Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

Апрель 1987 – май 1988




Черт, я снова в школе! Я хочу переехать обратно в Абердин.

– Отрывок из письма Дэйлу Кроверу



Через два месяца после шоу в Рэймонде Курт совершил еще одно важное путешествие: он раз и навсегда покинул Абердин. Курт провел там первые двадцать лет своей жизни, но, уехав, редко возвращался назад. Курт собрал свои вещи, которые в то время состояли всего лишь из мешка Hefty с одеждой, ящика с альбомами и своей теперь уже опустевшей крысиной клетки, и погрузил их в машину Трейси для 65-мильной поездки в Олимпию. Хотя Олимпия была ненамного больше Абердина, это был университетский городок, столица штата и одно из самых странных мест к западу от Ист-Виллиджа, со странным набором панк-рокеров, художников, потенциальных революционеров, феминисток и просто чудаков. Студенты колледжа штата Эвергрин, именуемые Гринерами, создали свою собственную учебную программу. Курт не собирался поступать в колледж, но, по крайней мере, он был подходящего возраста для общения с ними. У него были противоречивые отношения с творческой компанией города – он жаждал их признания, но часто чувствовал, что не соответствует их ожиданиям. Это была постоянная тема в его жизни.

Курт переехал в Олимпию, чтобы жить с Трейси в квартире-студии в старом доме, переоборудованном в трехэтажный, по адресу Пир-стрит, 114 1⁄2. Она была крошечной, но арендная плата составляла всего 137,5 доллара в месяц, включая коммунальные услуги. Располагалась она всего в нескольких кварталах от центра города, что было идеальным для Курта, который редко имел возможность пользоваться исправным автотранспортом. Первый месяц он безуспешно искал работу, а Трейси содержала его, работая в кафетерии авиазавода «Боинг» в Сиэтле. Она работала в ночную смену, а поскольку дорога до работы была довольно долгой, ей приходилось уезжать в десять вечера, и возвращалась домой она только в девять утра. Эта работа приносила стабильный доход – они оба знали, что нельзя было ждать того же от Курта, – и еще была возможность воровать еду, что было неплохим бонусом к ее зарплате. Из-за того что Трейси проводила мало времени дома, она начала оставлять Курту списки дел, и эта форма общения превратилась в некий ритуал. Один из таких списков она написала в конце 1987 года: «Курт, подмети на кухне, за кошачьим туалетом, мусорным ведром и под кошачьим кормом. Вытряхни коврики, положи грязную посуду в раковину, вымой углы, подмети пол, вытряхни коврики, пропылесось и приберись в гостиной. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Записка была подписана сердечком и смайликом. Ответная записка Курта была такой: «Пожалуйста, поставь будильник на 11. Тогда я помою посуду. О’кей?»

Сначала Курт помогал по хозяйству, мыл посуду и даже время от времени мыл пол. Несмотря на то что квартира была совсем крошечной, она нуждалась в постоянной уборке из-за их домашнего зверинца. Фактический перечень задач будет варьироваться в течение следующих двух лет – за это время у них было пять кошек, четыре крысы, австралийский попугай, два кролика и черепахи Курта. В квартире стоял запах, который гостям часто напоминал запах зоомагазина, но это был своего рода дом. Курт назвал их кролика Стю[81].

Он покрасил ванную комнату в кроваво-красный цвет и написал «REDRUM» на стене, намекая на «Сияние» Стивена Кинга. Поскольку Курт имел склонность писать на стенах, они благоразумно покрыли большинство из них рок-плакатами, многие повернули обратной стороной наружу, чтобы у него было больше места для творчества. Те несколько плакатов, которые висели лицевой стороной, уже были каким-то образом видоизменены. На огромном плакате The Beatles превратились в чернокожих, а на Поле Маккартни теперь красовались очки. Над кроватью висел плакат Led Zeppelin, к которому Курт добавил следующую прозу: «Неудачник, алкаш, алкоголик, мразь, мусор, дегенерат, вши, струпья, инфекции, пневмония, диарея, кровавая рвота, моча, дисфункция мышц кишечника, артрит, гангрена, психотическое умопомешательство, неспособный строить фразы, ожидающий, чтобы его оставили в покое в коробке в снегу». Рядом с этим перечислением была нарисована бутылка крепленого вина Thunderbird и карикатура на Игги Попа. На холодильнике красовался созданный им коллаж из изображений мяса вперемешку со старыми медицинскими иллюстрациями больных вагин. «Его привлекали отвратительные вещи», – вспоминала Трейси. И хотя сам Курт редко говорил о религии, «я думаю, он верил в Бога, но, наверное, больше в дьявола», – сказала Трейси. На стенах висели кресты и другие религиозные артефакты. Курту нравилось красть скульптуры Девы Марии с кладбища и рисовать кровавые слезы на ее глазах. Трейси была воспитана в лютеранском духе, и большинство их религиозных дискуссий касались вопроса о том, может ли Бог существовать в мире, наполненном таким ужасом, а Курт считал, что Сатана сильнее.

Побыв пару месяцев домохозяином, Курт устроился на кратковременную работу за 4,75 доллара в час в Lemons Janitorial Service, маленький семейный бизнес по уборке. Он заявлял своим друзьям, что убирает кабинеты врачей и дантистов и пользуется случаем, чтобы украсть лекарства. Но, по словам владельца бизнеса, маршрут, по которому работал Курт, проходил в основном по промышленным зданиям, и шанс что-либо украсть был очень мал. Часть заработанных денег он потратил на покупку старого ржавого «Датсуна». Одно можно было сказать наверняка: как в физическом, так и в эмоциональном плане после уборки помещений у Курта оставалось мало сил на уборку собственной квартиры, что вызвало первые разногласия между ним и Трейси. Даже после того, как Курт бросил работу, он, по-видимому, желал, чтобы в его жизни больше не требовалось никакой уборки.

В Олимпии его внутренняя творческая жизнь развивалась как никогда раньше. Будучи безработным, Курт ввел в действие порядок, которому будет следовать всю оставшуюся жизнь. Он вставал около полудня, и у него было нечто вроде позднего завтрака. Макароны с сыром фирмы Kraft были его любимой едой. Попробовав и другие бренды, его тонкий вкус определил, что, когда дело дошло до плавленого сыра и пасты, Kraft заслужил роль лидера рынка. После еды он проводил остаток дня, занимаясь одним из трех дел: смотрел телевизор (этим он занимался постоянно), репетировал на гитаре (делал это каждый день на протяжении многих часов, обычно во время просмотра телевизора) или создавал какой-нибудь художественный проект, будь то картина, коллаж или трехмерная инсталляция. Последнее занятие никогда не было официальным – он редко называл себя художником, но тем не менее мог заниматься этим часами.

Также он писал в своих дневниках, хотя внутренний диалог, который он вел, был не столько подробным описанием его дня, сколько терапевтическим обсессивно-компульсивным приемом, с помощью которого он высвобождал свои самые сокровенные мысли. Эти записи были образными и порой тревожащими. Его песни и записи в дневнике иногда сочетались, но все они были наполнены одержимостью различными функциями человеческого тела. Рождение, мочеиспускание, дефекация и секс были темами, в которых он достиг совершенства. Один небольшой фрагмент иллюстрирует эти легко узнаваемые темы, к которым Курт будет возвращаться снова и снова:

Chef Boyardee food products[82] более скуп менее силен менее восприимчив к болезням и более влиятелен, чем самец гориллы. Он приходит ко мне ночью. Специально открывая замки и сгибая решетки на моем окне. Консультации по поводу домашних ночных вторжений обходятся мне в чудовищные суммы денег. Он приходит ко мне в спальню. Голый, бритый и пьяный. Густые черные волосы на руках, покрытых гусиной кожей, встают дыбом. Он стоит в накопителе жира от пиццы. Блюя мукой. Она попадает в мои легкие. Я кашляю. Он смеется. Он взбирается на меня. Я бы хотел надрать его чертову зловонную мужицкую задницу.

Эти сокровенные мысли, часто наполненные насилием, резко контрастировали с внешним миром Курта. Впервые в жизни у него была постоянная девушка, которая души в нем не чаяла и заботилась о каждом его желании. Временами внимание Трейси граничило с материнской заботой, и в каком-то смысле он нуждался в этом. Курт говорил своим друзьям, что она – «лучшая девушка в мире».

В качестве пары они проявляли признаки домашней умиротворенности. Они вместе ходили в прачечную и, когда могли себе это позволить, покупали пиццу навынос в таверне на Четвертой авеню (они жили по соседству с другой пиццерией, но Курт настаивал на том, что она «обслюнявленная»). Курту нравилось готовить, и он часто готовил для Трейси свое фирменное блюдо – «ванильный цыпленок» или фетучини альфредо. «Курт ел то, от чего другие люди быстро набирали вес, но сам никогда не набирал его», – замечала Трейси. Его телосложение всегда было предметом для беспокойства, и он часто заказывал всякие порошки для увеличения веса из реклам на обложках журналов, но они не давали особого эффекта. «У него торчали бедренные кости и были костлявые колени, – вспоминала Трейси. – Курт не носил шорт, если только не было очень жарко, потому что он очень стеснялся своих тощих ног». Как-то раз для поездки на пляж Курт надел длинные кальсоны, джинсы, еще одну пару джинсов, надетую поверх первой, рубашку с длинными рукавами, футболку и две толстовки. «Он просто хотел казаться больше», – сказала Трейси.

Единственной вещью в его жизни, которая успешно заставляла его чувствовать себя значимым, была его музыка. И к лету 1987 года группа была полна сил. Они все еще не определились с постоянным названием, называя себя кем угодно, от Throat Oyster («Створка Устрицы») до Ted, Ed, Fred («Тед, Эд, Фред»), в честь бойфренда мамы Грега Хокансона. В начале 1987 года они сыграли на паре вечеринок, а в апреле даже выступили на Университетской радиостанции KAOS в Олимпии. Трейси дала запись радиопередачи Джиму Мэю из Community World Theater (CWT) в Такоме и убедила Джима их пригласить. На ранних этапах Трейси и Шелли внесли свой вклад в развитие группы способами, которые нельзя недооценивать: они играли неформальные роли пресс-агентов, менеджеров, бухгалтеров и торговцев продукцией группы вдобавок к их основной работе по обеспечению того, чтобы их парни были накормлены, одеты и могли репетировать.

Мэй организовал группе их первый концерт, состоявшийся не на вечеринке, где они играли под названием Skid Row – в то время Курт не знал, что у лайт-метал-группы из Нью-Йорка было такое же название. Но это не имело значения. Они меняли наименования для каждого из своих ранних шоу, как светская львица меняет шляпки. Это выступление, как и вечеринка у рэймондцев, показало, что группа растет не по дням, а по часам. Даже Трейси, отношение которой было предвзятым, поскольку она влюблена в вокалиста, была впечатлена тем, насколько быстро они развивались: «Когда они начали играть, у меня отвисла челюсть. Я сказала: “Эти ребята хороши”».

Возможно, они действительно хорошо звучали, но выглядели довольно странно. На этом концерте Курт пытался быть эффектным. Как и на многих шоу в этом году, он был одет в брюки-клеш, шелковую гавайскую рубашку и четырехдюймовые туфли на платформе, чтобы казаться выше. Музыкант Джон Перки случайно оказался в CWT в тот вечер и, несмотря на их странный наряд, вспоминал, что «был потрясен. Я слышал, как поет этот парень, и это произвело на меня сильное впечатление. Я никогда раньше не слышал такого голоса. Он был очень индивидуальным. Была одна песня, Love Buzz, которая определенно выделялась».

Love Buzz стала одним из недостающих фрагментов, необходимых группе. Крист обнаружил эту песню на альбоме голландской группы под названием The Shocking Blue, и Курт сразу же принял ее и сделал их фирменной мелодией. Она начиналась с барабанного бита в среднем темпе, но быстро переходила в крутящийся гитарный рифф. Их исполнение песни смешало в равных частях психоделический транс с глухой, замедленной тяжестью басовой партии Криста. Курт будет играть гитарное соло, лежа навзничь на полу.

Они начали регулярно играть в CWT, хотя сказать, что у них появилась своя аудитория, было бы преувеличением. Сам зал был бывшим кинотеатром порнофильмов, и единственным источником тепла был пропановый вентиляторный воздухонагреватель, громкую работу которого было слышно даже во время выступлений группы. Курт заметил, что в этом месте «постоянно стоит запах мочи». Большинство зрителей на ранних концертах приходили посмотреть на другие группы – в тот вечер выступления Курта в составе были Bleeder, Panic, and Lethal Dose. «Джим Мэй пригласил этих парней, в то время никто другой не хотел их приглашать, – объяснил Базз Осборн. – Именно там у них появился первый концертный опыт». Курт, который всегда учился у Базза, понял, что даже выступление перед друзьями – это шанс вырасти. «Я мог рассчитывать на то, что они будут играть в любое время, – вспоминал Мэй. – Курт никогда не брал денег, что тоже было выгодно для меня, потому что я делал около двенадцати шоу в месяц, и только два из них могли принести какой-то доход». Курт мудро оценил ситуацию и понял, что группа получит больше концертов и больше опыта, если будет играть бесплатно. И вообще, зачем им деньги? Ведь у них были Трейси и Шелли.

Шелли устроилась на работу в кафетерий «Боинга» вместе с Трейси. Они с Кристом переехали в квартиру в Такоме, в 30 милях к северу от Олимпии. Из-за этого переезда группа на некоторое время распалась. Раньше, когда Крист и Аарон жили в районе Абердина, Курт ездил на репетиции на автобусе. Но поскольку теперь Крист жил в Такоме и работал на двух работах (в Sears[83] и в качестве промышленного художника), единственным, у кого, казалось, было время для группы, был Курт. Он написал Кристу письмо, чтобы уговорить его вернуться в группу. «Это было забавно, как в рекламе, – вспоминал Крист. – Курт писал: «Давай присоединяйся к группе. Никаких обязательств. Никаких обязанностей (ну, так, кое-какие)». Поэтому я позвонил ему и сказал: «Да, давай сделаем это снова». Мы построили репетиционную точку в подвале нашего дома. Мы ездили по стройплощадкам, собирали всякие строительные отходы и строили его из старых досок размером два на четыре дюйма и старых ковров». Курт и Крист были друзьями в течение некоторого времени, но это повторное становление группы укрепит их отношения на более глубоком уровне. Хотя ни один из них особо не умел говорить о своих чувствах, им удалось создать братские узы, казавшиеся сильнее, чем все другие отношения в их жизни.

Решив проблему с точкой для репетиций в Такоме, в конце 1987 года они снова столкнулись с проблемой барабанщика, которая будет преследовать их в течение следующих четырех лет. Буркхард по-прежнему жил в Грейс-Харбор, и, получив новую работу помощника управляющего в «Бургер Кинг» в Абердине, он больше не мог играть с ними. В связи с этим Курт разместил объявление «Ищем музыканта» в октябрьском номере журнала Rocket за 1987 год: «ТРЕБУЕТСЯ СЕРЬЕЗНЫЙ УДАРНИК. Ориентация на андеграунд, Black Flag, Melvins, Zeppelin, Scratch Acid, Этель Мерман. Универсальный, как черт. Курдт 352—0992». Среди тех, кто откликнулся на объявление, не было никого стоящего, поэтому к декабрю Курт и Крист стали репетировать с Дэйлом Кровером, который вернулся из Калифорнии, и начали говорить о записи демо. В 1987 году у Курта были десятки песен, и он страстно желал их записать. Курт увидел рекламу Reciprocal, студии, которая брала всего 20 долларов в час за запись, и заказал январскую сессию с перспективным продюсером Джеком Эндино. Эндино понятия не имел, кто такой Курт, и внес его в свое расписание как «Курта Ковейна».

23 января 1988 года друг Новоселича отвез группу и все их оборудование в Сиэтл в крытом гонтом доме на колесах, отапливаемом дровяной печью. Он был похож на захолустную лачугу, поставленную на пикап. Въезжая в большой город, они выглядели как «Беверли Хиллбиллис»[84] с дровяным дымом, выходящим из задней части фургона. Их грузовик был настолько перегружен, что задевал все ухабы на дороге.

Вместе с Эндино компанией руководил Крис Ханзек. Mud-honey, Soundgarden и Mother Love Bone – все они работали там, и к 1988 году о них уже ходили легенды. Сама студия занимала всего 900 квадратных футов[85], а аппаратная комната была настолько крошечной, что даже три человека еле умещались в ней. «Ковры были потерты, дверные рамы, приколоченные уже по несколько раз, все разваливались, и это говорило об их древности, – вспоминал Ханзек. – В этом месте можно было увидеть следы тысячи музыкантов, которые терлись о него локтями». И все же для Курта и Криста это было именно то, к чему они стремились. Так же сильно, как и к демозаписи, они стремились быть в одной лиге с другими группами. Они обошлись без предисловий и почти сразу же приступили к записи. Менее чем за шесть часов они записали и смикшировали девять с половиной песен. Последняя мелодия, Pen Cap Chew, была незавершенной, поскольку во время записи закончилась катушка с лентой, и группа не хотела платить дополнительные 30 долларов за другую катушку. Эндино был впечатлен группой, но не слишком сильно. В конце дня Курт заплатил по счету 152,44 доллара наличными – деньги, которые, по его словам, он скопил, работая уборщиком.

Затем в фургон снова загрузили аппаратуру, и группа направилась на юг – в этот день у них также было запланировано шоу в Community World Theater в Такоме. За час поездки они дважды прослушали демо. Там было десять песен в таком порядке: If You Must, Downer, Floyd the Barber, Paper Cuts, Spank Thru, Hairspray Queen, Aero Zeppelin, Beeswax, Mexican Seafood и половина Pen Cap Chew. Когда настало время их выступления, они сыграли те же самые десять песен по порядку. Для Курта это был день триумфа, его первый день в качестве «настоящего» музыканта. Он был в студии в Сиэтле и играл еще одно шоу перед восхищенной публикой, состоящей из двадцати человек. Дэйв Фостер в тот вечер играл с другой группой и вспоминал выступление как особенно вдохновенное: «Они были великолепны. Кровер был просто потрясающим, хотя его трудно было расслышать из-за пропанового вентиляторного воздухонагревателя, потому что ночь выдалась очень холодной».

За кулисами произошел инцидент, который охарактеризовал этот вечер так, как Курт, возможно, и не ожидал. По сравнению с Кристом и Куртом Кровер был ветераном, ведь они с Melvins уже несколько раз играли в CWT. Он спросил Курта, сколько они получили за концерт, и когда Курт сказал ему, что они делают это бесплатно, Кровер возмутился. Мэй объяснил, что пытался заплатить группе за последние несколько концертов – клуб наконец-то стал приносить доход, – но Курт постоянно отказывается брать деньги. Кровер кричал до тех пор, пока Курт наконец не объявил: «Мы не берем никаких денег». Кровер утверждал, что даже если бы им заплатили всего лишь жалких двадцать долларов, это было дело принципа: «Ты никогда не должен так делать, Курт. Эти парни просто используют вас и всегда будут использовать. Вы должны получить свои деньги». Но Курт и Крист видели реальное положение Мэя. Он наконец нашел компромисс, который позволил бы Курту сохранить свою честность и осчастливить Кровера: Мэй убедил группу взять 10 долларов на бензин. Курт положил десятидолларовую купюру в карман и сказал спасибо. В тот вечер он впервые в жизни вышел из клуба профессиональным музыкантом и всю дорогу до дома вертел в руках эти десять долларов.

Месяц спустя Курт отпраздновал свой 21-й день рождения, наконец-то пройдя американский обряд посвящения, который означал, что теперь он мог легально покупать спиртное. Они с Трейси напились (на этот раз спиртное покупал Курт) и закусили пиццей. Отношения Курта с алкоголем были чем-то вроде флирта – то пил, то не пил. Находясь рядом с Трейси, он пил и принимал наркотики гораздо реже, чем в те дни, когда жил в абердинской лачуге. Никто из его друзей не помнит, чтобы он пил больше всех в их группе. Это описание обычно подходило Кристу или Дилану Карлсону, который к тому времени жил по соседству с Куртом на Пир-стрит. Временами Курт казался совершенно воздержанным. Их другой сосед, Мэтью «Слим» Мун, бросил пить за два года до этого, так что вокруг было полно примеров трезвости. Бедность Курта в 1988 году дошла до того, что он едва мог позволить себе еду, поэтому такая роскошь, как алкоголь, была либо только на праздниках, либо когда он мог совершить набег на чужой холодильник.

К тому времени, когда ему исполнился 21 год, Курт временно бросил курить и был категорически против того, чтобы рядом с ним кто-то курил (в том году он подписал записку другу как «заносчивая рок-звезда, которая жалуется на сигаретный дым»). Он чувствовал, что курение вредит его голосу и здоровью. В нем всегда странно сочетались самосохранение и саморазрушение. Встретив его однажды вечером, вы вряд ли могли бы представить, что это тот же человек, если бы вы встретили его через две недели. «Однажды мы были на вечеринке в Такоме, – вспоминала Трейси, – и на следующее утро Курт спросил меня о том, что он делал, потому что был очень пьян и ничего не помнил. Я сказала Курту, что он курил сигарету. Он был в шоке!»

Его сестра Ким навестила его примерно в то время, когда Курту исполнился 21 год, и они сблизились как никогда, обсуждая свою общую детскую травму. «Он поил меня лонг-айлендским чаем со льдом у себя дома, – вспоминала Ким. – Я заболела, но это было весело». К 1988 году Курт перестал пить перед концертами – его внимание всегда было сосредоточено на группе, исключая все остальное. В 21 год он серьезно относился к музыке, как никогда раньше. Он жил, спал и дышал группой.

Еще до того, как группа получила постоянное название, Курт был убежден, что появление их клипа в эфире MTV было билетом к славе. Поэтому Курт убедил группу играть в Aberdeen RadioShack[86], в то время как друг снимал их выступление на дешевую видеокамеру, используя множество спецэффектов. Когда Курт просмотрел готовую кассету, то понял, что они больше похожи на любителей, притворяющихся рок-звездами, чем на профессиональных музыкантов.

Вскоре после их появления на RadioShack Кровер покинул группу, чтобы вернуться в Калифорнию вместе с Melvins. Они всегда знали, что Кровер – лишь временное решение их проблемы с барабанщиком. Исход Melvins был свидетельством того, во что верили многие северо-западные группы того времени: прошло довольно много времени с тех пор, как какая-либо северо-западная группа добилась славы. Последним большим успехом стали Heart, а переезд в более густонаселенный центр казался единственной дорогой к славе. Потеря Кровера усугубила уныние Курта, но в то же время помогла ему обрести собственную индивидуальность, и его группу можно было рассматривать не только как отросток Melvins. Уже в середине 1988 года в Олимпии все больше людей знали Курта как тур-менеджера Melvins, чем как лидера его собственной группы.

Это должно было измениться. Кровер порекомендовал Дэйва Фостера, энергичного абердинского барабанщика с нелегкой жизнью. Хотя заполучить барабанщика в Грейс-Харбор до сих пор оставалось материально-технической проблемой. К этому времени у Курта уже был свой «Датсун». Когда машина работала, а это случалось нечасто, он ехал в Абердин, забирал Фостера, отвозил его в Такому на репетицию, а потом вечером или утром вез его обратно, убивая на дорогу несколько часов.

Их первое шоу с Фостером состоялось на вечеринке в доме в Олимпии, прозванном «Лачуга Кэдди»[87]. Одной из странностей Олимпии было то, что в восьмидесятых каждый студенческий дом носил какое-нибудь прозвище. «Лачуга Кэдди» находилась рядом с полем для гольфа. Помимо их радиошоу на KAOS и шоу Brown Cow в Gessco, это было первое публичное выступление Курта в Олимпии, и оно станет частью его болезненной кривой роста.

Играть в гостиной, наполненной студентами колледжа, было культурным шоком. Курт попытался одеться поприличнее – на нем был рваный джинсовый пиджак с вышитым на спине гобеленом «Тайная вечеря» и приклеенной к эполету пластмассовой обезьянкой Чим-Чим из мультфильма «Спиди-гонщик». На Фостере была футболка, потертые джинсы и усы. Еще до того, как группа успела начать, парень с ирокезом схватил микрофон и заорал: «Барабанщики из Абердина определенно выглядят странно». Несмотря на то что паренек критиковал именно Фостера, это замечание задело и Курта: он хотел, чтобы его считали ироничным человеком из Олимпии, а не провинциалом из Абердина. Классовые предрассудки будут тем, с чем он будет бороться всю свою жизнь, потому что независимо от того, как далеко он уезжал от Грейс-Харбор, Курт чувствовал на себе клеймо деревенщины. Большинство «гринеров» были выходцами из больших городов. Как и многие студенты частных колледжей, их предубеждение по отношению к людям из сельских общин резко контрастировало с либерализмом, который они исповедовали по отношению к различным расам. Концерт в «Лачуге Кэдди» состоялся почти через год после вечеринки у рэймондцев, и он застал Курта в парадигме, которой он не ожидал: его группа была слишком модной для Рэймонда, но здесь, в Олимпии, все было иначе.

Он обсуждал это со своими товарищами по группе в надежде на то, что если они будут выглядеть более современными, то и воспринимать их будут намного серьезнее. Курт приказал Фостеру сократить его ударную установку с двенадцати барабанов до шести, а затем заговорил о его внешнем виде: «Ты не должен выглядеть таким старомодным, Дэйв». Фостер сердито ответил: «Это нечестно, смеяться надо мной из-за коротких волос, ведь у меня есть работа. Но даже если бы у нас были зеленые волосы, мы бы все равно выглядели как деревенщины». Несмотря на то что в интервью он говорил прямо противоположное, Курта очень волновало то, что люди думают о нем. Если это означало избавиться от потертого джинсового пиджака с белым овечьим воротником, который теперь висел в шкафу его квартиры, то так тому и быть. Одежда Фостера, если не считать усов, ничем не отличалась от одежды Курта два года назад, и, возможно, именно поэтому Курт принял критику так близко к сердцу. Курт обнаружил, что панк-рок хоть и был объявлен освобождающим жанром музыки, но пришел со своими собственными социальными нравами и стилями. Они были во много раз более сдерживающими, чем условности, против которых они якобы восставали. Существовал некий дресс-код.

Возможно, в какой-то слабой попытке оставить позади свое прошлое и все связи группы с Абердином Курт придумал одно, окончательное название для группы. Фостер впервые услышал о новом наименовании, когда увидел в доме Курта флаер с надписью Nirvana. «А это еще кто?» – спросил он. «Это мы, – ответил Курт. – Это означает достижение совершенства». В буддизме нирвана – это то, чего достигает человек, выходя за пределы бесконечного цикла перерождений и человеческих страданий. Отказываясь от желаний, следуя Восьмеричному пути, медитируя и занимаясь духовной практикой, верующие работают над достижением нирваны и таким образом обретают освобождение от боли жизни. Курт считал себя буддистом в то время, хотя его единственной практикой в этой вере был просмотр ночной телевизионной программы.

Именно под названием Nirvana группа впервые привлечет к себе внимание в Сиэтле, городе с населением в полмиллиона человек, где, по убеждению Курта, его пиджак с «Тайной вечерей» будет вполне уместен. Джек Эндино записал ремикс записи сессии от 23 января на кассету, которую передал нескольким своим друзьям. Одна досталась Доун Андерсон, которая писала для Rocket и управляла фанзином Backlash. Другая – Ширли Карлсон, которая была диджеем на KCMU, радиостанции Университета Вашингтона; третью он передал Джонатану Поунмэну, совладельцу северо-западного независимого звукозаписывающего лейбла Sub Pop. Каждая из этих кассет повлияет на будущее Nirvana. Андерсон настолько понравилась кассета, что она запланировала на эту тему статью; Карлсон транслировала Floyd the Barber на KCMU, это был их первый эфир; и от Эндино Поунмэн получил номер Курта. Когда он позвонил, в гостях у Курта был Дэйл Кровер.


Этого разговора Курт ждал всю свою жизнь. Позже он перепишет эти события, намекая, что слава пришла без каких-либо усилий с его стороны, но это слишком далеко от правды. Как только он получил демо, то тут же начал делать копии и рассылать их звукозаписывающим лейблам по всей стране, желая заполучить контракт. Курт посылал длинные, написанные от руки письма на каждый известный ему лейбл. Тот факт, что он даже не знал о Sub Pop, был показателем низкого статуса лейбла. Курт был наиболее заинтересован в том, чтобы сотрудничать с SST[88] или с Touch and Go[89]. Грег Гинн, один из владельцев SST и участник группы Black Flag, вспоминал, как получил эту раннюю демозапись по почте: «Мне показалось, что они не были такими уж оригинальными и что они – лишь шаблонная альтернатива. Было не плохо, но и не здорово». В 1988 году Курт отправил десятки демозаписей на Touch and Go и даже дал название этим песням «Демо Touch and Go» в своем блокноте, но на лейбле кассета не произвела особого впечатления и никто даже не помнил, что ее получали.

Кассета произвела еще больший фурор у Поунмэна, который отнес кассету своему партнеру Брюсу Пэвитту на его основную работу – в Muzak Corporation[90], музыкальную компанию, которая предоставляла музыку для лифтов. Как ни странно, комната, где копировалась музыка в Muzak, была самым подходящим местом для многих представителей сиэтлской рок-элиты, и Поунмэн проиграл запись для всех присутствующих, включая Марка Арма из Mudhoney. Все указали большими пальцами вниз, включая Арма, объяснив это тем, что «они похожи на Skin Yard, но не так хороши». Однако Поунмэн все-таки смог включить Nirvana в конец программы одного из ежемесячных шоу лейбла Sub Pop Sunday в маленьком клубе Сиэтла под названием Vogue. В этих шоу за 2 доллара участвовали три группы, хотя скидки на пиво были столь же большой приманкой для зрителей, как и музыка. Поунмэн спросил, может ли Nirvana сыграть в Vogue в последнее воскресенье апреля. Курт, пытаясь казаться не слишком восторженным, быстро согласился.

Vogue был крошечным клубом на Первой авеню Сиэтла, больше всего известным своим барменом-трансвеститом. В прежние времена это был клуб «новой волны», а до этого – гей-бар для байкеров. В 1988 году самой большой приманкой была дисконочь и специальные предложения на пиво, такие как три бутылки Beer Beer за три доллара. В этом отношении Vogue был отражением плохого состояния клубной сцены Сиэтла в целом, в то время когда было довольно мало мест для выступления самобытных групп. Как писал Пэвитт в Rocket в декабре 1987 года: «Несмотря на отчаянную нехватку хороших клубов, Сиэтл редко видел так много групп». В Vogue не воняло мочой так, как в Community World, но слегка пахло ванилью – последствие разбитых амилнитритовых ампул[91] на полу во время ночной дискотеки.

Тем не менее Курту Кобейну не терпелось попасть на эту сцену. Подобно пожилым людям, идущим на прием к дантисту, группа позаботилась о том, чтобы прийти на это важное шоу пораньше – за четыре часа до начала. Ничего не делая и мало кого зная в городе, они бесцельно разъезжали по окрестностям. Перед саундчеком Курта вырвало на стоянке рядом с местом проведения мероприятия. «Это произошло лишь потому, что он нервничал, – вспоминал Фостер. – Курт не пил». Вызова на сцену им пришлось ждать в фургоне, поскольку Фостер был несовершеннолетним.

Когда пришло время играть, Курт, по словам Фостера, стал «довольно нервным». Выйдя на сцену, парни были удивлены, увидев аудиторию такую же маленькую, как и на их шоу в CWT. «Там почти никого не было, – вспоминала диджей Ширли Карлсон. – Те немногие, кто там был, знали Трейси или Курта по вечеринкам или слышали их запись. Мы даже не знали, кто поет».

В лучшем случае это было просто неприметное выступление. «На самом деле мы не облажались, – вспоминал Фостер, – нам не нужно было останавливаться на середине песни. Но было очень страшно, ведь мы знали, что это необходимо, чтобы получить контракт на запись». Они сыграли четырнадцать песен без вызова на бис, начиная с Love Buzz, что было необычно в то время. Курт решил, что разумнее всего будет сыграть лучший материал в начале, на случай если люди начнут расходиться.

Кое-кто из зрителей все же ушел, и Карлсон была одной из немногих, кто мог сказать что-то хорошее о группе, сравнивая их с Cheap Trick: «Я помню, как подумала, что Курт не только умел петь и играть на гитаре, пусть сочетание того и другого выходило и не очень хорошо, но еще у него был голос, удивительно похожий на Робина Зандера». Большинство членов сиэтлского рок-круга считали, что группа – полный отстой. Фотографа Чарльза Петерсона они не впечатлили настолько, что он даже не стал тратить на них пленку и спросил Поунмэна, благоразумно ли подписывать контракт с такой группой.

Пожалуй, самым суровым критиком выступления группы, как всегда, был сам Курт. Когда фотограф Рич Хансен сфотографировал группу после концерта, Курт, теперь уже с бокалом в руке, крикнул: «Мы отстой!» «Они очень самокритично относились к своему выступлению, – вспоминал Хансен. – Кажется, парни обсуждали, что пропустили несколько аккордов. Меня поразило, насколько они были зелеными. Абсолютно наивные».

Фотографии Хансена, сделанные в тот вечер, хорошо передают, как в тот момент выглядела группа. Крист, ростом шесть футов семь дюймов, казался гигантом рядом с Куртом и Фостером. У него были длинные бакенбарды и вьющиеся волосы средней длины. Фостер, ростом всего пять футов пять дюймов[92], доходит до груди Криста, одетый в ту самую одежду, из-за которой Курт читал ему лекцию: потертые джинсы, белая футболка с шелкографией силуэта горы и бейсболка с логотипом пива Korona, надетая задом наперед. Он, кажется, держится на некотором расстоянии, возможно, вспоминая о том, что должен быть на работе уже в семь утра. Курт, которого Хансен убедил сесть на колени к Кристу для нескольких кадров, одет в джинсы, серую фуфайку, вывернутую наизнанку, и темный свитер. Его светлые волосы отросли на три дюйма ниже плеч. Со своей пятидневной щетиной Курт имеет поразительное сходство с некоторыми изображениями Иисуса Христа. Даже выражение лица Курта на одной из фотографий – страдальческий и отстраненный взгляд, словно он отмечает этот момент во времени – похоже на образ Христа в «Тайной вечере» Леонардо да Винчи.

Когда ему исполнился 21 год, Курт временно бросил курить и был категорически против того, чтобы рядом с ним кто-то курил. Он чувствовал, что курение вредит его голосу и здоровью.



По дороге домой Курт рассуждал о шоу как об их первой настоящей неудаче и поклялся, что они никогда больше так не оконфузятся. До дома они доберутся только в четыре утра, и в долгой дороге Курт пообещал своим товарищам по группе и самому себе, что будет больше репетировать, писать новые песни, и они больше не облажаются. Но когда через пару дней Поунмэн позвонил ему и предложил сделать запись вместе, воспоминания самого Курта о шоу внезапно изменились. Две недели спустя Курт написал Дэйлу Кроверу письмо, озаглавив его так: «Итак, наше окончательное название – Nirvana». Целью письма было одновременно и похвастаться, и попросить совета. Это было одно из многих писем, которые он написал, но так и не отправил, и в его содержании подробно описывались те моменты вечера, которые он хотел запомнить, и те, которые хотел забыть или восстановить в памяти по своему усмотрению. Курт написал: В течение последних двух месяцев наше демо своровали, записали и обсуждали все светила сцены Сиэтла. И этот чувак, Джонатан Поунмэн (помнишь парня, который звонил мне, когда ты приезжал в последний раз?), Мистер наследник бешеных денег, правая рука Брюса Пэвитта, а также финансовый инвестор Sub Pop Records, устроил нам шоу в Vogue на Sub Pop Sunday. Важное событие. Но я думаю, что шумиха и регулярная игра на KCMU, вероятно, сделали свое дело. Там было много людей, которые пришли СУДИТЬ нас, а не просто сидеть в баре, напиваться, слушать какие-то группы и веселиться, они просто смотрели концерт. 1 час. Там был представитель от каждой группы Сиэтла, который просто смотрел. Нам казалось, что у них припрятаны карточки с оценками. И вот после выступления Брюс взволнованно пожимает нам руки и говорит: «Ух ты, молодцы, давайте запишем альбом», затем щелкают вспышки фотокамер, и эта девушка из Backlash говорит: «Вот это да, мы можем сделать интервью?» Да, конечно, почему бы и нет. А потом люди говорят: «Хорошая работа, ребята, вы классные». И теперь от нас ожидают, что мы должны быть абсолютными светскими львами, встречаться, знакомиться и т. д. ЧЕРТ, Я СНОВА В ШКОЛЕ! Я хочу переехать обратно в Абердин. Нет, Олимпия такая же скучная, и я могу с гордостью сказать, что я был в кафе Smithfield всего раз пять в этом году. И из-за этого зоопарка мы, по крайней мере, получили контракт на сингл из 3 песен, который будет выпущен к концу августа, а мини-альбом – в сентябре или октябре. Мы попытаемся уговорить их сделать альбом. Теперь Джонатан наш менеджер, он организовал нам шоу в Орегоне и Ванкувере. Джонатан оплачивает все записи и расходы на распространение, и теперь нам не нужно платить по возмутительным телефонным счетам. Дэйв хорошо работает. Где-то в следующем году Sub Pop собирается отправить в тур караван из 2 или 3 сиэтлских групп. Что ж, посмотрим. Исходя из твоего прошлого опыта, как ты думаешь, разумно было бы требовать чеки за запись и текущие расходы? Хватит о записях. О, за исключением того вечера в прошлом месяце, когда мы с Крисом закинулись и смотрели последнее шоу (обдираловка Джонни Карсона), а там были Пол Ревир и Raiders. Они смотрелись чертовски тупыми! Выплясывают, усатые, пытаясь вести себя комично и по-дурацки. Это очень разозлило нас, и я спросил Криса, есть ли у него альбомы Пола Ревира и Raiders?

Даже на этой ранней стадии своей карьеры Курт уже начал процесс пересказа своей собственной истории в манере, которая сформировала отдельное Я. Он приступил к созданию своего величайшего персонажа, мифического «Курдта Кобейна»[93], начав неправильно произносить свое имя. Курт вызывал эту тщательно отшлифованную иллюзию, когда ему нужно было дистанцироваться от собственных действий или обстоятельств. Он преувеличивал каждый аспект шоу, которое, по его собственному признанию, было отстойным: зрителей было слишком мало, чтобы там могли присутствовать «представители каждой группы Сиэтла»; вспышки фотоаппаратов были в основном метафорическими, поскольку Хансен снял всего пару кадров. Описывая приближающихся к нему шефов Sub Pop, Курт даже пытается изобразить себя невольным участником собственного успеха. Но в тот момент Курт был начинающим музыкантом, и он признает, что планировал «уговорить Sub Pop» на полноценный альбом. Стоит отметить, что практически все деловые ожидания Курта от Sub Pop, по крайней мере в краткосрочной перспективе, не оправдались.





Глава 9

Слишком много людей

Олимпия, Вашингтон

Май 1988 – февраль 1989




Слишком Много Людей.

– Первоначальное название «Bleach»



Sub Pop Records была основана осенью 1987 года, и среди их первых релизов были пластинки Green River и Soundgarden. Двадцативосьмилетний совладелец Джонатан Поунмэн напоминал более молодого и с более тяжелыми веками Рубена Кинкейда, менеджера из телешоу «Семья Партридж». Его схемы раскрутки словно были взяты из бизнес-плана Кинкейда, особенно идея отправлять группы в фургоне Sub Pop. Большинство групп лейбла отмечали его изворотливую натуру, и Поунмэн пользовался всеобщим недоверием. Он воспользовался небольшим наследством, чтобы основать лейбл, воображая, что это будет северо-западный эквивалент Stax или Motown. У него было много сильных сторон как у промоутера, но мыслить шире и действовать в рамках бюджета не входило в их число.

Партнер Поунмэна, Брюс Пэвитт, долгое время был завсегдатаем северо-западной сцены, который уехал в Эвергрин. В Олимпии Пэвитт подружился со многими группами, создал фанзин под названием Subterranean Pop (позже сокращенный до Sub Pop) и начал выпускать кассетные сборники. Он перестал издавать фанзин, но между 1983 и 1988 годами вел популярную колонку в Rocket, ее Курт изучал с пристальным вниманием, которое большинство других мальчиков уделяли только таблице очков в бейсболе. Пэвитт был артистическим выдумщиком Sub Pop, и он выглядел соответственно. С сумасшедшими глазами, испуганным выражением лица и склонностью к необычным бородам, он имел более чем мимолетное сходство с безумным русским монахом Григорием Распутиным.

К 1988 году Sub Pop уже каждый квартал выпускал несколько синглов и мини-альбомов, в основном северо-западных групп. В плане выгоды эти проекты не имели особого смысла, поскольку стоимость производства сингла была почти такой же высокой, как и у полноформатного альбома, но продавались они гораздо дешевле. У Sub Pop был небольшой выбор из ряда своих групп. Многие были настолько неопытными, что не смогли написать достаточного количества материала для полноформатного альбома. С самого начала лейбл прожигал свой капитал, как интернет-стартап, но все же они наткнулись на небольшую рыночную нишу: инди-синглы привлекали элитных коллекционеров пластинок, а в панк-роке эти ценители были законодателями вкуса. Разрабатывая имидж для своего лейбла и придумывая последовательный дизайн для всех своих релизов, они побуждали группы хотеть попасть на Sub Pop хотя бы для того, чтобы произвести впечатление на своих друзей. Как и многие другие молодые музыканты, плохо разбиравшиеся в математике, Курт имел грандиозное романтическое представление о том, что значит записываться для лейбла.

Юношеские иллюзии Курта быстро развеялись. Первая деловая встреча группы с Поунмэном в Cafe Roma в Сиэтле едва не закончилась катастрофой. Крист явился, потягивая вино прямо из бутылки, которую спрятал под столом; Курт начал робеть, но рассердился, когда понял, что Поунмэн предлагает им гораздо меньше, чем хотела группа. Дело было не столько в деньгах – все знали, что их не будет много, но Курт надеялся дать толчок группе, выпустив множество альбомов, мини-альбомов и синглов. Поунмэн предложил начать с сингла Love Buzz и посмотреть, как дальше пойдут дела. Курт признал, что Love Buzz была их самой сильной живой песней, но как автор текстов он чувствовал, что будет лицемерием, если кавер станет его первым релизом. Тем не менее в конце встречи все стороны сошлись на том, что Nirvana запишет сингл с продюсированием Эндино, а Sub Pop возьмет на себя все расходы на запись. Для Курта идея иметь свой собственный сингл была настоящей мечтой.

А в Грейс-Харбор произошли события, которые могли легко разрушить эту мечту. Вскоре после шоу в Vogue Дэйв Фостер избил сына мэра Космополиса. Он провел две недели в тюрьме, лишился водительских прав и был вынужден платить тысячи долларов по медицинским счетам. Nirvana активно репетировала перед предстоящей звукозаписывающей сессией, и это событие произошло совсем не вовремя. Так что Курту пришлось уволить Фостера. То, как он справился с этой задачей, многое говорит о том, как он справлялся со всяческими конфликтами, то есть не вступал в них вообще. Курт всегда немного побаивался Фостера, который ростом был хоть и ниже Курта, но мускулистый, как Попай[94]. Сначала группа вернула Аарона Буркхарда, но когда он сел за руль машины Курта в нетрезвом виде и был задержан, они снова выставили объявление о поиске барабанщика. Когда их поиски увенчались успехом, Курт написал письмо Фостеру: «Мы считаем, что группа должна репетировать по крайней мере пять раз в неделю, если, конечно, вообще хочет чего-нибудь достичь… Вместо того чтобы врать тебе, что мы распались, или и дальше продолжать в том же духе, мы должны признаться, что у нас есть другой барабанщик. Его зовут Чэд… и он может репетировать каждый вечер.

А самое главное – мы с ним поладили. Давай посмотрим правде в глаза, ты из совершенно иной культуры. И мы чувствуем себя очень дерьмово, потому что у нас не хватает смелости сказать тебе об этом лично, ведь мы не знаем, насколько сильно ты разозлишься». Очевидно, Курту не хватило смелости и отправить это письмо: оно так и осталось у него. Фостер, конечно, не принадлежал к «совершенно иной культуре» – он принадлежал к той же культуре, однако Курт стремился уйти от прошлого. Фостер понял, что его уволили, когда увидел в Rocket объявление о предстоящем концерте Nirvana.

Курт и Крист нашли Чэда Ченнинга на шоу в Community World Theater. «На Курте были такие большие туфли на высоком каблуке и широкие синие блестящие стильные брюки», – вспоминал Чэд. Курту и Кристу приглянулись гигантские барабаны North Чэда – это была самая большая ударная установка, которую они когда-либо видели, и Чэд казался карликом – при росте пять футов шесть дюймов и с длинными волосами он немного походил на эльфа. Прямота не была сильной стороной Курта: вместо того чтобы попросить Чэда присоединиться к группе, он просто продолжал приглашать его в качестве барабанщика на репетиции, пока не стало очевидно, что он – член группы.

После одной из таких репетиций, которые теперь проходили в Абердине, в помещении над парикмахерской матери Криста, чтобы иметь возможность играть всю ночь, ветераны Nirvana решили показать своему новому барабанщику местные виды. Чэд был родом с острова Бейнбридж и до прихода в Nirvana никогда не бывал в Абердине. Экскурсия была потрясением, особенно район, в котором вырос Курт. «Это было все равно что шагнуть в южную часть Бронкса, – вспоминал Чэд. – Я подумал про себя: “Вот дерьмо”. Все было очень плохо. Это, наверное, самый бедный район во всем Вашингтоне. Внезапно ты оказываешься в трущобах».

Чэд был более впечатлен, когда они проезжали мимо готически выглядевшей Уэзервакс. Они также показали барабанщику пятиэтажный заброшенный Финч Билдинг; Курт сказал, что когда был подростком, то принимал там наркотики, хотя это можно было сказать о многих местах Абердина. Они указали на старый секонд-хенд-магазин Dils, где рядом с двадцатифутовой бензопилой стоял стеллаж с альбомами по 25 центов. Они пошли выпить пива в таверну Poorhouse, где Крист, казалось, знал всех. «Это был город деревенщин, – заметил Чэд. – Там было полно чуваков со “Скоалом”[95] во рту, в кепках “Скоал” и неоново-розовых футболках, а также в фургонах с брызговиками и усами».

Выйдя из таверны, парни решили отвезти Чэда в дом с привидениями, расположенный на холмах над городом. Крист вел фургон на север и направился к месту, которое считалось дорогим районом Абердина: холм величественных викторианских домов, построенных первыми лесными баронами. Но на вершине холма Крист направил фургон в лес, и Курт начал рассказывать историю абердинского дома с привидениями, места, которое местные жители называли Замком. Он сказал, что люди заходили туда и больше никогда не выходили; в одной из комнат на стенах висели картины с клоунами, нарисованные кровью. Пока Курт вел свой рассказ, на склоне холма возникали густо посаженные деревья, нависающие над узкой дорогой.

Когда они подъехали к Замку, Крист свернул на подъездную дорожку и выключил фары, но двигатель продолжал работать. Перед ними возникло строение, которое было трехэтажным домом до того, как обветшание привело к его обрушению. Крышу покрывал мох, крыльцо обвалилось, и целые комнаты, казалось, были разрушены, скорее всего, маленькими возгораниями. В темноте дом, окутанный ветвями деревьев, действительно походил на развалины разрушенного замка в какой-то далекой трансильванской глубинке.

Пока фургон работал на холостом ходу, Чэд удивлялся, почему ни Крист, ни Курт не предприняли ни малейшей попытки выйти. Они просто сидели и смотрели на дом, словно на привидение. Наконец Курт повернулся к Кристу и спросил: «Ты действительно хочешь туда пойти?» Крист ответил: «Нет, к черту. Я туда не пойду».

Как вспоминал позже Чэд, он уговаривал их рискнуть, поскольку рассказы Курта вызвали у него любопытство: «Мне ужасно хотелось проверить все и увидеть, что же там было таким пугающим. Но когда мы приехали, парни просто стояли на подъездной дорожке, уставившись на дом, не в силах даже пошевелиться». Чэд подумал, что это некий вызов, часть сложного ритуала на проверку его мужества. Он решил, что, каким бы страшным ни был дом – а он был очень страшным, – он не побоится войти в него. Но когда Чэд посмотрел на лицо Курта, то увидел там настоящий страх. «Ну, там люди умирали», – объяснил Курт. За те пятнадцать минут, которые потребовались, чтобы доехать от таверны до дома, Курт рассказывал такие убедительные страшилки, что сам начал верить в свое собственное преувеличение. Они развернулись и направились обратно в город, и на этом экскурсия Чэда по Абердину закончилась. Крист принял дуализм Курта за чистую монету, но для Чэда страх на лице Курта был одним из первых доказательств того, что лидер группы был сложнее, чем казался.

Новая звукозаписывающая сессия была назначена на вторую неделю июня, и Курт был полон предвкушения и волнения. Он не мог говорить практически ни о чем другом в течение всего мая, объявляя о предстоящем дне всем, кого знал и не знал. Как молодой отец, переполненный гордостью, он рассказывал об этом почтальону или продавцу бакалейной лавки. В том месяце группа сыграла пару концертов, чтобы привыкнуть к Чэду, включая возвращение в Vogue и вечеринку в Witch House в честь Джилли Ханнер, музыканта из Олимпии. Ханнер исполнился 21 год 14 мая 1988 года, и друг пригласил их в качестве развлекательной программы. «Они не были похожи ни на одну группу Эвергрина, – вспоминала она. – Их звук поражал. Вы могли бы подумать: «Я уже слышал это раньше», но вы не слышали. Это был самый большой рок-н-ролл из всего, что существовало в ту эпоху, без всякой бесцельной импровизации». На вечеринке Курт присоединился к Джилли, чтобы спеть версию песни The Greatest Gift группы Scratch Acid, и Курт сыграл версию Love Buzz, лежа на полу. В то время Love Buzz была лучшей песней в их шоу. Курт все еще пытался привести в порядок оригинальный саунд, который был достаточно сырым, чтобы апеллировать к его панк-чувствам, и все еще демонстрировал все более сложные тексты. Слишком часто выступления группы превращались в громкие фидбэк-сессии, где практически ни одного слова Курта не было слышно из-за шума.