Тонкая нить
Часть 34 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Чашку чая. Покрепче, вот так. Еще одну подушку ей под голову. Нет, лучше усадить ее в кресло перед камином. Доктор Пиш сам не знает, о чем говорит, – от лежания в кровати она слабеет. Подбросить угольку. Нет, не надо, и так слишком жарко, и, не дай бог, подгорит халат! Поджаренный хлебец с джемом. Но не с тем, что приготовила Эвелин, она никогда не обрезает достаточно тонкую корку. Включить радио? Нет-нет, хватит с меня этой болтовни про Гитлера, у них что, других тем нет, что ли? Не могут поставить музыку? Лучше взять книгу и почитать ей вслух. Только не Троллопа, от него она засыпает. От Диккенса тоже. Вудхаус[23] слишком легкомысленный. Лучше уж «Дневник незначительного лица»[24] – этот вариант беспроигрышный.
Вайолет читала о ежедневных злоключениях незадачливого мистера Путера, его многострадальной жены и непослушного сына, но наслаждалась книгой не более часа: поведение миссис Спидуэлл снова вызвало в ней страстное желание как можно скорей бежать из дома. Она пыталась вспомнить о том чувстве, которое она испытала к матери в больнице, жалость к ней, любовь – все это миссис Спидуэлл умудрилась успешно развеять, как только ей стало немного лучше.
Она совсем не изменилась, разве что спать стала больше. Когда она засыпала, Вайолет успевала сделать несколько телефонных звонков. Прежде всего, мистеру Уотерману, чтобы сообщить, что она вынуждена на неопределенное время взять отпуск, чтобы ухаживать за больной матерью.
– Конечно-конечно, – ответил он. – Дочь должна заботиться о своей матери. Я предоставлю вам отпуск, за свой счет, разумеется. На какой срок вы рассчитываете?
«Разве можно теперь думать о деньгах?» – хотелось сказать Вайолет.
– Неделю, – ответила она.
– И не больше? Кстати, мисс Спидуэлл, вы уверены, что не будете ухаживать за матерью постоянно?
– Нет, не уверена.
– Вы поймите, с машинистками у меня вечная проблема. То одна замуж выскочит, то другой надо за родителями ухаживать. Я вообще удивляюсь, почему это девушки так стремятся идти работать.
«Потому что я, например, не хочу быть рабыней», – была уже готова отпарировать Вайолет, но и этого она не сделала лишь потому, что не хотела потерять работу.
– Понимаете, если бы вы мне точно сказали, я был бы вам очень благодарен, – добавил мистер Уотерман, – я бы тогда начал подыскивать вам замену.
– К матери возвращаться я не собираюсь, – твердо повторила Вайолет, хотя голос понизила, чтобы та, не дай бог, не услышала.
– Делайте то, что считаете лучшим, – сказал мистер Уотерман, тоном голоса давая понять, мол, кто-кто, а уж он-то, в отличие от Вайолет, точно знает, что для нее лучше.
– Постараюсь как можно скорей сообщить вам точный срок, – сказала Вайолет и, не прощаясь, повесила трубку.
Если на нее как следует нажать, она призналась бы, что скорее расстроилась, чем рассердилась.
Потом она позвонила миссис Харви, проинформировала ее о своих обстоятельствах, а также Джильде, чтобы сказать, что не сможет присутствовать в соборе на обряде освящения вышивок. Джильда посочувствовала ей и пообещала при встрече подробно рассказать, как все происходило, а также передать извинения Луизе Песел и всем вышивальщицам.
– Но мать – это святое, – заявила она, – это даже важней, чем собор. Тебе повезло, есть о ком заботиться!
Трудней всего было звонить Артуру, Вайолет очень хотелось поговорить с ним, но не меньше хотелось, чтобы этот телефонный разговор не услышала мать. Миссис Спидуэлл, похоже, совсем расхотела ложиться в постель и твердо заявила, что останется сидеть в гостиной перед камином, когда в гости придут Том и Эвелин с Глэдис. Старших детей, как слишком шумных, оставили на попечение соседки. Ушли они уже в половине десятого, и еще полчаса Вайолет уговаривала миссис Спидуэлл лечь. Когда та наконец улеглась, ей вдруг приспичило послушать, как дочь читает роман «Дневник незначительного лица». Было уже совершенно очевидно, что мать выбрала эту книгу не случайно, в ней шла речь о родителях, чей отпрыск порывает с устаревшими предрассудками, и за все это приходится отдуваться родителям. Но миссис Спидуэлл как будто ничего не заметила. В самом разгаре сцены, где сын объявляет изумленным родителям о своей помолвке, мать наконец заснула, часы показывали половину одиннадцатого. Вайолет позвонила в «Пять колоколов», почти уверенная в том, что Артур ушел домой. Когда скупой на слова хозяин снял трубку, она уже очень нервничала.
– Простите, ради бога, за поздний звонок, – с трудом проговорила Вайолет. – Артур Найт, наверно, ушел?
– Только что. Подождите минутку.
Вайолет ждала, чувствуя, как бухает в груди сердце.
– Вайолет! – позвала сверху мать.
Вайолет вполголоса выругалась.
– Минутку, мама! – крикнула она в ответ, зажав ладонью микрофон.
– Вайолет? – раздался в трубке голос Артура.
– Артур! Почему вы решили, что это я?
– Боб узнал вас по голосу. У вас все в порядке?
– Да-да, все нормально, спасибо. Вот только мама немного приболела. Врач говорит, у нее инсульт. Поэтому я сейчас в Саутгемптоне, ухаживаю за ней. Боюсь, я не смогу с вами завтра встретиться. Мне очень жаль.
Она подавила рыдание.
– Вайолет! – снова позвала миссис Спидуэлл, она уже стояла на верхней ступеньке лестницы.
– О-о, мне тоже очень жаль.
Она ухватилась за эти слова, как за спасательный круг.
– Мне надо идти. Но я буду… я буду…
– Вайолет, с кем ты там разговариваешь? И кто такой Артур?
Вайолет повесила трубку и бросила на мать сердитый взгляд. Интересно, подумала она, как мать отреагирует, если она скажет ей: «Я разговариваю с единственным мужчиной, которого смогла полюбить после гибели Лоренса». Но сказала она матери совсем другое:
– Иди спать, мама. Ты стоишь на сквозняке и можешь простудиться.
– Подумать только, моя дочь болтает по телефону, когда ее мать так больна!
– Подумать только, мать, которая так больна, вскакивает с постели только затем, чтобы шпионить за дочерью и вынюхивать, с кем она говорит по телефону. Может быть, она не очень-то и больна?
– Как ты смеешь делать такие предположения! – Миссис Спидуэлл вцепилась пальцами в свой халат. – Отвратительная, неблагодарная дочь!
Они с ненавистью смотрели друг на друга, словно хотели испепелить одна другую взглядами, в который раз между ними вспыхнула затихшая было застарелая вражда.
Лицо матери вдруг сморщилось.
– Боже мой, как мне не хватает вашего отца, – тяжело вздохнула она, и глаза ее наполнились слезами.
Злость Вайолет сразу куда-то пропала.
– Мне тоже его не хватает. А также Джорджа. И Лоренса тоже.
Она редко произносила эти имена при матери. Они смотрели друг на друга широко открытыми глазами, и, как это ни казалось странным, разделяющая их лестница облегчала задачу говорить правду в лицо.
Она потеряла мужа, которого любила всю свою жизнь, подумала Вайолет. И сына, о котором должна была заботиться. Бедная мама.
– Ложись в постель, мама, – сказала Вайолет как можно более мягко. – Я принесу тебе свежей водички.
Мать кивнула и зашаркала обратно в спальню. Она так и не увидела, как Вайолет вытирает слезы.
* * *
Миссис Спидуэлл поправлялась быстро, прошло всего несколько дней, и она потребовала, чтобы ей помогли одеться, спустилась вниз и весь день просидела в гостиной. Правда, утром она немного вздремнула, а также днем, уже чуть подольше, – прямо как маленький ребенок, заметила Эвелин, когда заскочила в гости. Два раза в день приходила сестра из больницы, измеряла давление и температуру и убеждалась, что все идет, как и должно идти.
После стычки на лестнице отношения Вайолет с матерью несколько улучшились, или, если так можно сказать, они, как минимум, заключили друг с другом молчаливое перемирие. Миссис Спидуэлл не спрашивала больше, кто такой Артур, а Вайолет терпела ее капризы. Она приносила ей чай, бегала за шалью, очками или шитьем, которое потом всегда оставалось у матери на коленях нетронутым. Еще она читала вслух – они уже заканчивали «Дневник незначительного лица», и Вайолет уговаривала мать попробовать Сомерсета Моэма. Мать постоянно вертела ручку радио, то прибавляла звук, то убавляла или вовсе выключала его. Под руководством миссис Спидуэлл Вайолет сделала уборку в комнатах, стараясь уничтожить запах плесени, хотя для этого требовалось как следует проветрить все помещения дома, которые невозможно было проветривать в феврале.
Вайолет звонила соседям и друзьям, устраивала для матери короткие визиты, угощала гостей печеньем. «Не клади слишком много, – требовала миссис Спидуэлл, – иначе они будут до вечера его есть!» Потом Вайолет то и дело подогревала чайник. Она ходила за продуктами, готовила из них простые блюда: омлеты, картофельный суп, отварную рыбу, на деньги матери покупала лакомства – консервированные персики или ананас в ломтиках со сливками.
Она стала в доме незаменимой.
Вайолет позвонила Джильде, та поговорила с мисс Песел и прислала ей композиции узоров и материалы для вышивки каймы на подушечки. Позвонила и мистеру Уотерману, попросила еще неделю и, не успел он задать ей какой-нибудь вопрос или пожурить ее, быстро сказала, что ее зовет мать, и повесила трубку. Звонила Вайолет и миссис Харви, которая прежде всего спросила о здоровье матери, а уже потом поинтересовалась, будет ли она продолжать платить за жилье. Вайолет хотела было попросить денег у матери, но не стала, опасаясь, что это может нарушить достигнутое ими хрупкое равновесие в отношениях и что миссис Спидуэлл возьмет и просто скажет: «А ты переезжай обратно в Саутгемптон».
В «Пять колоколов» она больше не звонила.
Вайолет также ухаживала за тетей Пенелопой, когда та на несколько дней приехала в гости, – впрочем, большого ухода за ней и не требовалось: тетушка часто забывала о собственных нуждах, она привыкла к тому, что это от нее все что-нибудь требуют. Над властной натурой сестры тихая и кроткая Пенелопа только посмеивалась. Наблюдать за этим было все равно что видеть человека, который яростно колотит кулаками мягкую подушку без какого-либо результата. Вайолет уже казалось, будто она – персонаж одного из романов Джейн Остин, но короткий визит тети дал ей небольшую передышку.
Как только тетя Пенелопа уехала, чтобы вернуться к своим обязанностям в Хоршеме, и после особенно напряженного, вымотавшего ее дня, когда мать то и дело гоняла ее по дому – принеси то, унеси это, – какое удовольствие было принимать Тома, он, перед тем как отправиться после работы домой к жене и детям, частенько заскакивал на минутку. В этот раз миссис Спидуэлл сидела перед камином и спала – ее усыпили рассказы Моэма, которые читала ей Вайолет значительную часть дня.
– Привет! – закричал Том в дверях.
Вайолет поспешила к нему, чтобы утихомирить. В руке брат держал бутылку бренди.
– Я подумал, тебе это не помешает для поддержания духа, – прошептал он.
Вайолет отвела его на кухню, где горела плита и было вполне тепло, где можно было закрыть дверь и поговорить спокойно, чтобы их не слышала мать. На конфорке булькал куриный суп, распространяя по кухне приятный запах.
– Как сегодня мама? – спросил Том, когда Вайолет достала два стакана.
– Хорошо. Удалось убаюкать ее Сомерсетом Моэмом… хотя лично мне он очень нравится.
– Должен сказать, сестренка, ты прекрасно справляешься! Я даже сам не ожидал. Извини, – добавил он. – Звучит, конечно, не очень… Я совсем не то имел в виду.
– Я понимаю, что ты имел в виду, – сказала Вайолет, разливая бренди по стаканам. – Сама не думала, что смогу выдержать так долго.
Она подняла стакан, и они выпили.
– А теперь, – прибавила Вайолет, – я хочу домой.
Том на секунду открыл рот, не зная, что сказать.
– Разве это не твой дом? – нашелся он наконец. – Ты ведь прожила здесь тридцать восемь лет, а в Уинчестере чуть больше года.
Что правда, то правда, Вайолет знала в этом доме каждый угол, каждую скрипучую ступеньку на лестнице, каждую выцветшую занавеску, она могла бы ходить по дому с закрытыми глазами. Но, увы, настоящим домом он так для нее и не стал.