Тонкая нить
Часть 22 из 47 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ммм… а вы не хотели бы как-нибудь прогуляться со мной пешком? – продолжал Кит Бейн. – На холм Святой Екатерины, например, или даже на Фарли-Маунт? Пока еще стоят теплые деньки.
Ну вот оно наконец. За многие годы Вайолет не раз слышала подобные предложения, причем мужчины были вполне нормальные. Она всякий раз соглашалась, даже если не очень хотелось. И с Китом Бейном, казалось, все было в порядке. Он был на год, от силы на два младше ее, в нем имелась некая шотландская изюминка, которая всегда вызывала у нее улыбку, человек он был открытый и простой. Возможно, после Лоренса это был бы самый подходящий вариант.
Но у Вайолет в груди уже горело чувство, пусть даже иметь его было неправильно, пусть питала она его не к тому человеку, который ей был бы нужен. И ей не хотелось разрушить это чувство каким-нибудь неуместным поступком.
– Спасибо, конечно, – ответила она, – но, думаю, вряд ли получится.
Кит Бейн молча смотрел на нее, склонив рыжую голову в сторону.
– Простите, мне нужно бежать на поезд, боюсь опоздать.
И Вайолет, не дожидаясь его ответа, поспешила прочь.
* * *
Демонстрация и освящение изделий, изготовленных вышивальщицами, были назначены на следующий четверг, Вайолет и Морин получили особое разрешение мистера Уотермана уйти с работы, чтобы участвовать в этом событии.
Они заняли места вдоль южной стены пресбитерия, рядом с арочным проходом, на страже которого пять месяцев назад стояла Мэйбл Уэй, когда Вайолет случайно попала на освящение вышивок. Мэйбл и на этот раз стояла на своем посту – та самая Мэйбл, что шикала на нее и не пускала туда, где, по ее мнению, имели право присутствовать только люди, которым там быть положено, – ту же службу она несла и сейчас. Вайолет улыбнулась. Теперь, когда она сама входила в круг избранных, эта ситуация уже не казалась ей странной. Она понимала, почему Мэйбл останавливала всех, кроме тех, кто много часов посвятил вышиванию и тем самым заработал право сидеть здесь. Ей также не казалось теперь странным, что перед алтарем разложили множество подушечек, что кладутся под колени по время молитвы, в том числе и ее подушечку тоже, а также длинные полоски вышитой каймы. Нет, теперь она понимала, что так надо и что ей тоже положено при этом присутствовать. Вайолет стала наконец равноправным членом этого коллектива. Она сидела между Морин и Джильдой, обменивалась кивками с другими. Мэйбл больше на нее не шипела, напротив, радушно ее приветствовала. Ей, Вайолет, улыбнулась даже Луиза Песел, а сама миссис Биггинс, увидев ее, сдвинула брови. На сей раз у Вайолет в соборе было свое законное место.
Органист проиграл вступление и перешел к музыке, относящейся к самому́ обряду, а наверху, куда вели ступеньки, из нефа вышел настоятель и его сопровождающие, они торжественно прошли через клирос. Вайолет заметила, как в собор проскользнула Дороти Джордан и села рядом с дверью. Сидящая рядом Джильда вздрогнула, и Вайолет это сразу почувствовала.
– Это я уговорила ее сегодня прийти, – прошептала Джильда, – в церковь она обычно не ходит.
А сидящая с другой стороны Морин чем-то нетерпеливо зашуршала.
Вайолет радостно было сидеть здесь, хотя сама служба не казалась ей интересной. Молитвы, песнопения, все как обычно. Даже проповедь настоятеля была почти слово в слово та же, что он произносил в прошлый раз во время такой же службы. Глаза Вайолет блуждали, как и ее мысли: она разглядывала перегородку за алтарем, деревянную резьбу сидений для певчих, погребальные ковчежцы, стоящие на верху каменных перегородок вокруг пресбитерия. Вдруг на глаза ей попались грубо вырезанные печатными буквами слова на, казалось бы, голой, обшитой деревянными панелями каменной стене прямо напротив. «Гэри Коппар принес присягу звонаря в лето от Рождества Господа нашего 1545» – кое-как разобрала она.
Это была та самая памятная надпись звонаря, о которой говорил ей Артур.
Наконец служба закончилась, вышивальщицы встали и принялись болтать о том о сем, а Вайолет подошла и, придерживаясь рукой за стену, стала разглядывать надпись поближе. Этот Гэри Коппар был не очень силен в орфографии, зато в соборе ему удалось прочно занять свое место. Возможно, ему хотелось, чтобы его присутствие в храме оказалось не столь мимолетным, как колокольные звоны.
На той же стене были и другие имена: Джон Роуз, Уильям Стемп. Хотя они не обозначили себя как звонари. И вдруг мороз пробежал у нее по спине. Рядышком были вырезаны два имени: Джордж Бат и Томас Бат. Джордж и Томас – имена ее братьев. Интересно, смогли ли братья Бат дожить до старости, или какое-нибудь бедствие унесло их еще молодыми – война, чума или голод? К горлу Вайолет подступил комок.
Но тут, призывая к вниманию, несколько раз хлопнула в ладоши мисс Песел.
– Дорогие дамы, у нас тут так много подушечек, что разложить их все по местам не так-то просто, требуется ваша помощь. Пусть каждая из вас возьмет одну или две и положит на сиденье. Прошу вас.
Ее предложение было встречено с энтузиазмом. Все ринулись к алтарю, каждой вышивальщице, конечно, хотелось найти вышитую собственными руками, и в пресбитерии воцарилась необычная для церкви веселая атмосфера – вечеринка, да и только. Вайолет тоже пошла искать свою подушечку, она была рада поскорее забыть о братьях Бат, ей повезло, она довольно быстро нашла ее среди множества других, разбросанных там и сям. Она огляделась. На большей части стульев подушечки уже лежали, но вот сиденье прямо под надписью Гэри Коппара было еще пусто. Она положила туда свою подушечку и коснулась пальцами инициалов. «В. С.» Это ее знак.
Тут к ней подошла Джильда, а с ней Дороти Джордан. Дороти кивнула, глядя на инициалы Вайолет.
– Dulcius ex asperis, – тихо проговорила она. – «После трудностей радость».
– Пойдете с нами в кафе Одри? – спросила Джильда.
– Боюсь, мне надо возвращаться на работу, – ответила Вайолет. – Нам и так повезло, что отпустили.
Обычно Джильда всегда пыталась уговорить Вайолет, мол, без чашки чая и жизнь не жизнь. Но теперь она просто кивнула и взяла под руку Дороти.
– Ладно, тогда пока. Встретимся через неделю.
Вайолет отыскала Морин, чтобы вместе идти на работу, та смотрела на нее неодобрительно. Но хмурилась она недолго, не успели они пересечь внешний дворик, как Морин заглянула Вайолет в лицо.
– Вы поосторожней с этими двумя, – предостерегающе прошептала она.
Впереди, довольно далеко, шагали Джильда с Дороти, и Джильда все еще держала подругу под руку.
– Вы же не хотите, чтобы про вас говорили, что вы с ними одного поля ягоды.
Вайолет вздрогнула. Как бы ни была сомнительна дружба между Джильдой и Дороти, она не позволит этой девице учить ее.
– Ты говоришь прямо как Олив, – обронила Вайолет. – Тебе это не идет.
Весь остальной путь до офиса они не проронили ни слова.
Глава 15
Гостиная миссис Харви уже много месяцев не видела такого количества народа. Возле камина расположились Марджори с Эдвардом и Том с Эвелин. Прихлебывая рождественский эгг-ног[17], взрослые лакомились имбирным кексом, который по этому случаю испекла Вайолет. Детишкам разрешили не спать допоздна, и они то предавались истерическому восторгу, то, казалось, падали от усталости.
– Ничего, завтра выспятся, – заявила Эвелин, сидя в кресле подальше от огня и обмахиваясь одним из журналов миссис Харви. – Слава богу, вставать рано не обязательно, успеют посмотреть, какие подарки им положил в чулки Санта-Клаус.
Беременность сделала ее неповоротливой, бедра раздались, живот увеличился настолько, что Эвелин едва втиснулась в кресло и сидела в нем, как пробка в бутылке. Вытянув перед собой ноги, она то и дело вздыхала, лодыжки ее распухли, а вокруг глаз были темные круги. Эвелин всегда гордилась своей способностью в любой ситуации оставаться невозмутимой, при двух первых беременностях ей всегда удавалось держаться опрятной и сдержанной. Эта беременность, однако, развивалась совсем иначе, и Вайолет застала Эвелин, когда она была похожа на королеву, безумными, растерянными глазами взирающую на своих подданных, которые, непонятно почему, вдруг утратили покорность. Вайолет любила свою невестку, но теперь втайне забавлялась тем, что та утратила прежнюю власть. Дети тоже чувствовали растерянность матери и пользовались этим. Эдвард стал не в меру криклив, а Марджори нарочно искоса стреляла на всех глазками, и, глядя на нее, Вайолет едва удерживалась от смеха.
– Осталось всего четыре недели, ты не ошибаешься? – спросила она, предлагая невестке еще кекса.
От второй порции Эвелин обычно отказывалась, ссылаясь на необходимость беречь фигуру. Но теперь с удовольствием взяла кусочек.
– Подлить тебе эгг-нога? – спросила Вайолет.
– Спасибо, лучше не надо, а то я в церкви засну.
– А мама у нас храпит! – крикнул Эдвард.
– Да, храпит! – подтвердила Марджори, ковыряя пальцем клетку, где порхали волнистые попугайчики.
– Ну-ну, оставьте маму в покое, – вмешался Том, он тоже, кажется, несколько утомился.
Приоткрылась дверь, и в щель просунулась голова хозяйки.
– Береги свои пальчики, юная леди, – сказала она. – Эти птички больно щипаются.
Марджори сразу отдернула руку.
– Все хорошо, все довольны?
– Да, миссис Харви.
– Может, подбросить еще угольку?
– Нет, спасибо, мы скоро уходим в собор.
Вайолет и так уже переплатила за уголь, чтобы в комнате было теплее.
– Лучше отправиться пораньше. На всенощной всегда много народу. Даже больше, чем на Рождественской заутрене. Люди любят пораньше отстоять на службе, чтобы на следующий день быть свободными.
– А вы пойдете?
– Я? Нет! – ответила миссис Харви чуть ли не возмущенно. – Я никогда не выхожу из дома после девяти вечера. Это же неприлично. Но для вас, конечно, тут ничего такого нет… в конце концов, вы же идете не куда-нибудь, а в церковь. Но порядочная дама на улице вечером одна – это нехорошо.
Вайолет сразу вспомнила, сколько раз в этом году она бывала вне дома после девяти: на чашке чая у Джильды, в соборе или в кино. После переезда в Уинчестер с «шеррименами» было покончено – городок маленький, все у всех на виду, да и хозяйка небось следит за ней пуще самой матери.
– Если хотите, пойдемте вместе с нами, – скрепя сердце предложила она.
Том тоже кивнул.
– Нет-нет, идите без меня. А мне надо еще упаковать для внучат подарки.
На Рождество миссис Харви собиралась навестить свою дочь.
На улице было холодно, шел дождь. Они торопливо спустились к реке и перешли через Итчен, Вайолет была рада, что с ними нет матери, миссис Спидуэлл, – не хватало только слушать жалобы на погоду, длинную дорогу в собор, настырное любопытство миссис Харви, непослушных детей, слишком пряный кекс и слишком густой эгг-ног. Вайолет с лихвой получит все это на следующий день, ведь после Рождественской вечерни она едет вместе со всеми в Саутгемптон и Рождество проведет с родственниками. Миссис Спидуэлл отдала все рождественские украшения Тому и Эвелин, а свой дом украшать не стала – ни остролиста, ни зажженных свечей, ни украшенной игрушками рождественской елки. Этой осенью она часто перекладывала традиционный воскресный обед на плечи Эвелин и не раз в самую последнюю минуту отменяла его, жалуясь на простуду, головные боли или нервы.
– Как себя чувствует мама? – спросила Вайолет, когда они шли по Хай-стрит.
Она держала Тома под руку с одной стороны, а Эвелин с другой. Их каблуки стучали по мокрому тротуару, как лошадиные копыта. Дети бежали впереди, перебегая от одной витрины, украшенной рождественскими игрушками, к другой.
Том не знал, что ей ответить. Обычно тревоги по поводу здоровья матери всерьез он не воспринимал, на ее жалобы всегда отшучивался и говорил, что она здорова как бык.
– Кажется, начинает слегка сдавать, – ответил он. – Все из-за того, что все лето провела одна в своем доме. Это для нее тяжело, как ты считаешь? На днях я был у нее, надо было забрать кое-что из нашей с Джорджем комнаты. Ты давно там была, наверху?
Давненько. Вайолет старалась не входить в свою прежнюю спальню с ее гнетущей атмосферой помещения, где обитает старая дева.
– Там столько пыли накопилось, просто ужас! А запах… Я намекнул было об этом маме, осторожно, конечно, а она сказала, что велела домработнице там больше не убирать. И еще мама… в общем, от нее пахнет какой-то, скажем так… плесенью.
– Ты что, хочешь, чтобы я вернулась, для этого мне все рассказываешь? – Вайолет старалась говорить осторожно, не допуская сарказма в голосе.
– Нет! Нет, конечно. – Том даже остановился, чтобы усилить смысл сказанного.
Ну вот оно наконец. За многие годы Вайолет не раз слышала подобные предложения, причем мужчины были вполне нормальные. Она всякий раз соглашалась, даже если не очень хотелось. И с Китом Бейном, казалось, все было в порядке. Он был на год, от силы на два младше ее, в нем имелась некая шотландская изюминка, которая всегда вызывала у нее улыбку, человек он был открытый и простой. Возможно, после Лоренса это был бы самый подходящий вариант.
Но у Вайолет в груди уже горело чувство, пусть даже иметь его было неправильно, пусть питала она его не к тому человеку, который ей был бы нужен. И ей не хотелось разрушить это чувство каким-нибудь неуместным поступком.
– Спасибо, конечно, – ответила она, – но, думаю, вряд ли получится.
Кит Бейн молча смотрел на нее, склонив рыжую голову в сторону.
– Простите, мне нужно бежать на поезд, боюсь опоздать.
И Вайолет, не дожидаясь его ответа, поспешила прочь.
* * *
Демонстрация и освящение изделий, изготовленных вышивальщицами, были назначены на следующий четверг, Вайолет и Морин получили особое разрешение мистера Уотермана уйти с работы, чтобы участвовать в этом событии.
Они заняли места вдоль южной стены пресбитерия, рядом с арочным проходом, на страже которого пять месяцев назад стояла Мэйбл Уэй, когда Вайолет случайно попала на освящение вышивок. Мэйбл и на этот раз стояла на своем посту – та самая Мэйбл, что шикала на нее и не пускала туда, где, по ее мнению, имели право присутствовать только люди, которым там быть положено, – ту же службу она несла и сейчас. Вайолет улыбнулась. Теперь, когда она сама входила в круг избранных, эта ситуация уже не казалась ей странной. Она понимала, почему Мэйбл останавливала всех, кроме тех, кто много часов посвятил вышиванию и тем самым заработал право сидеть здесь. Ей также не казалось теперь странным, что перед алтарем разложили множество подушечек, что кладутся под колени по время молитвы, в том числе и ее подушечку тоже, а также длинные полоски вышитой каймы. Нет, теперь она понимала, что так надо и что ей тоже положено при этом присутствовать. Вайолет стала наконец равноправным членом этого коллектива. Она сидела между Морин и Джильдой, обменивалась кивками с другими. Мэйбл больше на нее не шипела, напротив, радушно ее приветствовала. Ей, Вайолет, улыбнулась даже Луиза Песел, а сама миссис Биггинс, увидев ее, сдвинула брови. На сей раз у Вайолет в соборе было свое законное место.
Органист проиграл вступление и перешел к музыке, относящейся к самому́ обряду, а наверху, куда вели ступеньки, из нефа вышел настоятель и его сопровождающие, они торжественно прошли через клирос. Вайолет заметила, как в собор проскользнула Дороти Джордан и села рядом с дверью. Сидящая рядом Джильда вздрогнула, и Вайолет это сразу почувствовала.
– Это я уговорила ее сегодня прийти, – прошептала Джильда, – в церковь она обычно не ходит.
А сидящая с другой стороны Морин чем-то нетерпеливо зашуршала.
Вайолет радостно было сидеть здесь, хотя сама служба не казалась ей интересной. Молитвы, песнопения, все как обычно. Даже проповедь настоятеля была почти слово в слово та же, что он произносил в прошлый раз во время такой же службы. Глаза Вайолет блуждали, как и ее мысли: она разглядывала перегородку за алтарем, деревянную резьбу сидений для певчих, погребальные ковчежцы, стоящие на верху каменных перегородок вокруг пресбитерия. Вдруг на глаза ей попались грубо вырезанные печатными буквами слова на, казалось бы, голой, обшитой деревянными панелями каменной стене прямо напротив. «Гэри Коппар принес присягу звонаря в лето от Рождества Господа нашего 1545» – кое-как разобрала она.
Это была та самая памятная надпись звонаря, о которой говорил ей Артур.
Наконец служба закончилась, вышивальщицы встали и принялись болтать о том о сем, а Вайолет подошла и, придерживаясь рукой за стену, стала разглядывать надпись поближе. Этот Гэри Коппар был не очень силен в орфографии, зато в соборе ему удалось прочно занять свое место. Возможно, ему хотелось, чтобы его присутствие в храме оказалось не столь мимолетным, как колокольные звоны.
На той же стене были и другие имена: Джон Роуз, Уильям Стемп. Хотя они не обозначили себя как звонари. И вдруг мороз пробежал у нее по спине. Рядышком были вырезаны два имени: Джордж Бат и Томас Бат. Джордж и Томас – имена ее братьев. Интересно, смогли ли братья Бат дожить до старости, или какое-нибудь бедствие унесло их еще молодыми – война, чума или голод? К горлу Вайолет подступил комок.
Но тут, призывая к вниманию, несколько раз хлопнула в ладоши мисс Песел.
– Дорогие дамы, у нас тут так много подушечек, что разложить их все по местам не так-то просто, требуется ваша помощь. Пусть каждая из вас возьмет одну или две и положит на сиденье. Прошу вас.
Ее предложение было встречено с энтузиазмом. Все ринулись к алтарю, каждой вышивальщице, конечно, хотелось найти вышитую собственными руками, и в пресбитерии воцарилась необычная для церкви веселая атмосфера – вечеринка, да и только. Вайолет тоже пошла искать свою подушечку, она была рада поскорее забыть о братьях Бат, ей повезло, она довольно быстро нашла ее среди множества других, разбросанных там и сям. Она огляделась. На большей части стульев подушечки уже лежали, но вот сиденье прямо под надписью Гэри Коппара было еще пусто. Она положила туда свою подушечку и коснулась пальцами инициалов. «В. С.» Это ее знак.
Тут к ней подошла Джильда, а с ней Дороти Джордан. Дороти кивнула, глядя на инициалы Вайолет.
– Dulcius ex asperis, – тихо проговорила она. – «После трудностей радость».
– Пойдете с нами в кафе Одри? – спросила Джильда.
– Боюсь, мне надо возвращаться на работу, – ответила Вайолет. – Нам и так повезло, что отпустили.
Обычно Джильда всегда пыталась уговорить Вайолет, мол, без чашки чая и жизнь не жизнь. Но теперь она просто кивнула и взяла под руку Дороти.
– Ладно, тогда пока. Встретимся через неделю.
Вайолет отыскала Морин, чтобы вместе идти на работу, та смотрела на нее неодобрительно. Но хмурилась она недолго, не успели они пересечь внешний дворик, как Морин заглянула Вайолет в лицо.
– Вы поосторожней с этими двумя, – предостерегающе прошептала она.
Впереди, довольно далеко, шагали Джильда с Дороти, и Джильда все еще держала подругу под руку.
– Вы же не хотите, чтобы про вас говорили, что вы с ними одного поля ягоды.
Вайолет вздрогнула. Как бы ни была сомнительна дружба между Джильдой и Дороти, она не позволит этой девице учить ее.
– Ты говоришь прямо как Олив, – обронила Вайолет. – Тебе это не идет.
Весь остальной путь до офиса они не проронили ни слова.
Глава 15
Гостиная миссис Харви уже много месяцев не видела такого количества народа. Возле камина расположились Марджори с Эдвардом и Том с Эвелин. Прихлебывая рождественский эгг-ног[17], взрослые лакомились имбирным кексом, который по этому случаю испекла Вайолет. Детишкам разрешили не спать допоздна, и они то предавались истерическому восторгу, то, казалось, падали от усталости.
– Ничего, завтра выспятся, – заявила Эвелин, сидя в кресле подальше от огня и обмахиваясь одним из журналов миссис Харви. – Слава богу, вставать рано не обязательно, успеют посмотреть, какие подарки им положил в чулки Санта-Клаус.
Беременность сделала ее неповоротливой, бедра раздались, живот увеличился настолько, что Эвелин едва втиснулась в кресло и сидела в нем, как пробка в бутылке. Вытянув перед собой ноги, она то и дело вздыхала, лодыжки ее распухли, а вокруг глаз были темные круги. Эвелин всегда гордилась своей способностью в любой ситуации оставаться невозмутимой, при двух первых беременностях ей всегда удавалось держаться опрятной и сдержанной. Эта беременность, однако, развивалась совсем иначе, и Вайолет застала Эвелин, когда она была похожа на королеву, безумными, растерянными глазами взирающую на своих подданных, которые, непонятно почему, вдруг утратили покорность. Вайолет любила свою невестку, но теперь втайне забавлялась тем, что та утратила прежнюю власть. Дети тоже чувствовали растерянность матери и пользовались этим. Эдвард стал не в меру криклив, а Марджори нарочно искоса стреляла на всех глазками, и, глядя на нее, Вайолет едва удерживалась от смеха.
– Осталось всего четыре недели, ты не ошибаешься? – спросила она, предлагая невестке еще кекса.
От второй порции Эвелин обычно отказывалась, ссылаясь на необходимость беречь фигуру. Но теперь с удовольствием взяла кусочек.
– Подлить тебе эгг-нога? – спросила Вайолет.
– Спасибо, лучше не надо, а то я в церкви засну.
– А мама у нас храпит! – крикнул Эдвард.
– Да, храпит! – подтвердила Марджори, ковыряя пальцем клетку, где порхали волнистые попугайчики.
– Ну-ну, оставьте маму в покое, – вмешался Том, он тоже, кажется, несколько утомился.
Приоткрылась дверь, и в щель просунулась голова хозяйки.
– Береги свои пальчики, юная леди, – сказала она. – Эти птички больно щипаются.
Марджори сразу отдернула руку.
– Все хорошо, все довольны?
– Да, миссис Харви.
– Может, подбросить еще угольку?
– Нет, спасибо, мы скоро уходим в собор.
Вайолет и так уже переплатила за уголь, чтобы в комнате было теплее.
– Лучше отправиться пораньше. На всенощной всегда много народу. Даже больше, чем на Рождественской заутрене. Люди любят пораньше отстоять на службе, чтобы на следующий день быть свободными.
– А вы пойдете?
– Я? Нет! – ответила миссис Харви чуть ли не возмущенно. – Я никогда не выхожу из дома после девяти вечера. Это же неприлично. Но для вас, конечно, тут ничего такого нет… в конце концов, вы же идете не куда-нибудь, а в церковь. Но порядочная дама на улице вечером одна – это нехорошо.
Вайолет сразу вспомнила, сколько раз в этом году она бывала вне дома после девяти: на чашке чая у Джильды, в соборе или в кино. После переезда в Уинчестер с «шеррименами» было покончено – городок маленький, все у всех на виду, да и хозяйка небось следит за ней пуще самой матери.
– Если хотите, пойдемте вместе с нами, – скрепя сердце предложила она.
Том тоже кивнул.
– Нет-нет, идите без меня. А мне надо еще упаковать для внучат подарки.
На Рождество миссис Харви собиралась навестить свою дочь.
На улице было холодно, шел дождь. Они торопливо спустились к реке и перешли через Итчен, Вайолет была рада, что с ними нет матери, миссис Спидуэлл, – не хватало только слушать жалобы на погоду, длинную дорогу в собор, настырное любопытство миссис Харви, непослушных детей, слишком пряный кекс и слишком густой эгг-ног. Вайолет с лихвой получит все это на следующий день, ведь после Рождественской вечерни она едет вместе со всеми в Саутгемптон и Рождество проведет с родственниками. Миссис Спидуэлл отдала все рождественские украшения Тому и Эвелин, а свой дом украшать не стала – ни остролиста, ни зажженных свечей, ни украшенной игрушками рождественской елки. Этой осенью она часто перекладывала традиционный воскресный обед на плечи Эвелин и не раз в самую последнюю минуту отменяла его, жалуясь на простуду, головные боли или нервы.
– Как себя чувствует мама? – спросила Вайолет, когда они шли по Хай-стрит.
Она держала Тома под руку с одной стороны, а Эвелин с другой. Их каблуки стучали по мокрому тротуару, как лошадиные копыта. Дети бежали впереди, перебегая от одной витрины, украшенной рождественскими игрушками, к другой.
Том не знал, что ей ответить. Обычно тревоги по поводу здоровья матери всерьез он не воспринимал, на ее жалобы всегда отшучивался и говорил, что она здорова как бык.
– Кажется, начинает слегка сдавать, – ответил он. – Все из-за того, что все лето провела одна в своем доме. Это для нее тяжело, как ты считаешь? На днях я был у нее, надо было забрать кое-что из нашей с Джорджем комнаты. Ты давно там была, наверху?
Давненько. Вайолет старалась не входить в свою прежнюю спальню с ее гнетущей атмосферой помещения, где обитает старая дева.
– Там столько пыли накопилось, просто ужас! А запах… Я намекнул было об этом маме, осторожно, конечно, а она сказала, что велела домработнице там больше не убирать. И еще мама… в общем, от нее пахнет какой-то, скажем так… плесенью.
– Ты что, хочешь, чтобы я вернулась, для этого мне все рассказываешь? – Вайолет старалась говорить осторожно, не допуская сарказма в голосе.
– Нет! Нет, конечно. – Том даже остановился, чтобы усилить смысл сказанного.