Тонкая нить
Часть 35 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Разве не больше пользы от тебя, когда ты не печатаешь всякую чепуху для людей, которых в глаза не видела, а ухаживаешь за мамой? – продолжал Том. – Что тебе эта твоя страховая компания и что ты для нее?
– В Уинчестере я занимаюсь не только этим, – возразила Вайолет. – А вышивание для собора?
Про колокольный звон и Артура она прибавлять не стала, а также про горячее чувство в груди: там она строит свою собственную жизнь… заново создает себя. Брат все равно ее не поймет, потому что у него все это уже позади.
– Неужели твоя вышивка для тебя важнее мамы?
Том, похоже, использовал те же аргументы, что и мистер Уотерман. Ей было больно слышать это.
– Помнишь, на Рождество ты сказал, что рад за меня? Что тебе кажется, я в Уинчестере счастлива?
– Да, но мама тогда еще не заболела. Все познается в сравнении, разве не так?
Они замолчали. Что бы там ни говорил Том, Вайолет уже приняла твердое решение.
– В самое ближайшее время я должна вернуться в Уинчестер, чтобы жить своей жизнью, – заявила она. – И я хотела поговорить с тобой о том, что делать с мамой. Ей сейчас гораздо лучше… хоть она и не верит в это. Думаю, теперь она вполне может справиться сама.
Вайолет не до конца была уверена в том, что действительно так считает. Две недели – это, что ни говори, не месяц предписанного врачом постельного режима.
Том залпом проглотил бренди.
– Эви предупреждала меня, что ты можешь сказать что-нибудь в этом роде, – проговорил он.
Вайолет поставила свой стакан.
– А ты подумал, что меня можно купить бутылкой бренди? И тебе не стыдно, Том?
– Нет! Вовсе нет, сестренка. Я очень тебя понимаю. Но нельзя же оставлять маму одну. Ей лучше потому, что ты рядом. Оставить ее одну, пусть даже если дважды в день к ней будет приходить медсестра и мы опять наймем домработницу… Она же сразу зачахнет, упадет духом или перестанет есть. Эви очень встревожена – да и я тоже, – что все это кончится тем, что нам придется взять ее к себе. А ты представляешь, каково это с тремя детьми? Тем более с маминым тяжелым характером… Пойми, мы страшно боимся этого, если честно. Ты же все понимаешь.
Да, Вайолет все понимала. Интересно, думала она, может быть, они так же «страшно боятся», что когда-нибудь и сама Вайолет приедет к ним жить? Они никогда не говорили об этом – несколько раз она пыталась затронуть эту тему, но Том всегда уклонялся от разговора. «Да о чем ты беспокоишься, рано еще об этом думать», – говорил он.
Но теперь, если бы Вайолет не стояла на своем – а люди в этом упорстве ничего, кроме эгоизма, не увидели бы, – ее снова засунули бы в прежнюю комнату и всю оставшуюся жизнь ей бы пришлось быть на побегушках у своей матери.
– Скажи, – начала она, – а если бы я вышла замуж и у меня родились дети? Был бы у нас сейчас с тобой этот разговор?
– Но у тебя ведь нет ни мужа, ни детей, – ответил Том. – Мне, конечно, жаль, но ведь так оно и есть.
– Но если бы все-таки у меня была своя семья, о чем бы мы сейчас с тобой говорили? Какие бы у нас были варианты?
Том сдвинул брови.
– Ну… думаю, сошлись бы на том, что надо найти кого-нибудь, кто согласился бы с ней жить. Не обязательно нянечку… компаньонку, например. Чтобы готовила маме еду, сидела бы с ней… не весь день, конечно… читала бы ей и все такое. Вместо платы за жилье. Кого-нибудь, кто был бы in situ[25], если возникла бы проблема, кто всегда мог бы позвонить и вызвать нас или врача.
– In situ… – повторила Вайолет.
– Да, in situ. Ты ведь знаешь, что это? Это латынь, а в переводе…
– Я знаю, что латынь, – перебила Вайолет.
– Тогда в чем дело?
– Не мешай, я думаю.
Глава 22
Вайолет и представить себе не могла, что ей будет так приятно снова войти в холодный офис страховой компании и увидеть свою висящую на спинке стула рыжевато-коричневую кофту. А тут еще и Морин появилась в дверях с чашкой чая в руке, остановилась как вкопанная, и мрачное лицо ее расплылось в улыбке.
– Боже мой, как я рада, что ты вернулась! – вскричала она. – Я уж думала, что утону в этих бумагах.
Морин торопливо вошла в помещение, расплескивая на пол чай, и протянула руку к солидной стопке бумаги возле своей машинки.
– Я и не говорю о том, как скучно весь день сидеть здесь одной. Просто ужасно!
Вайолет улыбнулась: Морин говорила с ней так, будто они закадычные подруги, она легко забыла об охлаждении между ними, которое произошло совсем недавно. Но Вайолет и самой хотелось об этом поскорее забыть.
– А что, разве мистер Уотерман не сказал тебе, что я сегодня вернусь?
– Мистер Уотерман ничего об этом не говорил, только сказал, что тебя пока не будет, а когда вернешься, пока не известно. Ну и что я должна набраться терпения и работать, а пользоваться только одним обогревателем. – Она показала пальцем на новенький обогреватель, который купила Вайолет. – Но теперь можно включить оба! Ты, значит, берешь этот, а мне достанется старый.
Морин сунула Вайолет свою чашку с чаем и встала на колени, чтобы отыскать выключатель.
– Мне Олив сказала, что у тебя мать заболела. Кстати, как она?
– Спасибо, гораздо лучше.
– А кто за ней теперь ухаживает?
– Она пустила к себе квартирантку, которая готовит для мамы и не дает ей скучать.
Вайолет не стала говорить, что эта квартирантка – Дороти Джордан.
Она поставила чашку с блюдцем, пристроила свою сумочку и огляделась. Всего две недели ее здесь не было, но помещение теперь казалось ей совершенно другим: маленьким, грязноватым и скучным – никакого стимула для работы. Конечно, Вайолет была очень довольна тем, что после перерыва в Саутгемптоне она снова вернулась к прежней жизни, но теперь она уже понимала, что не застрянет здесь навсегда. Надо будет двигаться дальше, искать другую дорогу в жизни.
Эта неожиданная мысль согрела ее, и скорая встреча с мистером Уотерманом уже не так беспокоила ее, как могла бы. Он вызвал Вайолет к себе в кабинет, поздравил с возвращением, поинтересовался здоровьем матери и даже похвалил Морин за то, что та неплохо справляется с навалившейся на нее работой.
– Конечно, меня не может не беспокоить, что в нашем машинописном бюро работают девушки, на которых никак нельзя полностью положиться, – добавил он, вертя на столе стеклянное пресс-папье.
Вайолет выпрямилась на стуле.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила она.
– Ну, во-первых, Морин, весьма вероятно, пойдет по дорожке Олив. Выйдет замуж и помашет нам ручкой, как делают большинство юных девиц, которых мы берем на работу. Что касается незамужних девушек постарше… они, конечно, более благонадежны, – продолжал он, не замечая, как Вайолет поморщилась. – Но и у них есть слабое место: они склонны просить отпуск за свой счет, чтобы ухаживать за своими престарелыми родителями. Согласны?
Вайолет посмотрела ему в глаза. Этого удара не могла бы смягчить даже ссылка на Диккенса.
– И что же вы предлагаете, мистер Уотерман? На первое место поставить работу, а семья – дело десятое?
– Конечно нет, конечно нет. Именно поэтому девушки бросают работу, когда выходят замуж, – они хотят все силы сосредоточить на семье.
– Если бы ваша жена не ухаживала за вашими престарелыми родителями – а у меня есть подозрение, что она это делает… – Быстрого взгляда на удивленное лицо мистера Уотермана хватило, чтобы убедиться: она угадала. – Тогда что бы сделали вы, если бы они в вас нуждались?
Мистер Уотерман выпрямился на стуле:
– Ну-ну, мисс Спидуэлл, не надо переходить на личности. В этом нет никакой нужды.
– Но вы же первый начали.
– Да, но я ведь руководитель, в этом заключается моя работа – заботиться об интересах моих подчиненных и, конечно же, об интересах компании. И мне очень жаль, если вы этого не понимаете.
– А может, вам лучше приглашать на работу престарелых вдов, которые уже и не думают о том, чтобы выйти замуж? – полушутливо заметила Вайолет. – Или вообще мужчин.
– Ну уж нет, мужчины вряд ли захотят целый день сидеть за печатной машинкой. Или вы не согласны? Это скорее… женское занятие, я бы так сказал, даже в наше время, когда у людей мало работы. Но вот что касается вдов… – он еще раз с задумчивым видом крутанул пресс-папье.
«Да, у него, кажется, будут проблемы, когда я подам заявление», – подумала Вайолет, теперь ей было совершенно ясно, что, вернувшись, она уже готова снова уйти.
* * *
Возвращение к вышивальщицам было более радостным. Все, казалось, были искренне рады видеть ее снова, даже миссис Биггинс – она высоко оценила работу Вайолет над каймой, которую та проделала в свободное время, ухаживая за матерью.
– Верность своему делу и трудолюбие – вот что я больше всего ценю в вышивальщице, – заявила миссис Биггинс. – Это касается как нашего собора, так и семьи.
Мэйбл Уэй тоже приветливо ей кивнула:
– Когда будешь готова работать, милости просим за материалами.
Джильда обняла Вайолет.
– Огромное спасибо, что нашла для Дороти жилье, – прошептала она. – Ты настоящая подруга!
Джильда села рядом с Вайолет и, как обещала, рассказала про соборное освящение работ вышивальщиц, которое Вайолет пропустила.
– Ты обязательно должна сходить посмотреть, как разложены подушечки, – закончила она. – Там их много, несколько десятков, выглядит потрясающе, как кусочки витражей по всем сиденьям. Теперь уже можно видеть, какое будет впечатление, когда мы закончим весь проект и подушечек будет гораздо больше. В воскресенье пожертвования собирались в новые мешочки с нашей вышивкой, и собрали на треть больше, чем обычно! Правда, служители жаловались, что сбор пожертвований затянулся, потребовалось в два раза больше времени, ведь каждому хотелось рассмотреть вышивку, из-за этого и служба затянулась. Но ты только подумай, Вайолет, долгие годы люди будут передавать из рук в руки твою вышивку!
Вот так они сидели, работали и переговаривались. Атмосфера в помещении, что касается Джильды, была уже не столь напряженная, как в январе, когда ситуация с Дороти достигла критической точки. Остальные вышивальщицы больше не бросали на них косых взглядов и не шептались, а когда Джильда рассказывала что-нибудь забавное, они, как и прежде, слушали и смеялись. Дороти с ними не было, всем стало легче, можно не думать о них как о влюбленной паре.
– Дороти говорила, что она хорошо устроилась в Саутгемптоне, – тихонько проговорила Джильда.