Тень зверя

Вэл дрогнула и растерянно моргнула, наблюдая, как Вемир вкладывает свой короткий меч в протянутую руку Раза.

— Не сможешь, Ра. — Амия засмеялась безумным лающим смехом. Она закашлялась и замолчала, а затем вскинула голову, презрительно скривив губы. — Потому что ты слаб. Отец никогда не простит тебя.

— Главное, чтобы я простил тебя. — Надлом в голосе прозвучал очевидно. Его невозможно было скрыть под извечной броней. У Раза не получилось.

Но рука его была тверда.

Сердце остановилось, когда лезвие скользнуло по тонкой коже белой шеи.

Беззвучный стон застрял в горле, Вэл сипло втянула носом воздух, наблюдая, как кровь заструилась, хлынув на грудь Амии, молниеносно впитываясь в серую ткань простого платья, пачкая густые черные волосы.

Точно опомнившись, сердце забилось в груди, зашумело в ушах глухим гулом. Качнулся мир перед глазами, на краткий миг теряя все краски, превращаясь в калейдоскоп из черного и алого. Булькающий, хриплый и очень влажный звук коснулся слуха.

Тонкие руки Амии, вскинутые в немом, казалось, удивленном жесте, безжизненно упали вдоль тела. Она повалилась, упала некрасиво, раскинувшись как брошенная ребенком забытая кукла.

Кровь медленно растекалась по камням пола, заливая свежую солому. Вэл как завороженная смотрела на густую, словно пролитая краска, алую жидкость, отражающую блики полыхающей жаровни.

Где-то сбоку раздался шумный и изумленный выдох. Один из дознавателей, тот, что был значительно крупнее, тяжело осел на скрипнувшую под его весом скамью.

— Вемир, приготовьте тело для погребального костра. Пусть она… будет красивой, — сухо, недрогнувшим голосом сказал Раза.

Он протянул капитану стражи короткий, испачканный темно-красным меч и двинулся прочь.

Поравнявшись с застывшей неподвижно Вэл, Раза остановился, коснувшись ее плеча своим. Он молчал некоторое время, внимательно смотря с высоты своего роста на замершую в оцепенении девушку.

Удар сердца. Два удара.

— Идем, Валлери, — бледно и очень, очень мягко произнес Раза.

Вэл моргнула, подняла голову, встречая проникающий взгляд черных глаз. Вгляделась, за чернильной тьмой увидев сокрытую от всех бесконечную боль, и тут же задохнулась вновь, теряясь.

Боль плескалась ядом, отравляя и выжигая, готовая уничтожить Раза.

Вэл улыбнулась, не зная, что ведет ее в это мгновение.

Тихая и нежная улыбка, предназначенная лишь одному человеку в этом мире, казалось, солнечным лучом скользнула по бледной коже Раза. Вспыхнули искрами тепла темные радужки, и боль пусть и не исчезла, но спряталась на время глубоко внутри, рассеяв часть в ответном движении губ, едва заметной полуулыбке Раза.

Широко распахнув голубые, сверкающие необходимым ему живым пламенем глаза, Вэл посмотрела в полное сдерживаемой муки лицо, чувствуя, как расползается трещинами под ее взглядом каменная маска.

Один в темноте. Всегда.

Больше не один.

— Мне дать тебе руку и повести за собой? — Раза ухмыльнулся болезненно и нервно. Не ухмылка почти, а вымученная, давшаяся с невероятным трудом настоящая улыбка.

Вэл мотнула головой, рассыпая по шее непослушные пряди, ладонь невесомо коснулась локтя Раза.

— Нет, мой Первый, — уверенно произнесла Вэл, сжимая пальцы, чувствуя дрожь, прокатившуюся по руке Раза. — Мы ведь уже преодолели топь.

В бездонных, черных как ночь глазах отражением чужого пламени мелькнуло понимание.

Вэл заставила себя оторваться от спасительной надежности стены и шагнула в дверной проем следом за высоким мужчиной, одетым в черное.





Эпилог




Почти не слушаю зудящего, как комар, главу общины землевладельцев. Невысокий и полный мужчина с красным одутловатым лицом, непрестанно вытирающий платком бисеринки пота с круглого лица. Привстал со своего места, едва не опрокинув тяжелый стул, — лишь приподнимаю брови, оценивающим взглядом скользя по его массивному телу. Скроф, конечно, а по-простому — кабан. Почему-то это веселит. Прячу неуместную улыбку, с деланым безразличием оглядывая свой кабинет.

За последние три с лишним года мало что изменилось в его убранстве, разве что мебель поменяли на новую, не менее дорогую, но неуловимо похожую на прежнюю. Не люблю кардинальные изменения, из-за них я всегда ощущаю неясное беспокойство.

За столом четверо. Все напряженные, лица серьезные. Внимательно выслушал двоих, а потому чувствую себя усталым.

Скроф говорит быстро, торопится, потеет еще сильнее. Умиляет то, с каким упрямым усердием старается донести до меня все свои проблемы.

Рассказывает о пашне, о коллективном владении и недовольстве остальных землевладельцев этой ситуацией. Зачем-то погружается в пространные замечания о верховных правах на землю и наследственном пользовании.

Времени у него немного — я не намерен тратить больше получаса на обсуждение подобных вопросов.


Сжимаю пальцами отполированные до блеска деревянные подлокотники кресла, глубоко вздыхаю и тут же замечаю, как начинают дрожать руки скрофа, перебирающие бесконечные листы бумаг.

Ничего удивительного — я привык к тому, что в моем присутствии в воздухе смердит от угодливости и страха. Иногда это даже забавляет.

Впрочем, не сегодня. Сегодня совершенно нет настроения наблюдать заискивающие ужимки дельцов, желающих добиться очередных послаблений.

Потея все сильнее, глава общины землевладельцев зачитывает сухие цифры, показывает какие-то подписи — бумажные листы в его руках ходуном ходят. Наконец замолкает и с опаской поглядывает в мою сторону.

Долго молчу, будто бы раздумывая, а на самом деле лишь выжидая необходимую паузу. Пусть поволнуется еще больше. В следующий раз подумает, прежде чем предъявлять мне свои требования.

Затем неторопливо перевожу взгляд влево, за спины подобравшихся, напряженных, как струна, просителей. Волк, замерший в стороне, ловит мой взгляд. Стоит ровно, выпрямившись, руки сцеплены впереди. Вопросительно смотрит. Медленно киваю и жестом указываю в сторону скрофа.

Волку не требуется особых указаний: давно понимает без слов, как хорошо вышколенная собака. Такая вот незамысловатая ирония. Мысленно улыбаюсь.

Впрочем, стоит признать, что он действительно полезен мне. Молчалив и послушен. А еще умен — тянет на себе множество мелких дел, не требующих вмешательства моего или более опытных советников.

Мы редко разговариваем. Мне не о чем с ним говорить, кроме того, что касается рабочих вопросов.

Я даже не называю его по имени. Оно не существует для меня, превратившись в набор пустых звуков.

Когда Вэл произносит его имя, каждый раз одергиваю себя, вспоминая светловолосого мужчину, чья жизнь давно перестала иметь для меня значение. Волк принадлежит моей стае, но не принадлежит мне.

Он жив только потому, что это нужно моей Второй. Я дал слово и намерен держать его до тех пор, пока Вэл не даст мне повода усомниться в себе.

Волк знает об этом.

А я знаю, что он знает.

Подходит к нещадно потеющему скрофу и забирает у него необходимые документы, прерывая нескончаемый поток почти уже бессвязной речи.

Разберусь позже.

Закидываю ногу на ногу, смотрю на сидящих за столом, наблюдая, как они словно уменьшаются в размерах, когда мой взгляд касается их смущенных лиц.

Киваю. Следующий.

Брита выступает вперед, выдвигается как таран из недр кабинета, принимая от волка документы. Он наклоняется к ней, что-то шепчет, отдает необходимые распоряжения. Она кивает и разворачивается, тяжелой поступью направляясь к выходу. Дверь чуть слышно прикрывается за ее широкой спиной.

Не люблю, когда во время совещаний кто-то выходит или заходит, но Брита всегда решает по-своему. Если она посчитала, что бумаги скрофа требуют незамедлительного перемещения в казначейскую, — ее не остановит даже мое молчаливое недовольство.

Год назад по шутливому совету Вэл взял себе в секретари фурию — думал, это будет забавным. Хотелось посмотреть на сникшие под натиском архивной мегеры лица своих советников.

Оказалось, таким необдуманным поступком лишь создал неумолимую силу, которая иногда грозила обрушиться даже на меня.

Когда Брита появляется на пороге кабинета, почти что теряюсь под ее усердным напором. Но работу свою она выполняет беспрекословно и излишне кропотливо — не подкопаться при всем желании. Впрочем, такого желания просто не возникает.

А Вэл, судя по насмешливым ухмылкам, знала, что так будет. Одна из ее излюбленных тем для обсуждения — нескончаемое противостояние советников и моего секретаря.

Ее полные эмоций рассказы скрашивают наши вечера. Давясь смехом, она в красках рассказывает о том, как Вемир был с позором отправлен прочь от дверей моего кабинета, притащившись в настолько грязных сапогах, что комья грязи сыпались на пол. Широко распахнув сверкающие голубые глаза, Вэл утверждает, что это разбудило в Брите настоящего демона преисподней.

Молчу и просто любуюсь ею. Приятно видеть на лице своей Второй такую редкую теперь улыбку.

Иногда я задумываюсь о правдивости этих историй, но Вэл уверяет, что не приукрашивает ни единым словом.

Бриту наверняка опасаются все служащие в ратуше и управе, вместе взятые. Несказанно радует, потому что мой бывший секретарь был слишком болтлив и неисполнителен, а потому, надеюсь, работа подручным в казармах городской стражи пришлась ему по вкусу.

Ухмыляюсь. Смотрю на правую руку, останавливаю взгляд на крупном перстне. Тускло блестит, трогаю его пальцами, ощущая гладкость металла.

Символ власти, который я получил от прежнего наместника. Власти, которая дается так непросто.

Приподнимаясь со своего места, очередной проситель, типичный худощавый крыс с подвижными черными глазками, потерявшимися на узком лице, начинает тянуть знакомую песню: налоги растут, доходы сокращаются.

Послушать их всех, собравшихся в моем кабинете и с умным видом восседающих за столом, — так весь наш город уже несколько лет как должен был погрязнуть в нищете. Удивительное дело — не погряз.

А потому с ленцой отворачиваюсь, бросая беглый взгляд на Вэл.

Стоит по правую от меня руку, немного в отдалении, прислонившись к стене. Взгляд — остекленевший. Смотрит перед собой в пустоту, ладони засунуты в карманы кожаного плаща, одну ногу согнула в колене.

Кривлю губы в усмешке, чуть покачивая головой.

Ничего удивительного, что она опять ушла в свои мысли, от скуки забывшись, где находится. Не выносит собрания, считая их самой утомительной частью моей работы. Я почти солидарен с ней — выдержать несколько часов заунывных и порой беспочвенных требований под силу немногим.

Я не заставляю ее присутствовать на подобных совещаниях, но она всегда с недовольным лицом возражает.