Тонкая нить

– И вы, конечно, разбираетесь в картах?

Вайолет густо покраснела.

– Да, – ответила она. – Меня отец научил.

– Молодец. Хорошо, когда девочки учатся полезным навыкам. Но вы же не собираетесь топать пешком до Солсбери? Дорога неблизкая, за день не дойдешь.

– Я…

«Только не говори про Нетер-Уоллоп», – предупредила себя Вайолет.

– Я это к тому, что наверху у меня есть комнаты, – продолжал хозяин, – если вы, конечно, ищете, где остановиться переночевать.

– Нет, спасибо. Я хочу еще немного пройти, а уж потом остановлюсь где-нибудь.

Хозяин принес ей поднос с чайником, чашкой и тарелкой с печеньем.

– Вот вам заварка, а здесь горячая вода, – сказал он.

– Спасибо.

– У меня в Броутоне есть друзья, которые сдают комнаты, хотите, позвоню?

– Нет, спасибо, не стоит беспокоиться.

– Да какое тут беспокойство? Молодая женщина, и идет одна… Надо же вам где-то остановиться передохнуть, милочка.

– Нет-нет, прошу вас, не надо. У меня есть где остановиться.

– И где же?

Хозяин все не отходил от ее стола. Человек за стойкой бара взял кружку и принялся пить. Вайолет не могла оторвать глаз от его профиля.

– В Нетер-Уоллопе, – ответила она.

Искусно врать она так и не научилась.

– Что? В «Пяти колоколах»? Передавайте Бобу привет… И еще передайте, что в среду вечером я его жду на крикете.

Вайолет кивнула.

– Придется сделать небольшой крюк?

– Я… У меня там друзья.

– Правда? И кто же, простите за любопытство?

«А вот и не прощу, – подумала Вайолет, – на всю жизнь запомню».

Под маской дружелюбия у хозяина таилась враждебность, будто он так и хотел на чем-то подловить ее, уличить во лжи. Но он бы возразил на это, сказал бы, что просто исполняет свой гражданский долг, кто-то же должен присматривать за тем, что происходит вокруг, кто к ним приходит и кто уходит. А Вайолет хотелось, чтобы он был отзывчив искренне, по-настоящему и ей можно было бы обратиться к нему с вопросом: «А вон тот человек у стойки бара, кто он такой? От него за версту несет опасностью. Я ему не доверяю. А вы?»

Пока эти мысли проносились у нее в голове, воцарилось неловкое молчание, и лоб хозяина прорезала морщина – он нахмурился.

– Артур, – ответила она, чтобы заполнить эту страшную пустоту, и, вдруг осознав, что не знает его фамилии, добавила: – Звонарь.

Несколько самонадеянно с ее стороны было назвать его другом, конечно, они всего лишь раз с ним виделись… хотя у нее до сих пор в сумочке лежит его носовой платок. Вайолет почему-то так и не удалось вернуть его. И ей приятно было натыкаться на этот платок, когда она искала губную помаду или завалявшееся пенни. Возникало чувство, что и о ней кто-то заботится.

Хозяин загоготал.

– Артур-звонарь! – повторил он. – Тот самый. А вы знаете, однажды я попросил его объяснить, что они выделывают там со своими колоколами. И ни слова не понял из того, что он сказал. «Почему вы там не играете мелодию, под которую можно петь, а, старина?» – вот что я спросил у него. Мне кажется, он обиделся.

Хозяин проговорил это даже с какой-то гордостью.

– Как думаете, можно мне выпить свой чай на свежем воздухе? – как можно более весело произнесла Вайолет. – Сегодня такая хорошая погода.

Секунду хозяин молчал, казалось, он был несколько уязвлен, но сразу спрятал чувство за профессиональной улыбкой.

– Конечно, милочка. Давайте-ка я вынесу вам поднос.

Вайолет подняла рюкзак, в последний раз бросила взгляд на человека у стойки, повернулась к нему спиной, открыла дверь и придержала ее для хозяина с подносом.

Снаружи ей стало и лучше, и хуже. Лучше, потому что воздух действительно был свеж, не чувствовалось запаха табачного дыма и жареной рыбы и вообще дышалось свободней во всех смыслах. А хуже потому, что теперь она не знала, что делает человек, стоявший у стойки, и где он сейчас вообще.

Но как бы то ни было, хозяин, слава богу, милостиво оставил ее в покое: поставив поднос на скамейку, он сразу ушел, вернулся к себе за стойку. И сейчас, наверное, они с другим посетителем говорят про нее. Вайолет налила в чашку чай, откусила печенье – кстати, самое свое нелюбимое – и огляделась вокруг. Постоялый двор Джона О’Гонта стоял на краю небольшой деревни Хорсбридж, как она вычитала на карте. Деревня представляла собой всего лишь горстку домов, зато здесь была железнодорожная станция. Если захочется, можно сесть на поезд и доехать до Саутгемптона, подальше от человека с кукурузного поля и от хозяина постоялого двора, а заодно и от необходимости идти пешком дальше. Днем ее мать уезжает в Гастингс, можно было бы успеть и поехать с ней, вымолив у нее прощение. Вайолет испытывала сильное искушение сделать это, правда совсем недолго.


Мимо постоялого двора прошла молодая женщина, она толкала перед собой детскую коляску. Верх коляски был накрыт белой, отделанной рюшем тканью, а тот, кто лежал в коляске, видимо, спал, и женщина с обожанием любовалась им. Потом она подняла голову, окинула взглядом Вайолет – ее грубые ботинки, платье, карту и рюкзак, ее чай – и улыбнулась. Во все еще исполненном любви к своему ребенку лице совсем не было видно любопытства к чужой женщине. Вайолет улыбнулась в ответ.

Этот столь естественный обмен улыбками успокоил ее. Так здесь, оказывается, обитают и женщины, и дети, подумала она, не одни только мужчины, которые с самого утра пьют пиво. Сейчас она покончит с чаем и двинется дальше, в Нетер-Уоллоп.

Вайолет стала разглядывать карту. Если воспользоваться тропинками, то эти пять миль можно пройти пятью разными маршрутами. Но она все-таки решила идти по дорогам. Прогулка, конечно, будет не столь интересной, зато спокойней: ей вовсе не хотелось снова испытать то, что с ней было на кукурузном поле.

Вайолет допила чай, встала и решительно закинула на спину рюкзак. Надо поскорей расплатиться и уйти.

В помещении паба хозяин за стойкой вытирал чистые стаканы. Тот, другой человек уже, наверное, ушел. Его кружки тоже не было видно. Вайолет старалась не смотреть по сторонам и не показывать, что она чем-то обеспокоена, но сердце ее сжалось. А вдруг не ушел? Вдруг он еще здесь, прячется в туалете? Или вышел через черный ход и где-то ее поджидает?

«Прекрати, – одернула она себя. – Тут рядом другие люди, и тебе ничто не грозит. Не надо показывать, что ты боишься. А он давно ушел искать свою потерявшуюся корову». Ей даже удалось улыбнуться при этой мысли.

– Ну наконец-то, – заявил хозяин. – В первый раз вижу, что вы улыбаетесь.

Улыбка сразу слетела с губ Вайолет. Но хозяин, казалось, этого не заметил.

– Когда молодая женщина улыбается, она выглядит на много лет моложе, – продолжал болтать он. – Все эти кремы, эликсиры и прочие штучки, которые рекламируют в журналах, – чушь собачья. Нам нужна только улыбка. С вас три пенса, милочка.

Вайолет положила на стойку монету.

– Благодарю вас, – сказала она. – До свиданья.

Она повернулась и пошла к двери, не собираясь продолжать с ним болтовню, которая как бы предполагалась после обмена репликами.

– Бывают же такие… улыбайся им или не улыбайся, все без толку, – услышала она за спиной досадливое бормотание, и дверь за ней захлопнулась.





* * *


Речка Тест была похожа на распущенную девичью косу, и по дороге в Броутон Вайолет несколько раз переходила отдельные ее пряди. Она остановилась, чтобы полюбоваться на сверкающую на солнце у ее ног чистую воду. Прекрасное место для ловли рыбы на мушку, подумала она и действительно увидела стоящего в воде человека с удочкой.

Дорога теперь значительно оживилась. Был уже полдень, и Вайолет то и дело обгоняли или мчались навстречу фургончики, развозящие по магазинам товары, автомобили, за рулем которых мужчины сидели с таким видом, будто ехали по каким-то очень важным делам, попадались и целые семейства, решившие, видимо, прокатиться за город. Вот мимо проехала немолодая пара в одинаковых соломенных шляпах, просигналив, они помахали ей рукой. Сейчас Вайолет чувствовала себя в полной безопасности, но еще ей казалось, будто она не просто шагает ради удовольствия побывать в сельской местности, а у нее есть какая-то цель. Местность здесь была плоская и уже не столь живописная, как прежде. И еще у нее разболелась нога.

Дойдя до Броутона, Вайолет остановилась там, где в речку Тест впадал приток под названием Уоллоп-Брук, она сняла ботинки и опустила натруженные ноги в ледяную воду. Было жарко, она очень устала. Еще бы, ведь она уже прошагала двенадцать миль, и осталось идти еще две. Вайолет доела последние сэндвичи и выпила остатки кофе. Теперь еду придется покупать, с сожалением глядя, как истощаются взятые с собой гроши.

Вайолет так и не насытилась и, шагая по Хай-стрит, с вожделением посмотрела на вывеску паба и чайной, мимо которых проходила. Возле чайной на солнышке грелось какое-то семейство, они пили чай со сливками и вареньем, что-то ели, детишки бросались друг в друга крошками. Но Вайолет, не останавливаясь, пошла дальше. Нельзя постоянно себя баловать.

Ни один из здешних пейзажей в тех местах, где ей пришлось путешествовать в детстве с отцом и братьями, она так и не вспомнила. Не помнила и куда они пошли после Нетер-Уоллопа. Может быть, двинулись как раз по этой дороге. Знала она только одно, что останавливались в трактире Джона О’Гонта и, может быть, их обслуживал тот же трактирщик – тогда он был гораздо моложе. С отцом он был почтителен, братьев поддразнивал, а ей вообще не сказал ни слова.

Нетер-Уоллоп она помнила, и не только одно название. Вайолет прошла мимо стоящей на ручье мельницы, свернула за угол и увидела смутно знакомый ряд крытых соломой домишек, она узнала их именно по этим соломенным крышам которые, словно густые брови, хмуро нависали над окнами. Одни дома были выбелены мелом, кроме темных балок в стиле Тюдоров, другие были кирпичные. Выглядело довольно красиво, особенно с небольшим палисадничком перед домом с цветущими розами, георгинами и маргаритками.

По совершенно пустой улице Вайолет направилась прямо к пабу. Ее охватило странное чувство, она постепенно узнавала это место, но в то же самое время деревня казалась ей совсем незнакомой: характер, общая атмосфера те же, словно ничего не изменилось, но тем не менее все изменилось и постарело, включая и саму Вайолет. Джорджа и Лоренса больше нет, отца ее тоже нет. И самой Вайолет не одиннадцать лет, как тогда, а уже тридцать восемь. Она смотрела теперь на Нетер-Уоллоп другими глазами, которые за все это время многое успели повидать. Странное было чувство, пронзительное и печальное: Вайолет даже как будто недоумевала, зачем сюда пришла.

Но она прошагала четырнадцать миль и очень устала, а здесь был паб под названием «Пять колоколов», и он тоже казался знакомым и в то же время каким-то чужим. Она вошла внутрь, и ее встретил хозяин, он понравился ей гораздо больше, чем давешний, потому что был немногословен. Хозяин без лишних любопытных расспросов вручил ей ключ от комнаты, расположенной прямо над пабом. Вайолет поднялась на второй этаж, сбросила рюкзак, сняла ботинки и уже через минуту уснула.





Глава 10




Проснувшись, Вайолет увидела, что в комнате стало темнее, и поняла, что солнце больше не жарит прямо над головой, а нежно ласкает землю косыми лучами. Где-то неподалеку пять раз пробил колокол. От долгого пешего перехода одеревеневшие ноги ее болели. Она умылась и переоделась: вместо измятого льняного платья надела более легкое, веселенькой расцветки, сверху накинула бежевый вязаный жакет, а на ноги вместо тяжелых ботинок – туфли-лодочки на низком каблуке, которые после ботинок казались совсем невесомыми. Вайолет заранее продумала, что, закончив дневной переход, станет так переодеваться. Один костюм походный, другой как бы для выхода в свет.

Сразу отправиться в церковь, стены которой еще помнили Джорджа, Вайолет не решилась. Вместо этого она свернула в сторону и медленно пошла по узенькой улочке мимо деревенского магазина, почты, мясной лавки, кузницы, деревенской школы – все было закрыто – и дальше, вдоль деревенского луга к строениям, обозначенным на карте как Мидл-Уоллоп и Овер-Уоллоп. Названия эти всегда давали пищу для шуток, были объектом насмешек, но Вайолет они очень нравились.

Она добралась до группы домов, стоящих в стороне от дороги, палисадники здесь были просторные, совсем не то что те, которые она видела ранее. Заглядывая через высокие заборы, она любовалась цветущими в них штокрозами и сальвиями, живописными березками, липами и буками. В одном из садиков росла увешанная плодами груша. Вайолет восхищенно остановилась, глядя на нее, и вдруг увидела на скамейке рядом с входом в дом уже немолодую женщину. Та сидела с непокрытой головой, смежив веки и подставив лицо вечернему солнцу. На женщине было белое платье, седые длинные волосы ее – гораздо длинней, чем носили теперь, – падали ей на плечи. На коленях у нее лежал так и не открытый журнал. В целом ее поза напомнила Вайолет молящуюся в церкви паломницу, с той разницей, что сейчас женщина как бы обращала свои молитвы солнцу.

Из сада доносилось чирканье ножниц. Вайолет поискала глазами и вдруг увидела у забора Артура-звонаря, обрезающего кусты роз. Да, это был Артур, ее друг, как она назвала его в трактире Джона О’Гонта. «Так вот, оказывается, зачем ты пришла в Нетер-Уоллоп», – мелькнула у нее мысль. Ну да, конечно, ей хотелось увидеться с ним. Вайолет открыла было рот, чтобы заговорить, но Артур, должно быть почувствовав чье-то присутствие, повернул голову и посмотрел в ее сторону. И похоже, заметив Вайолет, совсем не удивился. Правда, она не была вполне уверена в том, что он вообще узнал ее. Тем не менее она приветственно подняла руку, и он ответил ей тем же. Артур бросил быстрый взгляд в сторону жены, и Вайолет сразу все поняла. Жена Артура продолжала сидеть с закрытыми глазами, но Вайолет сделала шаг назад, чтобы та не увидела ее за грушей. Артур положил на землю секатор и, не торопясь, но и не привлекая к себе внимания, подошел к калитке. Он вышел и плавным движением беззвучно закрыл за собой калитку. Потом двинулся вперед по дороге. А Вайолет пошла за ним.

– Я просто проходила мимо и залюбовалась вашей грушей, – сказала она, когда они отошли достаточно далеко, чтобы в саду не было слышно.

Артур остановился и оглянулся на грушу.

– Это сорт «вильямс», – сказал он. – В этом году хорошо плодоносит. Думаю, урожай будет фунтов двести пятьдесят.

Рукава для работы в саду Артур закатал, руки его были покрыты седыми волосами.