Театр тьмы

К сожалению, нет. Просто я не сомневаюсь в себе. Вот и все.



Только я хотела закрыть почту, как раздался телефонный звонок. Я посмотрела на экран – на нем высветился незнакомый номер.

– Алло, – осторожно протянула я, ответив на вызов.

– Сара, привет. Это я, Джейн, – послышался голос подруги. – Я сейчас в редакции, звоню с рабочего номера. Есть новости. Дедушка поговорил со своим давним знакомым. Тот заявил, что после пожара почти всех погибших преступников похоронили в поле. И да, трое заключенных и правда сбежали. Как раз из корпуса с новоприбывшими. Кажется, их так и не нашли. Но знакомый деда предполагает, что они тоже погибли. Может, не в этот день, а позже. Заключенные не могли сбежать из горящего здания без телесных повреждений. Огонь не щадит никого.

– Ты права. Но Кристофер мог убежать до пожара.

– То есть ты все-таки утверждаешь, что это он его устроил? А смысл? Сам ведь сдался.

– Не знаю, – я тяжело вздохнула и, встав со стула, начала расхаживать по комнате. Со стороны это выглядело так, будто я гонялась за мыслью, которая постоянно от меня убегала. – Чисто теоретически, может быть. Я все-таки думаю, что он сдался в приступе безумия, а потом понял свою ошибку. Тем более, возможно, он был в курсе, что по приказу инспектора Хаммилтона его задержали не за ограбление, а за поножовщину. Надеялся, что спасется и начнет жить заново.

– Ну, наверное… – недоверчиво сказала Джейн. – Еще дед рассказал про отца Кристофера – Чарльза Бейла. Он пришел к сыну через день после ареста. Как оказалось, в тюрьме были почитатели его творчества. Надзиратели сильно удивились, когда увидели великого актера и художественного руководителя театра «Кассандра». Но, по рассказам, он не был похож на себя. Осунулся, шел медленно и…

– И?

– Злился. Он очень сильно злился на всех, кого видел. К нему подошел знакомый деда, чтобы попросить автограф, – да, подходящий случай, согласна – и Чарльз огрызнулся на него, как собака. Потом, правда, попросил прощения, но осадок от «приветствия» у надзирателя остался. И еще, пока не забыла. Отец тоже помог. Он узнал, кто по документам арендует театр.

– Не томи, кто?

– Тебе знакомо имя Орсон Блек?

Мне показалось или из комнаты выкачали весь кислород?

– Да, это актер театра «GRIM». Его прозвище – Барон. Он похож на охранника. Такой… такой устрашающий.

– С начала 2000-х арендатор здания он. Налоги платит он. Все в театре принадлежит Орсону.

Я стояла у окна. Улицы по-прежнему застилал густой туман. Он походил на грязную сахарную вату. Мои руки била сильная дрожь.

– Ты все еще собираешься идти на премьеру в театр?

– Да, – не задумываясь, ответила я.

– Я пойду с тобой, – голос Джейн вдруг стал слишком серьезным. – Не нравится мне это культурное заведение. Не пущу тебя туда одну.

– Как скажешь, дорогая, – засмеялась я, хотя смеяться – это последнее, что я хотела делать в тот момент.





13




Следующие две недели до премьеры я провела как в тумане. Почти не выходила из дома, писала новости для знакомого Джейн и пыталась расставить по полочкам все сведения, которые удалось собрать о театре «GRIM» и его предполагаемом прошлом. С одной стороны, все было понятно. С другой – я все так же оставалась в неведении, как и в начале расследования. Я была уверена, что театром руководил Кристофер Бейл. Уже немощный старик, некогда сбежавший из тюрьмы Уондсворт. Он выжил. Не знала как, но думала, что он выжил. А все, что говорили экспедитор Джон Райли и мертвый актер Эндрю Фаррел о духах, – просто помутнение их рассудков.

Кристофер был живым. Это не истории из мультика про Скуби-ду, где главные мистические злодеи в конце серии оказывались обычными людьми. Нет. Тут изначально всем руководил человек, считала я. И ошибалась. Но уверенность в созданной теории крепла во мне с каждым днем все больше и больше. Истина смотрела на меня во все глаза, стоило только сопоставить все факты. И я злилась из-за этого. Злилась на Тома Харта, который играл роль приветливого юноши, а на деле укрывал преступника. Злилась на себя – за то, что верила ему; за то, что влюбилась. На деле я прикипела всего лишь к персонажу. Наверное, Харт смеялся надо мной. Над моей неловкостью, моим взглядом; над моими словами, в которых при желании можно было найти признание в чувствах. Я ненавидела себя за открытость и доверчивость. Я ненавидела себя за то, что постоянно, раз за разом, знакомясь с новыми людьми, возвышала их до небес, но потом, следуя за ними по пятам, разочаровывалась и падала вниз. Сколько раз такое было в школе, в университете. Даже мой бывший парень Джеймс предал меня.

Я злилась на людей, не чувствуя, что мои эмоции начинают напоминать яд. Они травили меня, а я этого не замечала. Жила в тумане. В страшном тумане, в котором можно было с легкостью задохнуться, как в задымленном замурованном помещении.

А еще меня нервировала фигура Барона. Он путал все карты. Все теории. Кто он такой?



Однажды после работы ко мне заехала Джейн. Это было за пару дней до нашего похода в театр. Сидя на кухне, мы еще раз обсудили историю Эмили Томпсон и Кристофера Бейла. Я все записала, чтобы позже использовать для статьи и более глубокой проработки вопросов, которые готовила для художественного руководителя «GRIM» – уже якобы мертвого человека Кристофера Бейла.

8 августа 1963 года молодой актер ограбил почтовый поезд. Почему его приняла банда – неизвестно.

В ноябре этого же года он познакомился с журналисткой Эмили Томпсон и по уши влюбился в нее. А когда узнал, что она с ним играла, – отчаялся. Отчаяние породило безумие. Кристофер сдался полиции, но после задержания пришел в себя и сбежал в момент пожара (который, возможно, сам и подстроил). Идти актеру было некуда – театр, которому он служил, закрыли. Отец умер от сердечного приступа. Зная, что ему некуда податься, Кристофер, должно быть, скитался по Великобритании, пока не решил создать собственный театр, как и его родители. Он знал всю внутреннюю кухню – проблем не возникло. Также у него была огромная куча денег. А еще самое главное – любовь к театру и людям, которым не позволяют играть на сцене. Это логично. Кристофер пытался спасти простых актеров. Родной отец его предал, не давал серьезных ролей. Разве это не повод стать ангелом-хранителем для таких же обделенных, как и он сам?

Один момент. Сбежав, он в порыве злости убил Эмили Томпсон, свою предательницу. Как? Вопрос. Зачем ему убивать других журналистов? Вопрос. Возможно, из-за ненависти. Она сжигала его. Он обезумел. Ему хотелось уничтожить всех «стервятников».

Вывод: история не видела ни одного художественного руководителя театра «GRIM», потому что по всем документам он считается мертвым. Все юридические вопросы берут на себя актеры театра, потому что давно умерший человек не может платить налоги. Барон, Орсон Блек. Сейчас все лежит на нем. Но зачем он ходил в больницу к Эндрю? Вопрос. Примечание: они почти одного возраста (разница вроде не очень большая – два или три года). Следовательно, начали служить театру в одно и то же время. Они были связаны.

– Ты нормально себя чувствуешь? – спросила у меня Джейн, когда я зачитала ей все, что записала.

– Что ты имеешь в виду?


– Ну, тебя не смущает, что мы пойдем к убийце? – Я уловила в голосе Джейн страх и беспокойство.

– Нет, ни капли. Потому что те журналистки не знали, что их ждет опасность. А я знаю. Поэтому все будет хорошо.

– Я на всякий случай позвоню отцу, – сказала Джейн. – Нам может потребоваться помощь. Может, он пришлет кого-нибудь из знакомых.

Я кивнула и еще раз перечитала про себя написанное. Вопросы, которые все еще тревожили меня, совсем скоро должны были найти ответы.

– Только ничего не рассказывай ему. Попроси быть наготове, но не говори, что мы собираемся делать. Не нужно лишней шумихи.

– По-хорошему, отдать бы все это полиции. Ловить преступников – их задача. Сара, может, все-таки отбой?

Джейн поражала. В тот момент, когда до победы оставалось всего два шага, подруга решила сдать позиции.

– Нет, мы не можем. Точнее – я не могу. Прости, конечно, но полиция посчитает нас сумасшедшими. Помнишь, что сделал инспектор Хаммилтон, когда к нему пришла Эмили с новостью о шестнадцатом грабителе поезда? Он посмеялся над ней. С нами будет то же самое. Поэтому, наверное, твоему отцу лучше вообще ничего не знать. Я не готова к срывам планов.

– А как же Том? Ты думала, что будет с ним и театром, которому он служит? Если не обращать внимания на скелеты, которые они прячут в шкафах, то ребята ведь очень талантливые. Когда вскроется правда, их посадят как соучастников.

Имя актера резануло по коже. Я уже думала и о Томе, и о последствиях, с которыми столкнется театр после репортажа. Сначала я чувствовала себя виноватой. Считала, что не должна так сильно подставлять актеров. А потом внутри что-то щелкнуло, и я решила идти до конца, не думая, что с кем будет. А вскоре во мне и вовсе пробудилась ненависть. Я ощущала ее каждой клеточкой тела. Я жила ею. Ненависть к Тому, его переменам настроения; к труппе, которая делала вид, что гениальна и добра, но на деле прислуживала серийному убийце-психу. Разве это нормально? Разве это в порядке вещей?

Пелена злости застилала глаза, когда я думала о них. Поэтому сдаваться в планы не входило.

– Сара? – позвала меня по имени Джейн, не получив ответа.

– Мне все равно, – холодно произнесла я. – Сейчас самое главное – выполнить работу. Не ради «Таймс», а ради справедливости. Я обязана рассказать людям правду. Я устала от вранья, Джейн. Очень устала. И если полиция смеется над журналистами, то я положу этому конец.

– Только не говори, что ты собираешься отомстить за Эмили.

– Не говорю.

– Ты сильно изменилась, – вынесла вердикт Джейн. – После той встречи с санитаром и Томом. Что-то произошло в твоей жизни, но ты снова закрылась на все замки и не пускаешь меня в душу. Если думаешь, что виновата в смерти Эндрю, то сильно заблуждаешься. Раз его больше двадцати лет пичкали психотропными препаратами и проводили шокотерапию, ему в голову могло прийти все что угодно.

– Он убил себя после моего визита, – сухо напомнила я.

За окном раздался шум проезжающей машины. Потом прошла компания подростков, смеясь. Кажется, они обсуждали телесериал. Я вдруг почувствовала острую зависть к их беззаботному времяпрепровождению.

– Всего лишь случайность.

– Случайностей не бывает. Все события в жизни – цепочка.

– Тогда его смерть была предопределена с самого начала. Значит, так решил Бог.

– Бог, – я ухмыльнулась. – Почему же он не спас его? Почему не спас журналистов? Где он был – этот твой Бог? Или все эти смерти тоже судьба?

Мне никогда не забыть выражение лица Джейн. И в особенности – ее взгляд, в котором я не видела ничего, кроме страха и беспокойства. Передо мной сидел незнакомый человек. Как, думаю, и перед ней. Сейчас, вспоминая наш разговор, я не понимаю, как Джейн не заорала от ужаса, видя перед собой не ее лучшую-добрую-подругу-Сару, а существо, не знающее тепла, любви и сострадания. Может быть, я и не показывала этого, но мне хотелось мстить. Мстить за убийства.

В итоге мы договорились встретиться у театра «GRIM» в шесть часов вечера.

– Удивительное сочетание цифр, – заметила подруга, завязывая шнурки на кроссовках. – В шесть часов вечера шестого июня, а июнь – шестой месяц в году. Число дьявола. Как и пожар в 1666-м[33]. Там тоже были три шестерки и огонь.

– Давай не будем о паранормальном, – попросила я, наблюдая, как подруга выпрямляется.

– Как скажешь, – Джейн скованно улыбнулась, а потом вдруг стала серьезной: – Знаешь, что еще странно в этой истории?

Я вопросительно на нее посмотрела, потому что куда еще-то?

– Тебя пригласил на премьеру не Том Харт, хотя именно через него ты «контактировала» с театром. По классике жанра, именно он должен был позвать тебя на новый спектакль. Но почему пригласил Деймон, а Том даже не заикнулся о премьере? Что бы это значило?

– Еще в начале знакомства Том говорил, что их художественный руководитель даст интервью. Потом сказал, что худрук не хочет говорить с прессой. А в итоге? Я все равно буду интервьюировать Реда.

«Кстати. Почему именно Ред? Кристофер Бейл. Ред… Почему именно такой псевдоним?»

– Думаю, на то были причины. Может, Том хочет тебя защитить.

– Ага, как же.

На мое высказывание Джейн лишь пожала плечами. Потом поцеловала в щеку на прощание, пожелала всего доброго и скрылась за дверью.

Когда подруга ушла, я закрыла за ней и вернулась на кухню, чтобы за чашкой чая доработать вопросы, которые я хотела задать художественному руководителю. Сев за стол, я с силой сжала карандаш, открыла ежедневник и посмотрела на расписанные факты. Потом перевела взгляд на свои пальцы и устало вздохнула. На коже остался след от ожога; от ожога, который я получила, взяв номерок в театре «GRIM».

«Мистики не существует, но все, что со мной происходило в последнее время, – это какой-то некачественный спектакль о сверхъестественном», – с грустью хмыкнула я.

Стоило мне подумать об этом, как на улице каркнул ворон.