Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде

На той же неделе, также в Сиэтл-центре, Курт дал интервью газете New York Times, проводившееся на самом верху Спейс-Нидл[187]. Курт выбрал это место, потому что никогда не бывал в самом знаменитом месте Сиэтла. Теперь он настаивал, чтобы представитель отдела рекламы DGC записывал каждое интервью, – он думал, что это сократит количество неверных цитат. Разговор с Джоном Парелсом, как и все интервью Курта в 1993 году, звучал как сеанс психотерапии, когда Курт обсуждал своих родителей, жену и значение своих текстов. Он открылся, и этого было достаточно для того, чтобы Парелс мудро заметил явные противоречия: «Кобейн рикошетит между противоположностями. Он осторожен и неосторожен, искренен и саркастичен, уязвим и бесчувствен, сознает свою популярность и пытается ее игнорировать».

В первую неделю сентября Курт и Кортни на две недели вернулись в Лос-Анджелес – их первый продолжительный визит после переезда. Они посетили MTV Video Music Awards 1993 года, и Nirvana победила в номинации «Лучший альтернативный клип» за In Bloom. В этот вечер группа не выступала, и там было мало представителей с предыдущих церемоний награждения. За последний год в музыкальном бизнесе многое изменилось, и большую часть времени Nirvana в этом не участвовала. Хотя все ужасно ждали In Utero, они больше не были самой большой рок-группой в мире, по крайней мере в коммерческом плане. Эта награда перешла к Pearl Jam.

На той неделе Курт и Кортни появились на благотворительном вечере Rock Against Rape (Рок против насилия) в голливудском Club Lingerie. Кортни выступала с сольным номером, но после исполнения Doll Parts и Miss World она позвала «своего мужа Йоко», и на сцену поднялся Курт. Вместе они исполнили Pennyroyal Tea и мелодию Ледбелли Where Did You Sleep Last Night? Это был единственный случай, когда они выступали вместе на публике.

In Utero был наконец выпущен 14 сентября в Великобритании и 21 сентября в США, где он вошел в чарты под номером 1, и 180 000 копий было продано только за первую неделю. Эти показатели были достигнуты без какого-либо участия Wal-Mart или Kmart. Обе сети были против названия песни Rape Me и коллажа на задней обложке из кукол-эмбрионов Курта. Когда его менеджер позвонил с этой новостью, Курт согласился внести изменения, которые позволили бы альбому появиться в магазинах. «Когда я был ребенком, я мог ходить только в Wal-Mart, – объяснил Курт Дэнни Голдбергу. – Я хочу, чтобы дети могли приобрести эту пластинку. Я сделаю то, что они хотят». Голдберг был удивлен, но он знал, что должен принять слова Курта: «Никому и в голову не придет сказать ему “нет”. Никто его ни к чему не принуждал».

И все же Курт спорил со своими менеджерами по поводу концертных дат. Он начал 1993 год, утверждая, что не планирует гастролей. И хотя это решение не было чем-то немыслимым, оно, безусловно, уменьшило бы шансы нового альбома попасть на вершину чартов. В этом вопросе Курт столкнулся с чудовищным сопротивлением: все, кто работал с ним – от его менеджеров до его команды и товарищей по группе, – зарабатывали большую часть своих денег именно на гастролях, и они убеждали его пересмотреть свое решение. Но когда он обсуждал этот вопрос со своим адвокатом Розмари Кэрролл, то казался непреклонным. «Он сказал, что не хочет никуда ехать, – вспомнила она. – И, честно говоря, его заставили».

Большая часть давления исходила от руководства, но некоторые волнения были вызваны его собственным страхом нужды. Хотя сейчас он был богаче, чем когда-либо мог себе представить, тур, несомненно, сделает его еще богаче. Записка, которую Дэнни Голдберг отправил Курту в феврале 1993 года, содержала подробные сведения о его предполагаемом доходе на следующие восемнадцать месяцев. «На данный момент Nirvana было выплачено чуть больше 1,5 миллиона долларов, – говорится в записке о доходах за сочинение песен. – Я считаю, что в течение ближайших двух лет будет выплачено еще 3 миллиона». Голдберг подсчитал, что доходы Курта после уплаты налогов в 1993 году будут составлять 1 400 000 долларов – авторские гонорары за написание песен и 200 000 долларов за ожидаемые продажи двух миллионов экземпляров нового альбома, а если Nirvana отправится в тур, то будут еще дополнительные 600 000 долларов от продаж и концертных доходов. Даже эти цифры, писал Голдберг, были скромными. «Я лично считаю, что твой доход в течение следующих восемнадцати месяцев будет как минимум вдвое больше, но для рационального планирования бюджета, я считаю, разумно будет предположить 2 миллиона, что, судя по всему, дает тебе возможность очень красиво обставить свой дом и знать, что у тебя будет солидная заначка». Несмотря на свои прежние протесты, Курт все-таки согласился отправиться в тур.

25 сентября Nirvana вернулась в Нью-Йорк, чтобы снова появиться на Saturday Night Live. Они сыграли Heart-Shaped Box и Rape Me, и хотя выступление было рок-н-ролльным, в нем не было того напряжения, которое ощущалось при первом визите. К виолончелистке Голдстон они добавили бывшего гитариста группы Germs Георга Рутенберга, известного под сценическим псевдонимом Пэт Смир. Смир был на восемь лет старше Курта, и он уже прошел через длительную драму наркоманов с Дарби Крэшем, его товарищем по группе Germs. Казалось, что его мало что могло расстроить. Его ироничное чувство юмора оживляло группу, а твердая игра помогала Курту меньше раздражаться на сцене.

За неделю до начала тура In Utero Курт прилетел в Атланту навестить Кортни, которая записывала альбом Hole. Когда он пришел в студию, продюсеры Шон Слейд и Пол Колдери поставили ему песни с ее пластинки, которые уже были сведены. Казалось, что Курт гордился усилиями Кортни и хвалил ее лирическое мастерство.

Позже в тот же день Кортни попросила Курта спеть бэк-вокал на нескольких незаконченных песнях. Сначала он запротестовал, но в итоге уступил. Для Слейда и Колдери было очевидно, что Курт не был знаком с большей частью материала. «Кортни говорила: “Давай, споешь на этой”, – вспоминал Колдери. – А он все время повторял: “Так, дай мне послушать. Как я могу петь, если я ее не слышал?” Она отвечала: “Просто спой и не думай”». Результаты были менее чем впечатляющими, и вокал Курта был использован только в одной песне в финальном миксе. Но Курт заметно разогрелся, когда официальная сессия закончилась и последовал джем. Он сел за барабаны, Эрик Эрландсон и Кортни взяли гитары, а Слейд – бас-гитару. «Это было нереально круто», – вспомнил Слейд.

Курт вернулся в Сиэтл только для того, чтобы через неделю уехать в Финикс на репетицию предстоящего тура Nirvana. На стыковочном рейсе в Лос-Анджелес в том же самолете летела группа Truly, и Курт тепло встретил своих старых друзей, Роберта Рота и Марка Пикерела. Место Пикерела было рядом с Куртом и Кристом, Грол сидел в передней части салона, и Пикерел чувствовал себя неловко из-за того, что держал в руках экземпляр Details с Nirvana на обложке. Курт схватил его и прочитал статью. «Он был взволнован, когда читал ее», – вспоминал Пикерел. Курт был недоволен цитатами Грола. «Он постоянно говорил об этом», – сказал Пикерел. Через несколько минут после начала своей тирады Курт объявил, что для своего следующего альбома «я хочу привлечь других людей, просто чтобы создать другой вид альбома». Той осенью он неоднократно возвращался к этой теме, угрожая уволить своих коллег по группе.

Тур In Utero начался в Финиксе, в зале, вмещающем 15 000 человек, где накануне вечером выступал Билли Рэй Сайрус. Это был самый масштабный тур, который организовала Nirvana и который включал в себя тщательно продуманную программу. Когда MTV спросил Курта, почему группа теперь играет на больших аренах, он был прагматичен, ссылаясь на возросшие издержки на производство шоу: «Если бы мы просто играли в клубах, то были бы на мели. Мы далеко не так богаты, как все думают». Когда USA Today опубликовала негативную рецензию о дебюте («Творческая анархия деградировала в плохой перформанс», – писала Эдна Гандерсон), Смир обезоружил Курта, заметив: «Вот дерьмо – они нас раскрыли. Это самое смешное, что я читал в своей жизни». Даже Курту пришлось рассмеяться.

Кортни умоляла Курта не читать рецензий, но он упорно находил их и даже искал газеты за городом. Он становился все более параноидальным по отношению к средствам массовой информации и теперь требовал просмотреть все предыдущие статьи журналиста, прежде чем согласиться на интервью. Тем не менее в Давенпорте, штат Айова, возвращаясь домой с концерта, Курт оказался в машине с журналистом и автором Rolling Stone Джимом Мерлисом. Курт не подозревал, что среди них находится журналист, когда отправлял Мерлиса в заведение, похожее на «Тако Белл». Ресторан быстрого питания был полон ребятишек с концерта, и все они широко раскрыли глаза, когда увидели Курта Кобейна, стоящего в очереди, чтобы заказать буррито. «День тако был моим любимым днем в школе», – сказал он всем, кто был в пределах слышимости. Эта история, разумеется, попала в прессу.

В первую неделю тура Алекс Маклауд отвез Курта в Лоуренс, штат Канзас, ради встречи с Уильямом С. Берроузом. В прошлом году Курт выпустил сингл с названием Берроуза The Priest They Called Him («Его прозвали Священником») на T/K Records, но они еще работали над записью, пересылая кассеты туда-сюда. «Встреча с Уильямом была для него настоящим событием, – вспоминал МакЛеод. – Он никогда не думал, что нечто подобное может произойти». Они болтали несколько часов подряд, но позже Берроуз заявил, что тема наркотиков даже не поднималась. Когда Курт уехал, Берроуз сказал своему помощнику: «С этим мальчиком что-то не так, он хмурится безо всякой причины».

Через три дня в Чикаго группа закончила шоу, так и не сыграв Smells Like Teen Spirit, и их освистали. В тот вечер Курт сел рядом с Дэвидом Фрикке из Rolling Stone и сказал: «Я рад, что ты смог попасть на самое дерьмовое шоу в туре». Интервью Курта с Фрикке было настолько насыщено упоминаниями о его эмоциональном смятении, что с таким же успехом могло бы появиться и в Psychology Today. Он говорил о своей депрессии, семье, славе и проблемах с желудком. «Когда человек испытывает хроническую боль в течение пяти лет, – сказал он Фрикке, – то к концу этого пятого года он буквально теряет рассудок… Я был таким же шизофреником, как мокрый кот, которого побили». Курт сообщил, что его желудок уже почти в порядке, и признался, что накануне вечером съел целую чикагскую пиццу. Курт заявил, что во время самых тяжелых проблем с желудком он «каждый день хотел покончить с собой. Частенько я был очень близок к этому». Когда он говорил о своих надеждах на дочь, Курт утверждал: «Я не думаю, что мы с Кортни настолько ужасны. Нам всю жизнь не хватало любви, и мы так нуждаемся в ней, что если у нас и есть какая-то цель, то это дать Фрэнсис как можно больше любви, как можно больше поддержки».

После Чикаго шоу стали лучше, как и настроение Курта. «Мы были на высоте», – вспоминал Новоселич. Всем понравилось играть материал In Utero, и они добавили Where Did You Sleep Last Night? и госпел[188] под названием Jesus Wants Me for a Sunbeam. Во время тура четырнадцатимесячная Фрэнсис иногда путешествовала с отцом, и Курт казался счастливей, когда она была рядом. К концу октября Meat Puppets выступали на разогреве на семи шоу, объединив Курта с его кумирами Куртом и Крисом Кирквудами.

Некоторое время Nirvana вела переговоры с телеканалом MTV о том, чтобы сыграть в программе под названием Unplugged. Именно во время гастролей с The Meat Puppets Курт наконец согласился с этой идеей, пригласив Кирквудов принять участие в шоу. Он думал, что их дополнение к группе будет очень кстати. Идея шоу безо всяких причиндалов заставляла Курта нервничать, и он заранее беспокоился об этом выступлении больше, чем о любом другом с момента дебюта группы на пивной вечеринке в Рэймонде. «Курт очень, очень нервничал», – вспоминал Новоселич. Другие были более прямолинейны. «Он был в ужасе», – заметил выпускающий менеджер Джефф Мейсон.

На второй неделе ноября они прибыли в Нью-Йорк и начали репетиции в Нью-Джерси, в звуковом павильоне. Но, как и при любом взаимодействии группы с MTV, больше времени уходило на переговоры, чем на репетиции. Кирквуды обнаружили, что большую часть времени они сидят и ждут. Кроме того, руководство Nirvana предупредило их, чтобы они воздерживались от употребления наркотика в присутствии Курта. Они нашли это особенно раздражающим, поскольку Курт постоянно опаздывал на репетицию и, очевидно, был под кайфом. «Он появлялся, словно призрак Джейкоба Марли, – заметил Курт Кирквуд, – весь закутанный во фланель и в шляпе “разделанный олень”. Курт был похож на маленького старого фермера. Он думал, что эта маскировка поможет ему найти общий язык с местными жителями Нью-Йорка».

Курт согласился участвовать в шоу, но не хотел, чтобы его Unplugged выглядел как другие подобные выступления. У MTV был совершенно другой план, и дебаты превратились в споры. За день до записи Курт объявил, что не будет играть. Но MTV привыкло к этой уловке. «Он сделал это только для того, чтобы нас расшевелить, – сказала Эми Финнерти. – Он наслаждался этой властью».

В день шоу, несмотря на угрозы, Курт все же приехал, но заметно нервничал и страдал от ломки. «Он не шутил, не улыбался, не веселился, – признал Джефф Мейсон. – Поэтому все были немного обеспокоены предстоящим выступлением». Курт Кирквуд волновался из-за того, что они отрепетировали далеко не все: «Мы проигрывали песни несколько раз, но ни разу не репетировали выступление. Ни разу не было совместной репетиции». Финнерти беспокоилась из-за Курта, который лежал на диване и жаловался на плохое самочувствие. Когда он сказал, что хочет курочки из KFC, Финнерти немедленно послала кого-то на поиски.

Но на самом деле ему хотелось большего, чем просто KFC. Один из членов команды Nirvana сказал Финнерти, что Курта тошнит, и спросил, не может ли она «достать что-нибудь», чтобы помочь ему. «Мне сказали, – вспоминала Финнерти, – что “он не сможет выступать в шоу, если мы не решим его проблему”. Я ответила, что никогда не употребляла наркотик и не знаю, где его найти». Кто-то предположил, что седатив может помочь Курту справиться с этим недугом, и Финнерти попросила другого сотрудника MTV купить лекарство у продажного фармацевта. Когда Финнерти передала все Алексу МакЛеоду, тот ответил: «Он слишком сильный – ему нужен 5-миллиграммовый седатив». В конце концов появился другой посыльный с партией, которую заказал сам Курт.

Наконец-то Курт приготовился, сделал короткий саундчек и задержал репетицию. Он был не уверен в акустическом формате, и его переполнял страх. Больше всего Курт боялся, что запаникует во время шоу и испортит запись. «Можешь гарантировать, – спросил он Финнерти, – что все люди, которые любят меня, сидят впереди?» Финнерти перетасовала публику так, что Джанет Биллиг и некоторые другие помощники Курта оказались в первом ряду. Но даже этого было недостаточно, чтобы успокоить его. На саундчеке он в очередной раз остановился и сказал Финнерти: «Я боюсь». Курт спросил, будет ли публика аплодировать, если он будет плохо играть. «Конечно, мы будем вам аплодировать», – сказала Финнерти. Курт настоял, чтобы она села так, чтобы он мог ее видеть. Курт также попросил продюсера найти смазку для грифа. Курт никогда не использовал ее раньше, но сказал, что видел, как его тетя Мари наносила ее на акустическую гитару, когда был ребенком.

За кулисами, ожидая начала представления, Курт все еще казался встревоженным. Чтобы поднять ему настроение, Курт Кирквуд заговорил о том, что было их общей шуткой: Кирквуд соскребал жвачку со столов в ресторанах и снова жевал ее. «Чувак, ты чертовски странный», – заявил Курт. Когда они собирались идти к сцене, Кирквуд вытащил изо рта жвачку и протянул Курту половину – эта шутка вызвала у Курта первую за день улыбку.

Когда включились камеры, улыбка с лица Курта сразу исчезла. У него было выражение лица гробовщика, вполне подходящее, поскольку сцена была подготовлена как для жуткой черной мессы. Курт предложил лилии-звездочеты, черные свечи и хрустальную люстру. Когда продюсер Unplugged Алекс Колетти спросил: «Ты имеешь в виду, как на похоронах?» – Курт сказал, что это именно то, что он имеет в виду. Он выбрал репертуар из четырнадцати песен, который включал шесть каверов, в каждой из которых упоминалось о смерти.

Несмотря на суровое выражение лица и слегка покрасневшие глаза, Курт все равно выглядел красивым. На нем был кардиган Мистера Роджерса[189], и, хотя Курт не мыл волосы целую неделю, он выглядел совсем по-мальчишески. Он начал с About a Girl, которая была исполнена в явно измененной аранжировке, лишившей ее объема, чтобы подчеркнуть основную мелодию и текст песни. Это не был Unplugged в чистом виде, поскольку Nirvana использовала усилители и ударные, хотя и с прокладками и щетками. Более точное название было предложено Джеффом Мейсоном: «Они должны были назвать это “приглушенной Nirvana”».

Но эмоциональное состояние Курта было на высоте. Следующей была Come as You Are, а затем запоминающееся исполнение Jesus Wants Me for a Sunbeam, где Новоселич играл на аккордеоне. Только после этой третьей песни Курт обратился к аудитории. «Я гарантирую, что испорчу эту песню», – объявил он перед кавером на песню Дэвида Боуи The Man Who Sold the World. Он не облажался. И даже почувствовал такое облегчение во время следующего перерыва, что пошутил, что, мол, если он облажается, то «ну, этим людям придется подождать». Казалось, что в толпе можно было услышать общий вздох облегчения. Было ощущение, что впервые за ночь Курт был с ними, хотя все еще обращался к аудитории в третьем лице.

Напряжение Курта проявилось и в зале: люди были сдержанны, неестественны и ждали от него сигнала, чтобы полностью расслабиться. Он так его и не подал, но напряженность в зале – как во время просмотра финального матча – сделала шоу более незабываемым. Когда пришло время исполнять Pennyroyal Tea, Курт спросил остальных участников группы: «Я играю ее один или как?» Группа так и не смогла закончить репетицию этой песни. «Играй сам», – предложил Грол. Курт так и сделал, хотя на середине песни показалось, что он немного запнулся. Курт сделал очень короткий вдох и на выдохе позволил своему голосу сорваться на фразе «теплое молоко и слабительные». И именно в этом решении – позволить своему голосу сломаться – он нашел в себе силы двигаться вперед. Эффект был поразительным: это было похоже на то, как великий оперный певец борется с болезнью, завершая арию, позволяя продвигать песню эмоциям, а не точности нот. Несколько раз казалось, что вес ангельского крыла может заставить его согнуться, но песни помогали ему: эти слова и риффы были настолько частью его самого, что он мог петь их и полумертвым, и они по-прежнему были сильны. Это был уникальный величайший момент для Курта на сцене, и, как и все величайшие достижения его карьеры, он произошел, когда Курт, казалось, был обречен на провал.

После Pennyroyal Tea остальные песни практически не имели значения, но с каждой следующей песней Курт становился все увереннее. Он даже улыбнулся в какой-то момент, после того как зрители попросили его исполнить Rape Me, пошутив: «Ах, я не думаю, что MTV позволит нам сыграть это». После десяти песен он пригласил Кирквудов, представил их как Brothers Meat[190] и исполнил три их песни с их участием. Кирквуды были почтенными изгоями, но их странность идеально вписывалась в эстетику Кобейна.

Напоследок Курт выбрал песню Ледбелли Where Did You Sleep Last Night?. Перед тем как сыграть ее, он рассказал историю о том, как он подумывал купить гитару Ледбелли. В этой версии рассказа ее цена была завышена до 500 000 долларов, в десять раз больше, чем та, которую он называл три месяца назад. Хотя, рассказывая любую историю, Курт был склонен к преувеличениям. Его подача этой песни была недосказанной, приглушенной, эфемерной. Он пел мелодию с закрытыми глазами, а когда его голос дрогнул, он превратил вой в первобытный крик, который, казалось, длился несколько дней. Это было захватывающе.

«Кобейн рикошетит между противоположностями. Он осторожен и неосторожен, искренен и саркастичен, уязвим и бесчувствен, сознает свою популярность и пытается ее игнорировать».



Когда он уходил со сцены, разгорелся еще один спор с продюсерами MTV – они хотели выхода на бис. Курт знал, что не сможет превзойти то, что уже сделал. «Если бы вы видели, как он вздохнул перед последней нотой, – заметила Финнерти, – это было так, словно это его последний вздох». За кулисами вся группа была в восторге от выступления, хотя Курт все еще казался неуверенным. Крист сказал ему: «Ты отлично поработал, чувак», и Джанет Биллиг была так тронута, что даже заплакала. «Я сказала ему, что это была его бар-мицва, решающий момент в карьере, момент, когда он стал хозяином своей карьеры», – вспоминала Биллиг. Курту понравилась эта метафора, однако, когда она похвалила его игру на гитаре, это возмутило Курта: он отругал ее, заявив, что он «дерьмовый гитарист», и попросил, чтобы она никогда больше не хвалила его.

Курт ушел с Финнерти, избегая вечеринки после шоу. Но даже после такого потрясающего выступления его уверенность, казалось, не стала сильнее. Курт посетовал: «Никому это не понравилось». Когда Финнерти сказала ему, что это было невероятно и что всем понравилось, Курт возразил, что обычно на его шоу публика прыгает. «А они просто сидели молча», – проворчал он. Финнерти заявила: «Курт, да они думают, что ты Иисус Христос. Большинство из этих людей никогда не имели возможности лицезреть тебя так близко. Они были полностью увлечены тобой». Тут он смягчился и сказал, что хочет позвонить Кортни. Когда они вошли в лифт в его отеле, он толкнул Финнерти локтем и похвастался: «Я был чертовски хорош сегодня вечером, не так ли?» Это был единственный раз, когда она услышала от него признание в собственном мастерстве.

Тем не менее событие, случившееся за два дня до записи Unplugged, было более показательным для внутреннего Курта, чем то, что произошло на MTV. Во второй половине дня 17 ноября группа готовилась покинуть свой нью-йоркский отель, чтобы отправиться на репетицию Unplugged. Когда Курт проходил через вестибюль, к нему подошли три парня-фаната с компакт-дисками в руках и попросили автографы. Не обращая внимания на их мольбы, он подошел к ожидавшему его фургону, закрыв лицо руками, как это делают многие уголовники, чтобы избежать фотосъемки на выходе из здания суда. Казалось, что это трио удивило его невежество, хотя, как вспоминала виолончелистка Лори Голдстон: «Они не казались раздосадованными. Несмотря на то что эти парни так и не получили автографа, у них появилась связь с Куртом. Именно она и была им нужна. Даже фраза “пошли вы” от их загадочного героя уже была поводом для праздника».

Они стояли и ждали, пока группа сидела в фургоне из-за опоздания одного из членов команды. Казалось, что, если фургон простоит там несколько дней, эти фанаты будут стоять до последнего, просто чтобы смотреть на Курта, который так и не ответит на их взгляд. Пока они ждали, Крист сказал Курту: «Эй, этот парень назвал тебя мудаком». Новоселич, скорее всего, сказал это в шутку – никто из присутствующих не помнит, чтобы слышал что-нибудь пренебрежительное. Пропавший член экипажа наконец запрыгнул в фургон, и водитель начал отъезжать.

Но в тот момент, когда машина тронулась с места, Курт закричал «Остановись!» с той же силой, с какой человек мог бы крикнуть «Пожар!», заметив пламя. Водитель нажал на тормоза, и Курт опустил стекло со стороны пассажира. Фанаты на тротуаре были ошеломлены тем, что он заметил их присутствие, и, возможно, думали, что он наконец-то собирается предложить им драгоценный автограф. Но вместо того чтобы высунуться из окна, Курт вытянул свое длинное, худое тело, совсем как Леонардо Ди Каприо в «Титанике». Полностью вытянувшись, он выгнул спину и выпустил огромный комок мокроты из самых недр легких. Он повис в воздухе, словно в замедленной съемке, а потом приземлился прямо на лоб человека, который держал в руке один экземпляр Nevermind из проданных восьми миллионов.






Глава 22

Болезнь Кобейна

Сиэтл, Вашингтон

Ноябрь 1993 – март 1994




А название нашего двойного альбома – Cobain’s Disease. Рок-опера о рвоте желудочным соком.

– Из дневника



В день Unplugged у Курта был секрет, повлиявший на его настроение: проблемы с желудком вернулись, и его рвало желчью и кровью. Он вернулся к рулетке с докторами, показавшись множеству специалистов на обоих побережьях или в тех городах, где они выступали. Некоторые врачи думали, что это синдром раздраженного кишечника, но диагноз был неопределенным. Его проверили на болезнь Крона, но тест оказался отрицательным. Хоть он и получил много различных мнений о своем недуге, но ни один из методов лечения не принес ему облегчения. Курт все еще клялся, что наркотик помогает, но был ли он без него достаточно долго для того, чтобы понять, проблема это или все-таки лекарство.

Утром перед Unplugged Курт потратил целый час на заполнение врачебного опросника о своих пищевых привычках. В нем он рассказывал историю своей жизни, почти голодной, как духовной, так и физической. Курт написал, что его любимый вкус – «малиновый шоколад», а наименее любимый – «брокколи/шпинат/грибы». На вопрос о том, какое блюдо из тех, что готовила его мать, ему нравилось болше всего, он ответил: «Жаркое, картофель, морковь, пицца». На вопрос: «Чем вы кормили под столом собаку?» – Курт ответил: «Стряпней мачехи». Он описал свои любимые блюда навынос как «Тако Белл» и пиццу пепперони с тонкой корочкой. Единственной кухней, которую он ненавидел, была индийская. Когда в анкете спрашивали о его общем самочувствии, он не упомянул о своей наркомании и просто написал: «Боли в животе». Что касается физических упражнений, то единственной активностью, о которой он сообщил, были «выступления». И еще на вопрос: «Вам нравится гулять на природе?» – он ответил в двух словах: «О, нет!»

Он записывал обо всем прогрессировании желудочно-кишечных проблем в своем дневнике, тратя целые страницы на мельчайшие детали, такие как описание эндоскопии (процедура, при которой крошечная видеокамера вводится через горло в кишечник, что ему делали трижды). Его одновременно и мучил желудок, и в какой-то мере развлекал. «Пожалуйста, Господи, – взмолился он в одной из записей, – к черту хиты, просто позволь назвать это необъяснимое редкое заболевание желудка в мою честь. А название нашего двойного альбома будет Cobain’s Disease («Болезнь Кобейна»). Рок-опера о рвоте желудочным соком гранджевого мальчика из Аушвица на грани анорексии с сопроводительным эндоскопическим домашним видео!»

Unplugged был эмоциональным максимумом, но десять дней спустя в Атланте Курт достиг физического минимума, лежа на полу гримерки, схватившись за живот. Поставщики еды проигнорировали его просьбу о макаронах и сыре Kraft – вместо этого они состряпали блюдо из макарон-ракушек, сыра и перца халапеньо. Кортни отнесла тарелку с макаронами менеджеру Джону Сильве и спросила: «Какого хрена халапеньо и монтерейский сыр делают в его макаронах?» Держа тарелку высоко над головой, словно официантка, она показала райдер Курта, где жирным шрифтом было написано: «Только макароны с сыром Kraft». Для убедительности, она выбросила еду в мусорное ведро. «Ей было все равно, что думает о ней Сильва, Кортни просто хотела убедиться, что Курт получит еду, которую сможет съесть, – вспоминал Джим Барбер, находившийся тогда в номере. – Она сказала Джону: “Почему бы тебе просто не позволить Курту быть тем, кто он есть?”» Чтобы еще больше донести свою точку зрения, Кортни заставила Сильву исследовать рвоту Курта, в которой была кровь. После того как Лав вышла из комнаты, Сильва повернулся к Барберу и сказал: «Видишь, с чем мне приходится иметь дело?»

Отношения между Куртом и его менеджерами ухудшились до такой степени, что структура Nirvana напоминала неблагополучную семью. По правде говоря, она была похожа на собственную семью Курта, где его товарищи по группе играли роль сводных братьев и сестер, а менеджеры – родителей. «Курт ненавидел Джона», – вспоминал один из бывших сотрудников Gold Mountain, возможно, потому, что Сильва немного напоминал Курту его отца. К концу 1993 года недоверие Курта к Gold Mountain было настолько сильным, что он регулярно обращался к Дилану Карлсону, чтобы тот просмотрел его финансовые отчеты, потому что Курт чувствовал, что его обманывают. Большую часть времени Курт общался с Майклом Майзелем, помощником Сильвы. Со своей стороны, Сильва открыто называл своего самого знаменитого клиента «наркоманом», что было правдой, но для тех, кто случайно слышал подобные высказывания, это казалось предательством. Правда была и в том, что Сильва – как и все в жизни Курта, включая Кортни, – просто не знал, что делать с его зависимостью. Была ли жесткая любовь лучше, чем принятие? Было лучше пристыдить его или позволить продолжить?

Другой менеджер Курта, Дэнни Голдберг, работал пресс-агентом у Led Zeppelin во времена, когда группа дебоширила по-крупному, поэтому такие задачи, как поиск врачей-наркологов, не были для него чем-то новым. Курт привык относиться к Дэнни как к отцу, хотя и считал, что компания Дэнни, Gold Mountain, обманывает его. Их личные отношения осложнялись еще и профессиональными: жена Голдберга, Розмари Кэрролл, была адвокатом Курта и Кортни. Это была кровосмесительная ситуация, которая вызывала недоумение. «Я не думаю, что это было в его интересах, и я говорю это без замечаний к ней [Кэрролл] как к адвокату», – заметил бывший адвокат Кобейна Алан Минц.

И все же нельзя было отрицать того факта, что Курт доверял и Розмари, и Дэнни. Вскоре после рождения Фрэнсис он написал черновик «последней воли и завещания» (который так и не был подписан), в котором говорилось, что если Кортни умрет, он хотел бы, чтобы Дэнни и Розмари стали опекунами его дочери. После них он возлагал эту обязанность на свою сестру Ким, а вслед за ней составил список последующих опекунов: Джанет Биллиг, Эрик Эрландсон из Hole, Джеки Фэрри, их бывшая няня, и Никки МакКлюр, старая соседка Курта, с которой он не разговаривал больше года. Девятой по счету – для получения опеки над Фрэнсис только в том случае, если Кортни, Розмари, Дэнни, Ким, Джанет, Эрик, Джеки и Никки умрут, – была Венди О’Коннор, мать Курта. Курт писал, что ни при каких обстоятельствах, даже если все остальные родственники в его семье будут мертвы, Фрэнсис не должна быть передана его отцу или кому-либо из семьи Кортни.



После Unplugged американский тур In Utero продолжался еще месяц и 10 декабря достиг Сент-Пола, штат Миннесота. В конце недели у Nirvana была еще одна съемка на MTV, и Курт решил помириться с телесетью. Он пригласил Финнерти и Курта Лодера взять у него интервью. Во время записи ребята из группы напились и стали наваливаться друг на друга, пока не опрокинули камеру. «Это так и не попало в эфир, – вспоминала Финнерти, – потому что все, включая Курта Лодера, настолько сильно напились красным вином, что это нельзя было показывать». Затем Лодер и Новоселич разгромили гостиничный номер, разбив телевизор и выкинув куски мебели в вестибюль. Позже отель безуспешно судился с ними, чтобы взыскать, как они утверждали, 11 799 долларов ущерба.

Три дня спустя группа записала Live and Loud[191] для MTV в Сиэтле. Телесеть снимала концерт Nirvana перед небольшой аудиторией, используя реквизит, чтобы передать атмосферу Нового года, день, когда программа должна была выйти в эфир. После выступления Курт пригласил фотографа Элис Уилер обратно в отель Four Seasons, чтобы поболтать. Он заказал в номер стейк, прокомментировав: «MTV платит». Курт уговаривал Уилер прийти к ним в гости в новый дом, который они с Кортни купили, но не смог вспомнить адрес. Как и большинству своих друзей, Курт сказал ей, чтобы она связалась с ним через Gold Mountain. Курт давал номер своего руководства вовсе не для того, чтобы еще больше изолироваться ото всех: многие старые друзья рассказывали, что звонили в Gold Mountain, но никогда не получали ответа и в конечном итоге теряли с ним связь.

Неделю спустя, когда тур прибыл в Денвер, Курт воссоединился с Джоном Робинсоном из Fluid. Когда Робинсон сказал, что Fluid распалась, Курт захотел узнать все подробности; создавалось впечатление, что он искал совета. Робинсон упомянул о том, что начал писать песни на фортепиано и хотел создать роскошный альбом, используя струнные и духовые инструменты. «Ух ты! – ответил Курт. – Именно это я и хочу сделать!» Он заявил, что обсуждал подобную идею с Марком Ланеганом, и предложил Робинсону сотрудничать с ними обоими после окончания длительного тура. Он также говорил о работе с Майклом Стайпом из R.E.M.

В конце концов на Рождество тур прервался, и Курт с Кортни полетели в Аризону, чтобы провести четыре дня на эксклюзивном курорте с минеральными водами Canyon Ranch возле Тусона. На Рождество Кортни подарила мужу видеокассету с сериалом Кена Бернса «Гражданская война», которым восхищался Курт. Находясь на этом курорте, Курт попытался самостоятельно пройти детоксикацию и каждый день посещал доктора Дэниела Бейкера, местного консультанта учреждения. Психотерапевт предложил одну идею, которая запала в голову Курта на долгое время. Он предупредил, что его зависимость развилась до такой степени, что он должен стать абсолютно трезвым, иначе это приведет к его кончине. Многие другие давали тот же совет, но в этот день казалось, что Курт прислушался.

Разница между трезвостью и состоянием опьянения никогда не была так очевидна, как 30 декабря, когда Nirvana давала концерт на Great Western Forum близ Лос-Анджелеса. Кинорежиссер Дэйв Марки снимал на камеру этот вечер и, увидев сильнейший уровень опьянения, с сожалением выключил камеру. И дело было не в Курте, а в Эдди Ван Халене. За кулисами знаменитый гитарист стоял на коленях, пьяный, умоляя Криста позволить ему поджемовать. Курт подошел только для того, чтобы увидеть своего бывшего героя, упавшего к его ногам, со сморщенными губами, как пьяный Дин Мартин в плохой пародии на Rat-Pack. «Нет, ты не можешь играть с нами, – решительно заявил Курт. – У нас нет лишних гитар».

Ван Хален не понял этой очевидной лжи и, указав на Пэта Смира, крикнул: «Ну, тогда позвольте мне сыграть на гитаре этого мексиканца. Кто он? Мексиканец, да? Он черный?» Курт не мог поверить своим ушам. «Эдди пустился в такое расистское, гомофобное подшучивание, типичный деревенщина, – заметил Дэйв Марки. – Это казалось нереальным». Курт был в ярости, но в конце концов придумал достойный словесный ответ. «Вообще-то ты можешь джемовать, – пообещал он. – Ты можешь выйти на сцену после нашего выхода на бис. Просто иди туда и выступай один!» Курт умчался прочь.

К концу 1993 года Курт написал несколько размышлений о значении уходящего года. Он написал письмо в Advocate, в котором поблагодарил их за интервью и перечислил свои достижения: «Это был плодотворный год. Nirvana закончила еще один альбом (которым мы очень гордимся, хотя мы и наслушались дерьма от людей, которые до его выпуска утверждали, что мы собираемся совершить «коммерческое самоубийство»). Моя дочь Фрэнсис, розовощекое счастье, научила меня быть более терпимым ко всему человечеству».

Он также написал неотправленное письмо Тоби Вэйл. Тоби все еще надеялась завершить их часто обсуждаемый звукозаписывающий проект, и это убедило Курта – все еще страдающего от ее первоначального пренебрежения, – что она заинтересована в нем только для продолжения своей карьеры. Курт написал ей горькое письмо: «Заставь их платить, пока ты еще красива, пока они видят твои успехи, и они заставляют тебя гореть». Ссылаясь на In Utero, он заявил: «Каждая песня на этой пластинке не о тебе. Нет, я не твой парень. Нет, я не пишу песен о тебе, кроме Lounge Act, которую я не играю, за исключением тех случаев, когда моей жены нет рядом». За гневом Курта скрывалась ужасная рана, которую он все еще чувствовал из-за ее отказа. Это были не единственные язвительные, подготовленные слова для Тоби.

В очередном неотправленном письме он проклинал ее, Кэлвина и Олимпию:

В прошлом году я заработал около пяти миллионов долларов, и я не дам ни цента этому элитарному маленькому ублюдку Кэлвину Джонсону. Ни за что! Я сотрудничал с одним из своих кумиров, Уильямом Берроузом, и я не мог чувствовать себя круче. Я уехал в Лос-Анджелес на год и, вернувшись, обнаружил, что трое моих лучших друзей стали настоящими героинями-наркоманами. Я научился ненавидеть riot grrrl, движение, свидетелем которого я был с самого начального этапа, потому что трахал девушку, которая выпустила первый фанзин в стиле grrrl, и теперь она пользуется тем, что трахалась со мной. Не на полную катушку, но достаточно для того, чтобы я чувствовал себя эксплуатируемым. И это нормально, потому что я решил позволить корпоративным белым мужчинам эксплуатировать меня несколько лет назад, и мне это нравится. Это очень приятно. И я не собираюсь жертвовать ни одного долбаного доллара гребаному нуждающемуся инди-фашистскому режиму. Они могут умереть с голоду. Пусть питаются винилом. Каждая крошка для самого себя. Я смогу продавать свою бесталанную, совершенно посредственную задницу в течение многих лет, основываясь на своем культовом статусе.

В начале января Курт и Кортни переехали в свой новый дом по адресу Лейк Вашингтон Бульвар Ист, 171 в шикарном Денни-Блейн, одном из старейших и самых престижных районов Сиэтла. Их дом располагался прямо на холме у озера, в районе роскошных прибрежных поместий и величественных особняков начала века. В доме напротив висела табличка, написанная на французском языке «Парковка запрещена», а их соседом был Говард Шульц, генеральный директор Starbucks. Питер Бак из R.E.M. владел домом в квартале оттуда, и они с Кобейнами были исключением в районе, который был населен отпрысками богачей, светскими матронами и людьми, в честь которых называют общественные здания.

Их дом был построен в 1902 году Элбертом Блейном – в честь которого был назван этот район, – и он приберег для себя самый красивый и большой участок земли: почти три четверти акра, и был щедро засажен рододендронами, японскими кленами, кизилом, болиголовом и магнолиями. Это было потрясающее поместье, хотя и со странной особенностью – оно находилось в непосредственной близости от маленького городского парка, что делало его менее закрытым, чем другие дома в районе.

Сам дом представлял собой трехэтажный монолит площадью 7800 квадратных футов[192] с пятью каминами и пятью спальнями. С фронтонами и серой черепицей, он больше подходил для побережья штата Мэн, где мог бы служить местом отдыха для бывшего президента. Как и большинство больших старых домов, его продувало сквозняками, хотя кухня, несомненно, была уютной, теплой. Ее тщательно перестроили и добавили холодильник Traulson из нержавеющей стали, духовку и дубовый пол. На первом этаже располагались гостиная, столовая, кухня и библиотека, которая стала спальней для няни Кали. На втором этаже была спальня для Фрэнсис, две гостевые спальни и главная комната хозяина с собственной ванной комнатой, из которой открывался вид на озеро. Верхний этаж был большим неотапливаемым чердаком, в то время как в подвале находилась еще одна спальня и несколько комнат, похожих на пещеры, тускло освещенных складских помещений. За дом Кобейны заплатили 1 130 000 долларов; их ипотека в Chase Manhattan составляла 1 000 000 долларов, с ежемесячной платой в размере 7000 долларов, и ежегодные налоги в размере 10 000 долларов. За домом находилось отдельное строение с оранжереей и гаражом. «Валиант» Курта, который когда-то служил ему единственным домом, вскоре разместился в гараже.

Каждый член семьи нашел в доме свой уголок: северный дворик превратился в детскую площадку Фрэнсис, дополненную игровым комплексом; коллекция чайных чашек Кортни выставлялась на всеобщее обозрение на кухне, в то время как ассортимент ее нижнего белья заполнял целый шкаф в спальне; подвал стал хранилищем всех золотых дисков Курта – их просто сложили в кучу. В нише на первом этаже стоял полностью одетый манекен, похожий на какого-то странного стража, выглядевшего как труп. Курт не любил больших пространств, и его любимой частью дома стал чулан рядом с хозяйской спальней, где он играл на гитаре.

Вскоре Курт нашел и другие укрытия. У него был месячный перерыв перед туром в Европу, и он, казалось, принял осознанное решение провести как можно больше времени, принимая наркотики вместе с Диланом. Их отношения были сильнее, чем взаимные пристрастия: Курт искренне любил Дилана и был ему ближе, чем любой другой друг, кроме Джесси Рида. Дилан также был одним из немногих друзей Курта, которых радушно принимали в доме на Лейк-Вашингтон, – Кортни не могла запретить ему это, поскольку, когда она иногда срывалась, Дилан был ее главным наркодилером. Были забавные моменты, когда Дилан служил курьером и для мужа, и для жены: Курт звонил ему в поисках наркотиков, в то время как на проводе ждала Кортни в поисках интоксикантов для себя, и каждый просил его не говорить об этом другому супругу.

К 1994 году их няня Кали также претерпевал собственные трудности. Ему платили зарплату, поскольку в тот момент он был для них как член семьи, но супруги передали большую часть надзора за Фрэнсис другим опекунам и поговорили с Джеки Фэрри о ее возвращении. Кали по-прежнему делал большую часть покупок: замороженную мини-пиццу Totino’s для Курта и пироги Marie Callender для Кортни. Поскольку Кобейны довольно редко ходили в магазин сами, они с трудом справлялись с этой задачей. В январе Ларри Риду довелось пересечься с Куртом и Кортни в бакалейной лавке Rogers Thriftway: «Они бросали продукты в корзину, и все их покупки были довольно бессмысленными. Там были всякие странные вещи, вроде приправ, кетчупа и тому подобного. Как будто двое слепых пошли в магазин и просто бросали в корзину все подряд».

Когда Кортни попыталась запретить наркоторговцам приходить в дом, Курт нанял друзей, чтобы делать закладки в кустах. Курт все чаще употреблял наркотики: если он не мог их найти, то употреблял рецептурные лекарства, купленные на улице. Если все другие источники кайфа иссякали, то он принимал огромное количество других транквилизаторов. Это снимало симптомы его наркотической абстиненции. Любая попытка воспрепятствовать проникновению наркотиков на бульвар Лейк-Вашингтон, 171, имела такой же успех, как попытка водопроводчика укрепить трубу, которая была изрешечена пулевыми отверстиями: как только одна протечка была устранена, тут же появлялась другая.

И в разгар этих ежедневных травм Nirvana продолжала двигаться вперед, планируя следующий тур и репетиции, хотя Курт редко их посещал. Группе предложили место хедлайнеров на фестивале Lollapalooza 1994 года. Все в жизни Курта, от его менеджеров до остальной группы, думали, что Nirvana должна воспользоваться этой возможностью, но Курт был против дальнейших гастролей. Его замкнутость привела Кортни в ярость, и она решила, что он должен поехать в тур, чтобы укрепить их финансовое будущее. Большинство дискуссий по поводу той или иной возможности приводили к громким ссорам.

В последнюю неделю января Венди позвонила Курту, чтобы сообщить, что ее собственное состязание в ссорах с Пэтом О’Коннором, длившееся десять лет, наконец закончилось – они развелись. Курт, хоть и огорчился, услышав о ее горе, но все-таки почувствовал радость от того, что его бывший конкурент за внимание матери наконец-то устранен. Но Курт также услышал новости, которые опечалили его: любимая бабушка Айрис страдала от проблем с сердцем. Ее отправили в больницу в Сиэтле на обследование и лечение.

Лиланд позвонил Курту, как только Айрис положили в больницу в Сиэтле. Курт купил орхидей на 100 долларов и с опаской отправился в Swedish Hospital. Ему было тяжело видеть Айрис такой слабой. Она была единственной его опорой на протяжении всего его детства, и мысль о ее смерти пугала Курта больше, чем о своей собственной. Он просидел с ней несколько часов. Пока Курт был там, у кровати зазвонил телефон – это был его отец. Услышав голос Дона, Курт жестом показал бабушке, что выйдет из палаты. Но Айрис, несмотря на свое слабое состояние, схватила его за руку и передала ему трубку. Как бы ему ни хотелось избежать общения с отцом, он не мог отказать в просьбе умирающей женщине.

Они разговаривали впервые после их ужасной встречи на концерте в Сиэтле. В основном разговор шел об Айрис: врачи предсказывали, что сейчас она поправится, но у нее было необратимое заболевание сердца. И все же что-то в их коротком разговоре, казалось, сломало барьер. Возможно, Курт услышал в голосе Дона тот же страх, что испытывал и сам. Прежде чем Курт повесил трубку, он дал отцу свой домашний номер телефона и попросил его позвонить. «Мы скоро соберемся вместе», – сказал Курт, кладя трубку и глядя на улыбающуюся бабушку. «Я знаю, что большая часть моего отношения – это следствие влияния матери, – сказал Курт Айрис и Лиланду. – Теперь я знаю, что многое из этого – полная чушь».