Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

Очевидно, что я любил его не так сильно, как люблю сейчас.

– Запись из дневника, 1987 год



1 сентября 1986 года Венди одолжила Курту 200 долларов. Этой суммы было достаточно для того, чтобы внести депозит и арендную плату за первый месяц. Курт переехал в свой первый «дом». Это юридическое описание строения на Ист-Секонд-стрит, 10001⁄2 в Абердине было слишком громким. На самом деле это была лачуга, которая во многих других муниципалитетах могла бы считаться непригодной для жилья в соответствии с любым разумным строительным кодексом. Крыша прогнила, доски на крыльце провалились, холодильника и плиты не было. План этажа был причудливо разбит на пять крошечных комнат: две гостиные, две спальни и одна ванная комната. Он располагался за другим домом, что и послужило причиной столь странного адреса.

Тем не менее это место находилось в двух кварталах от дома его матери и было идеальным для девятнадцатилетнего парня, который не был полностью освобожден от психологического контроля Венди. За последний год их отношения улучшились. Когда Курт перестал жить дома, эмоционально они стали ближе. Он по-прежнему очень нуждался в одобрении и внимании Венди, хотя тщательно пытался это скрывать. Время от времени она приносила ему еду, и Курт мог пойти к ней домой, чтобы постирать белье, позвонить по телефону или совершить набег на холодильник, но при условии, что отчима не будет дома. Лачуга находилась рядом с Армией Спасения и позади продуктового магазина. Поскольку в доме не было холодильника, Курт хранил пиво в контейнере для льда на заднем крыльце, пока соседские дети не узнали об этом.

В качестве соседа по комнате Курт выбрал Мэтта Лукина из Melvins. Курт всегда мечтал стать членом Melvins. Жизнь с Лукином была для него самым большим, чего он добился. Главным вкладом Курта в дом было то, что он поставил посреди гостиной ванну с черепахами и просверлил дырку в полу, чтобы черепашьи помои стекали прямо под половицы. Лукин использовал свои строительные навыки, чтобы попытаться перестроить стены. Дополнительным бонусом было то, что Лукину уже исполнился 21 год и он уже мог покупать пиво. История с Толстяком скоро станет далеким воспоминанием.

Это был одновременно дом для вечеринок и, в конечном счете, дом для группы. Поскольку Лукин жил по соседству, Базз Осборн и Дэйл Кровер часто навещали его, а гостиная была заполнена техникой группы, и там часто проходили импровизированные джем-сессии. В лачуге поселилась разношерстная команда Цеплял. Несмотря на то что большая часть связей была сосредоточена на алкогольном опьянении, это безмятежное время в 10001⁄2 по Ист-Секонд было самым социальным в жизни Курта. Он даже подружился с соседями или, по крайней мере, с их детьми-подростками, ставшими жертвами фетального алкогольного синдрома, что не помешало ему угощать их пивом. Другой сосед, дряхлый пожилой гражданин по прозвищу «хиппи Линэрд Скинэрд», приходил каждый день послушать пластинку Greatest Hits группы Lynyrd Skynyrd[71], где он барабанил. Чтобы заплатить за аренду, Курт устроился техническим работником в Polynesian Resort[72] рядом с Оушен Шорс. Он садился на автобус и ехал 25 миль до прибрежного курорта. Это была легкая работа, поскольку его главной обязанностью был ремонт, а 66-комнатный курорт не нуждался в ремонте. Когда там появилась вакансия горничной, он порекомендовал подругу Криста, Шелли. «Обычно в автобусе Курт спал, – вспомнила она. – Это было забавно, потому что на самом деле он вовсе не был техником. Курт спал в номерах мотеля или совершал набеги на холодильники в номерах после того, как люди уходили». Одним из преимуществ этой работы помимо стартовой зарплаты 4 доллара в час было то, что он должен был носить только коричневую рабочую рубашку, а не ужасную униформу.

Курт хвастался перед друзьями тем, как легко ему дается эта работа, называя должность «подсобный работничек», и как ему удается проводить большую часть времени, прокрадываясь в номера и смотря телевизор. Правда, он никому не говорил, что иногда приходится еще и убирать номера. Курт Кобейн, который настолько плохо выполнял работу по дому, что мог бы создать что-то вроде своего зала славы, вынужден был работать горничной. Каждое утро в автобусе до курорта, обычно с похмелья, Курт мечтал о будущем, в котором бы не было никакого мытья туалетов и заправки кроватей.

Но он все время думал о том, чтобы создать группу. Эта пластинка засела у него в голове, и он проводил бесконечные часы в попытках понять, как это можно сделать. Базз это сделал. И если Базз нашел выход из положения, то Курт был уверен, что тоже сможет. Дюжину раз в течение 1987 года в качестве тур-менеджера он ездил с Melvins на концерты в Олимпию, университетский городок в часе езды на восток, где наблюдал восторженное отношение к панк-року, хотя зрителей было немного. Это был вкус большего мира, даже несмотря на то, что как только он добирался с группой до Сиэтла, то должен был тащить аппаратуру и идти на следующее утро на работу не выспавшись. Работу тур-менеджером Melvins нельзя назвать идеальной: не шло и речи ни о деньгах, ни о поклонницах, а Базз был печально известен тем, что обращался со всеми как со слугами. Но с этим оскорбительным фактом Курт спокойно мирился, поскольку мало что ускользало от его внимания. Курт был горд, особенно когда дело касалось его игры на гитаре; когда он нес усилитель Базза, то представлял себе, будто они поменялись ролями. Курт репетировал при любой возможности, и тот факт, что ему от этого становилось лучше, был одним из единственных путей к уверенности в себе, которые он находил. Его надежды были оправданы, когда Базз и Дэйл пригласили его выступить с ними в Олимпии на закрытии клуба под названием Gessco. На шоу было всего около двадцати человек, а на афише их назвали Brown Towel («Коричневое Полотенце»), но должны были написать Brown Cow («Бурая Корова»). Этот вечер ознаменует его дебютное выступление перед зрителями, которые заплатили за просмотр. Но вместо того чтобы играть на гитаре, Курт читал стихи, а Базз и Дэйл били по своим инструментам.

Многие из саморазрушительных привычек, которым Курт предавался в розовой квартире, все еще преследовали его и в лачуге. Трейси Марандер, с которой они познакомились в этот период, сказала, что количество веществ, которое он проглотил, было существенным. «Курт принимал много таблеток, иногда по пять раз в неделю», – повторила она. Одной из причин его повышенного употребления наркотиков была, как ни странно, верность профсоюзу. Забастовка бакалейщиков в Абердине в то время означала, что для того, чтобы купить пиво, нужно было либо ехать в Олимпию, либо пересечь кордон пикета, и обычно вместо этого Курт предпочитал принимать наркотики. Когда он все-таки покупал пиво, это было «звериное пиво». Оно носило такое название потому, что на банках Schmidt были изображены дикие животные. Когда у него было больше денег, Курт раскошеливался на Rolling Rock, потому что, как он говорил своим друзьям, «это почти как “рок-н-ролл”, написанный задом наперед».

Тот год в лачуге был одним из самых длинных и экстремальных периодов злоупотребления Курта наркотиками. Раньше образ жизни Курта состоял из нескончаемого употребления алкоголя, а затем завязки, но, живя в лачуге, он предпочитал всему иному превращение в настоящего наркомана. «Он всегда был за, – вспоминал Стив Шиллингер, – употребляя чуть больше, чем кто-либо другой, и принимая все больше каждый раз, как только трезвел». Когда у Курта кончались деньги на наркотики или пиво, он снова начинал нюхать аэрозольные баллончики. «Курт действительно был помешан на разных видах наркотических средств, – заметил Новоселич. – Он закидывался в середине дня. Он был просто никакой».

Курт по-прежнему продолжал говорить о самоубийстве и ранней смерти. Райан Айгнер жил в квартале от него, и с момента знакомства с Куртом, Райан был свидетелем ежедневных разговоров о смерти. Однажды он спросил Курта: «Что ты будешь делать, когда тебе исполнится тридцать?» «Я не беспокоюсь о том, что случится, когда мне исполнится тридцать, – ответил Курт тем же тоном, каким обычно обсуждал испорченную свечу зажигания, – потому что я никогда не доживу до тридцати. Ты же знаешь, что такое жизнь после тридцати. Я этого не хочу». Эта концепция была настолько чужда Райану, который смотрел на мир с большим интересом, что на мгновение он потерял дар речи. Райан мог понять мучения Курта: «Он был типичным самоубийцей. Он выглядел как самоубийца, ходил как самоубийца и говорил о самоубийстве».

К концу весны Курт бросил работу на курорте. Отчаянно нуждаясь в деньгах, он иногда работал укладчиком ковровых покрытий вместе с Райаном. Руководители ковровой компании любили Курта, и Райан дал ему понять, что есть возможность получить работу на полную ставку. Но Курт отказался от этой перспективы, потому что мысль о серьезной работе была для него проклятием и он боялся поранить руку, которой играл на гитаре, обоюдоострыми ножами, которыми резали ковер. «Эти руки слишком много для меня значат, – утверждал Курт. – Я могу испортить свою карьеру гитариста». Он сказал, что если порежет руки и не сможет играть, то это положит конец его жизни.

Сам факт того, что Курт даже использовал слово «карьера» для описания своей музыки, указывает на то, что оптимизм у него существовал только в одном направлении. Эти бесконечные часы репетиций начинали приносить свои плоды. Он писал песни с невероятной скоростью, наспех набрасывая слова на страницах своего блокнота. Курт так быстро учился и так много впитывал из передач, которые смотрел, и из пластинок, которые слушал, что можно было практически увидеть, как в его голове рождался план. На «группе» особого фокуса не было, поскольку в то время не существовало ни одного ее элемента. Вместо этого, поглощенный своим увлечением музыкой, он одновременно организовал три или четыре группы. Одна из первых групп, которые репетировали в лачуге, состояла из Курта на гитаре, Криста на басу и местного барабанщика Боба МакФаддена. В другой группе Курт играл на барабанах, Крист – на гитаре, а Стив «Инстант» Ньюман – на басу. Даже называть их группами, как позже сделал Курт, было некоторым преувеличением. Они существовали только в сознании Курта, и он собирал их вместе, словно состав идеальной воображаемой бейсбольной команды. Наблюдая за тем, как Melvins однажды вечером заплатили 60 долларов за концерт, Курт и Крист создали группу под названием The Sellouts («Продажные»), которая репетировала только песни Creedence Clearwater Revival[73], зная, что они отлично зайдут в тавернах Абердина. Курт говорил об этой группе так, будто у нее была продолжительная карьера, в то время как большинство других просто репетировали. Только один состав, который они называли Stiff Woodies, публично выступал на пивной вечеринке старшеклассников, которые их игнорировали.

Одновременно с тем, как Курт занимался джем-сессиями и вечеринками, к началу 1987 года он уже начал проявлять беспокойство по поводу Абердина. Его друзья заметили, что, пока они просто довольствовались музыкой, чтобы весело провести вечер пятницы, Курт разучивал гитарный рифф или писал песню в субботу утром. Все, чего ему не хватало, – это средства передачи его творческого видения, но это скоро изменится. Они с Кристом начали играть с соседским барабанщиком по имени Аарон Буркхард в безымянной группе; Крист играл на басу, Буркхард барабанил, а Курт играл на гитаре и пел. Это был инкубационный период Nirvana и первые пробы Курта в роли музыкального альфа-самца. В течение первых нескольких месяцев 1986 года они репетировали почти каждый вечер, пока Курт не решал, что на сегодня они сделали достаточно. После репетиции они ездили в Kentucky Fried Chicken. «Курт любил цыплят из KFC, – вспоминал Буркхард. – Однажды Курт взял с собой изоленту и сделал перевернутый крестик на динамике автокафе. Мы наблюдали за этим из фургона, умирая от смеха, пока служащие не вышли на улицу, чтобы снять его».

Ранней весной Базз объявил, что переезжает в Калифорнию, и Melvins распались. Это был важный момент в истории абердинской группы, и, глядя на это, Курт подумал, что среди них завелся Иуда. «Произошло вот что, – вспоминал Лукин, – меня бросили. Группа вроде как была распущена, но это было лишь способом избавиться от меня. Базз сказал: «О нет, я даже не собираюсь играть в группе. Я просто переезжаю в Калифорнию». Но через месяц после переезда они снова играли под именем Melvins. Было трудно, потому что точно таким же способом Базз заставил меня выгнать нашего предыдущего барабанщика».

Разрыв его соседа по комнате с Melvins станет важным этапом в развитии самого Курта: в этой ссоре каждый принял чью-то сторону, и Курт впервые осмелился бросить вызов Баззу. «В тот день Курт отдалился от Melvins и творчески, и эмоционально», – вспоминал Райан. Курт уже мог понять, что его собственные композиции, навеянные поп-музыкой, никогда не оправдают ожиданий Базза. Он по-прежнему продолжал говорить о своей любви к Melvins, но перестал видеть в Баззе образец для подражания. Это был необходимый шаг для того, чтобы начать развивать свой собственный голос, и хотя это было довольно болезненно, но освободило его творчески и подарило пространство для творчества.

Курт и Лукин тоже действовали друг другу на нервы. Курту не нравились некоторые друзья Лукина. Прямо как в эпизоде «Я люблю Люси»[74], он взял клейкую ленту, отделил ею половину дома и сказал Лукину и его друзьям, что они должны оставаться на своей половине. Когда один из приятелей Лукина заявил, что ему нужно пересечь границу, чтобы воспользоваться ванной, Курт ответил: «Иди в туалет во дворе, потому что ванная на моей стороне». В итоге Лукин съехал. Некоторое время Курт жил без соседа по комнате, пока к нему не переехал Дилан Карлсон, друг из Олимпии. Из-за длинных каштановых волос и неряшливой бороды Дилан немного походил на Брайана Уилсона из Beach Boys в его потерянные годы, но он излагал возмутительные взгляды на религию, расу и политику. Дилан был чудаком, но очень ярким, талантливым и дружелюбным – качества, которыми восхищался Курт. Они познакомились на шоу Brown Cow, и между ними завязалась дружба.

Дилан переехал в Абердин якобы для работы с Куртом по укладке ковров. Работа оставляла желать лучшего. «Наш босс был совершенным пьяницей, – вспоминал Дилан. – Утром мы приходили на работу, а он валялся в отключке на полу в офисе. Однажды босс отрубился прямо перед дверью, и мы не смогли войти, чтобы поднять его». Парни остались без работы, но дружба между Диланом и Куртом сохранилась. С группой, новым лучшим другом и несколькими замечательными песнями более позитивный Курт встречал 1987 год и свой двадцатый день рождения. Удивительно, но вскоре расцветет даже его сексуальная жизнь, когда Трейси Марандер станет девушкой Курта.

Они сблизились из-за грызунов – и у Курта, и у Трейси были домашние крысы. Впервые он встретился с ней два года назад возле панк-клуба в Сиэтле. Именно там Курт был арестован за употребление алкоголя. Они с Баззом пили в машине, когда Трейси подошла поздороваться. Курт был настолько восхищен, что не заметил, как подъехала полицейская машина. Они часто сталкивались друг с другом в течение следующего года, и в начале 1987-го укрепили отношения. «Я довольно долго флиртовала с Куртом, – сказала Трейси. – Я думаю, что ему было трудно поверить в то, что он действительно нравится девушке».

«Я не беспокоюсь о том, что случится, когда мне исполнится тридцать, потому что я никогда не доживу до тридцати. Ты же знаешь, что такое жизнь после тридцати. Я этого не хочу».



Трейси была идеальной подругой для двадцатилетнего Курта, и она станет главным ориентиром на его пути ко взрослой жизни. Она была на год старше него, побывала на сотнях панк-рок-шоу и знала толк в музыке, что очень возбуждало Курта. С темными волосами, пышным телом и большими глазами, которые были такими же поразительно карими, как его глаза – голубыми; она была привлекательна грубоватой красотой и имела практичные взгляды на жизнь. Каждый, кого она встречала, становился ее другом. В этом смысле, как и во многих других, Трейси, возможно, не слишком отличалась от него. Курт сразу же увлекся Трейси, хотя изначально не чувствовал, что достоин ее. Даже в самом начале их отношений его внутренние раны и его шаблон отчуждения проявляли себя. В один из первых раз, когда они спали вместе, Курт и Трейси лежали в приятной истоме после секса, и, увидев его обнаженным, она сказала: «Боже, ты такой тощий». Хотя Трейси этого не знала, но это было самое болезненное, что она только могла ему сказать. Курт набросил на себя одежду и стремительно выбежал вон. Тем не менее он вернулся.

Трейси решила, что будет любить Курта достаточно сильно, чтобы его страх исчез. Она будет любить его настолько сильно, что, возможно, он тоже сможет полюбить себя. Но для Курта это было ненадежным основанием, и на каждом углу таилось оправдание для его неуверенности в себе и страха.

Единственное, что он любил той весной больше, чем Трейси, была его любимая крыса Китти. Он растил этого самца-грызуна с самого рождения, и первые несколько недель кормил его из пипетки. В основном крыса находилась в своей клетке, но в особых случаях Курт позволял ей бегать по дому, ведь несколько крысиных какашек не могли испортить и без того грязный ковер. Однажды, когда крыса бегала по лачуге, Курт нашел на потолке паука и попросил Китти поймать его. «Я сказал: “Видишь этого ублюдка, Китти? Взять его, убить его, взять его, убить его”», – писал Курт в своем дневнике. Но Китти отказался нападать на паука, и тогда Курт вернулся с баллончиком дезодоранта Brut. Пытаясь убить паука, он услышал душераздирающий звук, посмотрел вниз и увидел:

Моя левая нога… на макушке Китти. Он подпрыгнул, визжа и истекая кровью. Я крикнул: «Прости!» – примерно 30 раз. Я завернул его в грязные трусы. Положил в мешок, нашел кусок дерева размером два на четыре дюйма, вынес его наружу, ударил деревяшкой, положил на бок и наступил на мешок. Я почувствовал, как ломаются его кости и внутренности. Потребовалось около двух минут, чтобы избавить Китти от страданий, а затем я впал в отчаяние на всю оставшуюся ночь. Очевидно, что я любил его не так сильно, как люблю сейчас. Я вернулся в спальню и увидел пятна крови и этого паука. Я крикнул ему: «Пошел ты!» – и подумал, не убить ли его, но решил бросить эту затею, чтобы он мог спокойно ползать по моему лицу, пока я лежу без сна всю ночь.





Глава 7

Супи Сейлс[75] в моих штанах

Реймонд, Вашингтон

Март 1987




Тут у меня в штанах Супи Сейлс.

– Курт компании из пятнадцати человек на первом концерте Nirvana




Карьера Курта Кобейна в качестве лидера группы закончилась еще до того, как успела начаться. Дождливой ночью в начале марта 1987 года группа наконец выехала из Абердина в фургоне, набитом аппаратурой, направляясь на свое первое шоу. У группы по-прежнему не было названия, хотя Курт провел бесчисленные часы, рассматривая множество вариантов, в том числе Poo Poo Box, Designer Drugs, Whisker Biscuit, Spina Bififda, Gut Bomb, Egg Flog, Pukeaharrea, Puking Worms, Fish Food, Bat Guana и Imcompotent Fools (намеренно неправильно написанное) («Коробка С Какашками, «Модные Наркотики», «Нитевидное Печенье», «Ращщелина Позвоночника», «Бомба В Животе», «Взбитое Яйцо», «Рвотаре», «Рвотные Черви», «Корм Для Рыбы», «Моргающая Игуана» и «Нисведущие Дураки» соответственно). Но к марту 1987 года он так и не остановился ни на одном из них.

Они направлялись в Рэймонд, расположенный в получасе езды к югу от Абердина, но больше похожий на Абердин, чем сам Абердин. Это был настоящий город лесорубов и деревенщин, поскольку почти вся работа была связана с лесом. Выбор Рэймонда для их дебютного шоу был подобен открытию бродвейской постановки в Катскилл[76] – шанс попробовать свои силы на публике, воспринимаемой как не очень разборчивая или утонченная.

Райан Айгнер, который из-за своей общительной натуры на некоторое время стал их менеджером, организовал концерт. Он уговаривал Курта выступить на публике, а когда его друг отказался, то Райан устроил концерт на вечеринке без предварительного разрешения Курта. Райан позаимствовал на работе фургон для перевозки ковров, загрузил туда аппаратуру и собрал Курта, Криста, Буркхарда, Шелли и Трейси, которым пришлось сидеть среди ковровых рулонов.

Во время поездки Курт не переставал сетовать на то, что группа, которая до сих пор играла только в его крошечной лачуге, заслуживает чего-то лучшего, чем этот концерт, за который им даже не заплатят. «Мы играем в Рэймонде, – сказал он, произнося название города так, словно оно было пятном на репутации. – Вдобавок еще и в чьем-то доме. Они даже не знают, что такое радио. Они нас возненавидят». «Теория Курта, – заметил Райан, – состояла в том, что либо публика возненавидит их и группе придется это принять, либо полюбит, что тоже было бы прекрасно. Курт был готов ко всему». Это был классический пример механизма, который Курт применял на протяжении всей своей карьеры: ему казалось, что, преуменьшая успех и фактически объявляя худший из возможных сценариев, он может защитить себя от истинного провала. Если событие, которого он боялся, оказывалось чем-то меньшим, чем полная катастрофа, Курт мог с некоторой долей триумфа заявить, что снова перехитрил судьбу. Однако на этот раз его предсказания оказались точными.

Дом располагался на Нуссбаум-Роуд, 17, в семи милях от Рэймонда, на гравийной дороге посреди поля. Когда они приехали, в 9:30 вечера, Курт сразу же испугался, увидев аудиторию, состоящую из молодых людей, которых он не знал. «Когда я увидел, как выглядит группа, – вспоминала Вэйл Стивенс, присутствовавшая на вечеринке, – я сказала: “Ого! Они выглядят не похожими на тех, с кем мы тусовались». Точно такая же мысль пришла в голову Курту, когда он осматривал дюжину подростков с прическами «маллет»[77] и в футболках Led Zeppelin. Крист был босиком, а на Курте была футболка Munsters и браслет с металлическими гвоздями и зубцами, который можно было купить прямо на лондонской Кингз-роуд в 1978 году.

Они вошли в дом, украшенный плакатом Ernest, большим журналом с пластинкой Metallica и плакатом последнего альбома Def Leppard. К балке были прибиты несколько краденых уличных вывесок, в том числе дорожный указатель «Миля 69». Ударная установка Tama располагалась в углу маленькой гостиной, как и усилитель Marshall, а возле кухни находился бочонок.

Группе потребовалось некоторое время, чтобы установить свою аппаратуру, но пока что эти приезжие не слишком-то расположили к себе хозяев. «Он не сказал ни слова, – сказала Ким Мэден о Курте. – Его распущенные волосы были какими-то сальными и падали прямо на лицо». По крайней мере, в своей сдержанности Курт был не похож на Криста, который направился прямо в уборную и начал мочиться, несмотря на то что там уже была девушка. Крист открыл аптечку, нашел пузырек с поддельной кровью для Хэллоуина, которой он намазал свою обнаженную грудь, нашел клейкую ленту, чтобы прикрыть ею соски, и начал рыться в лекарствах, выписанных по рецепту. Он вышел из ванной, не обращая внимания на бочонок, подошел к холодильнику и, обнаружив там Michelob Light, закричал: «Эй, тут хорошее пиво!» В этот момент Курт начал играть, и Кристу пришлось бежать и хватать свою бас-гитару, потому что начался самый первый концерт Nirvana.

Они начали с Downer, одной из первых песен, написанных Куртом. В ней перечислялись классические жалобы Кобейна на жалкое состояние человеческого существования. «Раздавай лоботомии, чтобы спасти маленькие семьи»[78], – пропел Курт. Мрачные тексты песен были полностью проигнорированы компанией из Рэймонда, которая не слышала ничего, кроме коротких гитарных и басовых риффов. Курт поспешил закончить ее, хотя эта песня, как и другие, последовавшие за ней, была на удивление профессиональной. В их самом первом публичном шоу было все, каждая частичка Nirvana, которая завоюет мир в ближайшие годы: тон, отношение, безумие, слегка сбивающиеся ритмы, необыкновенно мелодичные аккорды гитары, заводные партии баса, которые заставляли двигаться ваше тело, и, самое главное, гипнотическое сосредоточение внимания на Курте. Он был еще не полностью реализованным исполнителем – и на самом деле те, кто был на вечеринке, не помнят, чтобы он когда-либо поднимал голову или убирал волосы с лица. На него стоило посмотреть хотя бы потому, что он казался таким глубоким.

Нельзя сказать, что зрители это заметили, потому что они делали то же, что и любая компания подростков на вечеринке: пили и общались. Безусловно, самой поразительной вещью в этом шоу было то, что публика не хлопала, когда они закончили свою первую песню. Единственным человеком, который казался взволнованным, был Крист, который объявил: «Отсюда звучит довольно неплохо». Вероятно, чтобы удержать раздраженное эго Курта от разрушения. Райан, который уже был пьян, ответил: «Это звучит чертовски лучше, чем обычно». «Я думаю, что вы, ребята, могли бы купить приличный усилитель», – таким был единственный комментарий Курта после того, как он закончил свою первую оригинальную песню перед аудиторией. «У нас есть приличный усилитель, – возразил Тони Поуккула, живший в доме, – он просто все время взрывается». Шелли крикнула Кристу, чтобы он не снимал штаны – это была единственная одежда, которая все еще была на нем, а Курт пошутил: «У меня в штанах Супи Сейлс». «Beastie Boys», – крикнула одна из женщин. «Bestiality Boys»[79], – ответил Курт.

Пока они настраивались в перерывах между песнями, Курт увидел, как Поуккула, который имел репутацию популярного гитариста в этом районе, надевает свой Fender и приближается к группе. Но Райан не сказал Курту, что этот вечер был представлен Поуккуле как джем-сессия. На лице Курта отразился ужас, поскольку даже на этом раннем этапе своей карьеры он не хотел делить с кем-то всеобщее внимание. «Было бы круто поджемовать, – тактично солгал Курт, – но ты не возражаешь, если мы сыграем свою программу? Я на самом деле вообще не знаю попсовых песен, а импровизировать – это круто, но я люблю импровизировать только тогда, когда я пьян. Тогда мне все равно». Поуккула согласился и сел. Настала очередь Курта развлекать компанию, и ни Буркхард, ни Крист, лежавший теперь на консоли для телевизора, казалось, не были к этому готовы. «Давайте наконец приступим, – нетерпеливо приказал Курт. – Давайте подумаем, как мы будем ее играть». И с этого он начал вступительное гитарное соло для Aero Zeppelin, предполагая, что его товарищи по группе присоединятся к нему, что они вскоре и сделали. Как только песня началась, она звучала такой же доработанной, как и год спустя, когда они ее запишут.

Когда Aero Zeppelin закончилась, местные начали возбуждаться. Аплодисментов снова не последовало, и на этот раз Курта прервали, хотя, честно говоря, большая часть криков исходила от Криста и Райана, которые были настолько пьяны, что едва держались на ногах. Группа умела, как и на многих своих ранних концертах, подчинить себе публику громкостью звука во время исполнения песен. Но во время перерывов между песнями им так не везло.

«Кто выкурил всю дурь?» – завопил Крист.

«Наркотики. Я хочу наркотики!» – крикнула Шелли.

«Вам просто надо выпить», – сказала одна женщина из Рэймонда.

«Все, что мне нужно, это хорошо накуриться», – ответил Крист.

«Через пять минут я тебя прикончу», – пригрозил Райан.

«Сыграйте несколько каверов. Играйте что угодно. Я устал от того, что вы, ребята, прикидываетесь дураками, такими чертовыми умственно отсталыми. Вы придурки».

«Давай сыграем Heartbreaker», – крикнул Крист, выдав начальный басовый рифф.

«Ребята, вы пьяны?» – спросил один мужчина.

«Играй, как Zeppelin», – крикнул другой мужчина.

«Сыграй, как Тони Айомми[80]», – крикнул еще один.

«Давайте Black Sabbath», – крикнул кто-то с кухни.

И после этих слов все практически развалилось. Курт балансировал на грани срыва. Крист продолжал кричать: «Сыграй Heartbreaker», на что Курт голосом, звучащим по-детски, крикнул в ответ: «Я ее не знаю». Но тем не менее они начали играть песню Zeppelin, и гитара Курта звучала прекрасно. Исполнение рухнуло на полпути, когда Курт забыл слова песни, но в тот момент, когда он остановился, публика подбодрила его, крича: «Соло!» Изо всех сил пытался подражать Джимми Пейджу в Heartbreaker и включил в нее фрагменты How Many More Times, но когда песня закончилась, аплодисментов по-прежнему не последовало. Курт крикнул: «Для всех – Mexican Seafood», и они приступили к своей песне.

Ребята продолжили с Pen Cap Chew, а затем сыграли Hairspray Queen. К концу этого номера Крист стоял на консоли для телевизора, имитируя Kiss. Пока Курт и Аарон продолжали играть, Крист выпрыгнул из окна дома. Похожий на трехлетнего ребенка, бегущего под разбрызгивателем летним днем, он вернулся в дом, а затем проделал все это снова. «Это было потрясающе, – вспоминал Крист. – Вместо того чтобы просто играть, мы подумали: почему бы не устроить настоящее шоу? Это было то еще шоу».

То, что случилось потом, гарантировало, что это будет вечеринка, которую запомнят. Шелли и Трейси решили присоединиться к этому цирку, потирая руки о грудь Криста и целуя друг друга. Курт быстро объявил следующую песню: «Эта называется Breaking the Law («Нарушая закон»)». Они сыграли то, что позже будет иметь название Spank Thru, песню о мастурбации. Компания из Рэймонда, возможно, и не была самой искушенной аудиторией, но у них начало складываться впечатление, будто они стали объектом какой-то шутки.

Шелли, пытавшаяся стащить драгоценный Michelob, к несчастью, зацепилась своим ожерельем за дверцу холодильника. Когда Вэйл Стивенс закрыла дверь и порвала ожерелье, завязалась драка. «Ты жирная гребаная сука», – завопила Шелли, когда они с Вэйл вывалились на подъездную дорожку. «Мы нарочно вели себя отвратительно, – вспомнила Шелли. – Для нас они были деревенщинами, а мы не хотели быть такими же».

Курт, видя, как его первое выступление превращается в хаос, отложил гитару и вышел на улицу, испытывая одновременно и изумление, и отвращение. На улице к Курту подошла привлекательная девушка, и он почувствовал, что его юношеские мечты о том, чтобы стать рок-звездой и привлекать поклонниц, наконец-то сбываются. Но вместо того чтобы оказаться восхищенной фанаткой, эта блондинка с начесом просто хотела узнать слова песни Hairspray Queen. Очевидно, она подумала, что песня была написана о ней и, возможно, прямо на месте. Это был лишь первый из многих случаев неверного толкования текстов Курта. Даже на этом первом концерте Курт не был добр к публике, неверно истолковавшей его истинные намерения. «Я те скажу слова, – сказал он ей таким тоном, словно его оскорбили. – Они такие: блядь, пизда, хуесос, мудак, говноед, сукин сын, анальный зонд и ублюдок». Девушку как ветром сдуло.

Курт пошел искать Криста и нашел его на крыше фургона, мочащегося на машины других гостей. Видя это зрелище и всегда заботясь о своей безопасности, Курт сказал всем, что пора уходить. Они собрали свои пожитки и ушли, ожидая, что их отступление будет прервано кулаками и ногами хозяев. Но компания рэймондцев, несмотря на все безумства и оскорбления, которым они подверглись, и несмотря на то что их считали деревенщинами, на самом деле оказалась более благосклонной, чем многие зрители, которые готовы были заплатить, чтобы увидеть Nirvana в течение следующих нескольких лет. Некоторые даже высказали свое мнение: «Вы, ребят, великолепны». Эти слова были для Курта бальзамом на душу. Видеть свое отражение в аудитории, пусть даже не совсем восторженной, было гораздо привлекательнее, чем его собственная самокритика, которая была бесконечно жесткой. Если компания не повесила его на ближайшем фонарном столбе, то это уже триумф. Публика, отвлеченная женскими драками, пивными ссорами и выпрыгивающим из окон полуголым мужчиной, предложила ему попробовать то, чего он жаждал больше всего на свете: наркотик внимания.

Видеть свое отражение в аудитории, пусть даже не совсем восторженной, было гораздо привлекательнее, чем его собственная самокритика, которая была бесконечно жесткой.



Когда все они втиснулись в фургон, возник спор о том, кто из них наименее пьян, и, хотя Курт был самым трезвым, никто не доверил ему вести машину. Он сел на заднее сиденье, а Буркхард – за руль. «Все вышли на подъездную дорожку, чтобы посмотреть, как они уезжают, – вспоминал Джефф Фрэнкс, живший в этом доме. – Они все сидели в задней части фургона, с открытой задней дверью, прямо на рулонах с коврами. Мы видели, как они закрыли раздвижную дверь и помчались прочь, выплевывая гравий из-под колес».

В фургоне не было окон, и с закрытой раздвижной дверью было совершенно темно. Пройдет несколько месяцев, прежде чем группа снова будет играть перед публикой, но они уже смотрели в будущее, а маленькая часть их легенды уже сформировалась.





Глава 8

В школе

Олимпия, Вашингтон