Три жизни жаворонка
Часть 10 из 11 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Зато ты не беременная, Оль, – с грустной усмешкой проговорила Настя, садясь подальше от стола, ближе к окну. От окна хоть свежим воздухом тянуло, не так мучили копчено-мясные запахи.
– Да, это точно. Зато не беременная. И вот что я придумала, Настька, между прочим… Только ты выслушай меня, не ерепенься сразу, договорились?
– Что ж, договорились… Давай выкладывай, что ты там придумала. Хотя чего тут можно придумать, не знаю…
– А я знаю. Надо сделать так, чтобы твой Никита про ребенка узнал, вот что.
– Так он и так знает…
– Ну, не скажи! Он ведь как думает, Настьк? Думает, что смылся, и ты из этого правильные выводы сделала и на аборт давно сбегала. И живет себе преспокойненько и думать о тебе забыл, сволочь такая… И поэтому ты должна его найти и все сказать! А то что же такое получается, а? Он будет жить дальше в своей уверенности, а ты одна за все отвечать должна? Ну уж нет… Пусть тоже как-то участвует… Согласна со мной, да?
– Не знаю я, Оль…
– Да что ж ты растяпа такая, Настька, все у тебя «не знаю» да «не знаю»! Так же нельзя, честное слово! Ведешь себя как страус, который голову в землю зарыл и думает, что его никто не видит! Да у тебя скоро пузо начнет расти, как на дрожжах, ты это понимаешь или нет? Хочешь, чтобы твоя мама своими глазами все увидела, да? Ты хоть представляешь ее реакцию на такое видение? Да ее же сразу кондратий хватит, и ты будешь в этом виновата!
– Ой, Оль… Не пугай меня, не надо. Мне и так плохо, даже думать ни о чем не могу… Да мне жить не хочется, Оль, ты это понимаешь или нет? Да я…
Настя вдруг замолчала, прислушиваясь к себе и напряженно сжав около рта ладони, потом подскочила и унеслась к выходу, чуть не вышибив из Олиных рук чашку с кофе. Оля только вздохнула, понимающе кивнув головой. Глянула в окно, еще раз вздохнула. Потом, будто опомнившись, деловито откусила от бутерброда, оглядела его со всех сторон, примериваясь, много ли еще осталось. И тихо пробормотала про себя:
– Как можно променять вкусную колбасу на такое… Хоть убей, не понимаю…
Настя вернулась, встала в кухонном проеме, опершись плечом о косяк, отерла дрожащей ладонью влажный лоб, проговорила с отчаянием:
– Плохо мне, Оль… Я пойду, полежу, ладно? Скоро родители придут… Надо в себя прийти…
– Они еще не скоро придут, Настька. Садись лучше, чаю с лимоном выпей. Говорят, лимон хорошо помогает. Тем более мы еще проблему не обсудили… Садись.
Настя послушно села, придвинула к себе чашку с остывшим чаем, положила в нее два лимонных кружка. Отпила глоток, прислушалась к себе.
– Вроде и впрямь полегче, Оль…
– Ну! А я что говорю! Давай дальше думать, как быть да что делать… Значит, наша задача-минимум – найти этого Никиту. Адрес его узнать. А потом уж обсудим задачу-максимум – как до него добраться.
– То есть зачем добраться? Разве я поеду к нему домой? Да я ни за что не поеду, Оль…
– Поедешь. Поедешь как миленькая. Вместе поедем, не переживай. Я тебя одну не оставлю. И разговаривать с ним буду сама, потому что знаю – ты опять разомлеешь или он тебе очередную лапшу на уши навешает… Я помогу тебе, Настька, слово даю. Я ж тоже виновата, что все на самотек пустила…
– Да ни в чем ты не виновата, Оль, сколько можно повторять! Мы ведь уже говорили на эту тему, Оль! И хватит уже!
– Ишь ты, голосок сердитый прорезался… Это хорошо, это замечательно просто. Значит, не совсем еще пропащее твое дело, жить будешь. А виновата я или нет, это уж мне решать, Насть… Это уж моей совести дело. Ведь могла же я сделать так, чтобы мама твоя все узнала! Могла! А я у тебя на поводу пошла, смолчала! А надо было тебя сдать с потрохами, и все дела! Хотя понятно, что мне бы несладко пришлось, доносчику всегда первый кнут достается… Зато бы результат был… Ну да ладно, что мы на этой проблеме застряли, теперь уж назад ничего не воротишь. Теперь давай думать, как нам адрес твоего Никиты добыть. Давай вспоминай, что он тебе рассказывал? Где он учится, например, мы можем вычислить?
– Да ничего особенного он не рассказывал, Оль… Говорил, что после летней сессии хвосты остались… Ой, а ведь адрес-то наверняка у Николая Михалыча есть, у школьного завхоза, Оль! Он же всю бригаду на работу принимал, значит, с паспортов с пропиской ксерокопии мог снять! Правда?
– Ну да, точно… Как мне это сразу в голову не пришло? Молодец, Настька! Соображаешь, когда надо! Может, прямо сейчас и рванем к Николаю Михалычу, а?
– Нет, лучше не сейчас… Лучше завтра. Я завтра сразу после уроков к нему и схожу… А сегодня подумаю, чтобы такое ему сказать, чтобы подозрений не вызвать. Он ведь папин друг, он с особым интересом к моей просьбе отнесется, сама понимаешь.
– Ну да, ты права… Но я ведь с тобой пойду. И сама у него про адрес буду спрашивать.
– Нет, мне лучше одной…
– Да ни фига не лучше, Насть! Тебе вообще лучше пока не светиться, если не хочешь, чтобы родители знали! Давай я одна схожу! Уж я точно адрес добуду, а ты опять или испугаешься, или передумаешь… Давай? А насчет меня у этого Николая Михалыча никаких подозрений точно не образуется!
– Ну давай… Может, ты и права, Оль…
– А то я не знаю! Конечно, права. Значит, прямо сейчас и схожу, чего время тянуть? Я быстро, одна нога здесь, другая там! Фиг ли мне на сытый желудок до лесной школы добежать… Жди меня дома, Настька! Держи оборону! Всех впускать, никого не выпускать! Прорвемся, Настька, не бойся!
Оля ушла, а Настя убрала со стола, вымыла чашки. Снова ложиться уже не хотелось, все равно не получится улететь в спасительное забытье. Подошла к окну, стала смотреть, как октябрьский ветер треплет ветки старой яблони, как от соседнего участка поднимается вверх облако белого дыма – картофельную ботву жгут… На душе было мутно и тревожно – может, зря все-таки пошла у Оли на поводу, зря затеяла историю с адресом? Ну вот как, как она будет стоять перед дверью квартиры Никиты, как будет нажимать на дверной звонок? А если мама его откроет? Что она ей скажет? Здравствуйте, я Настя, я жду от вашего сына ребенка? Боже, как ужасно звучит… Как глупо…
Интересно, Оля уже дошла до лесной школы или нет? Дошла, наверное. Она быстро ходит. Она вообще все делает очень быстро…
А Оля тем временем уже сидела в маленьком кабинете завхоза Николая Михайловича, излагая свою просьбу:
– Это же вы в июле бригаду строителей принимали, верно? Они в школе ремонт делали?
– Ну да, принимал… А что такое? Зачем тебе это знать понадобилось?
Николай Михайлович смотрел на Олю из-под очков очень доброжелательно и в то же время несколько настороженно. И уточнил на всякий случай:
– Ты ведь дочка Татьяны Кирсановой, которая у нас уборщицей работает? Тебя Олей зовут, правильно?
– Ну да, я ее дочка… А только это не имеет никакого отношения к вопросу, Николай Михайлович.
– К какому вопросу, не понял? Чего узнать-то хочешь?
– Да мне надо адрес одного из парней узнать, которые ремонт делали…
– И которого же из них тебе адрес понадобился?
– Да я фамилию его точно не помню… Его Никитой зовут. Красивый такой, высокий. На киноартиста Данилу Козловского похож. Помните такого, наверное?
– Да разве их всех упомнишь, актеров нынешних…
– Нет, я не про актера, я про Никиту… Помните такого парня?
– Ну? И что с того?
– Да я ж объясняю – мне его адрес нужен! Пожалуйста! У вас ведь наверняка есть адрес в каких-то бумагах!
– Да откуда у меня их адреса, зачем они мне сдались, что ты…
– Как это? Вы же их на работу принимали? Значит, и адреса должны быть!
– А я их на работу как раз и не принимал, они в отделе кадров не числятся. Это была разовая бригада на определенный вид работ, наряд на которые закрыли, и все… И поминай всю бригаду, как звали. Правда, я у старшого, у Бориса, забирал паспорт на время, было дело… Они его еще так смешно называли – Бобом… Пока работали, держал его у себя в сейфе. Так, на всякий случай, мало ли что. А потом обратно ему отдал, да.
– Что, и ксерокопию себе не оставили?
– Да зачем мне сдалась эта ксерокопия? Объясняю же тебе – работу сделали, наряд закрыли, подписи поставили, и до свидания!
– Но ведь это неправильно, наверное? Это ведь нарушение какое-то?
– А ты что, налоговый инспектор, чтобы нарушения у нас проверять?
– Да нет… – тяжело вздохнула Оля. – Просто мне жалко… В паспорте ведь прописка есть…
– Что-то я не пойму тебя, девонька… Тебе чей адрес-то нужен? Этого Боба или все-таки Никиты, который на киноартиста похож?
– Да какая разница, кого… Теперь уж все равно, если адресов нет…
– А зачем тебе адреса понадобились? Вроде ты ни с одним пареньком не женихалась, я вообще тебя ни разу тут не видел за все лето. Вот подружка твоя, Настена Жаворонкова, часто бывала, да… Иль ты для Настены стараешься адресок добыть, признавайся?
– Нет. Мне для себя нужно было. И вообще мне пора… Извините за беспокойство, я пойду… До свидания, всего вам хорошего…
Испугавшись дальнейших расспросов, Оля пулей вылетела из тесного кабинета, выскочила на школьное крыльцо, быстро пошла прочь.
Настя увидела в окно, как Оля открыла калитку, как быстро идет по двору. Лицо хмурое, глаза опущены вниз. Что ж, понятно, не удалось добыть адрес Никиты…
А может, и хорошо, что не удалось. И в самом деле, как бы она стояла под его дверью, как бы нажимала на кнопку звонка? Да она бы сознание потеряла от страха и стыда…
Нет, не будет она сама навязываться. Не будет. Если Никита не захотел ее больше видеть, то и она не будет его искать. У нее тоже гордость есть. Хотя ей ли сейчас вспоминать о гордости, в ее-то положении… Да и не гордость это вовсе, а отчаяние утопающего, у которого даже соломинки нет…
* * *
– …Насть, поговорить бы надо! Давай-ка садись, послушай, что скажу…
Голос отца был совсем тихим, едва слышным. Но разве ее обманешь? Давно уж научилась различать все оттенки отцовского голоса. Недаром же мама про них ревниво говорит, что дочь и отец одной пуповиной связаны. Чувствуют друг друга по-особому…
– Сейчас, пап. Я только капусту в борщ нашинкую, ее уже опускать пора. Если капусту не вовремя в борщ запустишь, все испортить можно. Я сейчас, пап…
– Сядь, Насть. Бог с ним, с борщом. Сядь!
Пришлось послушаться. Села напротив отца, вытирая руки о край фартука. Глаза боялась поднять. Уже знала, о чем сейчас пойдет речь. Но как он обо всем догадался, как?! Вроде ни словом, ни жестом себя не выдала. Держалась как могла. Даже недомогание свое научилась выдавать под желудочное расстройство и старательно пила по требованию мамы активированный уголь. Почему-то мама свято верила в целебную силу активированного угля, и хорошо, что более сильные препараты не заставляла ее принимать. А ведь могла из аптеки своей притащить что-нибудь этакое, уничтожающее дискомфорт в эпигастральной области, как она сама выражалась. Не станешь же ей объяснять причину этого дискомфорта вот так, между прочим… Надо же как-то по-другому – собраться с силами и объяснить…
Так и не собралась, однако. Теперь вот папе объяснять придется, ничего не поделаешь.
– Говори как на духу, Насть. Зачем тебе адрес этого Никиты понадобился? Говори!
Ах вот оно что… Теперь понятно, зачем папин друг Михалыч к нему вчера вечером приходил. Заложил ее с потрохами, значит. Понятно, отчего отец такой хмурый с утра ходит, такой задумчивый.
– Только не обманывай меня, Настя. Я уж давно понял, что с тобой происходит. Просто помалкивал, ждал, когда сама скажешь. Ты ребенка от этого Никиты ждешь, да?
Она медленно кивнула, все еще боясь глянуть отцу в глаза. И почувствовала, как слезы подступают к горлу. Уже другие слезы. Не слезы тихого самоистязания, а слезы правды. Наконец-то, наконец все откроется… Сил уже нет в себе носить, слишком тяжела ноша…
Закрыла лицо руками, вдохнула сильно, быстро закивала головой – да, да, да! И на выдохе дала волю рыданию, и сама почувствовала его преступную сладость – наконец-то, наконец! И пусть теперь делают с ней что хотят! Пусть презирают, пусть больше не любят, да пусть даже из дома выгонят!
– Да, это точно. Зато не беременная. И вот что я придумала, Настька, между прочим… Только ты выслушай меня, не ерепенься сразу, договорились?
– Что ж, договорились… Давай выкладывай, что ты там придумала. Хотя чего тут можно придумать, не знаю…
– А я знаю. Надо сделать так, чтобы твой Никита про ребенка узнал, вот что.
– Так он и так знает…
– Ну, не скажи! Он ведь как думает, Настьк? Думает, что смылся, и ты из этого правильные выводы сделала и на аборт давно сбегала. И живет себе преспокойненько и думать о тебе забыл, сволочь такая… И поэтому ты должна его найти и все сказать! А то что же такое получается, а? Он будет жить дальше в своей уверенности, а ты одна за все отвечать должна? Ну уж нет… Пусть тоже как-то участвует… Согласна со мной, да?
– Не знаю я, Оль…
– Да что ж ты растяпа такая, Настька, все у тебя «не знаю» да «не знаю»! Так же нельзя, честное слово! Ведешь себя как страус, который голову в землю зарыл и думает, что его никто не видит! Да у тебя скоро пузо начнет расти, как на дрожжах, ты это понимаешь или нет? Хочешь, чтобы твоя мама своими глазами все увидела, да? Ты хоть представляешь ее реакцию на такое видение? Да ее же сразу кондратий хватит, и ты будешь в этом виновата!
– Ой, Оль… Не пугай меня, не надо. Мне и так плохо, даже думать ни о чем не могу… Да мне жить не хочется, Оль, ты это понимаешь или нет? Да я…
Настя вдруг замолчала, прислушиваясь к себе и напряженно сжав около рта ладони, потом подскочила и унеслась к выходу, чуть не вышибив из Олиных рук чашку с кофе. Оля только вздохнула, понимающе кивнув головой. Глянула в окно, еще раз вздохнула. Потом, будто опомнившись, деловито откусила от бутерброда, оглядела его со всех сторон, примериваясь, много ли еще осталось. И тихо пробормотала про себя:
– Как можно променять вкусную колбасу на такое… Хоть убей, не понимаю…
Настя вернулась, встала в кухонном проеме, опершись плечом о косяк, отерла дрожащей ладонью влажный лоб, проговорила с отчаянием:
– Плохо мне, Оль… Я пойду, полежу, ладно? Скоро родители придут… Надо в себя прийти…
– Они еще не скоро придут, Настька. Садись лучше, чаю с лимоном выпей. Говорят, лимон хорошо помогает. Тем более мы еще проблему не обсудили… Садись.
Настя послушно села, придвинула к себе чашку с остывшим чаем, положила в нее два лимонных кружка. Отпила глоток, прислушалась к себе.
– Вроде и впрямь полегче, Оль…
– Ну! А я что говорю! Давай дальше думать, как быть да что делать… Значит, наша задача-минимум – найти этого Никиту. Адрес его узнать. А потом уж обсудим задачу-максимум – как до него добраться.
– То есть зачем добраться? Разве я поеду к нему домой? Да я ни за что не поеду, Оль…
– Поедешь. Поедешь как миленькая. Вместе поедем, не переживай. Я тебя одну не оставлю. И разговаривать с ним буду сама, потому что знаю – ты опять разомлеешь или он тебе очередную лапшу на уши навешает… Я помогу тебе, Настька, слово даю. Я ж тоже виновата, что все на самотек пустила…
– Да ни в чем ты не виновата, Оль, сколько можно повторять! Мы ведь уже говорили на эту тему, Оль! И хватит уже!
– Ишь ты, голосок сердитый прорезался… Это хорошо, это замечательно просто. Значит, не совсем еще пропащее твое дело, жить будешь. А виновата я или нет, это уж мне решать, Насть… Это уж моей совести дело. Ведь могла же я сделать так, чтобы мама твоя все узнала! Могла! А я у тебя на поводу пошла, смолчала! А надо было тебя сдать с потрохами, и все дела! Хотя понятно, что мне бы несладко пришлось, доносчику всегда первый кнут достается… Зато бы результат был… Ну да ладно, что мы на этой проблеме застряли, теперь уж назад ничего не воротишь. Теперь давай думать, как нам адрес твоего Никиты добыть. Давай вспоминай, что он тебе рассказывал? Где он учится, например, мы можем вычислить?
– Да ничего особенного он не рассказывал, Оль… Говорил, что после летней сессии хвосты остались… Ой, а ведь адрес-то наверняка у Николая Михалыча есть, у школьного завхоза, Оль! Он же всю бригаду на работу принимал, значит, с паспортов с пропиской ксерокопии мог снять! Правда?
– Ну да, точно… Как мне это сразу в голову не пришло? Молодец, Настька! Соображаешь, когда надо! Может, прямо сейчас и рванем к Николаю Михалычу, а?
– Нет, лучше не сейчас… Лучше завтра. Я завтра сразу после уроков к нему и схожу… А сегодня подумаю, чтобы такое ему сказать, чтобы подозрений не вызвать. Он ведь папин друг, он с особым интересом к моей просьбе отнесется, сама понимаешь.
– Ну да, ты права… Но я ведь с тобой пойду. И сама у него про адрес буду спрашивать.
– Нет, мне лучше одной…
– Да ни фига не лучше, Насть! Тебе вообще лучше пока не светиться, если не хочешь, чтобы родители знали! Давай я одна схожу! Уж я точно адрес добуду, а ты опять или испугаешься, или передумаешь… Давай? А насчет меня у этого Николая Михалыча никаких подозрений точно не образуется!
– Ну давай… Может, ты и права, Оль…
– А то я не знаю! Конечно, права. Значит, прямо сейчас и схожу, чего время тянуть? Я быстро, одна нога здесь, другая там! Фиг ли мне на сытый желудок до лесной школы добежать… Жди меня дома, Настька! Держи оборону! Всех впускать, никого не выпускать! Прорвемся, Настька, не бойся!
Оля ушла, а Настя убрала со стола, вымыла чашки. Снова ложиться уже не хотелось, все равно не получится улететь в спасительное забытье. Подошла к окну, стала смотреть, как октябрьский ветер треплет ветки старой яблони, как от соседнего участка поднимается вверх облако белого дыма – картофельную ботву жгут… На душе было мутно и тревожно – может, зря все-таки пошла у Оли на поводу, зря затеяла историю с адресом? Ну вот как, как она будет стоять перед дверью квартиры Никиты, как будет нажимать на дверной звонок? А если мама его откроет? Что она ей скажет? Здравствуйте, я Настя, я жду от вашего сына ребенка? Боже, как ужасно звучит… Как глупо…
Интересно, Оля уже дошла до лесной школы или нет? Дошла, наверное. Она быстро ходит. Она вообще все делает очень быстро…
А Оля тем временем уже сидела в маленьком кабинете завхоза Николая Михайловича, излагая свою просьбу:
– Это же вы в июле бригаду строителей принимали, верно? Они в школе ремонт делали?
– Ну да, принимал… А что такое? Зачем тебе это знать понадобилось?
Николай Михайлович смотрел на Олю из-под очков очень доброжелательно и в то же время несколько настороженно. И уточнил на всякий случай:
– Ты ведь дочка Татьяны Кирсановой, которая у нас уборщицей работает? Тебя Олей зовут, правильно?
– Ну да, я ее дочка… А только это не имеет никакого отношения к вопросу, Николай Михайлович.
– К какому вопросу, не понял? Чего узнать-то хочешь?
– Да мне надо адрес одного из парней узнать, которые ремонт делали…
– И которого же из них тебе адрес понадобился?
– Да я фамилию его точно не помню… Его Никитой зовут. Красивый такой, высокий. На киноартиста Данилу Козловского похож. Помните такого, наверное?
– Да разве их всех упомнишь, актеров нынешних…
– Нет, я не про актера, я про Никиту… Помните такого парня?
– Ну? И что с того?
– Да я ж объясняю – мне его адрес нужен! Пожалуйста! У вас ведь наверняка есть адрес в каких-то бумагах!
– Да откуда у меня их адреса, зачем они мне сдались, что ты…
– Как это? Вы же их на работу принимали? Значит, и адреса должны быть!
– А я их на работу как раз и не принимал, они в отделе кадров не числятся. Это была разовая бригада на определенный вид работ, наряд на которые закрыли, и все… И поминай всю бригаду, как звали. Правда, я у старшого, у Бориса, забирал паспорт на время, было дело… Они его еще так смешно называли – Бобом… Пока работали, держал его у себя в сейфе. Так, на всякий случай, мало ли что. А потом обратно ему отдал, да.
– Что, и ксерокопию себе не оставили?
– Да зачем мне сдалась эта ксерокопия? Объясняю же тебе – работу сделали, наряд закрыли, подписи поставили, и до свидания!
– Но ведь это неправильно, наверное? Это ведь нарушение какое-то?
– А ты что, налоговый инспектор, чтобы нарушения у нас проверять?
– Да нет… – тяжело вздохнула Оля. – Просто мне жалко… В паспорте ведь прописка есть…
– Что-то я не пойму тебя, девонька… Тебе чей адрес-то нужен? Этого Боба или все-таки Никиты, который на киноартиста похож?
– Да какая разница, кого… Теперь уж все равно, если адресов нет…
– А зачем тебе адреса понадобились? Вроде ты ни с одним пареньком не женихалась, я вообще тебя ни разу тут не видел за все лето. Вот подружка твоя, Настена Жаворонкова, часто бывала, да… Иль ты для Настены стараешься адресок добыть, признавайся?
– Нет. Мне для себя нужно было. И вообще мне пора… Извините за беспокойство, я пойду… До свидания, всего вам хорошего…
Испугавшись дальнейших расспросов, Оля пулей вылетела из тесного кабинета, выскочила на школьное крыльцо, быстро пошла прочь.
Настя увидела в окно, как Оля открыла калитку, как быстро идет по двору. Лицо хмурое, глаза опущены вниз. Что ж, понятно, не удалось добыть адрес Никиты…
А может, и хорошо, что не удалось. И в самом деле, как бы она стояла под его дверью, как бы нажимала на кнопку звонка? Да она бы сознание потеряла от страха и стыда…
Нет, не будет она сама навязываться. Не будет. Если Никита не захотел ее больше видеть, то и она не будет его искать. У нее тоже гордость есть. Хотя ей ли сейчас вспоминать о гордости, в ее-то положении… Да и не гордость это вовсе, а отчаяние утопающего, у которого даже соломинки нет…
* * *
– …Насть, поговорить бы надо! Давай-ка садись, послушай, что скажу…
Голос отца был совсем тихим, едва слышным. Но разве ее обманешь? Давно уж научилась различать все оттенки отцовского голоса. Недаром же мама про них ревниво говорит, что дочь и отец одной пуповиной связаны. Чувствуют друг друга по-особому…
– Сейчас, пап. Я только капусту в борщ нашинкую, ее уже опускать пора. Если капусту не вовремя в борщ запустишь, все испортить можно. Я сейчас, пап…
– Сядь, Насть. Бог с ним, с борщом. Сядь!
Пришлось послушаться. Села напротив отца, вытирая руки о край фартука. Глаза боялась поднять. Уже знала, о чем сейчас пойдет речь. Но как он обо всем догадался, как?! Вроде ни словом, ни жестом себя не выдала. Держалась как могла. Даже недомогание свое научилась выдавать под желудочное расстройство и старательно пила по требованию мамы активированный уголь. Почему-то мама свято верила в целебную силу активированного угля, и хорошо, что более сильные препараты не заставляла ее принимать. А ведь могла из аптеки своей притащить что-нибудь этакое, уничтожающее дискомфорт в эпигастральной области, как она сама выражалась. Не станешь же ей объяснять причину этого дискомфорта вот так, между прочим… Надо же как-то по-другому – собраться с силами и объяснить…
Так и не собралась, однако. Теперь вот папе объяснять придется, ничего не поделаешь.
– Говори как на духу, Насть. Зачем тебе адрес этого Никиты понадобился? Говори!
Ах вот оно что… Теперь понятно, зачем папин друг Михалыч к нему вчера вечером приходил. Заложил ее с потрохами, значит. Понятно, отчего отец такой хмурый с утра ходит, такой задумчивый.
– Только не обманывай меня, Настя. Я уж давно понял, что с тобой происходит. Просто помалкивал, ждал, когда сама скажешь. Ты ребенка от этого Никиты ждешь, да?
Она медленно кивнула, все еще боясь глянуть отцу в глаза. И почувствовала, как слезы подступают к горлу. Уже другие слезы. Не слезы тихого самоистязания, а слезы правды. Наконец-то, наконец все откроется… Сил уже нет в себе носить, слишком тяжела ноша…
Закрыла лицо руками, вдохнула сильно, быстро закивала головой – да, да, да! И на выдохе дала волю рыданию, и сама почувствовала его преступную сладость – наконец-то, наконец! И пусть теперь делают с ней что хотят! Пусть презирают, пусть больше не любят, да пусть даже из дома выгонят!