Тьма

– Что это такое? Какой-то долбаный суд? – Он поворачивается к Сандрин. – Ты собираешься что-то сделать? Или предпочтешь просто остаться в тени?

Начальница станции замирает, ее лицо неподвижно от напряжения. Она выглядит почти парализованной.

– А как насчет него? – Люк кивает на Арне. – Я, кажется, припоминаю, что у него с доком были свои разногласия. Почему не он подозреваемый в этом так называемом убийстве?

– Так мы ничего не решим, – холодно произносит Арне, обращая свой комментарий и к Люку, и к Алексу. – Нам всем нужно так или иначе уживаться вместе следующие девять месяцев.

– Ради всего святого, не было никакого убийства, – срывается Сандрин, видимо, очнувшись и вспомнив, что она должна быть тут главной. – Смерть Жан-Люка была чистой случайностью. Это должно прекратиться.

– Алекс, почему бы тебе не пройти в клинику, – предлагаю я, отчаянно желая поговорить с ним, успокоить.

– Спасибо, Кейт, – отрывисто прерывает меня Сандрин. – Я справлюсь. Мне не нужна твоя помощь.

Жар заливает щеки. Я смотрю на нее, уязвленная и растерянная. Она что, не видит, что я беспокоюсь за психологическое благополучие Алекса? Парень явно не в себе и подозревает всех вокруг.

Необычно ли это, думаю я? Полярная станция зимой превратилась в любопытную смесь клаустрофобии и одиночества. Сложно по-настоящему уединиться, сбежать от чувства, что живешь в аквариуме для золотой рыбки, под постоянным наблюдением и все, что ты говоришь или делаешь, записывают и оценивают.

Этого достаточно, чтобы сделать параноиком кого угодно.

– Люк, я бы хотела поговорить с тобой в офисе, – говорит Сандрин, игнорируя меня. – Алекс, возвращайся к себе и проспись. – С этим она исчезает. Только тогда я замечаю Тома, маячащего у входа и наблюдающего за всеми нами. Я пытаюсь поймать его взгляд, но он поворачивается и уходит вслед за Сандрин.

Рука сжимает мое плечо. Дрю.

– Не принимай близко к сердцу, – говорит он, доставая швабру из шкафа, чтобы помочь Каро убраться. – Она под большим давлением.

Я благодарно ему улыбаюсь, но чувствую себя злой и униженной. Разве Сандрин не видит, что я стараюсь изо всех сил? И вообще, в чем ее проблема?

Как бы сильно я ни пыталась, я не могу перебороть ощущение, что начальница станции презирает меня за одно только присутствие здесь. Хотя, к счастью, пока не было никаких упоминаний о пропавших таблетках – видимо, кто бы их ни взял, все же он сделал это для себя.

Я поглядываю на Арне, стоящего в углу. Он выглядит глубоко озабоченным. Безмолвно разворачивается и уходит. Я слышу его шаги по коридору в сторону переговорной. Наверное, собирается позвонить своей девушке.

Эта мысль причиняет мне боль. Впервые с тех пор как я потеряла Бена, у меня возникло желание быть с кем-то. Кому я смогу довериться. Кто мог бы успокоить и утешить меня, даже на расстоянии.

За всю жизнь, осознаю я, мне никогда не было так одиноко, как сейчас.





Глава 12. 12 июня, 2021 года




– Выглядишь подавленной.

Экран мигает, и лицо моей сестры на мгновение исчезает. Я молюсь, чтобы мы снова не потеряли связь. Звонки по Скайпу, учитывая лимит на скорость интернета, рискованны даже в лучшие времена, к тому же мы ограничены всего одним десятиминутным окном в неделю.

Не то чтобы я часто использовала свое.

– Я в порядке, – вру я, зная, что ее не обманешь. Даже на расстоянии десяти тысяч миль, с нестабильным интернет-соединением эмоциональный радар Клэр работает безошибочно.

– Непохоже. – Она разглядывает мое зернистое изображение в своем мониторе. – На самом деле, выглядишь очень плохо.

– Спасибо, – бормочу я, хотя понимаю, что сестра права. Без солнечного света кожа стала бледной – судьба, которой избежали только Раджив и Соня – и розовая линия шрама выглядит хуже некуда. Помимо этого, я сбросила вес, потому что биологические часы сбились: тяжело есть, когда мозг настаивает, что сейчас нужно спать.

– Ты хорошо спишь? – спрашивает Клэр тоном, который я хорошо изучила после аварии – смесь заботы и едва скрываемого раздражения.

– Всего по несколько часов подряд, – признаю я, ерзая на пластиковом сиденье в крохотной квадратной комнате, отведенной для звонков. – Это из-за отсутствия света. – Несмотря на дезориентирующий эффект двадцатичетырехчасовых дней, когда я приехала, просыпаться в темноте было хуже, это одновременно угнетало морально и опустошало физически. Чем дольше я здесь, тем сильнее ощущаю, как понемногу разваливается мое тело.

– Ты что-то принимаешь от бессонницы? – интересуется она.

– Ты про таблетки?

Она кивает.

Я вдыхаю, раздумывая, что ответить. Клэр уже сделала мне выговор и пригрозила пожаловаться, когда обнаружила содержимое моего мусорного ведра. Но в Соединенном Королевстве докторам разрешено законом выписывать рецепты самим себе, просто это не одобряется, и Клэр знала, что я не рискну потерять еще одну работу. Это была одна из тех немногих вещей, которые у меня остались. Мне пришлось продать дом, когда Бена не стало, потому что не могла выплачивать ипотеку из своей зарплаты, и я вынуждена была снять квартиру поменьше.

– Нет, не принимаю, – я снова вру с непроницаемым лицом, но меня охватывает чувство вины. Если бы Клэр знала правду: что я угощалась ценными запасами лекарств, она, наверное, отказалась бы от меня.

Я жду, что сестра укажет на мою ложь, но она, видимо, решает, что это ни к чему хорошему не приведет.

– Ты ешь? – спрашивает она вместо этого.


Я представляю свою сестру, следующую по воображаемому списку. Сон – галочка. Зависимость – галочка. Пищевое поведение – галочка. Следующий вопрос будет – достаточно ли я бываю на свежем воздухе, – на что ответ, очевидно, отрицательный, ведь я выхожу в непроницаемую тьму как можно реже.

– Да, ем, – я пытаюсь скрыть раздражение. По меньшей мере, Клэр заслуживает терпения и вежливости. После смерти отца и отъезда матери именно на нее легла обязанность дежурить у моей больничной койки в первые дни после аварии. Предупреждать меня о серьезности травм, прежде чем дать зеркало, которое я требовала. Пустить меня в свой людный дом в те недели восстановления, прежде чем я смогла найти новую квартиру и вернуться к работе.

– Ты уверена? – я явно не убедила ее своим ответом.

Я игнорирую вопрос.

– Ну, как дела у тебя? – спрашиваю я вместо ответа, надеясь отвлечь ее от «проекта Кейт».

– Все по-старому, – вздыхает она. – Элеанор терпеть не может новую школу, а Тоби… ну, ты знаешь Тоби. Мне пришлось спрятать его приставку. В данный момент он ведет единоличную войну на психологическом фронте, пытается истощить противника.

Я улыбаюсь. Мой племянник унаследовал упрямство и настойчивость от матери, что, естественно, ведет к частым стычкам.

– А Джон?

– В Бахрейне, – морщится она.

Я строю сочувствующую мину. Мой успешный зять, с его должностью в заграничном офисе, большую часть времени проводит вне страны, оставляя мою сестру в одиночестве справляться с завалом родительских и домашних задач поверх ее и без того изнурительной работы в качестве правозащитника.

Я часто думаю, как она с этим мирится. Но опять же меня не назовешь авторитетом в вопросах отношений.

– Кроме того, тут невыносимо жарко, – жалуется она. – Еще одна чертова волна жары. Джон обещал, что как только вернется, мы уедем на неделю. Возьмем детей на пляж.

Я пытаюсь представить себе мир за пределами бесконечного льда, где вода жидкая без необходимости подогрева и где можно сидеть на улице в футболке и шортах. Это кажется невозможным. Моя сестра живет на другой планете. В другой галактике.

Несколько секунд пустоты, когда звонок снова зависает. Когда связь возобновляется, я слышу только конец вопроса Клэр:

– …ты бы сказала мне, если бы что-то было не так, верно?

– Конечно, – вру я в третий раз, но меня предательски выдают слезы, внезапно защипавшие глаза. Как моя сестра делает это? Умудряется докопаться до эпицентра моего несчастья? Возможно, это из-за ее работы – я думаю, именно так вырабатывается инстинктивное чутье на чужие терзания.

Клэр покусывает губу и снова вздыхает, а я жалею, что не могу довериться ей. Не могу рассказать ей, что кто-то украл таблетки и копался в моих вещах, и как это вертится у меня в мыслях. Как, несмотря на все усилия, я стала подозрительно относиться почти ко всем.

Но это даже не обсуждается. Вместо этого я подумываю рассказать ей об атмосфере на базе. Хотя с того инцидента в прачечной две недели назад потасовок больше не было, общее настроение не улучшилось. Все на пределе, либо избегают общества, либо придерживаются маленьких безопасных группок. Люка и Роба редко можно увидеть по отдельности, а Каро общается с Элис и Алексом, который все еще шарахается от меня. Я провожу почти все свободное время с Дрю, который, к счастью, кажется довольным жизнью во френдзоне. И с Арне, хотя в основном он держится обособленно.

Но зачем обременять этим сестру? Последнее, чего я хочу, так это того, чтобы она переживала обо мне еще больше.

– Лиса написала мне позавчера, – неожиданно заявляет она. – Спрашивала, как ты. Говорит, ты не ответила на ее последнее письмо.

– Я была занята, – я чувствую, что краснею.

Сестра прищуривается, глядя на меня.

– Она твоя лучшая подруга, Кейт. Она беспокоится о тебе. Ради Бога, напиши ей. Она говорит, что писала тебе дважды и не получила ответа.

На фоне слышится суматоха. Голос Тоби, негодующий, кричащий что-то своей сестре.

– Мне пора, – закатывает глаза Клэр. – Если я не вмешаюсь, начнутся открытые боевые действия.

– Передавай, что я их люблю, – быстро говорю я. – Скажи Тоби, чтобы тебя пощадил, или я не привезу ему пингвинье яйцо.

– Там, где ты, нет пингвинов, – подмечает моя мыслящая трезво сестра. – И тебе бы не разрешили взять яйцо с собой.

– Нет. Но он же этого не знает.

Она улыбается, махнув рукой на прощание.

– Позвони маме, – повторяет она, затем отключается.

Я сижу в комнате для звонков еще десять минут, пытаясь взять себя в руки, протирая глаза. Общение с сестрой обостряет мое одиночество, как никогда – будто она является моей единственной связью с внешним миром.

Черт. Она, по сути, и есть единственная связь – хотя это по большей части моя вина. Большинство моих друзей, за исключением Лисы, которую я знаю со времен медицинского института, отдалились. Или, скорее, я их оттолкнула. После того, как моя первая встреча после аварии закончилась слезами коллеги по работе, не выдержавшей вида моего изуродованного лица, было проще держаться от всех на расстоянии.

Я не заслужила всего этого сочувствия, заботы. И не могла выдержать того, как все старательно избегают говорить о Бене.

Мама, напротив, в наши редкие встречи никак не может оставить эту тему. Всегда расспрашивает о нем, как будто я пациент, а не дочь. Пытаясь забраться мне в голову, и это невыносимо.

Я напишу ей завтра, решаю я, поглядывая на часы.

Почти время ужина.