Тонкая нить

Вайолет уже много лет не праздновала Новый год так, чтобы надолго запомнилось. В детстве она обожала этот праздник: можно было до поздней ночи не ложиться спать, сидеть у костра, который отец разводил в глубине сада, даже когда шел дождь или снег, пить хорликс. Когда Вайолет повзрослела и познакомилась с Лоренсом, они отплясывали всю ночь до самого утра, пока не валились с ног. Во время войны Новый год отмечали не так весело, да и после нее праздник проходил гораздо скромнее. Несколько раз она пробовала ходить с подругами на танцы, но настроение было уже не то, веселиться не хотелось, слишком много было болезненных воспоминаний. И Вайолет предпочла оставаться дома, сидеть с отцом у костра, который он продолжал разводить, и в стакане у нее теперь уже было налито бренди. А в последнее время она оставалась, чтобы приглядывать за детьми Тома и Эвелин, а им можно было сходить куда-нибудь повеселиться. В Уинчестере Новый год Вайолет еще ни разу не праздновала.

Когда Джильда пригласила ее пойти с ней и еще кое с кем на новогодний вечер в паб, Вайолет сначала колебалась.

– А перед самой полночью мы все идем к ратуше, – сказала Джильда, – там встанем вокруг статуи короля Альфреда, возьмемся за руки и будем петь «Auld Lang Syne»[18]. Иногда там бывают и танцы, если есть оркестр. Будет очень весело.

– А там будет кто-нибудь, кого я знаю?

– Мой отец и брат. И Дороти тоже.

При мысли о том, что ей придется провести вечер в компании Джильды и Дороти, Вайолет насторожилась, в голове мелькнуло предостережение Морин: упаси бог, заметят, что она общается с ними. Но в этом году сидеть с детьми брата не требовалось: беременность совсем измотала Эвелин и она решила никуда не ходить. А Вайолет уж очень не хотелось торчать дома с миссис Харви и остальными квартирантками: наверняка будет скучно – ну, посидят за бокалом дешевого хереса, поздравят друг друга в полночь, да и разойдутся. Еще один вариант – вообще рано лечь спать, с бутылкой горячей воды в постели.

Больше всего Вайолет хотелось бы встретиться с Артуром, чего-нибудь выпить вместе и посмотреть, как он звонит в колокол. Но увы, это было не в ее власти.

– Хорошо, – ответила она. – Я приду.

Вайолет сама не знала, хочется ей этого или нет, но ей казалось, что она должна хотя бы сделать вид, что на дружбу Джильды и Дороти она смотрит толерантно. Она не знала, каким другим словом можно было бы назвать чувство, с каким она смотрит на их отношения. А заставить себя думать обо всем этом как о любовной связи было выше ее сил.

Вайолет надела платье из медно-красной парчи, тщательно поработала с макияжем. Когда в десять часов вечера она явилась в паб «Суффолк армз», расположенный где-то посередине Хай-стрит, он был уже почти полон, и женщин здесь было не меньше, чем мужчин. Кто-то наигрывал на фортепиано мелодию из фильма тридцатых годов «Блюз высшего общества», а Джильда, Дороти и другие сидели в уголке, склонившись друг к другу, и пели. Увидев Вайолет, Джильда замахала ей рукой, приглашая присоединиться.

Вайолет кое-как протолкалась сквозь толпу и подошла к ним. В честь праздника Джильда соорудила на голове прическу с мелкой завивкой, на ней было серебристое платье с приспущенной талией и с бахромой по подолу, и выглядела она как устаревшая модница. На Дороти платье было черное и попроще, в спутанных волосах ее блестела заколка-бабочка со стразом – тоже простенько и с безвкусной элегантностью, если такое можно сказать.

Брат Джильды вскочил, предложил Вайолет занять место рядом со своей сестрой и спросил, что она будет пить. Вайолет оглядела стол и сидящих: женщины пили в основном херес или портвейн с лимоном.

– Пожалуйста, полбокала легкого пива.

– Чего? Может быть, шанди?

– Нет, просто легкого пива.

Она попросила напиток не подслащенный, и это должно было удивить его, но он просто кивнул.

– А вы что, оставили Олив дома?

Джо сразу сконфузился:

– Всего только на пару часиков. Наш маленький бандит всю ночь не давал ей спать. Такой крикун, не приведи господи!

Вайолет вспомнила, что Марджори в младенчестве тоже много кричала, что очень отражалось на изнуренном лице Эвелин – скрыть это не помогала никакая пудра и губная помада. На секунду ей стало жалко эту «гадкую» Олив.

Джильда представила Вайолет остальным сидящим за столом, это были люди самого разного возраста, в основном соседи Хиллов. Вайолет тут же забыла их имена, но оказалось, что помнить их вовсе не обязательно. Она откинулась на стуле, перед ней на столе стоял бокал с напитком, место оказалось удобное, откуда видна бо́льшая часть зала, можно видеть все, что в нем происходит, не принимая в этом особого участия. Джильда и Джо нарочно сделали так для нее и теперь перекидывались шуточками, смеялись и пели вместе с остальными. Народу в помещении становилось все больше, дым все гуще – все из кожи вон лезли, чтобы весело провести время. Вайолет старалась не очень вздрагивать от взрывов визгливого смеха. Она бросила взгляд на Дороти: глаза ее были закрыты, но она улыбалась.

После второй маленькой порции пива, которой ее угостил отец Джильды, Вайолет наконец размякла, и когда пианист – лысый человек с красным лицом и большим животом – заиграл «Let’s Do It», она тоже запела вместе со всеми. Сидящие рядышком Джильда и Дороти раскачивались в ритме песни, свободной рукой Джильда обняла Вайолет, и той тоже пришлось раскачиваться вместе со всеми.

Потом пианист заиграл более быстрые мелодии, и все сразу бросились танцевать. Отец Джильды пригласил Вайолет и станцевал с ней под песенку «If I Had You». Ме́ста в зале было совсем мало, так что пришлось только стоять, раскачиваться и улыбаться друг другу. Было очень неудобно во всех смыслах, но ощущение праздника коснулось и ее тоже.

Джильда с Дороти тоже танцевали, и сейчас это не казалось уж очень странным. После войны мужчин сильно поубавилось, женщины нередко танцевали друг с другом, и никто этому особенно не удивлялся. Обычно они танцевали либо быстро, либо совсем уж чопорно, строго выпрямив спины и держа руки там, где положено. Но вот Джильда с Дороти этих правил не соблюдали. Впрочем, в такой толпе особо не растанцуешься, так что соблюдать приличия необходимости не было. И танцевали они просто в обнимку, тесно прижавшись друг к другу, раскачиваясь взад и вперед, бахрома на платье Джильды мерцала и переливалась, они пели, глядя друг другу в глаза, о том, что ни снежные горы, ни бескрайние океаны, ни жаркие пустыни для истинной любви не преграда. Заколка-бабочка в волосах Дороти отцепилась и кое-как болталась на пряди волос. Вайолет испытывала большой соблазн подойти к ним и спасти эту бабочку, ведь она рискует быть раздавленной под каблуком рьяных танцоров, но уж слишком много было народу, да и не хотелось ей привлекать к себе внимание. И Вайолет осталась на месте, стараясь не смотреть в их сторону.

Однако в поведении этих двух женщин во время танца было что-то по-детски милое. Казалось, больше никто, кроме Вайолет, не замечает, насколько интимно выглядит их танец, и Джильда даже один раз помахала ей ладошкой, как бы давая знать: им известно, что она наблюдает за ними, и они укоряют ее за это.

Так вот как выглядит любовь, подумала Вайолет, сама не в силах понять, какие чувства она испытывает, наблюдая за этой парочкой, – удовольствие или отвращение. Она знала о том, что бывают такие союзы. Слышала толки и пересуды про омерзительную близость между женщинами, причиной которой, по общему мнению, был недостаток мужчин, и незамужние дамы вынуждены выбирать такие отношения как наименьшее из зол. Но сама Вайолет при виде Джильды вместе с Дороти ничего такого не чувствовала. Ей казалось, что они просто созданы друг для друга.

Вайолет вдруг спохватилась, когда поняла, что перестала танцевать, стоит на месте и не двигается, а смущенный отец Джильды топчется сам по себе. А потом пианист плавно перешел к следующей, медленной песне: «Love Is the Sweetest Thing». Этот последний хит Эла Боулли чуть ли не каждый вечер звучал по радио. И вся толпа разом запела:

На свете нет ничего лучше любви.

Что еще может осчастливить

Все живое на свете,

Кроме вечной, как мир, любви.





Вайолет поблагодарила мистера Хилла и, продолжая мурлыкать под нос и обмахиваясь – в битком набитом народом помещении паба стало совсем душно, – вернулась на свое место. А Джильда с Дороти все танцевали, но теперь медленно, еще плотней прижавшись друг к другу, одной рукой обнимая партнершу за талию, другую положив ей на плечо, – ну почти как обычная пара. Казалось, они прекрасно понимали, что здесь теперь можно тесно прижиматься, не заставляя остальных удивленно приподнимать брови и делать большие глаза, – никто не обращал на них никакого внимания.

Песня закончилась, и за фортепиано сел другой пианист, а Джильда с Дороти вернулись на свои места.

– Ну, как ты здесь, не скучаешь? – прошептала Джильда.

– Нет, не скучаю, – ответила Вайолет, ей совсем не хотелось разговаривать.


Новый пианист заиграл более старые песенки, и все с еще большим энтузиазмом стали подпевать. К этому времени большинство мужчин, да кое-кто из женщин тоже, были уже слегка на взводе, расчувствовались, шум в зале усилился. И не было ничего удивительного в том, что пианист в конце концов заиграл мелодию, слушать которую Вайолет хотела меньше всего. Когда он только начал подбирать первые ноты «It’s a Long Way to Tipperary»[19], она стиснула зубы. Назойливая, бодрая жизнерадостность этой песни вызывала в Вайолет болезненное чувство, которое никак не вязалось с ее отношением к войне. Каждый раз, когда Вайолет слышала эту мелодию, у нее больно сжималось сердце и она вспоминала солдат – а среди них ведь были и Джордж, и Лоренс, – послушно поющих ее и когда они садились в эшелоны, которые повезут их в сторону Континента, и уже в окопах.

Однако похоже было, что только одна Вайолет всеми фибрами души ненавидела эту песню. И когда столпившиеся вокруг пианино мужчины принялись стучать кулаками по инструменту, во все глотки подхватывая: «До свиданья, Пикадилли! Прощай, Лестер-сквер!» – Вайолет надела пальто.

– Пойду подышу воздухом, – сказала она Джильде, протолкалась сквозь толпу и выбралась на улицу.

Ее встретила холодная зимняя ночь, Вайолет глубоко вдохнула, натянула поглубже шляпку и, прислонившись к стене, закурила, дрожащими пальцами держа спички. Дым проник глубоко в легкие и слегка отрезвил ее.

Она посмотрела на усыпанное звездами черное, безлунное небо. Мимо нее проходили праздные гуляки, тоже встречающие Новый год, все они направлялись в сторону Хай-стрит. И вдруг послышался колокольный звон. Колокола звучали не в полную силу, не так, как в последнее время ей приходилось слышать и к чему она уже привыкла. Один раунд прозвучал как будто нормально, следующий уже довольно глухо, словно сквозь стеганое пуховое одеяло. И снова то громко, то тихо. Должно быть, их нарочно приглушают, подумала Вайолет. Ей показалось, что она помнит, как слушала полностью приглушенные колокола, когда была еще молода, в день смерти короля, и эти глухие удары без звона показались ей очень странными.

Вайолет поднесла часы к свету, падающему из окон паба. Половина двенадцатого. Интересно, будут ли они звонить до самой полночи? И Артур тоже там звонит? Ей вдруг страшно захотелось подняться на колокольню, оказаться высоко над городом. А вдруг в соборе кто-то есть и ее впустят? Или звонари оставили дверь незапертой? Не успела она отговорить себя от этой затеи, как погасила сигарету и двинулась по Хай-стрит, но против потока людей, в противоположную сторону, потом свернула на узенькую Маркет-стрит, которая вела прямо к внешнему дворику собора. Вдоль улицы выстроились магазины с витринами, украшенными веточками остролиста, рождественскими вертепами и искусственными снежинками. Здесь было довольно темно, а людей меньше. Вайолет прошла мимо нескольких смеющихся парочек. Почему это люди всегда разбиваются на парочки и почему они всегда смеются? На углу был ресторанчик «Старый базар», и оттуда доносилось пение.

Потом Вайолет осталась совсем одна и двинулась через внешний дворик. Собор впереди был освещен прожекторами, хотя внутри там сейчас темно и пусто: сегодня вечерней службы не было. Только колокола звонили: теперь они звучали громче, но все равно приглушенно, словно кто-то кричал, приложив ко рту ладонь.

Представив себе эту картину, Вайолет вздрогнула и пошла быстрей. Вдруг она услышала за спиной шаги, и какое-то звериное чутье подсказало ей, что это он.

Да, это был Джек Уэллс, на ходу он насвистывал «Love Is the Sweetest Thing», и Вайолет сразу поняла, что в том пабе вместе с ней был и он, небось весь вечер незаметно наблюдал за ней, а она об этом и не догадывалась, а теперь пошел следом. У Вайолет было такое чувство, будто она снова попала на то кукурузное поле и теперь лихорадочно думает, что предпринять. Как все-таки трудно сдержаться и не побежать, но ей не хотелось показать ему, что она боится. Ну вот, он все испортил, думала Вайолет. Испортил песню, которую она так любит.

Сейчас на территории внешнего дворика собора никого нет, только она и этот человек с кукурузного поля, они приближаются к припавшему к земле, будто съежившемуся, темному зданию собора, и только приглушенный звон колоколов успокаивает ее и ведет за собой.

Вот колокола стали бить по нисходящей гамме, пробили несколько раундов и умолкли. Не ожидая такой измены с их стороны, Вайолет не выдержала и побежала.

Но сейчас на ней были не тяжелые ботинки, а туфли с низкими, громко стучащими каблуками. И еще она знала, куда идет и сколько ей осталось идти. От неожиданности он не сразу пришел в себя. А когда бросился вдогонку, Вайолет успела завернуть за угол собора и уже бежала вниз по узенькой галерее, которая вела к внутреннему дворику собора. К несчастью, дворик тоже был пуст, поскольку отстоял далеко от того места, где празднуют Новый год, куда стекаются все люди. Можно было бы кинуться направо по булыжной мостовой, потом узкими переулками к пабу «Уайкэм армз», но Джек Уэллс мог догнать ее до того, как она добежит туда. Нет-нет, там будет небезопасно.

Вайолет мчалась вдоль собора по направлению к большому арочному проходу, ведущему в галерею и поперечный неф, где дверь в башню колокольни… – черный ход, так назвал ее Артур. Она уже проходила мимо него пару раз во время прогулок. Проход в галерею представлял собой большое черное устье, но Вайолет уже не колебалась. Она нырнула туда, шаги ее гулко отражались от стенок, но скоро к ним присоединились и его шаги: он ее догонял. В любую секунду она ждала, что в нее вцепятся его пальцы. Вайолет повернула туда, где, как она думала, должна быть дверь.

– Ай! – вскрикнула она, споткнувшись о высокую ступеньку.

Вайолет удалось нащупать металлическую ручку в форме сердечка, она потянула ее на себя. Дверь была заперта.

Вайолет жалобно заскулила, вертя ручку то вправо, то влево. Было темно, хоть глаз выколи, свет уличных фонарей сюда не достигал. В ее памяти что-то шевельнулось: про этот вход, кажется, что-то говорил Кит Бейн. Да-да, где-то тут должен быть спрятан запасной ключ, только вот сможет ли она найти его. Вайолет провела руками по каменной стене с обеих сторон двери, стараясь нащупать щели в штукатурке.

Шаги Джека Уэллса замедлились. Должно быть, он почувствовал, что его жертва попала в ловушку. И снова стал насвистывать свою песенку.

Но тут вдруг, высоко и справа, пальцы ее наткнулись на отверстие между двумя камнями и коснулись холодного металлического предмета. Вайолет выудила оттуда ключ и трясущимися руками, стараясь не шуметь, все внимание сосредоточив на этом действии, вставила его в скважину – в эту секунду она даже забыла думать о приближающемся к ней человеке. Вайолет повернула ключ, и дверь подалась. Она пулей бросилась внутрь и захлопнула дверь перед самым носом преследователя, которого в темноте даже не видела.

Вайолет ощупала дверь, чтобы найти скважину с внутренней стороны и вставить в нее ключ. Джек Уэллс нажал на дверь, она всем телом налегла на нее, и ей удалось-таки повернуть ключ. Теперь Вайолет стояла, прислонившись к двери и не двигаясь, стараясь успокоить дыхание, чтобы он ее не услышал. Он подергал за ручку и выругался. Потом негромко запел:

– Сказка любви никогда не наскучит, песня любви не имеет конца…

Вайолет повернулась и, ничего не видя перед собой, побежала вверх по ступенькам винтовой лестницы. Виток за витком она поднималась все выше, зажатая с двух сторон каменными стенками. Держась руками за эти стенки, чтобы не потерять чувства пространства, Вайолет прислушивалась к тому, что творится у нее за спиной, но сердце ее билось так гулко и дышала она так громко, что ничего не было слышно. Если бы там и был ее предполагаемый преследователь, она бы ничего не услышала.

Прошло немало времени, казалось, что она должна уже добраться до самого верха, но ступеньки все не кончались, и теперь она поднималась медленней. Наконец ступеньки впереди осветились, она добралась до фонаря, потом еще один крутой узкий пролет, ведущий к звоннице. Вайолет уже ни о чем не думала, только бы поскорей добраться до Артура. Сердце ее замирало при мысли о том, что́ о ней подумают, когда она, растрепанная и насмерть перепуганная, ввалится к ним, в их упорядоченный, вознесшийся высоко над Уинчестером мирок.

Но выбора не было. Вайолет поднялась на последнюю ступеньку и, тяжело дыша, остановилась в проходе. Вся группа звонарей была в сборе, на всех костюмы с жилетками. Уильям Карвер, подняв голову, увидел ее. И Вайолет шагнула на свет. Звонари, как один, повернулись к ней, выпучив глаза. Двое даже что-то воскликнули. У всех были такие лица, будто перед ними явилось привидение.

Артур сразу поспешил к ней.

– Вайолет, что случилось? – спросил он.

Не в силах произнести ни слова, она только помотала головой. Артур взял ее за руку.

– Идите сюда, присядьте, – сказал он и подвел ее к ряду стульев вдоль стены, где она уже сидела однажды, наблюдая за работой звонарей.

– Артур, это уже ни в какие ворота… Форменное безобразие! – заявил Уильям Карвер. – Ты же знаешь, что посетители допускаются только по предварительному согласованию со старшиной колокольни.

– Я не ждал никаких посетителей, – ответил Артур. – Тут случилась какая-то беда, и ей нужна помощь.

Вдруг послышался звук шагов, и Вайолет оцепенела от страха. Но это был Кит Бейн и еще несколько человек, они спустились с лестницы, ведущей наверх к колоколам.

– Глушители отключены! – объявил Кит, но, увидев нежданную гостью, вздрогнул.

Прошла уже минута, и Вайолет начала приходить в себя. У ее ног гудел электрический обогреватель, здесь было светло и вокруг были люди. Здесь было безопасно.

Артур опустился рядом с ней на корточки.

– Вы можете рассказать, что случилось? – спросил он.

– За мной гнался Джек Уэллс, – ответила она. – Рядом с собором. Он…

Вайолет замолчала – не рассказывать же про то, что он насвистывал песенку, это было бы глупо. Она оробела и сконфузилась.

– Понимаете, я хотела от него убежать. Побежала… и вот оказалась здесь.

– Он гнался за вами и по лестнице?