то давно. За домом у нас была лужайка, окаймленная по периметру кустами шиповника. Кусты привлекали множество бабочек, и одну из них, нечаянно обломив крыло, я как-то принесла Кьяре. Она не ругала меня, лишь покачала головой без укоризны, взяла меня за руку, сказала: «Идем», — села на траву, принялась врачевать насекомое. Я помнила солнечный свет вокруг ее волос, ее доброту, ее негасимый душевный свет…
Бабочка в моем воображении взмыла с ладони в воздух, как до того ракета, и полетела сквозь облачную пелену изнанки, меняя квадраты рывками, как если бы пространство разбили на кубы и кадры, как если бы кто-то щелкал пультом. Один квадрат, другой, третий. Кажется, в этот раз она знала направление, знала, где цель…
Я начала рвано дышать от волнения — «найди, найди, найди». Наверное, Инквизитор не поскупился подкинуть сил, потому что мой «навигатор», хлопая крыльями, двигался быстро и уверенно, а через секунду нырнул в облачную пелену — туда же, куда до этого ракета…
— Она там же! — заорала я так громко, что на нас посмотрели все в кафе, включая официантов. Пришлось понизить голос. — Там же, где Мэйсон!
Сидд лишь усмехнулся.
— Я предполагал. Когда находишься в бегах, лучше иметь при себе козырь в виде заложника.
Я же начинала пузыриться гневом, как сосуд из черного стекла. Забыла, что на моем запястье все еще рука Сидда, что я все еще «запитана». Значит, все зря… Умер тот человек — оппонент Мэйсона, умерли те люди… Все ложь… Нет, хорошо, что Кьяру не замучили, как врал Томас, но почему все так… неправильно?
Мне захотелось выдернуть из Инквизитора всю его силу, без остатка, и так шарахнуть куда-нибудь, чтобы образовалась воронка диаметром в километр.
— Уймись.
Это обычное тихое слово, которое мамаша могла бы сказать капризному малышу, прозвучало как удар и оставило внутри красный след, как от хлыста. Я только теперь ощутила, что создала вокруг себя воронку из ярости — опасное состояние.
Обесточивание в этот раз подорвало мозг. Захотелось выть от бессилия, орать от отчаяния. То ты все можешь, то не можешь ничего. Остудил взгляд Сидда, красноречиво обещающий мне удар лбом о столешницу, если я не успокоюсь за следующие три секунды. Пришлось прикусить себе губу, сжать под столом кулаки.
Мэйсон должен трижды сдохнуть — все верно.
Вдох-выдох, вдох-выдох, спокойно, Мара, все придет, все настанет. Хорошо, что Сидд желает врагу того же…
— Ну что, я больше не должен спрашивать тебя о желании идти в Топь?
Теперь я туда пойду, да. Ради Кьяры я пройду через любые дебри — обессиленная или нет, — доберусь до цели. Да, рядом со мной будет находиться танк, чьи гусеницы уже стоят на моем хребте, и треск позвоночника будет слышаться всякий раз, когда инквизитору что-то не понравится. На протяжении всего похода, я, вероятно, буду умирать морально не единожды от ненависти, словесных пощечин, презрения. Возможно, мне прикажут напороться на сук, но я все равно за ней пойду.
Потому что, если Кьяра вернется… — «когда Кьяра вернется», поправила я себя, — что-то во Вселенной наладит ход.
— Когда… выдвигаемся? — спросила я глухо.
На моем запястье горел след от чужой руки — ладонь и пять пальцев.
— Утром.
Он должен был уйти после этой фразы, но Сидд продолжал смотреть на меня, и взгляд этот мне не нравился.
— Веселое будет путешествие, правда?
Очень вкрадчивый голос, очень многослойный вопрос.
— Для кого?
— Не для тебя.
Инквизитор забрал карту, сложил ее вчетверо, сунул во внутренний карман пальто, не произнес больше ни слова, развернулся, зашагал к выходу, и лишь полы его пальто насмехались надо мной, продолжая фразу: «Не для тебя. И не для Мэйсона»
Он покинул кафе.
А я так и сидела, ни разу не взглянув на официантку, подошедшую в третий раз: «Готовы заказать что-нибудь?» Я молчала и понимала, что только что подписалась на самый сложный поход в своей жизни: у него будет непредсказуемый результат, в нем будет непростым каждый шаг.
Пусть из него вернется живой Кьяра. Я — не важно.
Часть 2. Путешествие
Глава 9
Я не любила машину Сидда.
Она казалась камерой пыток, так как навевала воспоминания того дня, когда в ней меня возили от дома к дому к людям, желающим умертвить меня одним лишь взглядом.
Я изо всех сил старалась отвлечься.
Утро. Мы выехали за город. Вдоль обочин тянулись поля, в отдалении стоял золотой еще лес. В багажнике лежал собранный мной накануне рюкзак — в нем палатка, спальный мешок, консервы. Я была уверена, что Инквизитор о комфорте заботиться не будет. Где-то за спиной остались привычное кафе, посетители, запах молотых зерен и выпечки. Хорошо, если мне удастся вернуться не одной, но с Кьярой.
Мысли о ней были для меня солнечным светом. Она вернется домой, конечно, и мы снова вместе будем стоять за прилавком. Совсем иначе зажужжит кофемолка, под потолком привычно засияют счастливые искорки. Каждый получивший из рук подруги чашку или стаканчик не будет знать о том, что только что выиграл «счастливый билетик»: Кьяра неизбежно подмешивала радость в кофейную пену, — лишь будет ощущать, что мир почему-то сделался ярче, красивее и привлекательнее. Нет, она не пыталась подобным образом привлекать в «О'Лефли» народ — просто не умела не делиться любовью.
Теплые размышления силились перебить тревожные: все ли я собрала в дорогу? — сложно отправляться в поход обычным человеком, а не ворожеей, способной согреть себя простецким заклинанием, — но я гнала их прочь. Пока есть шанс побыть в предвкушении чуда, нужно в нем быть.
Кьяра будет улыбаться. Она заметит, что я заменила часть техники на новую, она этим обязательно восхитится. Бордовый и оранжевый лак панелей на соковыжималке, салфетки из «Марбелз», цветочные композиции, составленные вручную…
Пока я грелась в мысленных солнечных лучах, светлая воронка пела мне песни в отдалении: «Прими мою силу, шагай в сияние, и ты познаешь удивительные вещи…» Смеялась с противоположной стороны черная: «Мара не должна быть неопределенной. Неопределенную всегда будет растаскивать в разные стороны». Размышляя о Кьяре, я приблизилась к белой ближе, чем когда-либо, и, наверное, продолжала бы тонуть в грезах, если бы не жесткий голос водителя:
— Если ты пытаешься меня этим впечатлить, то не выйдет.
Я открыла глаза в полном непонимании, к чему относится фраза. Посмотрела на Сидда, указавшего взглядом на мое правое запястье, на котором начала мерцать светлая руна. Черт, жаль, что задрался рукав, жаль, что он увидел.
Я одернула водолазку и ощутила такой контраст в настроении, будто меня сдернули с облаков и окунули в навозную кучу.
«Последнее, что я буду делать — это впечатлять тебя», — могла бы огрызнуться я, но промолчала. Расстроилась. Зачем, спрашивается, выдергивать человека из предвкушения чего-то приятного, если у этого человека впереди трудные времена? Это все равно, что отбирать последнюю корку хлеба перед грядущим голодом. Я специально пыталась насытиться чем-нибудь хорошим, зная, что вскоре буду страдать.
Мою голову заполонили темные тучи раздражения.
«Вот же сволочь!»
Нам ехать почти до самого вечера, и можно было хотя бы просто молчать, но нет же…
Следующие пять минут я тщетно пыталась вернуть себе если не благодушное настроение, то хотя бы ровное, но выходило плохо.
А новый вопрос Сидда и вовсе добил:
— Ты его любила?
«Томаса? Да какая тебе разница…»
Существуют такие вопросы, которые задаются не для получения ответа, а для того, чтобы поддеть. Для подлости. Задающий их человек не желает слышать ни твое мнение, ни «правду» — он просто мечтает вставить еще один крючок тебе в задницу, чтобы стало дискомфортно сидеть.
— Тебе есть до этого дело? — меня начала захлестывать злость. Каждый из нас может в какой-то момент выбрать вести себя гадко, но всему есть предел, и Инквизитор в моем понимании уже переступал рамки.
— Следи за языком.
О эта вечная «зловещность»!
— А ты просто прикажи мне молчать, в чем проблема? Ты же любишь марионеток, рабов. Что не так, и сразу: «Иди убейся об угол!». С тобой кто-нибудь вообще способен иметь отношения? Тебя такого разве можно любить?
Я знала, что хожу по краю. Что сейчас мне, вероятно, прикажут сделать что-нибудь неприятное — я была к этому готова. Заранее еще с утра была готова терпеть, подчиняться, причинять себе боль. Надоело, я устала. Пока у меня есть шанс говорить, я буду говорить.
Как ни странно, Сидд ничего мне не приказал, лишь процедил равнодушно:
— А я не предлагаю тебе меня любить. Твоя любовь — последнее, что мне нужно.
Вроде бы все честно. Откровенно, как и должно быть между врагами. И откуда бы взяться этой сосущей внутри печали?
До заправки мы молчали.
Здесь продавали плохой кофе, а еще чипсы, упакованные в целлофан бутерброды и хот-доги. За прилавком скучал толстый рыжий парень в униформе местной топливной компании; работал в углу телевизор.
Наверное, стоило взять перекус, но я лишь сходила в туалет и ограничилась пластиковым стаканчиком с коричневой жижей, зовущейся здесь словом «каффучино». Выложила на стойку купюру и пару монет, толкнула дверь на улицу. До Рощи еще не одна сотня километров; и хорошим был бы день, если смотреть только на небо, деревья и погоду и не вспоминать о попутчике.
Этот самый попутчик вышел наружу почти сразу за мной, свернул, дошел до угла, выкинул пластиковую крышку от своего напитка в урну. Так и остался стоять у противоположного конца здания, демонстративно не желая сокращать между нами дистанцию.
У меня же на душе скребли кошки.
Нам нужно попробовать наладить контакт хотя бы временно. Мы вдвоем выдвинулись не просто в поход, но в очень сложное путешествие, и минимум разногласий стал бы подспорьем. Так как Инквизитор не спешил мне навстречу, пришлось двинуться к нему самой.
— Послушай…
— Значит, сделай это еще раз.
Приказ. Как с вилкой. Я дернулась всем нутром, но не подчиниться нельзя. На этот раз Инквизитор влил в меня столько «электричества», что у меня чуть макушка не задымилась. И ведь это далеко не его предел…
Кожу руки опалило, я зашипела. Бесило то, что касаний этого мужчины я хотела, я почему-то в них нуждалась — и их же боялась.
Закрыла глаза, зная, что времени опять в обрез, попыталась унять лишние эмоции, задышала спокойнее.
Я представила ее сидящей на траве, как когда-то давно. За домом у нас была лужайка, окаймленная по периметру кустами шиповника. Кусты привлекали множество бабочек, и одну из них, нечаянно обломив крыло, я как-то принесла Кьяре. Она не ругала меня, лишь покачала головой без укоризны, взяла меня за руку, сказала: «Идем», — села на траву, принялась врачевать насекомое. Я помнила солнечный свет вокруг ее волос, ее доброту, ее негасимый душевный свет…
Бабочка в моем воображении взмыла с ладони в воздух, как до того ракета, и полетела сквозь облачную пелену изнанки, меняя квадраты рывками, как если бы пространство разбили на кубы и кадры, как если бы кто-то щелкал пультом. Один квадрат, другой, третий. Кажется, в этот раз она знала направление, знала, где цель…
Я начала рвано дышать от волнения — «найди, найди, найди». Наверное, Инквизитор не поскупился подкинуть сил, потому что мой «навигатор», хлопая крыльями, двигался быстро и уверенно, а через секунду нырнул в облачную пелену — туда же, куда до этого ракета…
— Она там же! — заорала я так громко, что на нас посмотрели все в кафе, включая официантов. Пришлось понизить голос. — Там же, где Мэйсон!
Сидд лишь усмехнулся.
— Я предполагал. Когда находишься в бегах, лучше иметь при себе козырь в виде заложника.
Я же начинала пузыриться гневом, как сосуд из черного стекла. Забыла, что на моем запястье все еще рука Сидда, что я все еще «запитана». Значит, все зря… Умер тот человек — оппонент Мэйсона, умерли те люди… Все ложь… Нет, хорошо, что Кьяру не замучили, как врал Томас, но почему все так… неправильно?
Мне захотелось выдернуть из Инквизитора всю его силу, без остатка, и так шарахнуть куда-нибудь, чтобы образовалась воронка диаметром в километр.
— Уймись.
Это обычное тихое слово, которое мамаша могла бы сказать капризному малышу, прозвучало как удар и оставило внутри красный след, как от хлыста. Я только теперь ощутила, что создала вокруг себя воронку из ярости — опасное состояние.
Обесточивание в этот раз подорвало мозг. Захотелось выть от бессилия, орать от отчаяния. То ты все можешь, то не можешь ничего. Остудил взгляд Сидда, красноречиво обещающий мне удар лбом о столешницу, если я не успокоюсь за следующие три секунды. Пришлось прикусить себе губу, сжать под столом кулаки.
Мэйсон должен трижды сдохнуть — все верно.
Вдох-выдох, вдох-выдох, спокойно, Мара, все придет, все настанет. Хорошо, что Сидд желает врагу того же…
— Ну что, я больше не должен спрашивать тебя о желании идти в Топь?
Теперь я туда пойду, да. Ради Кьяры я пройду через любые дебри — обессиленная или нет, — доберусь до цели. Да, рядом со мной будет находиться танк, чьи гусеницы уже стоят на моем хребте, и треск позвоночника будет слышаться всякий раз, когда инквизитору что-то не понравится. На протяжении всего похода, я, вероятно, буду умирать морально не единожды от ненависти, словесных пощечин, презрения. Возможно, мне прикажут напороться на сук, но я все равно за ней пойду.
Потому что, если Кьяра вернется… — «когда Кьяра вернется», поправила я себя, — что-то во Вселенной наладит ход.
— Когда… выдвигаемся? — спросила я глухо.
На моем запястье горел след от чужой руки — ладонь и пять пальцев.
— Утром.
Он должен был уйти после этой фразы, но Сидд продолжал смотреть на меня, и взгляд этот мне не нравился.
— Веселое будет путешествие, правда?
Очень вкрадчивый голос, очень многослойный вопрос.
— Для кого?
— Не для тебя.
Инквизитор забрал карту, сложил ее вчетверо, сунул во внутренний карман пальто, не произнес больше ни слова, развернулся, зашагал к выходу, и лишь полы его пальто насмехались надо мной, продолжая фразу: «Не для тебя. И не для Мэйсона»
Он покинул кафе.
А я так и сидела, ни разу не взглянув на официантку, подошедшую в третий раз: «Готовы заказать что-нибудь?» Я молчала и понимала, что только что подписалась на самый сложный поход в своей жизни: у него будет непредсказуемый результат, в нем будет непростым каждый шаг.
Пусть из него вернется живой Кьяра. Я — не важно.
Часть 2. Путешествие
Глава 9
Я не любила машину Сидда.
Она казалась камерой пыток, так как навевала воспоминания того дня, когда в ней меня возили от дома к дому к людям, желающим умертвить меня одним лишь взглядом.
Я изо всех сил старалась отвлечься.
Утро. Мы выехали за город. Вдоль обочин тянулись поля, в отдалении стоял золотой еще лес. В багажнике лежал собранный мной накануне рюкзак — в нем палатка, спальный мешок, консервы. Я была уверена, что Инквизитор о комфорте заботиться не будет. Где-то за спиной остались привычное кафе, посетители, запах молотых зерен и выпечки. Хорошо, если мне удастся вернуться не одной, но с Кьярой.
Мысли о ней были для меня солнечным светом. Она вернется домой, конечно, и мы снова вместе будем стоять за прилавком. Совсем иначе зажужжит кофемолка, под потолком привычно засияют счастливые искорки. Каждый получивший из рук подруги чашку или стаканчик не будет знать о том, что только что выиграл «счастливый билетик»: Кьяра неизбежно подмешивала радость в кофейную пену, — лишь будет ощущать, что мир почему-то сделался ярче, красивее и привлекательнее. Нет, она не пыталась подобным образом привлекать в «О'Лефли» народ — просто не умела не делиться любовью.
Теплые размышления силились перебить тревожные: все ли я собрала в дорогу? — сложно отправляться в поход обычным человеком, а не ворожеей, способной согреть себя простецким заклинанием, — но я гнала их прочь. Пока есть шанс побыть в предвкушении чуда, нужно в нем быть.
Кьяра будет улыбаться. Она заметит, что я заменила часть техники на новую, она этим обязательно восхитится. Бордовый и оранжевый лак панелей на соковыжималке, салфетки из «Марбелз», цветочные композиции, составленные вручную…
Пока я грелась в мысленных солнечных лучах, светлая воронка пела мне песни в отдалении: «Прими мою силу, шагай в сияние, и ты познаешь удивительные вещи…» Смеялась с противоположной стороны черная: «Мара не должна быть неопределенной. Неопределенную всегда будет растаскивать в разные стороны». Размышляя о Кьяре, я приблизилась к белой ближе, чем когда-либо, и, наверное, продолжала бы тонуть в грезах, если бы не жесткий голос водителя:
— Если ты пытаешься меня этим впечатлить, то не выйдет.
Я открыла глаза в полном непонимании, к чему относится фраза. Посмотрела на Сидда, указавшего взглядом на мое правое запястье, на котором начала мерцать светлая руна. Черт, жаль, что задрался рукав, жаль, что он увидел.
Я одернула водолазку и ощутила такой контраст в настроении, будто меня сдернули с облаков и окунули в навозную кучу.
«Последнее, что я буду делать — это впечатлять тебя», — могла бы огрызнуться я, но промолчала. Расстроилась. Зачем, спрашивается, выдергивать человека из предвкушения чего-то приятного, если у этого человека впереди трудные времена? Это все равно, что отбирать последнюю корку хлеба перед грядущим голодом. Я специально пыталась насытиться чем-нибудь хорошим, зная, что вскоре буду страдать.
Мою голову заполонили темные тучи раздражения.
«Вот же сволочь!»
Нам ехать почти до самого вечера, и можно было хотя бы просто молчать, но нет же…
Следующие пять минут я тщетно пыталась вернуть себе если не благодушное настроение, то хотя бы ровное, но выходило плохо.
А новый вопрос Сидда и вовсе добил:
— Ты его любила?
«Томаса? Да какая тебе разница…»
Существуют такие вопросы, которые задаются не для получения ответа, а для того, чтобы поддеть. Для подлости. Задающий их человек не желает слышать ни твое мнение, ни «правду» — он просто мечтает вставить еще один крючок тебе в задницу, чтобы стало дискомфортно сидеть.
— Тебе есть до этого дело? — меня начала захлестывать злость. Каждый из нас может в какой-то момент выбрать вести себя гадко, но всему есть предел, и Инквизитор в моем понимании уже переступал рамки.
— Следи за языком.
О эта вечная «зловещность»!
— А ты просто прикажи мне молчать, в чем проблема? Ты же любишь марионеток, рабов. Что не так, и сразу: «Иди убейся об угол!». С тобой кто-нибудь вообще способен иметь отношения? Тебя такого разве можно любить?
Я знала, что хожу по краю. Что сейчас мне, вероятно, прикажут сделать что-нибудь неприятное — я была к этому готова. Заранее еще с утра была готова терпеть, подчиняться, причинять себе боль. Надоело, я устала. Пока у меня есть шанс говорить, я буду говорить.
Как ни странно, Сидд ничего мне не приказал, лишь процедил равнодушно:
— А я не предлагаю тебе меня любить. Твоя любовь — последнее, что мне нужно.
Вроде бы все честно. Откровенно, как и должно быть между врагами. И откуда бы взяться этой сосущей внутри печали?
До заправки мы молчали.
Здесь продавали плохой кофе, а еще чипсы, упакованные в целлофан бутерброды и хот-доги. За прилавком скучал толстый рыжий парень в униформе местной топливной компании; работал в углу телевизор.
Наверное, стоило взять перекус, но я лишь сходила в туалет и ограничилась пластиковым стаканчиком с коричневой жижей, зовущейся здесь словом «каффучино». Выложила на стойку купюру и пару монет, толкнула дверь на улицу. До Рощи еще не одна сотня километров; и хорошим был бы день, если смотреть только на небо, деревья и погоду и не вспоминать о попутчике.
Этот самый попутчик вышел наружу почти сразу за мной, свернул, дошел до угла, выкинул пластиковую крышку от своего напитка в урну. Так и остался стоять у противоположного конца здания, демонстративно не желая сокращать между нами дистанцию.
У меня же на душе скребли кошки.
Нам нужно попробовать наладить контакт хотя бы временно. Мы вдвоем выдвинулись не просто в поход, но в очень сложное путешествие, и минимум разногласий стал бы подспорьем. Так как Инквизитор не спешил мне навстречу, пришлось двинуться к нему самой.
— Послушай…