Темное дело
Часть 11 из 27 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты нас спас! – Лоранс обняла Франсуа Мишю, а через некоторое время сама проводила его к воротам. Убедившись, что они одни, она шепнула мальчику на ухо: – Еда у них есть?
– Я только что отнес им каравай хлеба весом двенадцать фунтов и четыре бутылки вина. Дней шесть продержатся!
Вернувшись в гостиную, Лоранс натолкнулась на вопросительные взгляды г-на и г-жи дʼОтсер и аббата с сестрой, которые молча взирали на нее с восхищением и тревогой.
– Скажите же, виделись вы с ними или нет? – вскричала г-жа дʼОтсер.
Графиня улыбнулась, приложила пальчик к губам, призывая к молчанию, и удалилась в свои покои: она добилась, чего хотела, и теперь валилась с ног от усталости.
Глава 11
Реванш полиции
Из Сен-Синя к павильону Мишю быстрее всего можно было попасть по дороге, ведущей из одноименной деревни к ферме Беллаш. Дорога эта устремлялась прямиком к рон-пуэну – тому самому месту, где Мишю накануне впервые встретился с сыщиками. Жандарм, сопровождавший Корантена, выбрал ее потому, что именно тут ночью проехал капрал из Арси. По пути парижанин смотрел по сторонам, пытаясь понять, как это капрала угораздило свалиться с лошади. Он укорял себя за то, что, отправляя жандарма со столь важным поручением, не дал ему подручных, – это была ошибка, которую Корантен пообещал себе не повторять. «Если они обезвредили жандарма, – думал он, – то и с Виолеттом церемониться не стали. Ясно же, что на этих лошадях четверо заговорщиков и Мишю вернулись в Нодемский лес из окрестностей столицы…»
– У Мишю есть лошадь? – спросил Корантен у жандарма из арсийского отряда.
– Есть. Славный жеребчик из конюшен покойного маркиза де Симёза, и к охоте приучен. Пятнадцатилетка, а резвости не занимать – проходит до двадцати лье в день, и шерсть сухая, что твоя шляпа! Мишю его холит и не соглашается продать ни за какую цену.
– Какой масти его жеребец?
– Темно-гнедой, с белыми бабками. Поджарый и жилистый, как арабская лошадь.
– Ты видел арабских лошадей?
– Я год назад вернулся из Египта. Мне случалось ездить на мамелюкских конях. Я одиннадцать лет в кавалерии: сначала служил на Рейне под командованием генерала фон Штайнгеля, потом попал в Италию и уже оттуда, с первым консулом, – в Египет. Скоро меня произведут в капралы.
– Я пойду в дом Мишю, а ты ступай на конюшню! После одиннадцати лет службы ты должен разбираться в лошадях и сможешь сказать, усталая лошадь или свежая.
– Глядите, вот тут упал наш капрал. – С этими словами жандарм указал на место, где дорога расширялась, выходя к рон-пуэну.
– Передашь своему командиру, чтобы он заехал сюда за мной; мы вместе поедем в Труа.
Корантен спешился и бегло осмотрел участок. Его внимание привлекли два вяза, растущие друг напротив друга: один – возле парковой стены, другой – у самого края рон-пуэна, в том месте, где кончалась проселочная дорога. Тут он нашел то, чего до него никто не приметил, – валяющуюся в пыли форменную пуговицу. Корантен подобрал ее. В павильоне он застал Виолетта и Мишю. Они сидели за столом в кухне и горячо спорили. Виолетт встал, поздоровался и предложил парижанину выпить.
– Благодарю, но сейчас я хочу повидаться с капралом, – сказал молодой агент, который с первого взгляда понял, что Виолетт пьян уже часов двенадцать, не меньше.
– Он наверху, моя жена за ним приглядывает, – сказал Мишю.
– Как вы себя чувствуете, капрал? – спросил Корантен, который, взбежав по лестнице, нашел занемогшего жандарма лежащим на кровати мадам Мишю, с компрессом на голове.
Его каскетка, сабля и остальное снаряжение были сложены на стуле. Марта, жалостливая, как все женщины, вместе с матерью ухаживала за капралом. О ночных геройствах сына она и слыхом не слыхивала.
– Мы ждем г-на Варле, доктора из Арси, – сказала мадам Мишю. – Гоше за ним поехал.
– Оставьте нас ненадолго, – попросил Корантен, удивленный этой картиной; невозможно было представить, что эти женщины причастны к ночным событиям. – Куда пришелся удар? – спросил он, разглядывая капральский мундир.
– В грудь, – отвечал капрал.
– Посмотрим на вашу перевязь, – сказал Корантен.
Перевязь представляла собой желтую кожаную ленту с белой каймой по краям, носить которую солдат национальной жандармерии обязывал недавно изданный закон, прописывавший мельчайшие детали их униформы. На ней имелась металлическая бляха, подобная тем, что нынче носят сельские полицейские, с весьма занятной гравировкой, гласившей: «Уважение к личности и собственности!» После того как капрал налетел на натянутую веревку, на бляхе осталась порядочная вмятина. Корантен взял в руки мундир и осмотрел место, на котором не хватало пуговицы – той самой, что была найдена на дороге.
– В котором часу вас подобрали? – спросил он.
– Едва начало светать.
– И сразу перенесли в эту спальню? – От взгляда Корантена не укрылось, что постель не была разобрана.
– Да.
– Кто вас занес?
– Женщины и младший Мишю. Я был без сознания, и это он меня нашел.
«Значит, они не ложились, – сказал себе Корантен. – Капрал пострадал не от выстрела и не от удара палкой – для этого противник должен был бы находиться на одном уровне с ним, то есть сидеть в седле. Обезоружить его можно было, лишь соорудив на его пути какое-нибудь препятствие. Деревянная перекладина? Невозможно. Железная цепь? Она оставила бы следы…»
– Что вы почувствовали? – спросил он у капрала, наклоняясь, чтобы его осмотреть.
– Меня резко отбросило назад…
– У вас ссадина под подбородком!
– Мне кажется, – отвечал капрал, – что меня хлестнули по лицу веревкой.
– А вот и отгадка, – сказал Корантен. – Кто-то натянул между деревьями веревку, преграждая вам путь!
– Похоже на то, – согласился капрал.
Корантен спустился в кухню.
– Ну что, старый пройдоха, по рукам? – Вопрос Мишю был обращен к Виолетту, но смотрел он на агента. – За все – сто двадцать тысяч франков, и вы хозяин моего участка. А я сделаюсь рантье.
– Богом клянусь, нет у меня столько денег! Шестьдесят тысяч – это все!
– Так я ведь дам вам рассрочку на остаток суммы! Мы уже почти сутки не можем договориться, а ведь земелька-то первый сорт!
– Участок хороший, – согласился Виолетт.
– Жена, еще вина! – потребовал Мишю.
– Не хватит ли вам пить? – вскричала мать Марты. – С девяти часов это уже четырнадцатая бутылка!
– Вы здесь с девяти утра? – спросил Корантен у Виолетта.
– Нет! Извините, но я тут со вчерашнего вечера. С места не сходил, да так ничего и не выгадал! Все наливает да набавляет цену!
– У торговцев это обычная практика: чем выше поднят стакан, тем выше и цена, – заметил Корантен.
Дюжина выстроившихся на краю стола пустых бутылок подтверждала слова тещи Мишю. Тут жандарм с улицы сделал Корантену знак подойти и шепнул ему через порог:
– В конюшне пусто.
– Вы отправили сына в город на своей лошади, – сказал Корантен, возвращаясь в комнату. – Значит, он вот-вот вернется.
– Нет, мсье! – воскликнула Марта. – Франсуа пошел пешком.
– А куда же подевалась лошадь?
– Я ее одолжил, – сухо ответствовал Мишю.
– Подите-ка сюда, праведник! – сказал Корантен управляющему. – Шепну вам на ушко пару слов…
Они с Мишю вышли.
– Из карабина, который вы заряжали вчера, в четыре пополудни, вы намеревались застрелить государственного советника; нотариус Гревен вас видел. Но уличить вас невозможно: мотивов хватает, а вот свидетелей маловато. Уж не знаю как, но вы усыпили Виолетта и вместе с женой и своим шалопаем провели ночь вне дома – предупредили мадемуазель де Сен-Синь о нашем приезде и помогли ей спасти кузенов, которых перевезли сюда; я еще не выяснил, куда именно. Ваша жена или сын, проявив редкую находчивость, вышибли капрала из седла. Одним словом, вы нас обставили. Вы ловкий малый, Мишю. Но еще не все сказано, и последнее слово будет за нами. Может, заключим мировую? Ваши хозяева от этого только выиграют.
– Отойдем немного – туда, где нас никто не услышит, – предложил Мишю, увлекая сыщика за собой в парк, к пруду.
Завидев водоем, Корантен пристально посмотрел на своего спутника. Вне всяких сомнений, Мишю рассчитывал, что ему хватит сил швырнуть противника в пруд, где под тремя футами воды было еще семь футов ила. Мишю ответил сыщику таким же пристальным взглядом – ни дать ни взять медлительный и хладнокровный питон, бросающий вызов рыжему бразильскому ягуару.
– Мне совсем не хочется пить. – Агент предпочел остановиться на краю лужайки и, сунув руку в боковой карман, нащупал ножичек.
– Нам друг друга не понять, – холодно обронил Мишю.
– Ведите себя хорошо, мой милый. Судебная полиция будет пристально следить за вами!
– Если она так же недальновидна, как и вы, плохо придется всем! – сказал управляющий.
– Так вы отказываетесь? – спросил Корантен многозначительным тоном.
– Я бы предпочел сто раз подставить шею под топор – если бы только можно было казнить одного человека сто раз, – чем сговориться с таким негодяем, как ты.
Корантен поспешно сел в коляску, напоследок смерив презрительным взглядом управляющего, его дом и захлебывающегося лаем Куро. Проезжая через Труа, сыщик отдал кое-какие распоряжения и вернулся в Париж. Жандармские отряды получили задания и секретные указания.
В декабре, январе и феврале поиски велись активно и безостановочно – повсюду, не исключая и самых крошечных деревушек; во всех трактирах расставили соглядатаев. Корантен узнал три важных факта: лошадь, похожую на ту, что принадлежала Мишю, нашли мертвой в окрестностях Ланьи. Пять лошадей, закопанных в Нодемском лесу, были куплены у фермеров и мельников за пятьсот франков каждая мужчиной, по описаниям похожим на Мишю. После издания закона, направленного против укрывателей и сообщников Жоржа Кадудаля, Корантен сосредоточил наблюдение на Нодемском лесе. Когда же аресту подверглись Моро, Пишегрю и другие роялисты, чужаков в этих краях не осталось вовсе. Мишю разжаловали из управляющих; нотариус из Арси привез ему письмо, в котором государственный советник, а с некоторых пор и сенатор, просил Гревена принять у него дела и уволить. Через три дня Мишю получил на руки официальный документ (удостоверявший, что у бывшего нанимателя нет к нему претензий), а вместе с ним – и свободу действий. К величайшему изумлению округи, он поселился в Сен-Сине на правах арендатора; Лоранс отдала ему в обработку пустовавшие прежде земли. Переезд семейства Мишю роковым образом совпал с казнью герцога Энгиенского. По всей Франции почти одновременно было объявлено об аресте, осуждении и смерти герцога – страшном отмщении, предшествовавшем процессу над Полиньяком, Ривьером и Моро.
Пока строилась предназначенная ему ферма, Мишю, этот лже-Иуда, поселился в комнатах над конюшней, недалеко от уже известной насыпи. Он приобрел пару лошадей – для себя и сына, и с тех пор они с Готаром сопровождали мадемуазель де Сен-Синь во время прогулок, целью которых было, как читатель уже догадался, доставить провизию четырем молодым дворянам и убедиться в том, что у них есть все необходимое. Франсуа с Готаром, прихватив с собой Куро и свору графини, прочесывали местность вокруг укрытия, проверяя, нет ли поблизости чужаков. Лоранс и Мишю возили снедь, которую Марта, ее мать и Катрин готовили украдкой, чтобы не посвящать больше никого в свою тайну, – они, разумеется, понимали, что и в деревне есть шпионы. Из все той же осмотрительности поездки в лес совершались не чаще двух раз в неделю и всегда в разное время суток – иногда днем, а иногда и ночью. Эти меры предосторожности соблюдались, пока судили Ривьера, Полиньяка и Моро. Когда решением сената династию Бонапарта возвели на престол, Наполеона объявили «императором французов», а само решение было передано на утверждение народу Франции, г-н дʼОтсер поставил свою подпись в ведомости, поданной ему Гуларом. Наконец стало известно, что короновать Наполеона будет Папа Римский, который по этому случаю прибудет в страну. Мадемуазель де Сен-Синь более не препятствовала молодым дʼОтсерам и своим кузенам, пытавшимся добиться исключения из эмиграционных списков и обрести гражданские права. Г-н дʼОтсер-старший поспешил в Париж, рассчитывая повидаться с «бывшим» маркизом Шаржбёфом, близко знакомым с г-ном де Талейраном. Министр как раз был в фаворе, поэтому передал прошение Жозефине, а та – своему супругу, которого, не дожидаясь результатов плебисцита, уже величали императором, его величеством и сиром. Г-н де Шаржбёф, г-н дʼОтсер и аббат Гуже, также прибывший в столицу, добились аудиенции у Талейрана, и тот обещал им свое содействие. Наполеон к этому времени уже помиловал главных участников направленного против него масштабного роялистского заговора; и все же, хотя четыре дворянина всего лишь входили в число «вероятных» заговорщиков, по окончании очередного заседания Государственного совета император вызвал к себе в кабинет сенатора Малена, Фуше, Талейрана, Камбасереса, Лебрана и префекта полиции Дюбуа.
– Господа, – обратился к ним император, по-прежнему носивший мундир первого консула, – мы получили прошение от господ де Симёз и дʼОтсер, офицеров армии принца Конде. Они просят позволения вернуться во Францию.
– Они уже во Франции, – сказал Фуше.
– Я только что отнес им каравай хлеба весом двенадцать фунтов и четыре бутылки вина. Дней шесть продержатся!
Вернувшись в гостиную, Лоранс натолкнулась на вопросительные взгляды г-на и г-жи дʼОтсер и аббата с сестрой, которые молча взирали на нее с восхищением и тревогой.
– Скажите же, виделись вы с ними или нет? – вскричала г-жа дʼОтсер.
Графиня улыбнулась, приложила пальчик к губам, призывая к молчанию, и удалилась в свои покои: она добилась, чего хотела, и теперь валилась с ног от усталости.
Глава 11
Реванш полиции
Из Сен-Синя к павильону Мишю быстрее всего можно было попасть по дороге, ведущей из одноименной деревни к ферме Беллаш. Дорога эта устремлялась прямиком к рон-пуэну – тому самому месту, где Мишю накануне впервые встретился с сыщиками. Жандарм, сопровождавший Корантена, выбрал ее потому, что именно тут ночью проехал капрал из Арси. По пути парижанин смотрел по сторонам, пытаясь понять, как это капрала угораздило свалиться с лошади. Он укорял себя за то, что, отправляя жандарма со столь важным поручением, не дал ему подручных, – это была ошибка, которую Корантен пообещал себе не повторять. «Если они обезвредили жандарма, – думал он, – то и с Виолеттом церемониться не стали. Ясно же, что на этих лошадях четверо заговорщиков и Мишю вернулись в Нодемский лес из окрестностей столицы…»
– У Мишю есть лошадь? – спросил Корантен у жандарма из арсийского отряда.
– Есть. Славный жеребчик из конюшен покойного маркиза де Симёза, и к охоте приучен. Пятнадцатилетка, а резвости не занимать – проходит до двадцати лье в день, и шерсть сухая, что твоя шляпа! Мишю его холит и не соглашается продать ни за какую цену.
– Какой масти его жеребец?
– Темно-гнедой, с белыми бабками. Поджарый и жилистый, как арабская лошадь.
– Ты видел арабских лошадей?
– Я год назад вернулся из Египта. Мне случалось ездить на мамелюкских конях. Я одиннадцать лет в кавалерии: сначала служил на Рейне под командованием генерала фон Штайнгеля, потом попал в Италию и уже оттуда, с первым консулом, – в Египет. Скоро меня произведут в капралы.
– Я пойду в дом Мишю, а ты ступай на конюшню! После одиннадцати лет службы ты должен разбираться в лошадях и сможешь сказать, усталая лошадь или свежая.
– Глядите, вот тут упал наш капрал. – С этими словами жандарм указал на место, где дорога расширялась, выходя к рон-пуэну.
– Передашь своему командиру, чтобы он заехал сюда за мной; мы вместе поедем в Труа.
Корантен спешился и бегло осмотрел участок. Его внимание привлекли два вяза, растущие друг напротив друга: один – возле парковой стены, другой – у самого края рон-пуэна, в том месте, где кончалась проселочная дорога. Тут он нашел то, чего до него никто не приметил, – валяющуюся в пыли форменную пуговицу. Корантен подобрал ее. В павильоне он застал Виолетта и Мишю. Они сидели за столом в кухне и горячо спорили. Виолетт встал, поздоровался и предложил парижанину выпить.
– Благодарю, но сейчас я хочу повидаться с капралом, – сказал молодой агент, который с первого взгляда понял, что Виолетт пьян уже часов двенадцать, не меньше.
– Он наверху, моя жена за ним приглядывает, – сказал Мишю.
– Как вы себя чувствуете, капрал? – спросил Корантен, который, взбежав по лестнице, нашел занемогшего жандарма лежащим на кровати мадам Мишю, с компрессом на голове.
Его каскетка, сабля и остальное снаряжение были сложены на стуле. Марта, жалостливая, как все женщины, вместе с матерью ухаживала за капралом. О ночных геройствах сына она и слыхом не слыхивала.
– Мы ждем г-на Варле, доктора из Арси, – сказала мадам Мишю. – Гоше за ним поехал.
– Оставьте нас ненадолго, – попросил Корантен, удивленный этой картиной; невозможно было представить, что эти женщины причастны к ночным событиям. – Куда пришелся удар? – спросил он, разглядывая капральский мундир.
– В грудь, – отвечал капрал.
– Посмотрим на вашу перевязь, – сказал Корантен.
Перевязь представляла собой желтую кожаную ленту с белой каймой по краям, носить которую солдат национальной жандармерии обязывал недавно изданный закон, прописывавший мельчайшие детали их униформы. На ней имелась металлическая бляха, подобная тем, что нынче носят сельские полицейские, с весьма занятной гравировкой, гласившей: «Уважение к личности и собственности!» После того как капрал налетел на натянутую веревку, на бляхе осталась порядочная вмятина. Корантен взял в руки мундир и осмотрел место, на котором не хватало пуговицы – той самой, что была найдена на дороге.
– В котором часу вас подобрали? – спросил он.
– Едва начало светать.
– И сразу перенесли в эту спальню? – От взгляда Корантена не укрылось, что постель не была разобрана.
– Да.
– Кто вас занес?
– Женщины и младший Мишю. Я был без сознания, и это он меня нашел.
«Значит, они не ложились, – сказал себе Корантен. – Капрал пострадал не от выстрела и не от удара палкой – для этого противник должен был бы находиться на одном уровне с ним, то есть сидеть в седле. Обезоружить его можно было, лишь соорудив на его пути какое-нибудь препятствие. Деревянная перекладина? Невозможно. Железная цепь? Она оставила бы следы…»
– Что вы почувствовали? – спросил он у капрала, наклоняясь, чтобы его осмотреть.
– Меня резко отбросило назад…
– У вас ссадина под подбородком!
– Мне кажется, – отвечал капрал, – что меня хлестнули по лицу веревкой.
– А вот и отгадка, – сказал Корантен. – Кто-то натянул между деревьями веревку, преграждая вам путь!
– Похоже на то, – согласился капрал.
Корантен спустился в кухню.
– Ну что, старый пройдоха, по рукам? – Вопрос Мишю был обращен к Виолетту, но смотрел он на агента. – За все – сто двадцать тысяч франков, и вы хозяин моего участка. А я сделаюсь рантье.
– Богом клянусь, нет у меня столько денег! Шестьдесят тысяч – это все!
– Так я ведь дам вам рассрочку на остаток суммы! Мы уже почти сутки не можем договориться, а ведь земелька-то первый сорт!
– Участок хороший, – согласился Виолетт.
– Жена, еще вина! – потребовал Мишю.
– Не хватит ли вам пить? – вскричала мать Марты. – С девяти часов это уже четырнадцатая бутылка!
– Вы здесь с девяти утра? – спросил Корантен у Виолетта.
– Нет! Извините, но я тут со вчерашнего вечера. С места не сходил, да так ничего и не выгадал! Все наливает да набавляет цену!
– У торговцев это обычная практика: чем выше поднят стакан, тем выше и цена, – заметил Корантен.
Дюжина выстроившихся на краю стола пустых бутылок подтверждала слова тещи Мишю. Тут жандарм с улицы сделал Корантену знак подойти и шепнул ему через порог:
– В конюшне пусто.
– Вы отправили сына в город на своей лошади, – сказал Корантен, возвращаясь в комнату. – Значит, он вот-вот вернется.
– Нет, мсье! – воскликнула Марта. – Франсуа пошел пешком.
– А куда же подевалась лошадь?
– Я ее одолжил, – сухо ответствовал Мишю.
– Подите-ка сюда, праведник! – сказал Корантен управляющему. – Шепну вам на ушко пару слов…
Они с Мишю вышли.
– Из карабина, который вы заряжали вчера, в четыре пополудни, вы намеревались застрелить государственного советника; нотариус Гревен вас видел. Но уличить вас невозможно: мотивов хватает, а вот свидетелей маловато. Уж не знаю как, но вы усыпили Виолетта и вместе с женой и своим шалопаем провели ночь вне дома – предупредили мадемуазель де Сен-Синь о нашем приезде и помогли ей спасти кузенов, которых перевезли сюда; я еще не выяснил, куда именно. Ваша жена или сын, проявив редкую находчивость, вышибли капрала из седла. Одним словом, вы нас обставили. Вы ловкий малый, Мишю. Но еще не все сказано, и последнее слово будет за нами. Может, заключим мировую? Ваши хозяева от этого только выиграют.
– Отойдем немного – туда, где нас никто не услышит, – предложил Мишю, увлекая сыщика за собой в парк, к пруду.
Завидев водоем, Корантен пристально посмотрел на своего спутника. Вне всяких сомнений, Мишю рассчитывал, что ему хватит сил швырнуть противника в пруд, где под тремя футами воды было еще семь футов ила. Мишю ответил сыщику таким же пристальным взглядом – ни дать ни взять медлительный и хладнокровный питон, бросающий вызов рыжему бразильскому ягуару.
– Мне совсем не хочется пить. – Агент предпочел остановиться на краю лужайки и, сунув руку в боковой карман, нащупал ножичек.
– Нам друг друга не понять, – холодно обронил Мишю.
– Ведите себя хорошо, мой милый. Судебная полиция будет пристально следить за вами!
– Если она так же недальновидна, как и вы, плохо придется всем! – сказал управляющий.
– Так вы отказываетесь? – спросил Корантен многозначительным тоном.
– Я бы предпочел сто раз подставить шею под топор – если бы только можно было казнить одного человека сто раз, – чем сговориться с таким негодяем, как ты.
Корантен поспешно сел в коляску, напоследок смерив презрительным взглядом управляющего, его дом и захлебывающегося лаем Куро. Проезжая через Труа, сыщик отдал кое-какие распоряжения и вернулся в Париж. Жандармские отряды получили задания и секретные указания.
В декабре, январе и феврале поиски велись активно и безостановочно – повсюду, не исключая и самых крошечных деревушек; во всех трактирах расставили соглядатаев. Корантен узнал три важных факта: лошадь, похожую на ту, что принадлежала Мишю, нашли мертвой в окрестностях Ланьи. Пять лошадей, закопанных в Нодемском лесу, были куплены у фермеров и мельников за пятьсот франков каждая мужчиной, по описаниям похожим на Мишю. После издания закона, направленного против укрывателей и сообщников Жоржа Кадудаля, Корантен сосредоточил наблюдение на Нодемском лесе. Когда же аресту подверглись Моро, Пишегрю и другие роялисты, чужаков в этих краях не осталось вовсе. Мишю разжаловали из управляющих; нотариус из Арси привез ему письмо, в котором государственный советник, а с некоторых пор и сенатор, просил Гревена принять у него дела и уволить. Через три дня Мишю получил на руки официальный документ (удостоверявший, что у бывшего нанимателя нет к нему претензий), а вместе с ним – и свободу действий. К величайшему изумлению округи, он поселился в Сен-Сине на правах арендатора; Лоранс отдала ему в обработку пустовавшие прежде земли. Переезд семейства Мишю роковым образом совпал с казнью герцога Энгиенского. По всей Франции почти одновременно было объявлено об аресте, осуждении и смерти герцога – страшном отмщении, предшествовавшем процессу над Полиньяком, Ривьером и Моро.
Пока строилась предназначенная ему ферма, Мишю, этот лже-Иуда, поселился в комнатах над конюшней, недалеко от уже известной насыпи. Он приобрел пару лошадей – для себя и сына, и с тех пор они с Готаром сопровождали мадемуазель де Сен-Синь во время прогулок, целью которых было, как читатель уже догадался, доставить провизию четырем молодым дворянам и убедиться в том, что у них есть все необходимое. Франсуа с Готаром, прихватив с собой Куро и свору графини, прочесывали местность вокруг укрытия, проверяя, нет ли поблизости чужаков. Лоранс и Мишю возили снедь, которую Марта, ее мать и Катрин готовили украдкой, чтобы не посвящать больше никого в свою тайну, – они, разумеется, понимали, что и в деревне есть шпионы. Из все той же осмотрительности поездки в лес совершались не чаще двух раз в неделю и всегда в разное время суток – иногда днем, а иногда и ночью. Эти меры предосторожности соблюдались, пока судили Ривьера, Полиньяка и Моро. Когда решением сената династию Бонапарта возвели на престол, Наполеона объявили «императором французов», а само решение было передано на утверждение народу Франции, г-н дʼОтсер поставил свою подпись в ведомости, поданной ему Гуларом. Наконец стало известно, что короновать Наполеона будет Папа Римский, который по этому случаю прибудет в страну. Мадемуазель де Сен-Синь более не препятствовала молодым дʼОтсерам и своим кузенам, пытавшимся добиться исключения из эмиграционных списков и обрести гражданские права. Г-н дʼОтсер-старший поспешил в Париж, рассчитывая повидаться с «бывшим» маркизом Шаржбёфом, близко знакомым с г-ном де Талейраном. Министр как раз был в фаворе, поэтому передал прошение Жозефине, а та – своему супругу, которого, не дожидаясь результатов плебисцита, уже величали императором, его величеством и сиром. Г-н де Шаржбёф, г-н дʼОтсер и аббат Гуже, также прибывший в столицу, добились аудиенции у Талейрана, и тот обещал им свое содействие. Наполеон к этому времени уже помиловал главных участников направленного против него масштабного роялистского заговора; и все же, хотя четыре дворянина всего лишь входили в число «вероятных» заговорщиков, по окончании очередного заседания Государственного совета император вызвал к себе в кабинет сенатора Малена, Фуше, Талейрана, Камбасереса, Лебрана и префекта полиции Дюбуа.
– Господа, – обратился к ним император, по-прежнему носивший мундир первого консула, – мы получили прошение от господ де Симёз и дʼОтсер, офицеров армии принца Конде. Они просят позволения вернуться во Францию.
– Они уже во Франции, – сказал Фуше.