Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

– Слова песни Polly, 1990 год



В то раннее утро понедельника Курт бродил по улицам Абердина, вдыхая запах секса на своих пальцах. Человека, одержимого запахами, этот опыт опьянял. Чтобы вновь пережить этот акт, все, что ему нужно было сделать, это потереться пальцами о собственную промежность, и, когда он нюхал их, ее запах все еще был там. Сознание Курта уже забывало о том, что его сексуальная инициация была близка к катастрофе, и вместо этого в своих воспоминаниях он превратил ее в триумф. Фактические обстоятельства не имели значения – грязный это был секс или нет, Курт больше не был девственником. Будучи романтиком в душе, он также полагал, что этот первый сексуальный контакт был только началом многих других приятных игр с этой девушкой; что это было началом его взрослого сексуального опыта; бальзам, на который он мог рассчитывать, как на пиво или наркотики, чтобы помочь ему избежать своей судьбы. По дороге к Уэзервакс он украл из какого-то сада цветок. Джеки увидела, как Курт робко направляется к курилке за школой с этой красной розой в руке – она думала, что это для нее, но Курт вручил цветок девушке, с которой спал в ту ночь и которую это совсем не впечатлило. Курт никак не мог понять, что именно Джеки в него влюбилась. Другая девушка, напротив, была смущена своей нескромностью и еще больше смущена этим цветком. Это был болезненный урок для такого чувствительного человека, как Курт, и он еще больше запутал его потребность в любви со сложностями взрослой сексуальной жизни.

После школы начались более насущные проблемы, первая из которых – поиск жилья. Базз поехал с ним за вещами. Как Курт и предполагал, эта ссора с матерью отличалась от остальных. Приехав домой, они обнаружили, что Венди все еще в ярости. «Его мама бесилась все это время, говоря ему, что он полный чертов неудачник, – вспоминал Осборн. – Курт все время повторял: “Хорошо, мам. Хорошо”. Она ясно дала понять, что даже не хочет видеть его в своем доме». Когда Курт собрал свою драгоценную гитару и усилитель, сложив одежду в несколько мешков для мусора Hefty, он предпринял окончательный эмоциональный и физический побег от своей семьи. Были и другие побеги, и его привычка отступать началась вскоре после развода, но большинство этих бегств были его собственными. На этот раз он был бессилен перед самым настоящим страхом за себя. Ему было семнадцать лет, он учился в старшей школе, но пропускал почти все уроки. У него никогда не было работы, у него не было денег, и все его вещи лежали в четырех мешках Hefty. Курт был уверен, что уходит, но понятия не имел, куда именно.

Если развод был его первым предательством, а повторный брак отца – вторым, то этот третий отказ от него был столь же значительным. Венди бросила его. Она жаловалась сестрам, что «не знает, что делать с Куртом». Их ссоры обостряли ее конфликты с Пэтом, за которого Венди собиралась выйти замуж, и она не могла позволить себе потерять эти отношения как минимум из финансовых соображений. Курт почувствовал, и, возможно, правильно, что кто-то из его родителей снова предпочел ему нового партнера. Это была маргинализация, которая останется с ним: в сочетании с его ранними эмоциональными ранами опыт изгнания будет тем, к чему он будет возвращаться неоднократно, так полностью и не освободившись от этой травмы. Она просто скрывалась внутри, боль, которая окутает всю его оставшуюся жизнь страхом нужды. Никогда не будет достаточного количества денег, внимания или – самое главное – любви, потому что он знал, как быстро все это может исчезнуть.

Семь лет спустя он напишет песню об этом периоде своей жизни и назовет ее Something in The Way («Что-то на пути»). Из-за уклончивой лирики нельзя определенно сказать, что было этим «чем-то», но не было сомнений в том, что он – именно тот, кто был «на пути». Песня подразумевает, что певец живет под мостом. Когда его просили объяснить это, Курт всегда рассказывал историю о том, как его выгнали из дома, как он бросил школу и жил под мостом Янг-Стрит. В конечном счете это станет одним из критериев его культурной биографии, одним из самых мощных элементов мифотворчества, единственным фрагментом истории Курта, который обязательно появится в каком-нибудь абзаце его описания жизни: этот парень был настолько нежеланным, что жил под мостом. Это был мощный и мрачный образ, ставший еще более резонансным, когда Nirvana стала знаменита, и в журналах стали появляться фотографии обратной стороны моста Янг-Стрит. Его зловонная природа очевидна даже на фотографиях. Похоже, что в этом месте мог бы жить тролль, а не ребенок. Мост находился всего в двух кварталах от дома его матери – расстояние, которое, как сказал Курт, не могла преодолеть никакая любовь.

Однако история «жизни под мостом», так же как и история «пушки на гитары», была сильно приукрашена в рассказах Курта. «Он никогда не жил под этим мостом, – настаивал Крист Новоселич, который в тот год познакомился с Куртом в школе. – Он там околачивался, но нельзя же жить на этих грязных берегах, где постоянные приливы и отливы. Это был его собственный ревизионизм[55]». Его сестра также подтверждала эту информацию: «Курт никогда не жил под мостом. Там была тусовка, куда все соседские дети ходили покурить, да и только». И если бы Курт и провел хотя бы одну ночь под каким-нибудь абердинским мостом, местные жители утверждают, что это скорее был бы мост на Сикс-стрит, гораздо больший прогон в полмили, протянувшийся над небольшим каньоном и любимый всеми бездомными Абердина. Даже такую обстановку трудно себе представить, потому что Курт был нытиком мирового класса. Мало кто из нытиков смог бы пережить абердинскую весну на открытом воздухе, где погода была чем-то вроде ежедневного муссона. Однако история с мостом имеет большое значение хотя бы потому, что Курт эмоционально рассказывал ее так много раз. В какой-то момент он, должно быть, и сам начал в это верить.

Правдивая история о том, где он проводил свои дни и ночи в этот период, более трогательна, чем даже изложение событий самим Куртом. Его путешествие началось на крыльце дома Дэйла Кровера, где он спал в картонной коробке из-под холодильника, свернувшись калачиком, как котенок. Когда он надоел хозяевам и его оттуда выгнали, изобретательность и хитрость его не подвели: в Абердине было много старых многоквартирных домов с центральным отоплением в коридорах, и именно здесь он проводил большинство ночей. Курт пробирался туда поздно вечером, находил широкий коридор, отвинчивал верхний свет, расстилал свой спальный мешок, ложился спать и обязательно вставал до того, как просыпались жильцы дома. Это была жизнь, лучше всего описанная строкой, которую он напишет несколько лет спустя для песни: «Она поражает меня, воля инстинкта». Его инстинктивные навыки выживания сослужили ему хорошую службу, и его воля была сильна.

Когда иного выхода не оставалось, Курт и еще один парень, по имени Пол Уайт, поднимались на холм к городской больнице Грейс-Харбор. Там они будут спать в приемной. Курт, самый смелый из них двоих, а может быть, и самый отчаянный, без зазрения совести проходил без очереди в больничную столовую и брал еду по вымышленным палатным номеркам. «В приемной был телевизор, и мы могли смотреть его весь день, – вспоминал Уайт. – Люди всегда думали, что мы ждем больного или умирающего пациента, и никогда не задавали никаких вопросов». Это была подлинная история эмоциональной правды, запечатленной в Something in The Way, и, возможно, величайшая ирония в его жизни – Курт вернулся туда, откуда и начал свой путь, в больницу с видом на гавань, туда, где он родился семнадцать лет назад. Вот он спит в приемной, как беженец, тайком крадет булочки из кафетерия, притворяясь безутешным родственником какого-то больного, но единственной настоящей болезнью было одиночество, которое он ощущал в своем сердце.

Прожив на улице около четырех месяцев, Курт наконец вернулся к отцу. Это далось ему нелегко, и то, что он даже подумывал о возвращении к родителям, показывает его крайнюю степень отчаяния. Дон и Дженни услышали, что Курт сейчас бездомный, и нашли его спящим на старом диване в гараже напротив дома Венди. «Он был очень зол на всех и хотел, чтобы все думали, что никто не примет его, что было практически правдой», – вспоминала Дженни.

В Монтесано Курт вернулся в свою подвальную комнату в доме на Флит-стрит. Его борьба с отцом за свои права обострилась – как будто время, проведенное вдали от Дона, только укрепило его решимость. Все стороны знали, что присутствие Курта не было долговременной мерой – они взаимно переросли свою потребность или нужду друг в друге. Гитара Курта делала жизнь более терпимой, и он репетировал часами. Его друзья и семья начали замечать, что он становится все более искусным в этой игре. «Курт мог сыграть любую песню, прослушав ее всего один раз, от Air Supply до Джона Кугара Мелленкампа», – вспоминал его сводный брат Джеймс. Семья взяла напрокат фильм «Это – Spinal Tap»[56], и Курт с Джеймсом посмотрели его пять раз подряд – вскоре он начал повторять диалоги из фильма и играть песни группы.

Когда Курт вернулся к Дону и Дженни, в семье произошло еще одно самоубийство. Кеннет Кобейн, единственный оставшийся в живых брат Лиланда, впал в уныние из-за смерти жены и выстрелил себе в лоб из пистолета 22-го калибра. Эта потеря была почти невыносима для Лиланда: совокупный эффект от трагической гибели его отца, сына Майкла и трех братьев умерил его буйство жестокой меланхолией. Если считать смерть Эрнеста самоубийством из-за алкоголя, то все трое братьев Лиланда погибли от собственной руки, двое из них – застрелившись.

Курт не был близок с этими дядями, но скорбь охватила весь дом. Казалось, что вся семья проклята. Его мачеха приложила все усилия, чтобы найти Курту работу по стрижке газонов, поскольку это была единственная работа, которую можно было найти в Монте, кроме лесозаготовок, конечно. Курт подстриг несколько газонов, но быстро заскучал. Пару раз он заглядывал в объявления о найме, но в Монтесано было не так уж много вакансий.

Крупнейшее экономическое предприятие округа – атомная электростанция Satsop – обанкротилось еще до того, как было полностью построено, оставив без работы пятнадцать процентов населения, что вдвое больше, чем в остальном штате. Все достигло критической точки, когда Дон объявил, что если Курт не собирается идти в школу или работать, то должен пойти в армию. Следующим вечером Дон пригласил рекрутера военно-морского флота для разговора с его сыном.

Вместо сильного своенравного человека, который позже мог бы схватить моряка за шиворот и вышвырнуть головой вперед за дверь, рекрутер увидел печального и подавленного мальчика. Курт, ко всеобщему удивлению, выслушал его презентацию. В конце вечера, в основном чтобы утешить отца, Курт сказал, что подумает над этим. Для Курта служба казалась сущим адом, но это был ад с другим почтовым индексом. Как сказал Курт Джесси Риду, «по крайней мере, флот может дать тебе горячее три раза в день и койку». Для парня, который жил на улице и спал в больничных приемных, гарантия жилья и пищи без родительской помощи казалась заманчивой. Но когда Дон попытался убедить его позволить рекрутеру вернуться на следующий день, Курт сказал, чтобы он забыл об этой затее.

Отчаянно нуждаясь хоть в чем-то, Курт обрел религию. Они с Джесси были неразлучны в течение 1984 года, это распространялось и на совместное посещение церкви. Родители Джесси, Этель и Дэйв Рид, были ревностными христианами, и семья ходила в баптистскую церковь Сентрал-парк, расположенную на полпути между Монте и Абердином. Курт начал регулярно посещать воскресную службу и даже появлялся в молодежной христианской группе в среду вечером. В октябре его крестили в этой церкви, хотя никто из членов семьи при этом не присутствовал. Джесси даже вспомнил, как Курт пережил опыт обращения в новую веру: «Однажды ночью мы шли по мосту через реку Чехалис, он остановился и сказал, что принял Иисуса Христа в свою жизнь.

Он просил Бога «войти в его жизнь». Я отчетливо помню, как он говорил об откровениях и спокойствии, о которых говорят все, когда принимают Христа». В течение следующих двух недель Курт говорил тоном пылкого ревностного христианина. Он начал отчитывать Джесси за то, что тот курил, пренебрегал Библией и был неважным христианином. Религиозное обращение Курта совпало с одним из его многочисленных периодов трезвости. История с наркотиками и алкоголем всегда состояла из загула, за которым следовало воздержание. В том же месяце он написал письмо своей тете Мари, в котором изложил свои взгляды на марихуану:

Я только что закончил смотреть «Косяковое безумие»[57] по MTV… Он был снят в тридцатых годах, и если делали хотя бы одну затяжку этим дьявольским наркотиком, то он сильно их одурманивал, и они убивали друг друга, заводили романы, сбивали невинных жертв машинами. Они отправили одного подростка, похожего на Бивера[58], под суд, обвиняя в убийстве. Ничего себе, это – самое волнующее, с чем я мог столкнуться. Это казалось огромным преувеличением, но я принимаю всю идею, стоящую за этим. Наркотики – отстой. Я знаю это из собственного опыта, потому что на какое-то время впал в летаргию, как заплесневелый кусок сыра. Я думаю, что это было большой проблемой и моей мамы, и для меня.

И все же, как только он отправил письмо и обнаружил, что привык к образу церковной жизни, Курт тут же отбросил свою веру, словно пару штанов, из которой вырос. «Он жаждал этого, – говорил Джесси, – но это было мимолетным мгновением из-за страха». Когда страх угас, Курт снова начал курить. Он посещал баптистскую церковь в Сентрал-парке еще три месяца, но его разговоры, как вспоминал Джесси, «были больше направлены против Бога. После этого Курт стал говорить об антибожественных вещах».

Родители Джесси привязались к Курту, и, поскольку он очень часто бывал у них дома, они предложили ему переехать. Семья Джесси жила в Норт-Ривер, сельской местности в четырнадцати милях от Абердина. В то время оба мальчика, казалось, давали друг другу что-то, чего не хватало в их личной жизни. Риды обсуждали возможность переезда Курта в Норт-Ривер, и Венди, Дон и Дженни согласились, что стоит попробовать. Венди сказала Ридам, что ее «терпение было на грани», и Дон с Дженни оказались солидарны с ней. «Дэйв Рид пришел к нам, – вспоминала Дженни, – и сказал, что может кое-что для него сделать. Они были религиозной семьей, и Дэйв чувствовал, что может обуздать его, в то время как никто другой этого сделать не мог». «Мы очень любили Курта, – объяснила Этель Рид. – Он был таким милым парнем, просто казался потерянным». В сентябре Курт снова собрал свои пожитки – на этот раз в большую спортивную сумку – и переехал в Норт-Ривер.

Риды жили в доме площадью 4000 квадратных футов[59], и мальчики могли свободно бегать по огромному верхнему этажу. Пожалуй, самым лучшим в этом доме было то, что он был настолько удаленным, что ребята могли смело врубать свои электрогитары так громко, как им хотелось. Они будут играть целыми днями. Хотя Дэйв Рид и был христианским молодежным наставником – он напоминал Неда Фландерса из «Симпсонов» из-за своих коротких волос и усов, – он не был обывателем. Рид играл рок-н-ролл уже двадцать лет и был членом группы Beachcombers вместе с дядей Курта Чаком, так что семья его хорошо знала. В доме было полно усилителей, гитар и музыкальных альбомов. Также Риды были менее строгими, чем Дон: они позволили Курту поехать в Сиэтл с Баззом и Лукином, чтобы увидеть выдающуюся панк-группу Black Flag. Журнал Rocket назвал это шоу вторым из лучших в 1984 году, но для Курта оно уступало только шоу Melvins на автостоянке. В каждом интервью, которое Курт давал позже, он утверждал, что это был первый концерт в его жизни.

Именно здесь, в доме Ридов, Курт впервые играл джем-сейшн с Кристом Новоселичем. Он был на два года старше, но его невозможно было не заметить в Грейс-Харбор. Ростом в шесть футов семь дюймов[60] он напоминал молодого Авраама Линкольна. У Криста было хорватское происхождение, и он родился в семье, которую также постиг бракоразводный процесс и которая могла конкурировать с семьей Курта в плане проблемных ситуаций (Крист был известен как Крис в Абердине; он изменил написание своего имени обратно на первоначальное хорватское имя, данное при рождении, в 1992 году).

Курт встречал Криста в школе и на репетиционной точке Melvins, но их жизни пересеклись еще в одном месте, о котором никто из них никогда в жизни больше не упомянет, – баптистской церкви в Сентрал-парке. Крист посещал церковь, но даже такие взрослые, как мистер Рид, знали, что он ходил туда «только ради девчонок». Однажды Джесси пригласил Криста к себе домой, где все трое джемовали[61]. Тогда Крист играл на гитаре, как Джесси и Курт, поэтому сессия звучала примерно как запись «Мира Уэйна»[62], когда они прогоняли типичные подражания Джимми Пейджу. Крист и Джесси ненадолго поменялись гитарами; левша Курт остался верен своей собственной. Они действительно сыграли несколько оригинальных песен Курта штурмом из трех гитар.

Как только Курт поселился у Ридов, он предпринял несколько коротких попыток вернуться в школу Уэзервакс. Курт уже настолько отстал в своих занятиях, что было маловероятно, что он все-таки окончит ее вместе со своим классом. Курт сказал своим друзьям, что может притвориться умственно отсталым, чтобы попасть на коррекционно-компенсирующие занятия. Джесси дразнил Курта и называл его тупологовым из-за плохих оценок. Его единственным реальным участием в школе был художественный класс, место, где Курт не чувствовал себя некомпетентным. В 1985 году он принял участие в одном из своих школьных проектов в Региональной художественной выставке средних школ, и его работа была помещена в постоянную коллекцию Управляющего общественного образования. Мистер Хантер сказал Курту, что если он подаст заявление, то сможет получать стипендию от художественной школы. Чтобы получать стипендию и поступить в колледж, необходимо было окончить Уэзервакс, что было нереальным, разве что если бы его оставили на второй год (позже Курт ложно утверждал, что ему предложили несколько стипендий). В конце концов он полностью бросил учебу, но сначала поступил в альтернативную среднюю школу Абердина для взрослых учащихся. Учебная программа была аналогична программе Уэзервакса, но формальных занятий не было: студенты работали с преподавателями один на один. Майк Пойтрас обучал Курта около недели, но тот не продержался достаточного количества времени для того, чтобы закончить обучение. Две недели спустя Курт бросил эту школу для недоучившихся.

Как только Курт перестал ходить в школу, Дэйв Рид нашел ему работу в ресторане Lamplighter в Грейленде. Там платили 4,25 доллара в час за работу посудомойщика, помощника по приготовлению пищи, помощника повара и помощника официанта. Был зимний сезон, и ресторан обычно пустовал, что вполне устраивало Курта.

Именно благодаря Дэйву Риду, его дяде Чаку и тете Мари Курт впервые начал представлять себе, что когда-нибудь у него будет будущее в музыкальной индустрии. В юности Дэйв и Чак записали сингл с Beachcombers – Purple Peanuts, с The Wheelie на оборотной стороне, – что стало большой ценностью в доме Ридов. Курт и Джесси постоянно крутили пластинку, подражая ей на своих гитарах. Сам Курт добросовестно писал песни – у него было несколько папок для бумаг, набитых листами с текстами. Некоторые из названий были «Потребляемая мощность в коттедже», «Саботаж самурая» и мелодия о мистере Риде под названием «Бриллиантовый Дэйв». Курт даже написал песню, высмеивающую своего однокурсника из Абердина, который покончил с собой. Мальчика звали Бо; песня называлась «Ода Бо» и исполнялась в стиле кантри-энд-вестерн.

Бывший член Beachcombers продолжил свою карьеру, став промоутером на Capitol Records в Сиэтле. Как только Курт узнал об этом, то отчаянно за это уцепился. Он приставал к Дэйву с просьбой их познакомить, не зная в то время о том, что промоутер не является охотником за талантами. «Он всегда хотел встретиться с ним, потому что думал, что это поможет его карьере», – вспоминал Джесси. Таково было зарождение Курта Кобейна, профессионального музыканта, и его постоянные просьбы о знакомстве, которое так и не состоялось, свидетельствуют о том, что уже в семнадцать лет он мечтал о музыкальной карьере. Если бы Курт признался в своих честолюбивых замыслах на репетиционной точке Melvins, его сочли бы еретиком. Он держал свои амбиции при себе, но никогда не переставал искать способы выбраться из своей среды.

Жизнь с Ридами была близка к воссозданию семьи, которую он потерял при разводе. Риды обедали вместе, ходили в церковь всей семьей, а музыкальные таланты мальчиков поощрялись. Настоящая привязанность и любовь были очевидны и ощутимы среди всех членов семьи, включая Курта. Когда в феврале 1985 года Курту исполнилось восемнадцать, Риды устроили ему настоящий день рождения. Тетя Мари прислала ему две книги:

«Молот богов», биографию Led Zeppelin, и коллекцию иллюстраций Нормана Роквелла. В благодарственной записке, которую Курт написал своей тете, он описал свой день рождения: «Все дети из церковной молодежной группы пришли, принесли торт для меня и Джесси, затем мы играли в глупые игры, а пастор Ллойд спел пару песен (он выглядит точно как мистер Роджерс). Но было приятно знать, что люди заботятся о тебе».

Тем не менее даже с церковной молодежной группой, пастором Ллойдом и суррогатной семьей Ридов Курт не мог психологически избежать отчуждения, которое он чувствовал от своей собственной раздробленной семьи. «Он был строг к себе», – заметил Дэйв Рид. Курт почти не общался с матерью, но Дэйв Рид ежемесячно сообщал Венди все последние новости. В августе 1984 года она вышла замуж за Пэта О’Коннора, а следующей весной забеременела. Курт как-то зашел к ней в гости, и когда Венди увидела, каким потерянным он выглядит, она не выдержала и разрыдалась. Курт опустился на колени, обнял мать и сказал, что с ним все в порядке.

Так оно и было, по крайней мере на какое-то время, но потом кризис повторился. В марте 1985 года Курт порезал палец, когда мыл посуду на работе, и в приступе паники уволился. «Ему наложили швы, – вспоминал Джесси, – и он сказал мне, что если потеряет палец и не сможет играть на гитаре, то покончит с собой». Будучи безработным и из-за травмы, которая не позволяла ему играть на гитаре, Курт бездельничал дома. Он убедил Джесси тоже пропускать школу, и они вдвоем целыми днями пили или принимали наркотики. «Он все больше и больше отдалялся, – вспоминала Этель Рид. – Мы пытались разговорить Курта, но не смогли. Вскоре мы осознали, что не помогаем ему, а просто даем возможность еще больше отдалиться от людей».

Диссоциация Курта достигла апогея в апреле, когда однажды днем он забыл свой ключ и выбил окно, чтобы попасть в дом. Это было последней каплей для Ридов, и они сказали Курту, что он должен найти другое место для проживания. В тот год в Грейс-Харбор апрель был дождливым, и в то время как большинство ребят его возраста готовились к выпускному балу или вручению дипломов, Курт снова искал убежище.

Вернувшись на улицу, Курт возобновил бесконечный цикл ночевок в гаражах друзей или в коридорах. Отчаявшись, он в конце концов обратился за помощью к правительству и стал получать 40 долларов в месяц на продовольственные талоны. Благодаря местной бирже труда Курт нашел работу в YMCA[63], начинающуюся с 1 мая. Это была работа на неполный день, обеспечивающаяся местным грантом «работа с молодежью». Курт описал бы эту кратковременную работу как свою самую любимую дневную работу.

Это была прославленная должность уборщика, но если другие служащие заболевали, ему приходилось заменять спасателя или инструктора по мероприятиям. Курт любил эту работу, особенно работу с детьми. Хотя сам Курт не был особенно хорошим пловцом, ему нравилось быть спасателем. Кевин Шиллингер, живший в квартале от YMCA, наблюдал, как Курт учил пятилетних и шестилетних детей играть в футбол, – на протяжении всего урока на лице Курта светилась широкая улыбка. Работая с детьми, он смог обрести самоуважение, которого ему так не хватало в других областях своей жизни: ему было хорошо с ними, и они его не осуждали.

Курт также устроился на полставки на вторую работу, которую обсуждал довольно редко. Это была должность уборщика в средней школе Уэзервакс. Каждый вечер он надевал коричневый комбинезон и драил шваброй коридоры школы, где когда-то бросил учебу. Хотя к тому времени, когда Курт приступил к своим обязанностям, учебный год почти закончился, контраст между подготовкой его сверстников к колледжу и его собственными особенностями заставил его чувствовать себя ничтожным, как никогда в жизни. Он продержался два месяца, прежде чем все-таки уволиться.

Как только Курт покинул дом Ридов, Джесси последовал за ним. Некоторое время они жили в доме бабушки и дедушки Джесси в Абердине. Затем, 1 июня 1985 года, они переехали в квартиру по адресу Норт-Мичиган-стрит, 404. По любым меркам эта крошечная студия за 100 долларов в месяц, стены которой были выкрашены в розовый цвет, за что она и получила название «Розовая квартира», была свалкой. Однако это была их свалка, обставленная скромной мебелью, которую они дополнили украшениями для газона, мотоциклами с коляской Big Wheel и креслами с откидной спинкой для заднего двора, украденными у соседей. Панорамное окно выходило на улицу, и Курт использовал его как общественный мольберт, написав мылом на стекле «666» и «Сатана рулит».

Надувная кукла висела в петле и была покрыта гелем для бритья. В квартире повсюду был гель для бритья Edge. По соседству раздавались пробники, и парни обнаружили, что могут вдыхать пары из банок и получать кайф. Как-то вечером они приняли пару доз, когда в дверь постучал шериф округа Грейс-Харбор и велел им убрать эту жуткую куклу. К счастью, офицер не заходил в их квартиру. Иначе он бы увидел трехнедельную посуду в раковине, многочисленные предметы украденной садовой мебели, гель для бритья на стенах и трофеи от их последней шалости: кража крестов с надгробий на кладбище и покраска их в горошек.


Летом 1985 года это была не единственная стычка Курта с законом. Курт, Джесси и их приятели, словно оборотни, ждали наступления темноты, а затем отправлялись терроризировать окрестности, воруя садовую мебель или расписывая здания краской из баллончика. Хотя позже Курт утверждал, что его граффити были политическими («Бог – гей», «Сделай выкидыш Христа» – он перечислил несколько своих лозунгов), на самом деле большая часть того, что он написал, была бессмыслицей. Курт привел в ярость соседа, написав красными буквами на корпусе его лодки «Наркотическая лодка»; на другой стороне он написал: «Лодочники, проваливайте домой». Однажды ночью Курт нарисовал граффити на стене YMCA. По иронии судьбы, на следующий день ему было поручено их смывать.

Вечером 23 июля 1985 года всего в квартале от полицейского участка Абердина детектив Майкл Бенс патрулировал Маркет-стрит, когда заметил в переулке трех мужчин и светловолосого мальчика. Когда подъехала машина Бенса, мужчины бросились бежать, но светловолосый паренек застыл на месте, как олень в свете фар. Бенс увидел, как он выбросил граффити-маркер. На стене за его спиной висело пророческое заявление: «Ain’t got no how watchamacallit»[64]. Типографски это было произведение искусства, так как буквы были написаны в произвольном порядке прописными и строчными, и каждая буква «Т» была в четыре раза больше, чем все остальные буквы.

Внезапно мальчик сорвался с места и пробежал два квартала, прежде чем его все-таки догнала патрульная машина. Как только это произошло, Курт остановился, и на него надели наручники. Он представился как Курт Дональд Кобейн и был настоящим воплощением вежливости. В участке он написал и подписал заявление, в котором было написано:

Сегодня вечером, стоя за банком SeaFirst в переулке у библиотеки и разговаривая с тремя другими людьми, я писал на здании SeaFirst. Не знаю, почему я это сделал, но я это сделал.

То, что я написал на стене, было: «Не знаю, как называется эта хренотень». Теперь я понимаю, как глупо с моей стороны было так поступать, и мне жаль, что я это сделал. Когда полицейская машина въехала в переулок, я увидел ее и выбросил красный маркер, которым я писал.

У Курта сняли отпечатки пальцев, сфотографировали для полицейского досье, а затем отпустили, но через несколько недель потребовали явиться в суд на слушание. Его оштрафовали на 180 долларов, дали 30-дневный условный срок и предупредили, чтобы он больше не попадал в неприятности.

Для восемнадцатилетнего Курта это было легче сказать, чем сделать. Однажды вечером, когда Джесси был на работе, пришли «Цеплялы» и джемовали на своих гитарах. Один из соседей, крупный мужчина с усами, постучал в стену и велел им вести себя потише. Позже, когда Курт будет рассказывать эту историю, он скажет, что сосед безжалостно избивал его в течение нескольких часов. Это была одна из многих историй, которые Курт рассказывал о том, как над ним постоянно издевались абердинские деревенщины. «Все было не так, – вспоминал Стив Шиллингер. – Парень действительно пришел и попросил его вести себя потише, и когда Курт начал острить, тот ударил его пару раз и сказал: “Заткнись на хрен”». В ту ночь Джесси там не было, но за все время, что они с Куртом были знакомы, он смог вспомнить только одну драку: «Обычно Курт был слишком занят тем, что смешил людей. Я всегда был рядом, чтобы защитить его». Джесси был невысокого роста, как и Курт, но он поднимал штангу и был крепкого телосложения.

Во времена розовой квартиры Джесси, вероятно, готов был совершить убийство ради Курта, и тот этим пользовался. Однажды Курт заявил, что они оба должны сделать ирокезы. Они пошли к Шиллингерам, достали машинку для стрижки волос, и вскоре у Джесси появился ирокез. Когда пришла очередь бриться Курту, он заявил, что это глупая затея. «Однажды Курт сказал, что если он сможет написать что-то у меня на лбу, то и я смогу написать что-то у него на лбу, – вспоминал Джесси. – Он взял перманентный маркер и написал на мне «666», а потом убежал. Я всегда был кретином, на котором все обычно экспериментировали. Если было какое-нибудь химическое вещество или напиток, они всегда хотели, чтобы я попробовал его первым». В издевательствах Курта над его лучшим другом была и темная сторона. Несмотря на все свои дурацкие выходки, Джесси сумел окончить школу той весной. Однажды вечером, когда Джесси был на работе в «Бургер Кинг», Курт вырвал фотографии из его ежегодника, приклеил их к стене и поставил на них красные крестики. Это было скорее проявлением его ненависти к самому себе, чем отражением чувств к Джесси. Возможно, в приступе стыда за свою ярость Курт решил вышвырнуть Джесси из квартиры. Несмотря на то что именно он внес за нее задаток. Вскоре Джесси переехал к бабушке, а Курт остался один. У Джесси по-прежнему были планы поступить на флот, и Курт боялся этого. Это была схема, которой он следовал всю свою жизнь: чтобы не терять того, кто был ему дорог, он сначала отдалялся, обычно создавая какой-то искусственный конфликт, чтобы уменьшить ощущение отторжения, которое, как он чувствовал, было неизбежным.

Курт продолжал писать песни, живя в своей розовой квартире. Большинство из них все еще были плохо замаскированными историями о персонажах и событиях из его жизни, а некоторые – юмористическими. Тем летом он написал песню под названием Spam о мясном продукте и еще одну под названием The Class of 85, которая была атакой на Джесси и выпускной класс, который он пропустил. В ней говорилось: «Мы все одинаковые, просто мухи над экскрементами». Хотя его песни и были об изолированном мире, но даже на этой стадии Курт мыслил масштабно. «Я собираюсь записать альбом, который будет даже круче, чем U2 или R.E.M.», – хвастался он Стиву Шиллингеру. Курт любил обе эти группы, и он постоянно говорил о том, какими великими были Smithereens, хотя об этом он старался не упоминать в присутствии Базза из страха нарушить панк-кодекс, в котором говорилось, что никакая поп-музыка не имеет значения. Он читал все фанзины[65] и музыкальные журналы, какие только мог найти, а их в Абердине было немного. Он даже писал длинные воображаемые интервью с самим собой для несуществующих изданий. Курт и Стив говорили о том, чтобы создать свой собственный фанзин, и дошли до того, что даже подготовили проект пробного выпуска.

Стив бросил проект, когда понял, что Курт пишет положительные отзывы об альбомах, которые он никогда не слышал. Курт также говорил о создании собственного звукозаписывающего лейбла, и однажды вечером они со Стивом записали монолог своего друга по имени Скотти Керейт. Но из этого ничего не вышло, как и из многих его идей в то время.

Денег не было ни на издательство фанзинов, ни на звукозаписывающие лейблы. Даже платить за аренду было довольно трудно. Через два месяца после отъезда Джесси Курта выселили. Хозяин пришел в квартиру, когда Курта не было дома, собрал его немногочисленные пожитки, включая украденные кресты и Big Wheels, и выставил все это на улицу.





* * *


В третий раз за два года Курт остался без жилья. Он снова начал думать о флоте. Тревор Бриггс записался на службу и убедил Курта воспользоваться системой парного обучения на флоте, где они могли бы вместе разместиться в учебном лагере. Безработица в Грейс-Харбор еще больше возросла, и перспектив для восемнадцатилетнего недоучки было не так уж и много. Курт отправился на призывной пункт ВМС на Стейт-стрит и провел там три часа, сдавая ASVAB[66]. Он успешно сдал тест, и флот был готов принять его. Позже Курт утверждал, что он получил самый высокий когда-либо зарегистрированный балл за тест, но в это трудно было поверить, поскольку тест включал в себя математику. В последнюю минуту, как и прежде, когда пришло время идти в армию, Курт отказался.

Большую часть ночей Курт спал на заднем сиденье потрепанного седана «Вольво» матери Грега Хокансона, в шутку прозванной «вульва». А в то время уже наступил октябрь, погода испортилась, и ночи в машине стали невыносимыми. Вскоре Курт нашел нового благодетеля в семье Шиллингеров, который после интенсивного воздействия со стороны Курта согласился взять его к себе.

Ламонт Шиллингер был преподавателем английского языка в Уэзерваксе и, как и Дэйв Рид, был родом из религиозной семьи. Несмотря на то что он покинул мормонскую церковь уже много лет назад, Ламонт все еще пытался быть, как он утверждал, «независимым порядочным человеком». Было и другое сходство с жизнью у Ридов: Шиллингеры обедали вместе, проводили время всей семьей, а также поощрялась игра на музыкальных инструментах. Курта приняли как родного и включили в круг обязанностей по дому, которые он выполнял без нареканий, будучи благодарным за то, что его сделали частью семьи. В доме Шиллингеров было довольно тесно – у них было шестеро собственных детей, – поэтому Курт спал на диване в гостиной, а днем прятал за ним свой спальный мешок. С Шиллингерами он провел День благодарения и Рождество 1985 года. Ламонт купил весьма необходимые Курту новые джинсы Levi’s. Позже, на Рождество, Курт навестил Венди. Она только что родила его единокровную сестру Брианну. Новорожденная сделала дом О’Конноров более счастливым местом, хотя о возвращении Курта по-прежнему не было и речи.

В декабре 1985 года Курт начал репетировать некоторые песни, которые написал, вместе с Дэйлом Кровером на басу и Грегом Хокансоном на барабанах. Он назвал эту группу Fecal Matter[67], и она стала его первой настоящей группой. Он убедил Кровера поехать вместе с ним к тете Мари, чтобы записать несколько песен. «Он приехал, – вспоминала Мари, – с огромным блокнотом, полным стихов. Я показала ему, как настроить некоторые вещи, как записывать с катушки на катушку, и он сразу же приступил к делу». Сначала Курт записал свой голос, а потом они с Кровером записали партии гитары, баса и барабанов поверх вокала.

Мари была обеспокоена текстом песни Suicide Samurai («Покончивший с собой самурай»), но списала его на типичное поведение подростка. Мальчики также записали Bambi Slaughter («Убийство Бемби», история о том, как мальчик заложил обручальные кольца своих родителей), Buffy’s Pregnant («Баффи беременна», Баффи из телешоу «Дела семейные»), Downer («Несись со всех ног»), Laminated Efef ct («Эффект расслоения»), Spank Thru («Зубовный скрежет») и Sound of Dentage («Транквилизатор»). Когда Курт вернулся в Абердин, он использовал магнитофон Шиллингеров, чтобы сделать копии этих записей. То, что он держал в руках свою кассету, было для него осязаемым доказательством наличия таланта. Это было первым физическим проявлением чувства собственного достоинства, которое он обрел благодаря музыке. Тем не менее Fecal Matter распалась, так и не сыграв ни одного концерта.

Несмотря на внешние обстоятельства, внутренняя творческая жизнь Курта росла не по дням, а по часам. Он продолжал снимать фильмы с помощью камеры Super-8. В одном коротком немом фильме этого периода Курт идет по заброшенному зданию, в футболке радиостанции KISW «Лучший рок Сиэтла» и в своих панорамных солнечных очках он пытался выглядеть как Жан-Поль Бельмондо в фильме «На последнем дыхании». В другом фильме Курт надевает маску Мистера Ти[68] и делает вид, что нюхает огромное количество чего-то похожего на наркотики, спецэффект, который он создал при помощи муки и пылесоса. Все без исключения фильмы были изобретательны и, как и все, что создавал Курт, волнующи. Той весной он попытался открыть свое дело, украшая скейтборды различными граффити. Курт дошел до того, что расклеил листовки по всему городу, но только один подросток обратился к нему, заказав рисунок взрывающейся головы. Курт с удовольствием нарисовал его – это было его специальностью, – но клиент так и не заплатил, и бизнес провалился.

18 мая 1986 года Курт снова попал под опеку и надзор полицейского управления Абердина. В 12:30 утра полиция приехала в заброшенное здание по адресу Уэст-Маркет, 618, и офицер Джон Грин обнаружил Курта, карабкающегося по крыше, по-видимому, пьяного. Грин вспомнил, что Курт был «славным парнем, хоть и немного напуганным». Курта обвинили в незаконном проникновении на чужую территорию и в том, что он был несовершеннолетним и употреблял алкоголь. Когда полицейские обнаружили, что у него был неоплаченный штраф за злостное хулиганство (Курт не заплатил штраф за граффити) и то, что ранее он уже был арестован из-за употребления алкоголя в Сиэтле, Курт не смог выйти под залог, и его посадили в тюрьму. Камера, в которой он сидел, была прямо как в старом гангстерском фильме: железные прутья, бетонный пол и никакой вентиляции. В своем заявлении Курт перечислил «больную спину» согласно «медицинскому заключению» и описал себя как «19 лет, 135 фунтов[69], пять футов девять дюймов[70], каштановые волосы и голубые глаза». Он преувеличил, описывая свой рост и вес.

Курт воспользовался своим правом на единственный телефонный звонок, чтобы позвонить Ламонту Шиллингеру и попросить его внести залог. Ламонт решил, что его воспитание Курта Кобейна зашло слишком далеко и ему придется выбираться из этой передряги самому. На следующий день Ламонт все-таки пришел, и, хотя это противоречило религии Ламонта, он принес Курту пачку сигарет. Не имея возможности внести залог, Курт пробыл там восемь дней.

Гитара Курта делала жизнь более терпимой, и он репетировал часами. Его друзья и семья начали замечать, что он становится все более искусным в этой игре.



Несколько лет спустя Курт использовал этот опыт для создания фольклора, который подчеркивал его остроумие и адаптивность. Он утверждал, что во время своего тюремного заключения рисовал порнографию для других заключенных, чтобы те мастурбировали. По рассказам Курта, его порнографические рисунки пользовались таким спросом, что он начал брать сигареты в качестве платы за них и вскоре собрал все сигареты в тюрьме. В этот момент он стал, согласно его рассказу, «человеком», который «управлял тюрьмой». Курт осмеливался рассказать эту вымышленную историю лишь тем, кто его не знал. Его друзья из Абердина помнят, что Курт был настолько напуган образами из тюремных фильмов, которые он видел за все свои годы, что даже словом не обмолвился с другими заключенными за время своего пребывания там.

Жизнь у Шиллингеров для Курта вот-вот должна была закончиться. Он прожил там год и в девятнадцать лет – что значительно выходит за пределы возраста эмансипации – не был ни их кровным родственником, ни официальным приемным ребенком. Он также начал ссориться с Эриком Шиллингером, который считал, что Курт злоупотребил его гостеприимством. Однажды семья Шиллингеров отправилась на каникулы без Курта и по возвращении обнаружила, что он заставил двух их собак испражниться на кровать Эрика. Но даже это неуважение не стало последней каплей. Терпению пришел конец, когда однажды ночью в августе 1986 года Эрик и Курт подрались из-за мини-пиццы Totino’s. Судя по рассказам, это была самая серьезная драка, в которой когда-либо участвовал Курт. Он попытался ударить Эрика деревянным брусом сечением 2 на 4 дюйма. «Я видел Эрика на следующий день, – вспоминал Кевин Шиллингер, – с фингалом под глазом. И также видел Курта. У него было два фингала». В ту же ночь Курт ушел, потирая опухшее лицо, и укрылся на репетиционной точке группы Melvins. На следующий день он заплатил Стиву 10 долларов, чтобы тот перевез все его оставшиеся вещи к Кроверу. Жизнь Курта свелась к слишком знакомой схеме близости, конфликта и изгнания, за которым следовала изоляция.

Самым ярким событием за последнее время стало то, что Крист Новоселич, казалось, заинтересовался созданием группы. Крист был одним из первых, кому Курт подарил свою кассету с записями Fecal Matter. «У него была такая маленькая демокассета, и на ней песня Spank Thru, – вспоминал Крист. – Я подумал, что это очень хорошая песня». Шелли Дилли, подружка Криста, дружила с Куртом еще со школы, и они позволяли ему ночевать у них за домом в «Фольксвагене», фургоне Криста. «Я всегда заботилась о том, чтобы у Курта было достаточно одеял, чтобы он не замерз до смерти», – сказала Шелли. Она также бесплатно кормила Курта, когда тот приходил в «Макдоналдс», где она работала.

В начале сентября 1986 года, поздно вечером, Хилари Рикрод, библиотекарь Абердинской Тимберлендской библиотеки, услышала стук в дверь своего дома. Она посмотрела в замочную скважину и увидела высокого мальчика с красными глазами и Курта, которого узнала, поскольку он часто проводил вечера в библиотеке, где читал или спал. Увидев этих двух странных типов на пороге своего дома, в городе, где грабежи и кражи были обычной частью жизни, она почувствовала укол тревоги, открывая дверь. Ее тревога усилилась, когда Курт сунул руку под пальто. Но то, что он оттуда вытащил, оказалось крошечным голубем со сломанным крылом. «Он ранен и не может летать», – сказал Курт. Рикрод на мгновение растерялась. «Вы ведь орнитолог, не так ли?» – спросил Курт почти раздраженно. Она действительно была орнитологом и возглавляла Абердинскую организацию спасения диких птиц, но обычно люди звонили ей, когда птица была ранена. Еще никто не появлялся у нее на пороге, а уж тем более два кажущихся обкуренными подростка.

Курт сказал, что нашел голубя под мостом Янг-Стрит и сразу же понес птицу к ней домой. Откуда парни узнали о том, что она была орнитологом, Рикрод так и не выяснила. Они внимательно наблюдали за тем, как она начала ухаживать за птицей. Проходя по дому, они заметили гитару, принадлежавшую мужу Рикрод, и Курт сразу же оценил ее: «Это старый Les Paul. Это копия, но очень ранняя копия». Он предложил ее купить, но Рикрод сказала, что эта копия не продается. Она на мгновение подумала, не украдут ли они ее.

Но их волновала только забота о крошечном голубе. Вернувшись на кухню, парни наблюдали за тем, как Рикрод медленно двигает крыло птицы, пытаясь определить, насколько сильно оно сломано. «Он ранен, да?» – спросил Курт. У Рикрод на кухне жили два козодоя, две единственные птицы этого вида в неволе, и она рассказала им, что эти птицы даже фигурировали в статье из первой полосы Aberdeen Daily World.

«Я играю в группе, – ответил Курт, заявляя об этом факте так, словно он должен был стать общеизвестным. – Но даже я никогда не попаду на первую полосу Daily World. Эти птицы опередили меня на целую милю».





Глава 6

Я любил его не так сильно

Абердин, Вашингтон

Сентябрь 1986 – март 1987