Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

Глава 4

Мальчик с сосиской Prairie Belt

Абердин, Вашингтон

Март 1982 – март 1983




Не бойся ожесточенно спорить, просто приложи усилия.

– Из комикса «познакомьтесь с Джимми, мальчиком с сосиской Prairie Belt»



Это было его решением – в марте 1982 года Курт оставил дом 413 по Флит-стрит, вместе с опекой своих отца и мачехи. Следующие несколько лет Курту предстояло провести, слоняясь по метафорической глуши Грейс-Харбор. Хотя за тот год он сделает всего две остановки длиной в год, в течение следующих четырех лет он будет жить в десяти разных домах, в десяти разных семьях и ни в одной из них не будет чувствовать себя как дома.

Его первой остановкой была знакомая территория трейлера его дедушки и бабушки по отцовской линии на окраине Монтесано. Оттуда он каждое утро ездил на автобусе до Монте, что позволило ему продолжить учебу в той же школе и классе, но даже его одноклассники знали, что этот период был для Курта трудным. У бабушки с дедушкой он пользовался сочувствием любимой Айрис, и бывали моменты, когда они с Лиландом были по-настоящему близки, но большую часть времени он проводил один. Это был еще один шаг к большему, абсолютному одиночеству.

Однажды он помог своему деду смастерить кукольный домик ко дню рождения Айрис. Курт помогал методично скреплять миниатюрную кедровую черепицу на крыше строения. Из того, что осталось, Курт наспех сделал шахматы. Он начал с того, что начертил на дереве контуры фигурок, а затем старательно вырезал их ножом. Посреди этого процесса дед показал Курту, как работать лобзиком, а затем оставил пятнадцатилетнего мальчика наедине с его собственными инструментами, наблюдая из-за двери. Мальчик посмотрел на деда, ожидая одобрения, и Лиланд сказал ему: «Курт, ты молодец».

Но Лиланд не всегда говорил такие теплые слова, и Курт снова оказался в той же самой ситуации отца и сына, через которую он прошел с Доном. Лиланд спешил приправить свои указы Курту критикой. В защиту Лиланда можно сказать, что Курт действительно мог достать кого угодно. В подростковом возрасте он постоянно испытывал его на прочность, и никто из взрослых не имел абсолютной власти над ним; в конце концов Курт измотал своих стариков. У его семьи сложился образ упрямого и своевольного мальчика, которому было неинтересно слушать взрослых или работать. Раздражительность, казалось, была неотъемлемой частью его натуры, как и лень. Чего не скажешь об остальных членах его семьи – даже младшая сестра Ким развозила газеты, чтобы помогать оплачивать счета. «Курт был ленив, – вспоминал его дядя Джим Кобейн. – То ли потому, что он был типичным подростком, то ли потому, что был подавлен, никто не знает».

Летом 1982 года Курт уехал из Монтесано к дяде Джиму в Южный Абердин. Его дядя был удивлен, что на него возложили такую ответственность. «Я был потрясен, что они позволили ему жить со мной, – вспоминал Джим Кобейн. – В то время я курил и не обращал внимания на его потребности, не говоря уже о том, чем, черт возьми, я занимался». По крайней мере, по своей неопытности Джим не был деспотичным педантом. Он был на два года младше своего брата Дона, но более продвинутый и с большой коллекцией пластинок: «У меня была очень хорошая стереосистема и много пластинок Grateful Dead, Led Zeppelin и The Beatles. И я заводил эту штуку погромче». Самая большая радость Курта за те месяцы, что он провел с Джимом, заключалась в модернизации усилителя.

У Джима и его жены была маленькая дочка, и из-за довольно скромных размеров жилплощади они вскоре попросили Курта уехать. После этого Курт жил у братьев и сестер Венди. «Курт передавался от родственника к родственнику», – вспоминал Джим. Он был типичным безнадзорным ребенком. Курт ладил со своими дядями и тетями лучше, чем с родителями, но проблемы отсутствия авторитета преследовали его. Его дяди и тети были менее строгими, но в более спокойных семьях было меньше попыток структурировать семейное единство. У его родственников были свои собственные проблемы и трудности – для него не было места ни в физическом, ни в эмоциональном плане, и Курт это знал.

Он провел несколько месяцев со своим дядей Чаком, где начал брать уроки игры на гитаре. Чак играл в группе с парнем по имени Уоррен Мейсон, одним из самых горячих гитаристов в гавани. Всякий раз, когда они репетировали в доме Чака, – на этих репетициях всегда были наркотики и бутылка «Джека Дэниелса», – Курт наблюдал из-за угла, глядя на Уоррена, словно голодающий на сэндвич с фрикадельками. Однажды Чак спросил Уоррена, не хочет ли тот научить мальчика игре на гитаре, и Курт начал свое официальное музыкальное образование.

Когда Курт рассказывал эту историю, то говорил, что взял всего один или два урока и за это короткое время научился всему, что ему нужно было знать. Но Уоррен вспоминал, что обучение растянулось на несколько месяцев, а Курт был серьезным студентом, который пытался быть максимально старательным. Первое, с чем пришлось столкнуться Уоррену, была гитара Курта. Она больше подходила для демонстрации в школе, чем для игры. Уоррен нашел Курту Ibanez за 125 долларов. Сами уроки стоили 5 долларов за полчаса. Уоррен задал Курту вопрос, который задавал всем своим молодым студентам: «Какие песни ты хочешь выучить?» «Stairway to Heaven», – ответил Курт. Он уже умел играть грубую версию Louie, Louie. Они работали над Stairway, а затем перешли к Back in Black группы AC/DC. Уроки закончились, когда плохие оценки заставили его дядю пересмотреть послеобеденный досуг Курта.

Два месяца своего второго года обучения Курт продолжал ходить в школу в Монте, но затем перевелся в абердинскую старшую школу Уэзервакс. Это была та же самая школа, которую окончили его мать и отец, но, несмотря на семейные корни и близость к дому матери – всего в десяти кварталах, – Курт был там чужаком. Построенная в 1906 году, Уэзервакс простиралась на три городских квартала с пятью отдельными зданиями, и в классе Курта было 30 учеников – в три раза больше, чем в Монте. В Абердине Курт очутился в школе с четырьмя фракциями – травокуры, спортсмены, выпускники дорогих частных подготовительных школ и ботаники – и поначалу не вписывался ни в одну из них. «Абердин был полон группировок, – заметил Рик Миллер, еще один мальчик из Монте, перешедший в Уэзервакс. – Никто из нас по-настоящему никого не знал. Даже если бы Абердин был Хиксвиллом по сравнению с Сиэтлом, он все равно был бы на шаг вперед от Монте. Мы никогда не могли понять, куда вписываемся». Смена школы на втором курсе была бы трудной даже для большинства хорошо приспособленных подростков; для Курта она была мучительной.

В то время как в Монте он был популярен – выпускник частной школы в своих рубашках Izod, да еще и спортсмен, – в Абердине Курт был аутсайдером. Он поддерживал отношения со своими друзьями из Монте, но даже несмотря на то, что он видел своих приятелей почти каждые выходные, его чувство одиночества усилилось. Его спортивных навыков было недостаточно, чтобы стать популярным в большой школе, поэтому он бросил спорт. В сочетании с собственной неуверенностью в себе из-за разбитой семьи и кочевого образа жизни его отчуждение от мира продолжалось. Позже Курт часто рассказывал истории о том, как его избивали в Абердине, и о том, как он постоянно страдал от рук неотесанных старшеклассников. Однако его одноклассники в Уэзерваксе не помнят подобных инцидентов – Курт преувеличил эмоциональную изоляцию, которую испытывал, превратив ее в выдуманные истории о физическом насилии.

В его занятиях была по крайней мере одна благодать: у Уэзервакса была отличная программа по рисованию, и на этом уроке Курт продолжал делать успехи. Его учитель Боб Хантер находил его выдающимся учеником: «Он обладал и способностью рисовать, и большим воображением». Хантер позволял своим студентам слушать радио во время работы – он сам был художником и музыкантом – и поощрял их к творчеству. Для Курта Хантер был идеальным учителем, и, как и мистер Канно, он оказался одним из немногих образцов для подражания, на которые мальчик мог равняться.

В тот первый год в Уэзерваксе Курт изучал промышленный дизайн и полиграфию, пятый и шестой периоды. Эти два 50-минутных занятия, проходившие сразу после обеда, были единственным временем, когда он был уверен, что точно будет в школе. Мастерство Курта впечатляло Хантера и временами шокировало его одноклассников. Для задания нарисовать карикатуру Курт изобразил Майкла Джексона, поднявшего одну руку в перчатке, а другой державшегося за промежность. Во время другого урока классу было предложено показать объект и как он развивается: Курт изобразил сперматозоид, превращающийся в эмбрион. Его навыки рисования были превосходны, но его извращенный ум был тем, что привлекало внимание его одноклассников. «Этот сперматозоид шокировал всех нас», – вспоминала одноклассница Тереза Ван Кэмп. Это было совершенно другое мышление. Люди начали говорить о нем, задаваясь вопросом: «О чем он думает?» Когда Хантер сказал Курту, что иллюстрация Майкла Джексона, скорее всего, не подходит для показа в школьных залах, то вместо этого он нарисовал нелестную иллюстрацию Рональда Рейгана с лицом, похожим на изюм.

Курт всегда рисовал с одержимостью, но теперь при помощи Хантера он начал воображать себя художником. Его каракули стали частью образования. Курт был искусен в рисовании комиксов и таким образом впервые начал изучать искусство повествования. Одним из повторяющихся комиксов этого периода были приключения Джимми, «мальчика с сосиской Prairie Belt», названного в честь мясных консервов. Эти истории описывали болезненное детство Джимми – плохо завуалированного Курта, – который был вынужден терпеть строгих родителей. Одна полноцветная версия с множеством рисунков не очень тонко раскрывала историю конфликтов Курта с отцом. На первом рисунке персонаж-отец поучает Джимми: «Это масло грязное. Я чувствую в нем запах бензина.

Дай мне 9-миллиметровый гаечный ключ, ты, паршивый маленький урод. Если ты собираешься жить здесь, то ты будешь жить по моим правилам, а они так же серьезны, как и мои усы. Честность, верность, преданность, честь, доблесть, строгая дисциплина, Бог и страна – вот что делает Америку номером один». На другой серии рисунков изображена мать, кричащая: «Я рожаю твоего сына и прерываю жизнь твоей дочери. Родительское собрание в семь, гончарный класс в 2:30, бефстроганов, собака к ветеринару в 3:30, стирка. Да, да, ммм, милый, в попку приятно, ммм, я люблю тебя».

Неясно, кто подразумевался под матерью в комиксе – Дженни или Венди, но решение поступить в Уэзервакс также повлекло за собой возвращение к матери в дом 1210 по Ист-Ферст-стрит. Это было недалеко от прежнего дома Курта, а его комната наверху осталась нетронутой, святыня прежних дней в нуклеарной семье. Время от времени Курт проводил там выходные, продолжая украшать стены плакатами групп, многие из которых теперь были нарисованы от руки. Конечно, лучшей частью его комнаты и жизни была гитара. Дом Венди был более пустым, чем остальные его пристанища за эти годы, что позволяло Курту репетировать, ни на что не отвлекаясь. Внутренняя обстановка стала немного лучше – его мама наконец-то ушла от Фрэнка Фрайнича, но Курт и Венди по-прежнему продолжали воевать.

Венди была совсем не той мамой, от которой Курт ушел шесть лет назад. Сейчас ей было 35 лет, но она встречалась с молодыми мужчинами и переживала период, который можно описать только как кризис среднего возраста и который обычно ассоциировался с недавно разведенными мужчинами. Она много пила и стала завсегдатаем многочисленных таверн Абердина – это была одна из главных причин, по которой Курта не сразу отдали под ее опеку после того, как он ушел от Дона. В том же году Венди начала встречаться с 22-летним Майком Медаком. В первые месяцы их знакомства она даже не упомянула о том, что у нее есть дети. В основном Венди жила в его доме, пока их отношениям не исполнилось несколько месяцев и Майк не увидел ее детей. «Казалось, что Венди была одинокой женщиной, – вспоминал он. – В пятницу вечером мы не ждали няню – словно детей вообще не было». Свидания с Венди не сильно отличались от свидания с любой 22-летней девушкой. «Мы ходили в ближайшую таверну или на танцы. И веселились». Венди жаловалась на то, что Фрайнич сломал ей руку, на то, как она боролась с финансами, и на то, что Дон был к ней равнодушен. Одна из немногих историй, которые Венди рассказала о Курте, была о том, как в пять лет он вошел в гостиную, выставив напоказ эректирующий член перед Доном и его друзьями. Дон смутился и вынес сына из комнаты. Этот случай станет семейной легендой, и Венди до сих пор посмеивалась, рассказывая о нем.

Будучи 22-летним парнем, встречающимся с 35-летней женщиной, Медак был в отношениях в основном по физическим причинам. Для него Венди была привлекательной женщиной постарше и идеальной парой как для человека, не нуждающегося в обязательствах. Даже пятнадцатилетний Курт почувствовал это и быстро оценил. Курт обсуждал с друзьями ухажеров своей матери, и его слова были резкими, хотя они не касались психологического конфликта, который Курт, должно быть, испытывал, видя, что его мать завела любовника на семь лет старше него. «Он сказал, что ненавидит свою маму и считает ее шлюхой, – вспоминал Джон Филдс. – Курт не одобрял ее образ жизни. Это ему совсем не нравилось, и он поговаривал о побеге. Курт уходил из дома, если Венди была там, потому что она часто кричала на него».

Братья и сестры Венди помнят, что они были обеспокоены ее пьянством, но, поскольку их семейный стиль общения был довольно неконфликтным, это редко обсуждалось вслух.

Привлекательность его матери также смущала Курта. Все его друзья были влюблены в нее, а привычка Венди загорать в бикини на заднем дворе заставляла их подглядывать через забор. Когда друзья оставались у Курта на ночь, то шутили, что если не хватит места, то они с радостью согласятся спать с Венди. Курт готов был ударить любого, кто так шутил, и делал это очень часто.

Венди также казалась привлекательной для этих молодых парней, потому что время от времени покупала им алкоголь. «Мама Курта пару раз покупала нам выпивку, – вспоминал Майк Бартлетт. – Мы договаривались, что выпьем это дома». Однажды Венди заплатила за пиво для ребят и позволила им посмотреть клип Pink Floyd The Wall. «Как-то раз мы там ночевали, – сказал Тревор Бриггс, – и уговорили его маму купить нам бутылку текилы. Мы напились и пошли гулять. А когда вернулись, его мама лежала на диване и целовалась с парнем. Пьяный пятнадцатилетний Курт заорал на любовника своей мамы: «Брось это, чувак! Ты ничего не получишь. Иди домой!» Это была шутка, но в его желании иметь более правильную семью не было ничего смешного.

В то Рождество главным требованием Курта был альбом Oingo Boingo[42] Nothing to Fear. На рождественском празднике у Фраденбургов его тетя сфотографировала Курта с этой пластинкой в руках. Со своими все еще короткими волосами и мальчишеской внешностью он выглядит намного моложе пятнадцати. Тетя Мари подарила ему альбом Tadpoles группы Bonzo Dog Band[43], в котором была новая песня Hunting Tigers Out in Indiah. Той зимой это была самая любимая песня Курта, и он научился играть ее на гитаре. Прямо перед Рождеством Курт навестил Мари, которая приехала в Сиэтл, чтобы поискать пластинки в магазинах. Одним из пунктов в списке желаний Курта был саундтрек к телевизионному шоу H. R. Pufnstuf, которое он обожал. Курт искал еще один альбом, о котором его тетя никогда не слышала: Hi Infidelity группы REO Speedwagon[44].

В феврале Курту исполнилось шестнадцать, и он сдал на водительские права. Но самое большое событие той весны было для него гораздо важнее, чем водительское удостоверение. Это было важное событие, о котором Курт постоянно говорил в подростковом возрасте и никогда не упоминал, будучи взрослым. 29 марта 1983 года Курт отправился в Seattle Center Coliseum, чтобы увидеть Сэмми Хагара[45] и Quarterflash[46], это был его первый концерт.

Будучи большим поклонником сиэтлской радиостанции KISW, чей сигнал был гораздо лучше ночью, Курт любил «батт-рок» Хагара, а также питал нежность к хиту Quarterflash Harden My Heart. Он поехал с Дэррином Низери, чья старшая сестра отвезла их туда.

«Это было большим событием, потому что это был самый первый концерт, на который мы попали, – сказал Низери. – Каким-то образом мы раздобыли упаковку пива Schmidt. По дороге туда мы с Куртом сидели на заднем сиденье и чертовски хорошо проводили время. Добравшись до шоу, я помню, как стоял у задней стены, где они зажигали свет, после того как Quarterflash отыграли. Мы были в восторге от всего увиденного: от света и постановки. Потом с самого верха слетела бутылка виски и разбилась прямо у нас под ногами. Мы чуть в штаны не наложили. Поэтому нам пришлось выбраться оттуда и найти место на верхних стропилах, чтобы наблюдать за Сэмми. Я купил футболку, как и Курт». Позже Курт исказит эту историю и заявит, что его первым концертом было выступление панк-группы Black Flag. Однако все его одноклассники помнят, как Курт на следующий день пришел в школу в футболке необъятных размеров с Сэмми Хагаром и говорил как паломник, только что вернувшийся из Святой земли.

Когда закончился учебный 1983 год, Курт открыл для себя панк-рок, и футболка Сэмми Хагара была спрятана в нижний ящик комода, чтобы навсегда там и остаться. Тем летом он увидел Melvins, и это событие изменило всю его жизнь. Курт написал в своем дневнике:

Лето 1983 года… я помню, как тусовался в Triftway Монтесано, штат Вашингтон, когда такой коротко стриженный служащий-разносчик, слегка смахивающий на парня из Air Supply[47], вручил мне листовку с надписью: «The Them Festival. Завтра вечером на стоянке за Thriftway. Бесплатная живая рок-музыка». Монте был местом, не привыкшим к живым рок-концертам в их маленькой деревушке, населенной несколькими тысячами лесорубов и покорными женами. Я приехал в фургоне с друзьями-травокурами. А там стоял парень-разносчик – Air Supply, держащий в руках Les Paul[48] с картинкой сигарет Kool из журнала. Они играли быстрее, чем я мог себе представить, и с большей энергией, чем на моих пластинках Iron Maiden. Это было именно то, что я искал. Ах, панк-рок. Другим травокурам было скучно, и они выкрикивали: «Сыграйте Def Leppard». Боже, я ненавидел этих ублюдков больше, чем когда-либо. Я пришел на землю обетованную на стоянке у продуктового магазина и нашел свою особую цель.

Курт дважды подчеркнул: «Это было именно то, что я искал».

Это было его крещение – момент, когда маленький мир Курта внезапно стал большим. «Парнем-разносчиком – Air Supply» был Роджер «Базз» Осборн, которого Курт знал как надменного старшеклассника в школе Монтесано. Когда Курт похвалил Базза после шоу, он сыграл на тщеславии Осборна. Вскоре Базз стал его наставником, передавая панк-рок-пластинки, книгу о Sex Pistols и потрепанные экземпляры журналов Creem. Несмотря на запись в дневнике, это не было полным преобразованием – тем летом Курт еще ходил на Judas Priest в Takoma Dome. Как и другие ребята в Абердине, он смешал свой панк с кучей тяжелого металла, но не хвастался этим перед Баззом и теперь предпочитал панк-футболки.


Melvins образовались год назад, насмешливо назвав себя в честь другого служащего Thriftway. Базз утверждал, что научился играть на гитаре, прослушав первые две пластинки The Clash. В 1983 году у Melvins не было настоящей фан-базы – их прерывало и высмеивало большинство металлистов в Грейс-Харбор. Тем не менее дюжина впечатлительных мальчиков собиралась вокруг их репетиционной точки за домом барабанщика Дэйла Кровера на Вест-Секонд-стрит, 609 в Абердине. Эту разношерстную команду фанатов называли «Цеплялы» – название, придуманное Баззом для описания их фанатичной любви к «Звездному пути» и привычки цепляться за каждое слово, которое он произносил. Сам Базз со своей прической в стиле афро, хотя сам был белым парнем, больше походил на Ричарда Симмонса, чем на парня из Air Supply.

Базз давал советы Цеплялам, записывал им пленки и выступал в роли Сократа Монтесано, старейшины, делившегося своими взглядами на все мирское с группой своих последователей. Он решал, кого пускать на репетиции, а кого нет, и придумывал прозвища для всех принятых. Грег Хокансон стал Кокансоном. Джесси Рид, с которым Курт познакомился на занятиях в Уэзерваксе и быстро подружился, стал Блэк Ридом в честь группы Black Flag, хотя, как и вся команда, он был европеоидом. У Курта никогда не было постоянного прозвища. Его нынешние друзья всегда называли его Кобейн. Отсутствие у него прозвища вовсе не означало, что он наделен каким-то особым статусом. На самом деле все было наоборот – у него не было прозвища, потому что он считался коротышкой, который не заслуживал признания.

Как и Курт, Melvins географически простирались от Монте (где Базз жил с родителями) до Абердина (репетиционная точка Кровера). Бас-гитаристом Melvins был Мэтт Лукин, тоже из Монте. Курт познакомился с ним благодаря борьбе и Малой лиге, и вскоре они стали друзьями. Всякий раз, когда Курт приезжал в Монте, он скорее искал Базза или Лукина, чем навещал отца.

Одна особая поездка в Монте тем летом была вызвана не только его новой любовью к панк-року – она также была мотивирована девушкой. Андреа Вэнс была младшей сестрой друга Курта Дэррина Низери и работала приходящей няней в Монте, когда неожиданно появился Курт. «Он был таким милым, – вспомнила Андреа. – У него были огромные голубые глаза и потрясающая улыбка. Волосы у Курта были очень красивые и мягкие, средней длины. Он мало говорил, а когда говорил, то очень тихо». Они смотрели «Семейку Брейди», а Курт играл с детьми в «сокс-энд-ботс». Как по расписанию, он вернулся на следующий день, и Вэнс наградила его поцелуем. Курт приходил каждый день на протяжении недели, но роман так и не зашел дальше поцелуев. «Он был очень мил и очень почтителен, – вспоминала Вэнс. – Я не чувствовала, что в нем бурлили гормоны».

Но в глубине души его гормоны бушевали. Тем же летом у Курта было то, что он позже назвал «первый сексуальный опыт» с неполноценной в развитии девушкой. Судя по записи в дневнике Курта, он начал преследовать ее только после того, как стал настолько подавлен состоянием своей жизни, что планировал самоубийство. «Этот месяц стал воплощением моего душевного насилия со стороны матери, – писал он. – Оказалось, что наркотики больше не помогают мне избегать неприятностей, и я действительно наслаждался такими мятежными вещами, как кража выпивки и разбивание витрин магазинов… В течение следующего месяца я решил, что не буду сидеть на крыше и думать о прыжке, но я действительно покончу с собой. И я не уйду из этого мира, не узнав, каково это – трахнуться».

Его единственной дорогой казалась эта «полуотсталая девчонка». Однажды Тревор Бриггс, Джон Филдс и Курт проследили за ней до дома и украли выпивку ее отца. Они проделывали это неоднократно, но на этот раз друзья Курта ушли, а он остался. Курт сел к девушке на колени и коснулся ее груди. Они пошли в спальню, и там она разделась, но Курт почувствовал отвращение и к себе, и к ней. «Я пытался трахнуть ее, но не знал, как, – написал он. – Мне стало очень противно от того, как пахло ее влагалище и ее пот, поэтому я ушел». Хотя Курт и отступил, стыд останется с ним на всю оставшуюся жизнь. Он ненавидел себя за то, что воспользовался ею, и в то же время ненавидел себя за то, что не довел дело до соития, что было еще большим позором для шестнадцатилетнего девственника. Отец девочки заявил в школе, что его дочь подверглась домогательству, и Курт был упомянут в качестве подозреваемого. Он написал в своем дневнике, что немного интуитивной прозорливости спасло его от судебного преследования: «Они пришли с ежегодником и собирались заставить ее указать на меня, но ничего не вышло, потому что меня не было на фотографиях того года». Курт утверждал, что его доставили в полицейский участок Монтесано и допросили, но он избежал наказания, потому что девушке было больше восемнадцати и по правовому статусу она «не являлась умственно отсталой».

Вернувшись в Абердин, Курт начал свой третий курс в Уэзервакс, закрутив романтические отношения с пятнадцатилетней Джеки Хагара. Она жила в двух кварталах от его дома, и он рассчитывал время так, чтобы они вместе ходили в школу. Курт настолько отстал в математике, что был вынужден вернуться на первый курс по этой дисциплине, где они и познакомились. Хотя многие ребята в классе считали Курта странным из-за того, что он отставал, Джеки нравилась его улыбка. Однажды после школы он показал ей рисунок рок-звезды на необитаемом острове. Мужчина держал в руках гитару Les Paul с усилителем Marshall, подключенным к пальме. Так шестнадцатилетний Курт представлял себе рай.

Джеки сказала, что ей понравился рисунок. Через два дня Курт подошел к ней с подарком; он перерисовал то же изображение, но размером с плакат, с аэрографией. «Это для тебя», – сказал он, глядя в пол. «Для меня?» – спросила Джеки. «Я бы хотел как-нибудь с тобой погулять», – сказал он. Курт лишь слегка разочаровался, когда Джеки сказала ему, что у нее уже есть парень. Они продолжали ходить в школу вместе, иногда держась за руки, и однажды днем перед ее домом Курт прижал ее к себе и поцеловал. «Я подумала, что он очарователен», – сказала Джеки.

На третьем курсе его внешность начала трансформироваться из того, что обычно называли «милым», в то, что некоторые из его одноклассников из Уэзервакса называли «пугающим». Курт отрастил длинные волосы и редко их мыл. Его рубашки Izod и регбийные пуловеры исчезли; теперь он щеголял в самодельных футболках с названиями различных панк-групп. На одной из тех, которую он часто носил, была надпись: «Organized Confusion»[49] – фраза, которая, как он фантазировал, должна была стать названием его первой группы. В качестве верхней одежды у него всегда было длинное пальто – он носил его круглый год, независимо от того, шел ли дождь или был летний день с температурой в 90 градусов. Той осенью Андреа Вэнс, его подружка из Монте с того лета, столкнулась с Куртом на вечеринке и даже не узнала его. «На нем было длинное черное пальто, теннисные ботинки с высокими голенищами, а волосы выкрашены в темно-рыжий цвет, – вспоминала она. – Курт не был похож на того мальчика, которого я знала раньше».

Круг его друзей постепенно сменился с приятелей из Монте на приятелей из Абердина, но в обеих группах их основной целью было опьянение тем или иным способом. Когда им не удавалось совершить набег на запасы родительского спиртного, они прибегали к помощи одного из многочисленных уличных жителей Абердина, прося купить им пива. Курт, Джесси Рид, Грег Хокансон, Эрик и Стив Шиллингеры разработали постоянную схему торговли с колоритным персонажем, которого они окрестили Толстяк, безнадежным алкоголиком, который жил в захудалом отеле Morck со своим умственно отсталым сыном Бобби. Толстяк был готов купить им спиртное, лишь бы они заплатили и помогли ему добраться до магазина. Это был трудоемкий процесс, который на практике немного напоминал пародию Бастера Китона и мог занять весь день. «Сначала, – рассказывал Джесси Рид, – мы должны были подтолкнуть тележку для покупок к Morck. Потом мы поднимались в комнату Толстяка и будили его. Он был в грязном нижнем белье, там жутко воняло и повсюду были мухи. Ужасно. Нам приходилось помогать ему надеть такие широченные штаны. Потом мы должны были помочь ему спуститься вниз, а он весил около 500 фунтов[50]. Толстяк слишком много весил, чтобы самостоятельно дойти пешком до ликеро-водочного магазина, поэтому мы сажали его в тележку и толкали. Если мы просто хотели выпить пива, то толкали его к продуктовому магазину, который, к счастью, был намного ближе. И все, что мы должны были сделать для него, это купить две пинты самого дешевого солодового напитка».

Толстяк и Бобби, странная парочка, если таковая вообще существовала, неосознанно стали главными персонажами историй Курта. Он писал о них короткие рассказы, сочинял воображаемые песни об их приключениях и зарисовывал их в своем дневнике. Его рисунок Толстяка, выполненный карандашом, напоминал Игнациуса Дж. Райлли, антигероя книги Джона Кеннеди Тула «Конфедерация болванов»[51]. Курт больше всего на свете любил подражать писклявому голосу Бобби, вызывая приступы кудахчущего смеха у своих друзей. Его отношения с Толстяком и Бобби не были лишены привязанности. Курт испытывал некоторое сочувствие к их, казалось бы, безнадежному положению. В тот год на Рождество Курт купил Толстяку тостер и альбом Джона Денвера[52] в Goodwill. Схватив эти подарки своими гигантскими ручищами, Толстяк недоверчиво спросил: «Это для меня?» – и расплакался. Следующие несколько лет Толстяк рассказывал всем в Абердине, какой замечательный парень этот Курт Кобейн. Это был маленький пример того, как иногда даже в мрачном мире Курта появлялась доброта.

Регулярно получая выпивку от Толстяка, той весной Курт продолжал злоупотреблять алкоголем, и в результате его конфликты с матерью усилились. Споры становились еще сильнее, когда Курт был обкурен или под чем-то, что становилось для него обычным делом. Грег Хокансон вспомнил, как они с Джесси Ридом пришли к Курту домой и целый час слушали, как Венди орала на Курта, в то время как тот, под воздействием веществ, совершенно не реагировал на ее крики. «Венди ужасно с ним обращалась, – сказал Хокансон. – Курт ненавидел ее». При первой же возможности троица покинула дом и полезла на водонапорную башню на холме «Думай обо мне». Джесси и Хокансон добрались до самого верха, но Курт замер на полпути на лестнице. «Он был слишком напуган», – вспомнил Хокансон. Курту так и не удалось взобраться на башню.

Тревор Бриггс вспоминал один вечер у Кобейнов, когда ссора между Куртом и Венди продолжалась весь вечер: «Я думаю, что Венди была немного пьяна, и она поднялась наверх в его комнату, пыталась повеселиться и развеяться вместе с нами. Из-за этого Курт разозлился на нее. И Венди сказала: “Смотри, Курт, я ведь могу рассказать твоим друзьям о том, что ты сказал мне”. И он громко закричал: “О чем ты говоришь?” В конце концов она ушла. Я спросил, о чем его мать собиралась рассказать. “Ну, я как-то сказал ей, что если у парня растут волосы на яйцах, это еще не значит, что он взрослый или зрелый”». Эта странная проблема – наличие волос на яичках – стала для Курта монументальным источником смущения. Его лобковые волосы появились позже, чем у большинства мальчиков, и он ежедневно одержимо проверял свои яички, неоднократно наблюдая, как друзья явно опережают его в этом. «Лобковые волосы», как он их называл, были частой темой в его дневнике. «Лобковых волос еще недостаточно, – писал он. – Потерянные годы. Обретенные идеалы. Еще не развитый. Много времени прошло с тех пор, как наши лобковые волосы не в состоянии расти». На уроках физкультуры Курт одевался в кабинке туалета, а не у всех на глазах в мужской раздевалке. Когда ему исполнилось шестнадцать, лобковые волосы наконец появились, но, поскольку его волосы были светлыми, они не были так заметны, как у других парней.

Когда Курту исполнилось семнадцать, Венди увлеклась Пэтом О’Коннором. Он был ровесником Венди и зарабатывал 52 000 долларов, работая портовым грузчиком. Его зарплата стала достоянием гласности, потому что вскоре после того, как они с Венди сошлись, Пэт стал субъектом одного из первых судебных процессов в Вашингтоне об алиментах своей сожительнице. Заявление было подано его бывшей девушкой, которая обвинила его в том, что он убедил ее уйти с работы на местной атомной электростанции, а затем бросил ее ради Венди. Это было неприятным делом, растянувшимся на следующие два года. В судебных документах Пэт перечислял свои активы в виде небольшого дома, нескольких тысяч долларов сбережений и оружейной стойки с тремя ружьями – эти ружья, как ни странно, сыграли свою роль в карьере Курта. Бывшая Пэта одержала победу, получив 2500 долларов наличными, машину и компенсацию за услуги адвоката.

Той зимой Пэт переехал в дом Венди. Никто из детей Венди не любил О’Коннора, а Курт и вовсе возненавидел его. Как и в случае с его биологическим отцом и Фрайничем, Курт сделал Пэта предметом насмешек во многих своих песнях и комиксах. И почти с самого первого дня между Пэтом и Венди происходили ссоры, по сравнению с которыми сражения между Доном и Венди выглядели просто цветочками.

Одна из ссор положила основу музыкальной мифологии Курта. После большого скандала Венди отправилась на поиски Пэта и нашла его, по словам Ким, «изменяющим ей. Он был пьян, как всегда». Венди ворвалась домой в припадке ярости, думая о том, как бы убить Пэта. В панике она велела Ким собрать его оружие в большой пластиковый пакет. Когда Пэт вернулся, Венди заявила, что убьет его. Рассказывая эту историю, Курт утверждал, что Венди пыталась застрелить Пэта, но не смогла разобраться, как зарядить оружие; его сестра не помнит такого поворота событий. Когда Пэт ушел, Венди и Ким оттащили сумку с оружием за два квартала от их дома к берегу реки Уишка. Пока они тащили оружие, Венди все время повторяла про себя: «Надо избавиться от этого, иначе я его убью». И бросила оружие в воду.

Пока следующим утром Пэт и Венди мирились, Курт расспрашивал Ким о местонахождении оружия. Его тринадцатилетняя сестра указала дорогу, затем Курт и двое его друзей выловили все винтовки. Позже, рассказывая эту историю, Курт будет утверждать, что обменял оружие на свою первую гитару, хотя на самом деле он владел гитарой с четырнадцати лет. Курт никогда не позволял правде быть помехой хорошей истории. История о том, что он заложил оружие отчима ради своей первой гитары, была слишком хороша, чтобы рассказчик внутри него мог устоять. В этой истории были все элементы того, как он хотел быть воспринятым в качестве музыканта – кто-то, кто перековал мечи деревенщины на панк-рок орала[53]. По правде говоря, он заложил оружие, но вырученные деньги потратил на усилитель Fender Deluxe.

Инцидент с «пушками в реке» был лишь одной из многих крупных ссор Венди и Пэта. Курт старался избегать этих ссор или не становиться их предметом, поскольку Пэт больше всего на свете любил читать Венди нотации о том, как следует себя вести с ее заблудшим сыном, и поэтому всегда быстро пробирался от входной двери до своей комнаты. В этом отношении он был типичным подростком, хотя входы и выходы из дома у него происходили в бешеном темпе. Когда ему нужно было выйти из норы для какой-нибудь бытовой работы – например, позвонить по телефону или совершить набег на кухню, – он старался планировать свои походы так, чтобы избежать встречи с Пэтом. Комната Курта стала убежищем, и несколько лет спустя его описание поездки домой в дневнике станет столь же эмоциональным, сколько и материальным:

Каждый раз, когда я возвращаюсь, накатывают те же самые воспоминания, дежавю, которые заставляют холодок пробегать по моему позвоночнику, тотальная депрессия, тотальная ненависть и обиды, которые будут длиться месяцами, старые папки Pee Chee с рисунками рокеров, играющих на гитаре, монстров и высказываний на обложке, таких как «этот “Бад” для тебя» или «получи кайф», замысловатые наброски бонгов[54], преобразования сексуальных каламбуров по поводу счастливой теннисистки. Оглядываюсь вокруг и вижу плакаты Iron Maiden с рваными и дырявыми углами, гвозди в стенах, где все еще висят кепки с тракторами. Вмятины на столе от пятилетней игры с пивом под названием «скачущая четвертушка». Я оглядываюсь вокруг и вижу все это гребаное дерьмо и то, что больше всего напоминает мне о моей никчемной юности, и каждый раз, когда я вхожу в комнату, то провожу пальцем по потолку и чувствую липкий налет от наркотиков и сигаретного дыма.

Весной 1984 года его конфликты со взрослыми в доме достигли апогея. Курт ненавидел Венди за ее слабость, когда дело касалось мужчин, так же, как и за то, что его отец хотел снова жениться. Он еще больше возненавидел Пэта, поскольку тот давал советы в манере, призванной указать на недостатки Курта. Двое мужчин также расходились во мнении о том, как следует обращаться с женщинами. «Пэт был бабником, – говорила Ким, – а Курт нет. Курт очень уважал женщин, пусть у него и было совсем немного девушек. Он искал ту, в которую можно было бы влюбиться». Лекции Пэта о том, что «мужчина должен быть мужчиной и вести себя как мужчина», были бесконечны. Когда Курт неоднократно подрывал стандарты Пэта, его называли «педиком». В одно из воскресений апреля 1984 года эпитеты Пэта были особенно яростными: “Почему ты никогда не приводишь домой девочек? – спросил он Курта. – Когда я был в твоем возрасте, в моей постели постоянно были девчонки – то одна, то другая”».

С этим прекрасным мужским напутствием Курт отправился на вечеринку. Там он столкнулся с Джеки Хагара. Когда они с подругой хотели уйти, Курт предложил им пойти к нему домой. Вероятно, он хотел, чтобы Пэт это увидел. И все же он тайком провел их наверх, не потревожив взрослых. Подружка была сильно пьяна и отключилась на односпальной кровати в детской, рядом со спальней Курта, и тогда он сказал Джеки: «Ты можешь переночевать здесь».

Внезапно наступил момент, которого так долго ждал Курт. Он давно мечтал оставить позади свои юношеские сексуальные фантазии и честно заявить одноклассникам, что он больше не девственник (на самом деле, как и большинство мальчиков его возраста, Курт лгал об этом в течение нескольких лет). Выросший в мире, где к мужчинам редко прикасались, разве что иногда похлопывали по спине, он изголодался по ощущению прикосновения кожи к коже. В лице Джеки он нашел союзницу, которая желала этого не меньше, чем он. Хотя ей было всего пятнадцать, она уже набралась опыта, и в ту ночь, когда Джеки оказалась в спальне Курта, ее постоянный бойфренд был в тюрьме. Она заранее знала о том, что произойдет дальше, когда они вошли в комнату Курта. Как вспоминает Джеки, в какой-то момент они посмотрели друг на друга, и вожделение наполнило комнату со всей мощью двигателя внутреннего сгорания, набирающего обороты.

Курт выключил свет, оба сбросили одежду, и затем они взволнованно прыгнули в постель и обнялись. Впервые Курт обнимал полностью обнаженную девушку. Момент, о котором он давно мечтал. Момент, о котором он мечтал во время многих ночей подростковой мастурбации на этой самой кровати. Джеки начала целовать его. В тот момент, когда их языки соприкоснулись, дверь распахнулась и вошла мать Курта.

Венди не испытывала ни малейшего желания видеть своего сына в постели с обнаженной девушкой. Она также не была рада видеть еще одну девушку, в отключке в прихожей. «Убирайся к черту!» – закричала Венди. Она поднялась наверх, чтобы показать Курту молнию за окном – тот факт, что за окном бушевала сильная гроза, не был замечен молодыми любовниками, – но обнаружила своего сына в постели с девушкой. Спускаясь по лестнице, Венди вопила: «Убирайся к черту из моего дома!» Пэт хранил полное молчание, зная, что любые его замечания еще больше разозлят Венди. Услышав шум, из соседней комнаты прибежала Ким. Она увидела, как Курт и Джеки надевают туфли на девушку, которая была в отключке. «Какого черта?» – поинтересовалась Ким. «Мы уходим», – сказал Курт сестре. Они с Джеки потащили другую девушку вниз по лестнице и вышли на улицу в один из самых сильных штормов года.

Когда Курт и его спутницы шли по Ферст-стрит – свежий воздух оживил пьяную подругу, – начался дождь, и, хотя это казалось зловещим знаком, Курт еще до восхода солнца потеряет девственность. Он уже заметно дрожал, его бушующие гормоны смешивались с гневом, стыдом и страхом. Было унизительно одеваться перед Джеки, все еще демонстрируя свою эрекцию. Как и во время встречи с умственно отсталой девушкой, вожделение и стыд были одинаково сильными чувствами внутри него, безнадежно переплетенными и запутанными.

«Курт был ленив, – вспоминал его дядя Джим Кобейн. – То ли потому, что он был типичным подростком, то ли потому, что был подавлен, никто не знает».



Они направились к подруге Джеки. Но, как только они вошли в дом, следом за ними вошел парень Джеки, только что вышедший из тюрьмы. Она предупредила Курта о крутом нраве ее любовника, и, чтобы избежать конфронтации, Курт притворился, что он – кавалер другой девушки. Когда Хагара и ее парень ушли, Курт наконец-то лишился девственности. Это был не самый лучший секс, по крайней мере, так подруга позже скажет Джеки, но это был половой акт, единственное, что имело значение для Курта. Он наконец-то прошел через эту дверь, через огромный вагинальный барьер, и больше не вел жизнь, наполненную лжесексом.

Курт ушел рано утром, чтобы прогуляться по Абердину в бледном свете зари. Буря миновала, птицы щебетали, и все в мире, казалось, ожило. Он часами бродил по округе, размышляя о произошедшем, ожидая начала занятий в школе, наблюдая за восходом солнца и задаваясь вопросом, куда движется его жизнь.





Глава 5

Воля инстинкта

Абердин, Вашингтон

Апрель 1984 – сентябрь 1986




Она поражает меня, воля инстинкта.