Тонкая нить
Часть 43 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Джильда и Дороти, похоже, нисколько не переживали, что им придется идти пешком через весь город. Они жили теперь в Саутгемптоне, устроились вместе, обе работали, одна бухгалтером, другая учительницей, и горожанам теперь было не до того, какие между ними отношения. Эта ситуация устраивала всех, как говорится – с глаз долой, из сердца вон. Шагая теперь по Хай-стрит, они были похожи на двух подруг, которые, весело болтая, идут на крестины.
А вот грех, совершенный Вайолет, был для всех более очевиден. Толкая перед собой по направлению к Баттеркроссу коляску с ребенком, она чувствовала на себе чужие взгляды, как и в Саутгемптоне в последние месяцы беременности и в первые месяцы после рождения Айрис. Теперь-то Вайолет стала более толстокожей, но все равно для нее это явилось тяжелым испытанием, приходилось крепиться, чтобы выдержать его. И в этом ей помогали шагающие рядом Джильда и Дороти, которые теперь, не говоря ни слова, разделились и шли слева и справа от нее. Как два стража, ведущие преступника в тюрьму, усмехаясь, думала она, но все равно была благодарна им за это.
Лучше всего сейчас идти, не сводя глаз с личика дочери, это очень поддерживает. Айрис глядела на мать так же сосредоточенно, ее синие глазки сияли жаждой жизни, желанием выжить, ее полная зависимость от матери заставляла Вайолет шагать твердым шагом и держать спину прямо. Благодаря именно этому ей удалось убедить брата, что дом семьи Спидуэлл в Саутгемптоне продавать нельзя, в нем станут жить она с дочерью, а также Джильда и Дороти. Том был ошарашен таким предложением, как, впрочем, и новостью о ее беременности. Но Вайолет успела выработать в себе такую твердость в принятии решений, что брату трудно было с ней спорить.
– У меня будет своя семья, – сказала она, – поэтому мне нужен мой родной дом. Мама в Саутгемптон больше не вернется. Неужели я не могу жить в своем доме только потому, что тебе сейчас нужны деньги?
Джильда и Дороти теперь зарабатывали, и денег хватало на всех. Подругам не нужно было платить за жилье, и они худо-бедно справлялись: Вайолет вела домашнее хозяйство и занималась дочерью. Такая организация шокировала соседей, они шушукались у них за спиной, не раз Вайолет слышала, как они шипели, называя их дом домом греха. Том с Эвелин скрепя сердце мирились с отношениями Джильды и Дороти, делая вид, что считают это просто дружбой, но вот игнорировать очевидный факт существования Айрис, отсутствие обручального кольца на пальце Вайолет, как и отца ребенка, они уже никак не могли. Да и от детей всего этого было не утаить. В гости они приезжали теперь без детей, но у них всегда под рукой было объяснение: заболели, устали или наказаны за непослушание.
Вайолет приходилось мириться с этим. От Дороти она усвоила истину: Suum cuique. «Каждому свое». Однако она тревожилась: долго так продолжаться не могло. Удастся ли ей снова устроиться на работу? Или придется идти на поклон к Тому и умолять его о милосердии? Мучительно было представлять себе эти переговоры, но рано или поздно придется говорить с ним про свое с Айрис будущее, чтобы оно не казалось столь неопределенным и шатким.
Они пересекли внешний дворик, и сердце Вайолет забилось сильнее. Что бы ни думал о ней город, ее больше заботила реакция собора на ее новую жизнь. Веками он был прибежищем и утешением для многих людей и стал таковым для самой Вайолет, когда она оказалась в Уинчестере. Но страшила перемена: теперь ее будет провожать множество глаз – «Вы только посмотрите на нее, ну надо же, ай-ай-ай!» – когда она пройдет по нефу, толкая перед собой коляску, в которой лежит Айрис. Неужели она явилась сюда в последний раз?
У главного прохода их ждала Луиза Песел. Это она убедила настоятеля Селуина, чтобы крестины Айрис прошли в соборе. Интересно, что такое она сказала ему, может быть, подкупила обещанием вышить в его честь особую подушечку. Впрочем, не исключено, что настоятель просто решил, что спорить с мисс Песел бесполезно.
– Ну вот наконец и вы! – вскричала она, с улыбкой подходя к ним. – А где же наша замечательная звездочка?
Луиза Песел склонилась над коляской, даже сунула в нее голову – так делают все, кто никогда не имел дело с грудными детьми, – и Айрис в тревоге наблюдала за ней. Мисс Песел потрепала ребенка по щечке и выпрямилась.
– Прекрасные синие глазки, – заявила она.
Вайолет снова подумала, могла ли мисс Песел, глядя в синие глазки девочки, вспомнить глаза ее отца.
Если это и было так, то мисс Песел не подала виду. Более того, она вообще ни слова не произнесла ни об отце ребенка, ни о том, что у Вайолет на пальце нет обручального кольца. И так искренне приветствовала появление на свет Айрис, как и племянница Вайолет, Марджори, с восторгом приняла на себя заботу о своей крохотной двоюродной сестренке, когда Том и Эвелин однажды позволили им прийти в гости.
– Какое очаровательное имя вы выбрали для девочки, – продолжала мисс Песел. – Тем более, как вы знаете, я обожаю ирисы, они у меня на втором месте после вышивания. В этом году я перееду в белый дом на Коулбрук-стрит, отсюда рукой подать, и я уже мечтаю, как буду сажать у себя в саду ирисы. Через годик-другой обязательно приходите ко мне с Айрис в гости, пусть полюбуется цветочками, в честь которых ее назвали. Ну что, пойдем?
Она повела их боковым проходом, мимо часовенки епископа Эдингтона с его вырезанными из камня филфотами и дальше к Рыбацкой часовне. В компании с Луизой Песел Вайолет осмелела, она поняла, что имеет право здесь находиться, и теперь уверенней толкала перед собой коляску.
Возле часовни их уже поджидали супруги Бейн, причем Морин на этот раз не хмурилась, на лице ее играла улыбка. С ними была миссис Харви и, к несказанному изумлению Вайолет, Мэйбл Уэй, как представительница цеха кафедральных вышивальщиц. Та самая Мэйбл, которая два года назад шикала на нее – как раз рядом с Рыбацкой часовней. Она явно чувствовала себя здесь неуверенно и бросала по сторонам испуганные взгляды, возможно ожидая, что сюда придут и другие вышивальщицы, помимо Джильды, Дороти и мисс Песел. Миссис Биггинс, конечно же, не пришла, хотя она не запрещала Вайолет ходить на занятия, но в ее присутствии Вайолет чувствовала себя так неловко, что, переехав в Саутгемптон, перестала их посещать, хотя до самого рождения Айрис продолжала вышивать подушечки на сиденья для хора, – потом у нее просто не стало времени заниматься вышивкой.
А Мэйбл Уэй, вероятно, была здесь неспроста. У многих людей найдется что скрывать от других: у одной ушел муж, другая выдает за брата или сестру прижитого ребенка, кто-то предается недостойной страсти, у кого-то безвременно ушла из жизни жена. Может быть, когда-нибудь Вайолет узнает и историю Мэйбл. Плыть по океану жизни, смиренно принимая удары судьбы, терпимо относиться к другим людям – вот что главное. Она кивнула Мэйбл, желая ободрить и успокоить ее. И Мэйбл ответила ей робкой улыбкой.
Несмотря на приятное удивление при виде неожиданных гостей, несмотря на радостное возбуждение по поводу предстоящего события, Вайолет была чуточку разочарована. В глубине души она смутно надеялась, что придет и Артур, хотя прийти он никак не должен. Она ясно дала ему понять это, и он ей тоже.
Вайолет поприветствовала всех гостей, но тут Айрис громко расплакалась – скорей всего, запоздалая реакция на незнакомое лицо Луизы Песел, – она занялась ребенком и не могла принимать участие в общем разговоре. К счастью, никто не обратил на это внимания, ведь большинство собравшихся прекрасно друг друга знали, да и люди они были воспитанные, – впрочем, Вайолет не могла не заметить, что и Мэйбл, и миссис Харви старались держаться подальше от Джильды и Дороти и заняли позицию с другой стороны часовенки. Но тут ничего не поделаешь – они могут придерживаться достаточно широких взглядов, чтобы явиться на крестины ребенка, рожденного незамужней женщиной, но не одобряют, когда две женщины живут вместе. Ведь и сама Вайолет поначалу была очень этим озадачена, и ей понятна была их неприязнь. Но теперь она уже несколько месяцев живет в одном доме с Джильдой и Дороти, привыкла к ним и больше не ставит их отношения под сомнение. Для нее теперь они были все равно что пожилая супружеская пара. Слава богу, хоть Морин с ними разговаривает; выйдя за Кита Бейна, она стала великодушнее.
Прибыл викарий одной из деревенских церквей – бесцветный человечек, вероятно единственный в округе, кто согласился исполнить обряд крещения прежде всего потому, что теперь он сможет говорить, что служил в Уинчестерском соборе. Все стали занимать свои места, Джильда и Кит Бейн встали возле Вайолет как крестные отец и мать. Айрис все еще кричала, и Вайолет тревожно озиралась, вопли дочери нервировали ее. Тома и Эвелин нигде не было, возможно, они и вовсе не придут.
Но тут вдруг в собор торопливо вошла Эвелин, вид у нее был виноватый.
– Сейчас ты поймешь, почему мы опоздали, – задыхаясь, произнесла она.
А когда в дверях появился Том, ведя под руку мать, Вайолет едва сдержалась, чтобы не закричать.
Переехав в Хоршем, миссис Спидуэлл наотрез отказывалась видеться с дочерью. Вайолет несколько раз писала ей, но ответа так и не получила. А когда звонила, к телефону подходила тетя Пенелопа и всегда отвечала уклончиво.
– О, дорогая, она только что уснула, – говорила она. – Сейчас лучше ее не беспокоить.
Но и тогда Вайолет слышала порой в трубке ее ядовитые замечания. А однажды тетя сказала нечто иное.
– Я бы на время перестала звонить ей, дорогая, – прошептала она в трубку. – Наверняка она скоро одумается, совсем скоро. С ней всегда так бывает.
Как Тому удалось уговорить мать прийти на крестины, Вайолет представить себе не могла. Но как только она увидела мать – миссис Спидуэлл очень постарела, ссохлась и двигалась медленно, а лицо было мрачным как туча, – Вайолет поняла, насколько сильно ей хотелось, чтобы мать присутствовала на церемонии. Она теперь и сама стала матерью и хорошо понимала ценность связи между родителями и детьми. Одна мысль о том, что она может потерять свою Айрис, приводила ее в ужас. А ее мать потеряла сына, и ей пришлось жить с этим ужасом много лет. Что ж тут удивляться тому, что она так озлобилась.
Вайолет отдала дочь Джильде – та умела корчить такие рожи, что это всегда успокаивало Айрис, – и подошла к матери.
– Спасибо тебе, Том, – пробормотала она.
Брат молча кивнул. Возможно, это было начало его стараний снова объединить все семейство.
– Мама… – проговорила Вайолет и взяла ее затянутые в перчатки руки. – Я так рада, что ты пришла.
Мать еще больше сдвинула брови и отняла у Вайолет руки.
– Я не очень хорошо себя чувствую, – пожаловалась она. – Не надо было ехать сюда. Я проделала такой путь – и только ради… этого?
Она с отвращением окинула взглядом часовенку. Возможно, Том и Эвелин заманили ее на крестины обещанием, что церемония будет проходить не в какой-то убогой часовенке, а в более грандиозной части собора.
– Ох-ох, что бы сказал обо всем этом Джеффри… ей-богу, не знаю.
– Это любимая часовня отца. Поэтому я ее и выбрала.
– Какое счастье, что вы приехали, миссис Спидуэлл! – вдруг воскликнула Луиза Песел, шагнув вперед и протягивая руку. – Мы все ждали вас с большим нетерпением. Меня зовут мисс Песел, в соборе я возглавляю группу вышивальщиц. Ваша дочь сделала для собора, для всех нас, много прекрасных вышивок… не сомневаюсь, что вы знаете об этом.
Мать Вайолет быстро оглядела меховой воротник Луизы Песел, ее слегка старомодную шляпку, оценила присущий ей властный тон и холодно кивнула.
– Приятно с вами познакомиться, – сказала она.
Она увидела наконец человека, присутствие которого делает это сборище правомочным, подумала Вайолет, пряча улыбку.
– Отношения между ребенком и бабушкой в семье чрезвычайно важны, вы не находите? – продолжала меж тем мисс Песел. – Под руководством моей бабушки, например, я сделала первую вышивку. И тем самым, в сущности, определила всю свою дальнейшую судьбу. Подойдите же и поприветствуйте внучку.
Миссис Спидуэлл не стала противиться и позволила подвести себя к Джильде, в которой она с облегчением узнала знакомое лицо. Никто из ее родственников не осмелился разъяснить ей истинную природу ее отношений с Дороти, с молчаливого согласия всех было решено, что новость о рождении Вайолет ребенка и так может серьезно потрясти ее.
– А вот и наша Айрис! – воскликнула Джильда, протягивая ребенка. – Она уже больше не плачет, как будто нарочно ради вас.
Миссис Спидуэлл критически оглядела внучку.
– Вайолет, на ней твоя крестильная сорочка? – спросила она.
– Да, мама, – ответила Вайолет и шагнула вперед.
– Великовата для нее. Но ведь ты была крупным ребенком. Толстенькая, как йоркширский пудинг, вот какой ты была.
Вайолет поймала взгляд Кита Бейна: услышав столь неожиданное сравнение, он усмехнулся и подмигнул ей. Кит Бейн очень гордился, что его пригласили быть крестным отцом, и ему доставляло большое удовольствие все происходящее.
Выставив вперед подбородок, Айрис внимательно разглядывала свою бабушку.
– У нее глазки Джеффри, – заметила миссис Спидуэлл.
Глаза у отца Вайолет были, вообще-то, бледно-голубые, в отличие от кристально-синих у Айрис, но Вайолет не собиралась с ней спорить.
– Садись, пожалуйста, мама, и мы начнем.
Айрис не оценила по достоинству благость воды на своем личике – пусть даже вода эта была святая, – почти всю церемонию она орала благим матом и успокоилась только тогда, когда Вайолет унесла ее в пустую соседнюю часовню и покормила. Когда они закончили и насытившаяся Айрис успокоилась у нее на руках, у Вайолет появилась возможность наконец снова пообщаться с гостями. Большинство из них сгруппировались вокруг миссис Спидуэлл, доставив ей удовольствие тем, что слушали ее рассказы о своей новой жизни в Хоршеме. Дороти, как всегда, пребывала в каком-то своем мире, она изучала витражи Исаака Уолтона. Морин о чем-то болтала с миссис Харви. Кит Бейн куда-то пропал – наверное, пошел покурить.
– Вайолет, подойдите к нам, дорогая, мы хотим вам кое-что показать, – позвала мисс Песел, она стояла рядом с Джильдой и манила Вайолет рукой.
Они вывели ее из Рыбацкой часовни, остальные тоже пошли за ними и по ступенькам поднялись в пресбитерий. На всех стульях были разложены подушечки для коленопреклонений, и подушечка Вайолет с желудями и шляпками в клеточку тоже где-то была среди них.
– Смотрите! – Джильда махнула рукой в сторону сидений для певчих слева.
Вайолет посмотрела туда, и у нее перехватило дыхание. В последний раз, когда она несколько месяцев назад была здесь, на этих сиденьях было всего двадцать подушечек. А теперь на скамьях красовались еще и десять длинных подушечек, ослепляя своими великолепными красками. Она подошла поближе. На каждой длинной подушечке было вышито по два исторических медальона с затейливой сине-желто-зеленой каймой. На медальонах были изображения Ричарда I, Генриха VIII, епископов Эдингтона и Уайкхема, Карла I, а также сцена разрушения внутреннего пространства собора солдатами во время Гражданской войны. Здесь был даже медальон с изображением Исаака Уолтона. Оставалось место еще для пары десятков подушечек, но и без них все смотрелось великолепно.
– А вы знаете, миссис Спидуэлл, – объявила мисс Песел, – что в прошлом месяце к нам в гости приезжала королева Мария? Она очень интересуется вышиванием, и ее визит явился свидетельством мастерства наших вышивальщиц, раз уж она захотела лично посмотреть на нашу работу. Честно скажу, это вершина в моей творческой деятельности.
Мать Вайолет кивнула. Она одобрительно относилась к жене короля, хотя считала, что до королевы Виктории ей далеко.
Джильда с Дороти ездили в Уинчестер во время визита королевы и в тот же вечер в подробностях рассказали о поездке Вайолет: что настоятель принимал королеву и сопровождал ее с таким видом, будто он понимает в вышивке, что ростом королева гораздо выше Луизы Песел, что она задавала вполне компетентные вопросы и с особой похвалой отметила работу Дороти. Вайолет была очень рада слышать все это, хотя понимала, что сама поехать туда все равно не смогла бы: Айрис еще маленькая, чтобы можно было оставить ее с кем-нибудь. Кроме того, Вайолет боялась, что ее присутствие одобрят не все вышивальщицы, да и испепеляющего взгляда миссис Биггинс тоже побаивалась. Но Вайолет надеялась, что настанет время, может быть даже скоро, и Луиза Песел сумеет обуздать миссис Биггинс, и тогда она получит возможность вернуться и снова вышивать вместе с другими.
– А еще в честь королевы звонили в колокола, – добавила Джильда и бросила на Вайолет многозначительный взгляд.
У Вайолет сжалось сердце. Они редко говорили об Артуре, хотя Джильда, конечно же, сразу догадалась, кто отец Айрис. Но верная подруга нисколько не осуждала ее.
Вайолет разглядывала длинные подушечки, и вдруг на глаза ей попалась знакомая кайма – ряд филфотов, перемежаемых цветочками на подушечке, посвященной епископу Уодлоку.
– Эту вышивала я сама, – сказала Луиза Песел, подойдя к ней. – У меня было мало возможностей участвовать в этом проекте в качестве вышивальщицы, времени хватало только для разработки эскизов. Но когда услышала, что власти в Германии, по сути дела, запретили евреям работать во всех областях деятельности, я подумала, что неплохо бы продолжить наше слабое сопротивление господину Гитлеру. Свой гнев я вкладывала в эту работу, получая от нее глубокое удовлетворение.
Они взглянули на кайму, которая смотрелась гораздо ярче, чем на подушечках с королем Артуром и Древом жизни.
– Впрочем, я думаю, этого достаточно. Мы четко высказались, что думаем по этому поводу, а в остальном… В мире существует много других чудесных орнаментов, которые можно использовать для наших работ.
Вайолет кивнула. Увы, канцлер Германии никуда не исчез, как предсказывали многие, напротив, он продолжал укреплять свою власть. Усиление Германии сильно ее тревожило, при мысли об этом в груди Вайолет всякий раз раскрывалась темная бездна. Но теперь у нее есть Айрис, и она готова мириться с колкими замечаниями за спиной и косыми взглядами. Ее крохотная девочка прогнала прочь отчаяние и укрепила мужество Вайолет.
Вдруг высоко над головой раздался звон одинокого колокола, поначалу нерешительный, словно кто-то по ошибке брякнул в него, но потом колокол зазвучал все настойчивей и звонче – ей казалось, что бой колокола очень похож на тот, что они с Артуром исполняли в Нетер-Уоллопе. Призывающий к себе всех грешников.
– Это Артур, – прошептала Морин, незаметно подкравшись к ней. – Кит поднялся наверх сообщить ему, что крестины закончились. Это его подарок для Айрис.
Вайолет широко раскрыла глаза. Ведь колокола в соборе звонят только во время службы или в честь членов королевской семьи – а тут крестины чьей-то там дочери…
– Но что скажет об этом Уильям Карвер? Он отстранит его, запретит звонить…