Тонкая нить

– Я – мисс Спидуэлл, помните? Вайолет. Нас возле собора познакомила Джильда.

– Я знаю, кто вы, мисс Спидуэлл.

– Я… я совершаю пеший поход от собора к собору, как вы тогда говорили. У меня сейчас летний отпуск.

Артур посмотрел на ее обувь: эти лодочки развалятся через полчаса ходьбы по неровному грунту.

– А у меня есть и ботинки, они у меня в номере, – добавила Вайолет, заметив, куда он смотрит.

– Вы остановились в пабе?

– Да.

– Там хорошо готовят, вкусно. Особенно бифштекс и почки в тесте.

– Это здорово, я уже проголодалась.

Сказав это, Вайолет покраснела. Признаваться в том, что она голодна, показалось ей не совсем приличным.

Но Артур просто кивнул:

– Прогулки пешком возбуждают аппетит. Вы в церкви еще не были?

– Собираюсь сейчас пойти. Сначала решила прогуляться по деревне.

– Ну тогда погуляйте, сходите в церковь… а мне надо закончить с розами.

Вайолет почувствовала разочарование – неужели на этом все закончится?

– В паб я зайду немного позже, – быстро добавил он. – Вы в криббедж играете?

Вайолет кивнула. Когда-то она любила перекинуться в криббедж с отцом, а теперь иногда играет с Томом.

– Отлично. Тогда до встречи.

Он повернулся и пошел обратно к своей калитке, а перед тем как закрыть ее, обернулся и улыбнулся ей.

Вайолет стояла не двигаясь и слышала оттуда негромкие голоса: тенорок Артура и легкое музыкальное контральто, ее оклик и ответ мужа, который сообщал жене, что все в порядке. Интересно, думала Вайолет, о чем они разговаривают, но подойти ближе не осмелилась.

Шагая по дороге к церкви, Вайолет думала о том, как инстинктивно сделала шаг назад, чтобы спрятаться от взгляда жены Артура, если та откроет глаза. Она прекрасно понимала, что знакомить их он не станет, предпочтет, чтобы они не знали друг друга. В жизни Вайолет редко бывало, чтобы она представляла собой угрозу благополучию другой женщины, это чувство было для нее необычным и новым, но не вполне приятным, хотя и было в нем нечто захватывающее – настолько, что Вайолет остановилась у ручья, села на скамейку и с удовольствием выкурила сигарету.





* * *


В пабах женщины обычно долго не сидят. В общем баре их вообще никогда не бывает, это место предназначено для мужчин, здесь больше грязи, меньше света, и посетители здесь заняты делом серьезным: сидят и выпивают. Женщины появляются в зале и, как правило, не в одиночку, причем создается впечатление, что здесь их просто терпят, поскольку паб – заповедное, предназначенное для мужчин место. Паб – место отнюдь не тихое или уютное. Деревянная стойка бара, перекрытия, столы со стульями, истертый ковер, блеск кранов для пива, блеск стаканов и кружек – все это жестко действует на восприятие и не очень-то поощряет женщин бывать здесь. Именно поэтому в поисках очередного «шерримена» Вайолет ходила в бары гостиниц. В гостиницах люди долго не задерживаются, что делает каждого посетителя в баре более восприимчивым и мягким. В гостиничных барах бывают редко используемые, но уютные передние залы, а вот любой паб больше похож на сарай, где мужчина хранит свои инструменты. В общем, что-то в этом роде – Вайолет всегда так казалось, когда она входила в паб с родителями и братьями, особенно во время пеших походов. Деревенские пабы, конечно, попроще, там больше позволяется, но все равно женщины в них бывают редко, а поодиночке вообще никогда.

Но в «Пяти колоколах» в этом смысле все было по-другому. Намерение Вайолет посидеть в пабе никого не удивляло и не ставилось под сомнение – возможно, потому, что она сняла наверху комнату и предполагалось, что питаться будет здесь же. Когда она вошла, хозяин молча указал ей столик в углу и подошел взять заказ.

– Сухой херес, бифштекс и почки в тесте, – сказала Вайолет.

Бармен нисколько не удивился столь необычной комбинации, хотя, когда он принес вино, она поняла, что с почками оно не пойдет, и заказала еще стакан воды.

Потягивая херес и поджидая еду, Вайолет потихоньку осматривалась. Паб «Пять колоколов» мало изменился с тех пор, как двадцать семь лет назад она была здесь. Те же стоящие вразброс столы со стульями, с балок свисают те же конские сбруи с медными бляхами, те же висящие на крючках за стойкой бара высокие пивные кружки, тот же большой и неразожженный камин с лежащим перед ним толстым лабрадором, которому, вероятно, снятся горячие языки пламени в камине в зимние месяцы. Она вспомнила, как вели себя здесь маленькие Джордж и Том – Джордж в первый раз попробовал горькое пиво и тут же сплюнул его, оно ему ужасно не понравилось, а Вайолет с Томом и отец смеялись над ним. Но потом отец подсластил пиво лимонадом, и получился напиток шанди.

Был субботний вечер, народу собралось прилично, но неудобств это не создавало. Мест на всех хватало, за столиками сидело и несколько парочек, одни перекусывали, другие просто выпивали. Женщины пили либо портвейн, либо лимонад. Херес стоял только на ее столике. У стойки толпились мужчины, и по всему было видно, что народу в баре ожидается больше. Кое-кто с любопытством поглядывал в ее сторону, но она не заметила ни одного осуждающего или недружелюбного взгляда. Атмосфера в пабе во многом зависит от правил, которые устанавливает хозяин. Если он относится к Вайолет как к своей, то и остальные посетители так же.

Словом, Вайолет чувствовала себя уверенно отчасти еще и потому, что у нее здесь была назначена встреча. С ней здесь считались. И мужчина, которого она ждала, был из местных. Вайолет не сомневалась в том, что, войдя сюда, Артур с каждым поздоровается, кое с кем перекинется парой негромких слов. И все присутствующие примут ее как свою, потому что так к ней относится и он. Она призналась себе также и в том, что с удовольствием предвкушает, как удивятся все те, кто сейчас искоса поглядывает на нее, когда увидят, что Артур садится за ее столик.

Вайолет съела бифштекс, потом почки в тесте… Да, Артур оказался прав, все было очень вкусно. Пеший переход, солнечная жара, да и месяцы скудной диеты на одних сардинках и бобах сделали свое дело – аппетит у нее был волчий. Покончив с почками, она колебалась всего секунду и тут же заказала пудинг с заварным кремом, хотя понимала, что это больно ударит по ее бюджету. Еще только первый день путешествия, а она успела так много потратить. Вайолет тяжко вздохнула. Какое же это все-таки мучительное чувство, когда приходится переживать при каждой трате, вечно думать, можно это позволить себе или нет. И ведь что – какой-то несчастный пудинг! Ну почему она должна отказывать себе в пудинге, если ей так хочется его съесть?

Когда явился Артур, она доскребала последние крошки пудинга и остатки заварного крема.

– Приятно видеть чистую тарелку, – улыбнулся он, усаживаясь напротив. Потом положил на стол доску для счета и колоду карт. – Вижу, вам понравилось, как тут готовят. Ну, как вам местный бифштекс и почки в тесте?

– Объедение! – Вайолет откинулась на спинку стула. – Спасибо, что подсказали.

Артур показал глазами на бокал хереса.

– Еще заказать или, может, хотите полкружечки легкого пива? Пиво у нас местное, пивоварня неподалеку. Мистер Траут варит из хмеля, оно не очень горькое.


Вайолет согласилась на пиво, и ей приятно было, что Артур не нашел ничего странного в том, что она ничего против пива не имеет, в то время как остальные женщины в «Пяти колоколах» пьют что-то совсем другое. В баре он и в самом деле знал всех наперечет и своим присутствием снял проблему любого сомнительного замечания на ее счет.

Скоро уже они играли в карты, потягивая свои напитки, и болтали, как старые друзья. Вайолет давно обратила внимание, что, когда мужчины встречаются, они всегда чем-то заняты вместе: играют в карты или в дротики или разгадывают вместе кроссворд. От этого и разговоры текут свободней, ведь когда они разговаривают, их внимание не сосредоточено друг на друге, как это всегда бывает у женщин, они заняты чем-то другим. Наверное, именно поэтому совместные занятия вышивкой доставляют такое удовольствие.

Вечер продолжался, они играли в карты и разговаривали на общие для них темы: о Джильде – «серьезная девица», – о работе в соборе, о местных выборах. Вайолет было приятно, что Артур считает нормальным, что она ходит на выборы. Вот мать Вайолет ни разу так и не пошла после того, как в 1918 году ей предоставили такое право, и именно поэтому Вайолет, достигнув возраста, дающего ей право голоса, не пропускала ни одной возможности пойти и проголосовать. Она рассказала Артуру, как оказалась в Уинчестере, сменив место работы, и Артур ответил, что ей повезло, ведь их город успешно справляется в условиях общего экономического упадка. Какое-то время он говорил о безработице в Британии, на Континенте и в Америке и что надо делать для того, чтобы все изменилось к лучшему.

– Самая тревожная ситуация в Германии, – сказал он, – особенно после того, как возникла нацистская партия. Уинстон Черчилль выразил беспокойство, и я с ним согласен.

– Но он ведь не входит в состав правительства? – робко заметила Вайолет.

Она редко обсуждала с другими политические проблемы и теперь опасалась, как бы не повторить то, что говорят по радио или пишут в газетах.

– Но это не значит, что он плохо понимает ситуацию. Иногда заднескамеечники[12] мыслят более здраво – им не надо отчитываться перед кабинетом и премьер-министром. И они могут говорить что думают.

Вайолет прокашлялась, ей надо было вести счет.

– Пятнадцать – два, пятнадцать – четыре, пятнадцать – шесть и королевская пара – двенадцать очков.

Про Германию ей разговаривать не хотелось, болезненная тема, Вайолет и думать было противно о стране, которая разрушила ее прошлое. Но она была очень довольна тем, что Артур считает ее достаточно умной, чтобы говорить о политике, о событиях в мире. Большинство мужчин думают иначе, даже Том. Такого же мнения придерживался и ее отец.

Мало-помалу Артур рассказал и о себе: у него два внука в Австралии, которых он ни разу не видел. Раньше он был геодезистом, но недавно ушел на пенсию, раньше положенного срока. Теперь служит звонарем в деревенской церкви и в соборе и по воскресеньям колесит туда-сюда на велосипеде.

– Завтра утром я буду звонить к службе, – добавил он. – Услышите, когда отправитесь дальше. Чей теперь ход?

Но вот о его жене Вайолет не узнала ничего, сама не спрашивала, а он рассказывать не стал. Не то чтобы нарочно пытался обойти эту тему, вовсе нет, сказал ведь он: «Мы прожили в Нетер-Уоллопе тринадцать лет». Но ничего конкретного про нее не сообщил: ни как зовут, ни чем она сейчас занята, то есть почему не пришла с ним в паб, ни как она относится к жизни в Нетер-Уоллопе и скучает ли по Уинчестеру. Артур говорил о конкретных делах, а своими чувствами не делился и душу не выворачивал.

Увидев жену Артура с нечесаными, распущенными седыми волосами, когда та сидела, закрыв глаза и подставив лицо солнцу, Вайолет сразу поняла, что с ней что-то неладно, хотя и не могла понять, в чем дело, телесного или психологического это характера. Было нечто такое в ее лице, говорившее о скрытой ущербности, как бывает с глиняным горшком, у которого есть небольшая трещинка: им еще можно пользоваться, но делать это надо очень осторожно, иначе он распадется у тебя в руках. Вайолет догадывалась, что Артур умеет правильно вести себя в подобных ситуациях, аккуратность, требуемая в профессии землеустроителя, должна помогать ему и в этом. Но она чувствовала трещину и в нем самом, вероятней всего полученную на войне, – бо́льшая часть подобных проблем в эти дни имела одну и ту же причину.

Но война давно закончилась, и сейчас не нужно снова проходить через те же испытания, напомнила себе Вайолет, когда Артур отлучился в туалет. После второй маленькой кружечки пива она слегка захмелела.

Еще Вайолет было приятно, что Артур тоже расспрашивал ее обо всем. В свое время она провела много вечеров со своими «шеррименами», выслушивая их откровения, и только в конце понимала, что о ней они ничего не знают и знать не хотят, она их интересовала только с точки зрения мимолетного физического удовольствия. Но Артуру, похоже, было интересно узнать больше о причинах, по которым она оказалась в Уинчестере, о ее работе, о том, как она увлеклась вышиванием. Вайолет было трудно не назвать истинной причины своего переезда, и она неожиданно для себя самой рассказала о смерти отца, о том, как трудно ей было и дальше жить с матерью. Слово за слово, и она рассказала о гибели брата, пару слов вставила и о гибели жениха. Артур кивнул, но о подробностях допытываться не стал.

– Ваша мать потеряла сына и просто убита горем, – сказал он с такой спокойной уверенностью, что Вайолет поняла: он говорит и о своей жене тоже, и о себе, и о душевных ранах, которые не излечиваются.

– Да, конечно, – кивнула она. – Только не надо вымещать свое горе на нас с братом. Мы-то здесь, рядом с ней. – Вайолет понимала, что говорит с раздражением, но не могла с собой совладать. – Ведь Том тоже воевал. Ей надо радоваться, что он остался живой, и мы должны видеть ее радость.

Артур какое-то время молчал.

– Может быть… – произнес он наконец. – Это трудно понять, если у тебя не было детей. Родители должны оберегать своих детей, это биологический императив. А когда это невозможно, то переживается как родительская несостоятельность, не важно, при каких обстоятельствах это случилось. И с этим непростым чувством приходится жить всю оставшуюся жизнь.

– У вас тоже есть это чувство?

– Да. Мы потеряли сына.

– Мне так жаль… я вам очень сочувствую.

Вайолет говорила искренне, но самой ей казалось, что слова ее сухи, как бумага.

– Спасибо, – отозвался он.

Разговор у них получился очень откровенный, игра приостановилась, они уже говорили, близко склонив головы друг к другу. Потом Артур откинулся назад и открыл валета.

– Два очка, – объявил он.

Вайолет подняла голову и вдруг увидела человека, с которым столкнулась на кукурузном поле. Он стоял у края стойки, в ряду остальных выпивающих, с кружкой, на три четверти опорожненной, – значит, появился он здесь уже давно – и смотрел прямо на нее. Вайолет вздрогнула, опрокинула свою кружку, и остатки пива выплеснулись прямо на карты.

– Ой! – вскрикнула она.

Артур относился к тому сорту людей, у которых всегда при себе носовой платок. Он сразу заметил, что лицо ее изменилось, и, доставая платок из кармана – точно такой же, что до сих пор лежал в ее сумочке, с вышитыми инициалами в уголке, – быстрым взглядом оглядел толпу. Потом снова повернулся и принялся вытирать стол. Настал момент, когда можно было бы вернуть ему первый платок и извиниться за то, что случайно прихватила его с собой. Но делать этого Вайолет не стала.

– Простите меня. Я испортила ваши карты, – сказала она.

– Если бы вы знали, сколько пива было вылито на них за многие годы. Меня не это волнует. Кто вас так испугал, уж не тот ли волосатик?

– Да. Вы его знаете?

– Только в лицо. Он иногда заходит сюда выпить. В деревне он не живет.

– Он… Я столкнулась с ним недалеко от Хорсбриджа. Я… в общем…

Вайолет не знала, как ей рассказать о случившемся там.

– Он вас напугал?

– Да.