Тень зверя

Настаивает, что должна быть в курсе моего окружения и возможных назревающих проблем. Понимаю разумность ее слов, но все равно немного жалею свою Вторую, вынужденную выслушивать зачастую совершенно ненужную ей информацию.

Рассматриваю ее, краем уха улавливая медлительную сбивчивую речь крыса. Слышу несколько ключевых слов, мгновенно понимаю предмет разговора и тут же перестаю о нем думать.

Темный, почти черный плащ Вэл расстегнут, полы распахнуты, узкие штаны с ремнями на бедрах обтягивают длинные ноги, черная туника плотно облегает тело. Накинула на голову капюшон — по привычке скрывает свое лицо, не вынося пристального к себе внимания. Длинные волосы стянуты на затылке в хвост — из-под капюшона виднеется только пара прядей. На бедрах в кожаных ножнах висит кинжал.

Никак не могу заставить ее отказаться от подобного оружия в пользу более широкого короткого меча. Противится, говоря, что ей так удобнее.

Удобнее избавляться от неугодных мне.

Сердце каждый раз стискивают невидимые когти, когда я задумываюсь о том, в кого превратилась девушка, наивная и дарящая своей улыбкой солнце, встреченная мной много лет назад на тех проклятых болотах.

От той — прежней — Вэл осталось так мало.

Иногда кажется, что она безотчетно копирует меня, изображая бесстрастность и хладнокровие. Носит капюшон, скрывая лицо, превращаясь в ту, кого я почти не знаю.

Ее не особо любят в городе: потому что она человек и потому что заняла место близ наместника.

Вэл окутана презрением подобно савану, былые промахи и лживые сплетни тянутся за ней шлейфом. На нее смотрят свысока, не считая за ровню, обсуждают тихим шепотом, бросая в спину язвительные и колкие взгляды.

Но никто, даже осмелевшие выпивохи, не смеют открыть рот и высказать ей в лицо свои гадливые мысли.

Опасаются, потому что знают, насколько она значима для наместника. Прекрасно понимают — одного ее слова достаточно, чтобы обрушить на себя мой гнев.

Вижу, как меняются лица прохожих, когда они узнают стройный силуэт моей Второй, одетой в темное. Она проходит мимо, чаще оставаясь в тени, чем выходя на редкое в наших краях солнце. Не поднимая глаз, не касаясь и краем одежды, ловко лавирует сквозь толпу и кажется словно не человеком, а текучей водой.

Но меня ей не обмануть.

Знаю, как напряжены плечи под кожаным плащом, как остро ее зрение, как быстры движения рук, отточенные за долгие часы тренировок.

Всего один подозрительный жест, один неугодный взгляд — и ладонь ее предупреждающе ложится на рукоять кинжала.

Отрастила клыки и когти, потому что иначе в нашем мире нельзя.

Как бы я ни пытался защитить Вэл, мне не оградить ее от плавающей на поверхности липкой, точно дерьмо, грязи реальности.

Она часто рядом. Сопровождает меня, ни во что не вмешиваясь, неслышная и незаметная, по своему обыкновению следует позади на расстоянии трех шагов. Идет, склонив голову, но знаю — она наблюдает за всем, что происходит вокруг. Замечает то, что не замечает никто другой.

Во время долгих поездок ее лошадь шагает в стороне, я не вижу ее, но уверен — она всегда видит меня.

Несмотря на то что зачастую Вэл проводит весь день рядом, мы почти не разговариваем. У нас просто нет на это времени. Дела наваливаются грудой, одно за другим, и только к вечеру перекидываемся парой слов. Иногда даже не успеваем пообедать.

С трудом понимаю, как я упустил тот момент, когда Вэл превратилась в ту, кого оставила в своем городе. Помню, как предлагал ей вернуться в казенный дом, работать вместе с Дэни, но она только слабо улыбнулась и покачала головой.

Она могла выбрать что угодно, стать кем угодно, но предпочла вернуть себе прошлое имя.

Тень.

Я долгое время не осознавал, что ее, привычной для меня, давно не существует, видя за красивыми голубыми глазами улыбчивую девчонку.

Только не было там больше никакой девчонки.

Сейчас, спустя время, я в полной мере осознаю, что она хотела сказать той фразой.

Ты спрашиваешь — кто я? Может быть, наконец та, кто тебе нужен. Теперь я могу быть тебе полезной, мой Первый.

Больно оттого, что так глупо. Я никогда не хотел, чтобы она была полезна. Она была мне нужна не за что-то, а вопреки всему. Такая, какая есть: немного наивная, ошибающаяся, мечущаяся и бесконечно верящая мне. Открытая и полная солнца.

Но меня не обмануть.

На дне ее голубых глаз я всегда видел силу. Темную и мало чем отличающуюся от моей.

Теперь она владела ею, заполнив до предела, плескалась во взгляде, искажала черты лица, заостряя их, стирая улыбку, рисуя ядовитую усмешку.

Моя вина в том, что я никогда не желал признавать сокрытый в ней мрак.

До сих пор не понимаю своих чувств — сожалею ли о том, что потерял ее прежнюю, уничтожил своими же руками, или мне следует гордиться ею, как гордятся успешным, почти сравнявшимся с учителем учеником.

Вэл и сейчас не любит вид крови, избегает публичных казней, но с легкостью избавляется от тех, кто приносит мне проблемы. Скрывшись под покровом ночи, она исчезает, неслышная и неприметная. Сливается с тьмой, ступая по осколкам себя прошлой. Всегда одна. И лишь черный пес сопровождает ее.

Почти не задает вопросов. Все, что ей обычно нужно, — это имя.

Непрошеные воспоминания лезут в голову, затмевают все мысли, и взвинченный голос крыса отдаляется, превращаясь в неразличимую вязь звуков.

А образы уже перед глазами, навязчивые, точно осоловевшие мухи.


Хлопает дверь, я слышу тихие шаги по толстому, глушащему все звуки ковру. По мягкой, почти кошачьей поступи я узнаю ее, еще не почувствовав знакомый аромат кожи.

Стою у приоткрытого окна, отодвинув тяжелые портьеры, и смотрю вниз на сверкающую после обильного летнего дождя площадь. Горячие солнечные лучи ослепляют, отражаясь от стремительно высыхающих луж.

Вэл заходит в кабинет, уверенно присаживается на край стола и долго молчит, наблюдая за мной.

Никакого приветствия, едкого замечания, а значит, пришла по делу.

Краем глаза вижу, как она складывает руки на груди и чуть склоняет голову.

— Отец тебя ненавидит, — наконец произносит она, смотря на меня из-под длинных ресниц. Не вопрос — лишь твердая уверенность в голосе.

— Знаю, — ровно отвечаю, вдыхая теплый воздух.

Легкое дуновение ветерка мягко шевелит кисти портьер.

У нас короткое лето. Никогда не успеваешь насытиться. А заняв этот кабинет, я почти перестал замечать его, пролетающее за стеклами высоких окон.

— Я все решу. Просто скажи да.

Оборачиваюсь, внимательно вглядываясь в ее лицо. Серьезное, на губах ни следа улыбки.

— О чем ты? — Сдвигаю брови, встречая взгляд потемневших, почти синих глаз.

Уже знаю ответ. И оттого чувствую себя странно. Внутри, кажется, просыпается гудящий осиный рой.

— Ему была нужна земля и дом. Пусть получит их. Назови мне имя, и я все сделаю, — говорит ненормально спокойно, а сердце мое почему-то ноет. — Спишем на несчастный случай — я все устрою так, что не придерешься. А остальное предоставь своим советникам. Твой отец получит то, что ему нужно, а ты, может быть, немного приблизишься к прощению за смерть сестры.

Наверное, именно тогда я впервые по-настоящему увидел темноту, что разлилась за радужками цвета летнего неба.

Вэл молчит, и молчу я.

Обвожу взглядом линию чуть приоткрытых губ, замечаю знакомую родинку на щеке. Изучаю красивые черты лица, пытаясь увидеть хоть малейший след улыбки. Отчаянно хочу разглядеть ее, цепляюсь за былые образы, никак не желая принимать настоящее.

Но мне приходится.

Ветер колышет портьеры, мажет кисти по полу. Сквозняком врывается в кабинет, шелестит листами бумаг на столе.

А потом я говорю: «Да».



Вэл ориентируется во мраке как ночная птица. Удивляет, открываясь с неизведанных, чуждых мне сторон.

Всеми силами пытаюсь разобраться в том человеке, что носит на руке мой браслет. И каждый раз терплю поражение. Все, что я знал о ней — думал, что знал, — все подвергаю сомнению.

Кличка, которая вросла в ее кожу, став маской, хорошо известна на Дне. Вэл приходит туда с уверенностью хозяйки, чуть ли не вышибая дверь ногой, и никто не осмеливается возражать.

Я дал ей полномочия говорить от моего имени. Я дал ей право решать чужие судьбы.

Но она почти не пользуется своим правом. Не лезет в то, что ее не касается.

Помню, лишь однажды, заявившись в ратушу, покрытая грязью вперемешку с кровью, распугав девиц из канцелярии своим видом, она улыбнулась мне широко, не скрывая злобного довольства.

В тот день она убила какого-то пропойцу, который насиловал свою малолетнюю дочь. Узнала об этом по чьей-то наводке — очередной выпивоха из Дна решил выслужиться перед ней. С недавних пор это стало привычной традицией.

Я почти не удивлен.

Вэл преступила свои же правила и убила мужика, не прикрываясь тьмой, ставшей ее сущностью, и не нападая бесчестно из-за спины. Убила посреди дня, смотря в глаза, повалила его пьяного на землю прямо в свинарнике, сапогом пнув из его рук ведро с помоями.

Она вонзила кинжал ему в грудь, а потом поднялась и долго наблюдала, как бестолковые свиньи жрут своего недавнего хозяина.

Она рассказала мне это сама в подробностях и широко улыбалась до тех пор, пока не закончила. На щеке ее подсыхала бурая капля, а на подбородке мазком виднелась чужая кровь.

Я слушал ее и воочию видел глубокий, сырой колодец, полный черной воды.

Тогда Вэл впервые набрала из этого колодца целое ведро и подняла к свету.



Голос крыса становится тоньше. Слишком много ненужных эмоций. Улавливаю вопросительную интонацию, с неохотой отворачиваюсь от своей Второй.

Крыс молчит и выжидающе смотрит. Встречает мой прищуренный взгляд и тут же, нервным движением облизывая губы, опускает глаза. Глубоко и шумно вздыхаю.