Три жизни жаворонка

Родители сидели за кухонным столом, ссорились. Подняли к ней разгоряченные лица, будто и не заметили, что она собирается им что-то сказать.

Наверное, и впрямь не заметили. Не поняли. Не до того было. Мама проговорила напористо, поведя головой в сторону отца:

– Нет, ты представляешь, Насть, что твой папочка удумал? Ему предложили место начальника участка в леспромхозе, а он отказался! И со мной не посоветовался, отказался, и все! Представляешь?

– Ирина, прекрати… Ну зачем ты… Да, я так решил, это мое дело! Не хочу начальником быть, пусть и мало-мальским… Не хочу, и все! Не мое это, понимаешь?

– Ну да, конечно… Я не хочу, я не буду… Только о себе и думаешь, эгоист несчастный! У тебя ведь семьи нет, один живешь, тебе дочь в институте учить не надо! И лишняя копейка в доме тебе не нужна! Сам себе принадлежишь, и только!

– Да, Ирин. Сам себе принадлежу. Имею право выбора. Не хочу, и все.

– А чего ты хочешь, скажи? Ни за что не отвечать, всю жизнь ходить и в небо глядеть? А что дочь в институте учить надо, тебя и впрямь не заботит?

– Отчего ж не заботит? Заботит… Поступит и будет учиться, что ж…

– А деньги? Лишние деньги нам помехой будут, по-твоему? Ты знаешь, сколько за учебу платить придется, если она на бюджетное место не поступит? Ты что ей – не отец, а чужой дядя? Не хочешь будущего для своей дочери?

– Да не такая уж там и большая прибавка к зарплате, Ирин… И потом, я и без этого хорошо зарабатываю, нам хватает.

– Тебе хватает, а мне не хватает! И дочери твоей не хватает!

– Ну пойми, не могу я выше своей головы прыгать… Я по природе своей не начальник, не умею я… Вот ты умеешь, а я не умею!

– А что ты умеешь, что?

– Просто работать, просто жить умею…

– Вот именно – просто жить! Отработал с девяти до шести и свободен, да? Можно в небо глядеть и созерцать движение облаков, слушать, как ветер шумит в кронах деревьев? Да всяк бы знал так-то жить, но только не у всякого совести хватает! Потому что у тебя еще и родительские обязанности есть, между прочим! Или ты хочешь, чтобы твоя дочь тоже одним созерцанием жила да в небо глядела? Это же ты ей все время повторяешь, что она жаворонок, что к солнцу летит! Лучше бы денег в дом больше приносил, чем всякие глупости ребенку в голову втемяшивать! Сам подумай, чему ты ее учишь? Какой она тебе жаворонок?

– Да пусть будет жаворонок… Что в этом плохого, не понимаю…

– А то! На землю глядеть надо, вот что! Потому что на небе хлеб не растет! Чтобы завтра пошел к начальству и сказал, что передумал, слышишь?

– Нет, Ирина. Никуда я не пойду.

– Да почему?!

– Потому! Не хочу и все! И хватит об этом!

Отец хлопнул по столу ладонью, встал со стула, сердито вышел из кухни. Мама моргнула, повернулась к Насте, проговорила со слезой в голосе:

– Ну что за мужик твой отец, а? Мямля, а не мужик… Созерцатель чертов… Не понимаю, как я с ним столько лет живу…

– Мам… Не надо ругать папу, пожалуйста. Знаешь, как он сильно переживает потом? Не надо…

– И ты туда же, отцова защитница! Да думаешь, я не знаю, как он переживает? Да лучше тебя знаю! Но я ведь не себе чего-то хочу, я о тебе думаю! Тебя ведь учить в институте будем! А ты… А, ладно, что теперь говорить… Садись давай, ужинать будем. Зови отца, где он там…

– Я не буду ужинать, мам.

– Почему? Обиделась на меня, что ли?

– Нет, не обиделась. Просто не хочу. Я к себе пойду, мам…

Не дожидаясь ответа, повернулась, быстро ушла в свою комнату. Легла на кровать лицом вниз, полежала немного и не заметила, как сон сморил…

А утром было первое сентября. У папы с мамой были примирившиеся спокойные лица, и голоса добрые, и глаза улыбчивые. И цветы в вазе стояли. Огромные бордовые георгины.

– С праздником, дочка! С началом учебного года! Вот, мы тебе букет приготовили… Смотри, шикарный какой…

Оля встретила ее немым вопросом в глазах – ну как, сказала родителям? Настя виновато пожала плечами, опустила голову вниз…

Оля только рукой махнула. Тем более и не до разговоров уже было – на школьное крыльцо вышла директор школы Светлана Петровна, начала свою приветственную речь:

– Дорогие мои ребята, поздравляю вас с началом учебного года…





* * *


Ранние сентябрьские дожди быстро закончились, и началось бабье лето. Настя очень любила эту пору, когда небо становилось высоким и прозрачным, и даже немного праздничным. Когда красота увядания казалась яркой, солнце светило по-летнему, а в воздухе стоял звон хрустальных колокольчиков, едва слышный…


А нынче все по-другому вышло. Нынче вроде и не замечала этой красоты. Глядела не на небо, а в землю, ходила, опустив глаза. И все время ждала. Ждала, когда откроется калитка и войдет Никита с виноватой и осторожной улыбкой на лице – как-то встретят?

А еще он мог поджидать ее около школы, например. И впрямь, не пойдет он сразу к ней домой, это же ясно! Вот кончатся уроки, она выйдет на школьное крыльцо, а там Никита…

Выходила. Каждый раз с надеждой. Никиты не было. И в калитку он не входил, и на дороге не встречался. Но она все равно так живо представляла их встречу, так верила в нее, что Никита стал почти бесплотным призраком, и казалось, она все время ощущает его присутствие рядом.

Но и сентябрь закончился. И октябрь подошел к концу. Яркость осенних красок увяла, небо поблёкло, начал сеять мелкий дождик.

Никиты не было. Не было, не было! Не приехал! И надо заставить себя смириться с тем, что он не приедет… И что жизнь ее пропала. А если пропала, теперь уж не все ли равно, что будет дальше…

Однажды ее так затошнило на уроке химии, что пришлось отпроситься домой. Пришла, легла на кровать лицом к стене, закрыла глаза, пытаясь облегчить состояние. Хотя это ведь полагается так, наверное… Это вовсе не болезнь, это ребенок внутри дает о себе знать…

Ребенок. Почему-то не думалось ей о ребенке. Без Никиты – не думалось. Вот если б он рядом был, они бы радовались этому нездоровью вместе, и он бы ее утешал и поддерживал… Ах, как бы она была счастлива, если бы…

Но Никиты не было. А значит, и счастья не было. Все равно теперь, все равно… Какая разница, что предстоит впереди…

Зашедшая после уроков Оля только вздохнула, глядя на нее. Проговорила тихо:

– Ну что ж ты, Настька, прямо не знаю… Ну что ты делаешь, Настька…

– А что я делаю, Оль? Лежу вот, перемогаю тошноту. Что мне еще делать-то, Оль?

– Не знаю я, что делать, что делать! Но и плыть по течению бревном тоже нельзя!

– Почему же нельзя? Как раз и можно. Все равно уж плыву, теперь куда вынесет, туда и вынесет.

– Да, теперь куда вынесет… Теперь уж и аборт делать поздно. Вот дура ты, Настька, честное слово! Какая же ты дура! Ведь говорила я тебе, говорила! Ну что ты такая безответственная-то, а? Сама, своими руками себе жизнь порушила! Это все оттого, что за спиной родительской живешь, сама за себя отвечать не научилась. Вот если бы я мамке такой сюрприз преподнесла… Да нет, я даже представить себе такого не могу… Я бы сама как-то выкрутилась, приняла бы сама все решения вовремя… Хотя о чем это я? Со мной бы точно никогда такого не произошло! А ты… Какая же ты, Настька…

– Оль, не надо. Я знаю, что ты молодец, да. А я не такая. Ты мне уже говорила об этом, Оль. Не надо больше, пожалуйста.

– Ну, не надо так не надо, извини…

– Не обижайся, Оль.

– Да что ты, я вовсе не обижаюсь! Не хватало еще, чтобы я в такой момент еще и обижаться начала! Я и без того очень паршиво чувствую себя, Настька. Надо было мне самой тогда пойти и матери твоей все рассказать… А теперь чего, теперь уж поздно. Теперь будешь рожать, Настька.

– Ну, рожать так рожать. Мне теперь все равно, Оль.

– Да что значит – все равно?! Что ты такое говоришь, да как тебе не совестно! Ведь ребенок все слышит, о чем ты говоришь! Да, я где-то читала, что дети в материнской утробе с самого начала все слышат и все чувствуют! Больше не говори так, поняла?

– Хорошо. Я не буду говорить.

– Ну чего ты ведешь себя как амеба? Просто повторяешь за мной, и все! Ты нормально можешь ответить?

– Хорошо! Я поняла тебя, Оль! Я больше не буду так говорить!

– Вот и молодец. Хоть какая-то эмоция в голосе появилась. И вообще пора уже как-то по-другому начинать свою жизнь рассматривать. Не лежать лицом к стене, а повернуться к своей проблеме. Фу, сама-то что говорю, к какой проблеме! Ребенок же услышит! Нет, вовсе это не проблема, а это… Даже не знаю, как назвать поприличнее, поласковее… Слово не могу подобрать… Это оттого, наверное, что в животе у меня урчит, слышишь? Я ж голодная, домой не заходила, после уроков сразу к тебе пошла… Давай чего-нибудь съедим, Насть, а потом уже думать начнем, что дальше делать… На голодный желудок вообще не думается. Вставай, Настька, вставай, пошли на кухню…

Настя застонала, оторвала голову от подушки, села на постели. Глянула на Олю жалобно:

– Да я на еду вообще смотреть не могу, Оль…

– А ты и не смотри, я сама на нее смотреть буду! Пойдем, а? Не могу же я без тебя на кухне хозяйничать! Ты просто посидишь в сторонке, а я съем что-нибудь этакое… Колбаса копченая у вас есть? Сто лет колбаски копченой не ела… Уж забыла, какая она на вкус…

– Есть, наверное. Я не знаю, надо в холодильнике посмотреть. Фу, меня опять затошнило, Оль… Ты сказала про колбасу, и меня сразу затошнило!

– Господи, вот не понимаю, ей-богу… Как это может от колбасы тошнить? Да если б у меня была такая возможность, я бы только одну колбасу и ела с утра до вечера…

– О-о-ль! Ну не надо про колбасу, пожалуйста!

– Все-все, молчу. Давай с тобой так поступим… Ты лежи пока, а я на кухню пойду, сама себе бутербродов настрогаю. Ну, чтобы ты за процессом не наблюдала. А потом тебя позову, ага? Ты будешь в сторонке сидеть, а я бутербродами наедаться.

– А без меня никак?

– Нет, ты что… Поговорить же надо. Я уже придумала кое-что, только мысль окончательно не сформировалась. Для этого надо мозги энергией напитать. Ладно, лежи пока, я тебя позову…

Настя успела задремать, когда из кухни послышался требовательный голос Оли:

– Все готово, иди сюда! Я тебе чаю сделала, Насть! Зеленого! Чай будешь?

Настя поднялась, вышла на кухню. Оля сидела за столом, ела сложный бутерброд с маслом и сервелатом, прищурив глаза от удовольствия. Показалось, она даже урчит слегка, словно кошка. Прожевав, Оля проговорила тихо:

– Век бы так жила да беды не знала… Не понимаешь ты, Настька, своего счастья…