Тень зверя

И понимаю, что совершенно не помню, о чем он говорил. А потому не нахожу ничего лучше, кроме как задать вопрос, на который редко кто из побывавших в этом кабинете может дать внятный ответ.

— И что вы хотите услышать от меня? — Голос мой холоден, но интонацию немного повышаю. Вопросительно приподнимаю бровь. Спокоен, не позволяю себе и капли раздражения.

Крыс смущается, сглатывает раз-другой, неловко пожимает плечами и просит прощения за излишне смелую просьбу.

Занятно, ведь я даже не понимаю, о чем он говорит.

Многозначительно молчу, и крыс просит позволения сесть на место. Киваю ему, а сам почти смеюсь.

Стискиваю челюсти, на миг опуская взгляд, рассматривая бумаги, лежащие передо мной. Всяко лучше, чем позволить нехорошей улыбке показаться на губах.

Самодовольные напыщенные идиоты, полагающие, что мне есть дело до их надуманных проблем. Трясущиеся от страха, заискивающие передо мной, боящиеся слово против сказать — почти презираю.

Но игнорировать их вечно не получится, а потому поспешно говорю себе, что поручу разобраться с делом крыса волку. Главное, не забыть.

Не скрыть язвительную полуулыбку на губах. Усилием воли заставляю себя принять серьезный вид и спешно сворачиваю собрание, отдавая быстрые и конкретные распоряжения.

Посетители низко кланяются, выскальзывают в дверь, торопясь уйти. Жестом отправляю волка вслед за ними. Смотрю ему в спину, зная, что он чувствует мой взгляд. На несколько секунд замираю, наслаждаясь его ставшими напряженными плечами, — прожигаю глазами насквозь, не скрывая намерений.

Умею так лучше многих.

Дверь захлопывается, в замке поворачивается ключ — волк правила выучил — на сегодня с меня достаточно посетителей.

Облокачиваюсь локтями о стол, закрывая лицо руками. Устало выдыхаю. Усмехаюсь своей сегодняшней несобранности, потираю переносицу двумя пальцами. Бросаю хмурый взгляд на заваленный бумагами стол.

И чувствую невесомое прикосновение чужой ладони на затылке.

Поднимаю голову, встречая отрешенный взгляд голубых глаз. Улыбаюсь, потому что на лице Вэл нарисовано глубокое уныние. Скинула капюшон, лицо сонное, будто она и вправду спала.

Подошла к моему креслу и остановилась, прижавшись бедром к деревянному подлокотнику.

— Я думала, они никогда не замолчат. — Рассеянно перебирает пальцами мои волосы. — В следующий раз я прилягу на софе с твоего позволения. — Легкая ухмылка рисуется на красивых губах. — Нет, даже без твоего позволения.

— Говорил же — тебе необязательно присутствовать, — усмехаюсь в ответ, а мысли уже улетают. Нежные руки, ласкающие незатейливо, подчиняют себе против моей воли.

Так происходит всегда, и я давно перестал искать ответ на извечный вопрос — почему.

— Обязательно. Как же я буду жить без ценных сведений о сборах с арендаторов? — Вэл замечает что-то в моем лице, прищуривается и низко наклоняется, касаясь уха горячим дыханием. Шепчет тихо, вызывая невольную дрожь, скользнувшую по плечам. — Милорд, мне показалось или вы совсем не поняли, что от вас хотел тот крыс?

Читает меня как книгу. Она одна во всем мире.

А значит, все слышала, не позволяя себе уйти в мысли, даже умирая от скуки. В этом вся Вэл.

Улыбаюсь, но, судя по отсутствующей реакции, выходит плохо. Смиренно прикрываю веки и прижимаюсь виском к теплым губам.

Слишком устал и не хочу ничего и никого, кроме нее.

— Иди ко мне, — говорю тихо.

Поднимаю руку и кладу ладонь на ее шею. Под пальцами мягкость волос. Люблю ее волосы, люблю ощущать запах душистого мыла и неповторимый аромат ее самой — моей Второй. Так пахнет только она — теплом и пряностями, которым нет названия.

Невообразимо нежные губы скользят по моей щеке, кончик языка оставляет дразнящий влажный след. Чуть поворачиваю подбородок, вжимаясь ртом в ее рот. Моя ладонь поднимается выше, пальцы хватают пряди волос, стянутые в высокий хвост. Знаю, что ей больно. Недовольно шипит и морщится, а мокрый язык отвечает предательски нетерпеливо. Выдыхает и зубами прихватывает мою нижнюю губу, замирая.

Замираю и я.

Обожаю это. Обожаю бесконечное противостояние, от которого страсть кипит в венах, вздохи становятся жадными, хрипы рваными, а горячая дерзость в голубых глазах плещется через край.

Мои пальцы сильнее сжимают, почти на кулак наматываю каштановые волосы.

Сердце стучит в груди, желание волнами омывает тело. Чувствую, как горячо становится внутри, как занимается огонь, поднимается черным мехом над человеческой сущностью Зверь, отзываясь на наши извечные игры.

Дышу тяжело, распахиваю глаза и встречаюсь с прищуренным взглядом своей Второй. Сдвигаю брови в шутливом недовольстве, и ее губы тут же растягиваются в ухмылке.

Расслабляет челюсти, языком до невозможного медленно проводит по моему рту, цепляя зубы, оставляя влагу.

Отпускает меня, а я отпускаю ее волосы. Кулак разжимается, гладкие пряди скользят между пальцев.

Вэл выпрямляется и смотрит на меня сверху вниз, тихо посмеиваясь. Огромные глаза на худом лице влажно блестят, искрят огнем, дразня и заигрывая.

Нам не нужно ничего говорить. Мы все понимаем.



Едва завидев Вэл, Иминика с визгом бросается вперед, выдергивая маленькую ладошку из руки матери.


— Не упади! — встревоженно восклицает Якова ей вслед, но девочка, конечно, ее не слышит.

Несется голыми ножками по песку, увязая почти по щиколотку. Рыжие волосы облаком поднимаются над головой, легкое платье, украшенное роскошной вышивкой, парусом раздувается, путаясь в ногах.

Это платье подарил ей я. Вернее, сделал вид, что собственноручно приготовил подарок для маленькой и очень милой девочки. Платье, естественно, купила Вэл и буквально заставила меня преподнести его малышке.

Она всегда думает о подобных мелочах. Говорит, что нужно помнить о членах своей стаи.

Я помню, но в платьях не понимаю ровным счетом ничего.

Вэл поспешно пихает мне поводья своей лошади, ступает вперед на пару шагов и присаживается на корточки, протягивая навстречу девочке руки. Улыбается так широко, озаряясь настоящим счастьем, что я невольно замираю, почти уже отвыкнув видеть ее такой.

Раш бросается следом за хозяйкой, заливисто лая, увязая лапами в песке. Морщусь от его громкого собачьего скулежа. Бестолковый пес, с присутствием которого я давно смирился.

Иминика ныряет в объятия Вэл точно в теплое море, крепко обхватывая за шею маленькими ручками. Визжит от радости, сжимая так сильно, что того и гляди придушит.

Любит ее, как могут любить только дети: искренней любовью. Тянется к Вэл, потому что она единственная из ее окружения, кто не стесняется вести себя с ней на равных, с лихвой затмевая даже всегда находящую общий язык с детьми Дэни.

Эта непосредственность, льющаяся светом, покоряет не только Иминику.

Она давно покорила меня.

Вэл играет с малышкой, дарит подарки, которые скоро будет некуда складывать, игнорируя ворчания Яковы. Рассказывает волшебные сказки и неиссякающие глупые страшилки, вызывающие фонтаном бьющую детскую эйфорию. Одну из этих страшилок я припоминаю ей с завидной регулярностью.



— В черном-черном городе на черной-черной улице стоял черный-черный дом. — Вэл говорит полушепотом, и Иминика замирает, сидя на кровати. На лице ее отражается страх пополам с восторгом. И готов поспорить, она и сама не понимает, чего в ней больше.

Прислонившись к стене, наблюдаю в окно за медленно кружащим в свете фонаря снегом. Хочу сказать, что вряд ли подобная сказка успокоит ребенка и заставит заснуть, но благоразумно молчу.

Общение с детьми для меня то еще топкое болото.

— В черном-черном доме жил черный-черный… — Вэл подозрительно замолкает, и я медленно оборачиваюсь.

Угадал.

Голубые глаза смеются, смотрят прямо на меня. Пристально изучаю полное задорного ехидства лицо. Провокация в чистом виде, и даже не скрывает.

— …черный-черный страшный-престрашный мужик! — Вэл переводит взгляд на замершую, чуть дышащую девочку и широко разводит руки, видимо, для должного устрашения. — У него черные-пречерные волосы и глаза черные-пречерные, и одевается он только в черное-пречерное!

— Вэл… — укоризненно произношу, покачивая головой. Демонстрирую наигранное недовольство, с величайшим трудом сдерживаясь от рвущегося сквозь губы смешка.

— А зовут его знаешь как?

— Как? — лепечет Иминика, сжимая пальчиками край одеяла. Затаила дыхание, вся как на иголках, а в голосе так и звенит восторженное нетерпение.

— Прекращай… — прошу тихо, без особой надежды.

Но, конечно, надвигающуюся волну не остановить.

— Раза!

Судорожно выдыхаю. Отворачиваюсь, пряча улыбку, слыша за спиной сдавленный веселый писк девочки и звуки возни.



Вэл часто проводит время с Иминикой. Забирает ее у благодарной Яковы и гуляет по городу, катает на лошади и дает ей играть со своим псом.

Иногда я думаю о том, что эти прогулки с девочкой, смотрящей по-детски невинными глазами, для нее как необходимый глоток воздуха. Она словно задыхается, день ото дня все сильнее погружаясь в тот мрак, который сама предпочла свету.

Не хочу об этом думать, но внутри меня скребут острые когти. Я прячу свои мысли в самый дальний угол сознания, закрываю от себя, хороню глубоко, но они раз за разом оказываются на самой поверхности.

Какой она была бы матерью? Какой она была бы, будь у нее ребенок?

Носила бы длинные платья и распущенные волосы, стала бы ее фигура более мягкой, а улыбка нежной, такой, какая бывает у женщин лишь при взгляде на своих детей?

Кем стала бы Вэл, сложись все иначе? Проводила бы она время в тренировках до изнеможения, выбирая себе в напарники лучших моих бойцов? Уверен, я никогда не знал бы ее такую.

Захотела бы она вновь носить это имя — Тень, родись у нас ребенок?

Нет. Уверен, что нет.

Эта вина не исчезнет, сколько бы лет ни прошло. До самой моей смерти я буду гнать ее, но она будет настигать меня раз за разом.